Гнездо

В тот день, когда в городе М. над Променадом-4 висело солнце — плоское, выцветшее, как старая монета, — Тарен Вилков купил видоплату «Снег-7». В магазине «Нейрософия» пахло канифолью и чем-то сладковато-гнилым. Тарен, теребя ручку портфеля, смотрел на коробку, словно она могла заговорить.

— Вот, — сказал продавец, протирая очки галстуком, — последняя модель. Для рендеринга миров. Оживляет их, как живых.

Тарен кивнул, хотя знал, что «рендеринг миров» — маркетинговая уловка. Он положил коробку в портфель и вышел на улицу, где его ждал извозчик, кутаясь в плащ от сырости.

Дома, в тесной комнате своего блока на Променаде-4, Тарен поставил коробку на стол, рядом с недопитой чашкой жар-листа и мятыми сводками. Он вскрыл упаковку, осторожно, как хирург, и достал видоплату — блестящую, с медными жилами, холодную на ощупь. «Пустяковое дело», — подумал он, глядя на мысляр, гудевший в углу. В юности Тарен собирал такие машины из свалочных обломков, спаивал платы, настраивал ядра. «Плату в ядриль, потом прошивка, — рассуждал он, вертя видоплату в руках, — затем рулевых. Лучше всего “Кристалл-9”, они стабильнее, чем “Мирра”. И никаких автообновлений — только ручная настройка». Пальцы его дрожали, но он не замечал. Глаза, серые, как речной туман, застыли на видоплате, и он замер, точно прислушиваясь к чему-то в тишине. Внезапно он сжал кулаки, лицо дрогнуло, как от укола, и он отложил плату, резко, словно она обожгла. Встав, он накинул пальто, схватил мысляр вместе с коробкой и пробормотал: «Нет, это должен сделать мастер».

«Пульсарня» находилась на другом конце города М., в здании, похожем на гробницу фараона, если бы тот коллекционировал радиодетали. Контора славилась усилением ядра мысляров, и её двери открывались только для тех, кто мог бросить тысячи лучей, не моргнув. Внутри было прохладно, тихо, пахло металлом и воском. Полки гудели от видоплат и процессоров, а свет от ламп падал так, что тени шевелились сами по себе.

— Вставить видоплату? И только? — переспросил мастер средних лет, в чёрной косухе, потёртой, как асфальт. Его борода, густая и спутанная, напоминала гнездо, из которого выглядывал рот, точно голодный птенец, ждущий корма.

— Да. Только вставить. Ничего больше, — ответил Тарен, сжимая портфель.

— Ради такого пустяка к нам? Но это же…

— Я знаю, — перебил Тарен. — Три тысячи лучей новыми хрустящими купюрами.

Он заплатил и вышел, но через пять минут вернулся, шагал торопливо, лицо побледнело сильнее обычного. Тарен оглянулся, словно за ним следили, и спросил, глаза его метались:

— Готово?

— Да, вот, я только… — начал мастер, но Тарен оборвал:

— Оставьте пока у себя. Мне нужно… время. Вернусь через три дня. — Он развернулся и ушёл, не оборачиваясь.

Мастер пожал плечами, косуха скрипнула, как колесо старой телеги, и он посмотрел вслед спешно уходящему чудаку.

Три дня Вилков провёл в предвкушении, пил жар-лист, от которого дрожали пальцы, и читал сводки, выискивая статьи о «Снеге-7». В одной писали, что она «рендерит миры, как божественный свет», в другой — что «открывает двери в иные небеса». Карандашом он подчёркивал строки, улыбаясь. По ночам смотрел в окно на чёрное небо, мечтая. Спал едва ли.

Вернувшись в «Пульсарню», Тарен молча кивнул на ящик с мысляром.

— Всё в порядке, — сказал он, хотя никто не спрашивал. — Чувствуется рука профессионала.

Мастер вдруг закашлялся, борода дрогнула, словно птенцы в гнезде зашевелились. Когда приступ прошёл, он прошептал:

— И всё-таки я не понимаю… это же просто гнездо.

Тарен замер. Воздух стал густым, как кисель. Стены медленно задышали. Где-то далеко заскрипела дверь, точно её открывали впервые за сто лет.

— Что? — спросил он, чувствуя, как холод ползёт по позвоночнику.

— Просто… вставить… в гнездо… — мастер говорил, растягивая слова, и его глаза стали круглыми, как нули.

Тарен схватил мысляр, пальцы вцепились в него так, что суставы хрустнули. Жгучий стыд накрыл его, как волна: он отдал все сбережения — три тысячи лучей, выскреб последние искры, чтобы «Пульсарня» сделала то, что он мог за минуту сам. Он, знавший ядрили, как свои кости, доверил пустяк чужаку, и за что? За слово «профессионал»? Грудь сдавило, горло жгло, будто он проглотил угли.

На улице город М. опустел. Небо стало тяжёлым, как пепел. Где-то вдалеке завывала сирена, но звук был густым, будто пропущенный через мясорубку.

Вилков бежал, задыхаясь, пот заливал глаза, а стыд и пустота грызли изнутри. Ноги подкашивались, мысляр оттягивал руки, словно камень. Он споткнулся, упал на колени, и всё поплыло — фонари, лужи, слякотное небо. Туман сгустился, и он потерял счёт времени, пока не очнулся на лавочке у своего блока, мокрый, дрожащий, с мысляром рядом. Прохожие шли по своим делам.

— Надо было… просто вставить в гнездо… — прошептал он и засмеялся. Смех перешёл в слёзы, потом в икоту.

Проходившая мимо старушка перекрестилась и ускорила шаг.

А видоплата «Снег-7» тихо сидела в гнезде, и в её чипах уже начинал рендериться новый мир. Мир, в котором не было Тарена Вилкова.