Яхонт-князь

Семьсот лет с тех дней прошло, и ещё столько пройдет, а сказка жить будет.

Было это в славном Яхонт-граде, столице княжества большого. И, как подобает столице, был это самый богатый, самый светлый и самый прекрасный город. Купола его виднелись за много вёрст и сияли так, что казалось, солнце никогда не заходило над ними. Полнились улицы Яхонт-града голосами звонкими, смехом счастливым, и, куда ни глянь, всюду кипела жизнь: вдоль по шумным улицам друг за другом носились ребятишки, в избах топились печки, разнося по округе запах свежих пирогов; корабли заморских купцов причаливали к берегам, и торговцы на ярмарках зазывали отведать яств со всего света, прикупить вещиц причудливых, тканей богатых, и сыпали горожане монетами направо и налево, не скупясь ни для купца, ни для нищего.

А посреди города высился терем княжеский, где жил сам князь со своим сыном.

За стеной городской текла река по прозванию Студёная, и на берегах её крутых раскинулся густой лес. Звали этот лес жители Яхонт-града Синим — за цвет листвы. И всё бы ничего, да лес тот издавна в Яхонт-граде жутью да безбожием славился, куда православный не зайдёт, а только безумный или проклятый. Говорили, не щадит Синий лес ни живого, ни мертвеца и попавшего однажды забирает навсегда.

Но поспорил как-то княжич, что сможет зайти в Синий лес на реке Студёной. Был княжеский сын храбр и безрассуден, оседлал он коня своего да отправился в путь.

Ехал-ехал княжич по тропинкам Синего леса, да всё понять не мог, за что его проклятым кличут. Благодать же кругом! Сквозь голубую листву, словно стрелы, пробиваются в чащу лучи солнечные, на изумрудной траве сверкает роса адамантная, птицы сладостно щебечут, гнёзда вьют, белки резвятся…

Вдруг затрещали ветки, и прямо навстречу княжичу из чащи выскочила звериная тень. Выскочила да тут же и пропала, но испугался конь княжий, оступился и пал, взвизгнув от боли, — ногу сломал.

Испугался княжич. Выбрался из-под коня, осмотрелся — в самую гущу леса забрёл! Как назад воротиться без коня?

А тем временем стало смеркаться и потянуло со Студёной реки холодом. Подумал княжич, подумал и решил поискать ночлега, хоть дупло какое, лишь бы не замёрзнуть до утра, а утром уж придумать, как из лесу выбраться.

Накрыл он своего раненого коня попоной и пошёл. Шёл-шёл и увидел избушку. Ладная такая, из трубы дымок тянется, окошки светятся. «Вот счастье-то!» — подумал княжич и постучал в дверь. Раз постучал, другой, на третий дверь, скрипнув, растворилась, и встретила княжича старуха — до того страшная, что сказать нельзя: горбатая, сухая, нос крючком, руки — жилистые плети, на голове туго связанный платок. Только было в этой старухе что-то особенное, что не вязалось с уродством, — глаза, блестящие, как у молодой девушки.

Поклонился ей княжич.

— Здравствуй, бабушка! Я заблудился и очень замёрз. Впусти меня в избушку на ночлег!
— Здравствуй, добрый молодец Кудри-Лён-да-Глаза-Васильки! Заходи, — улыбнулась старуха и прищурилась, гостя разглядывая. — Знавала я когда-то молодца с такими же кудрями да с такими же глазами, как у тебя… Хочешь, сказку тебе про него расскажу?
— Расскажи, бабушка!
— Тогда садись у печки, буду тебя пирогами потчевать да сказку сказывать.

Поставила старуха перед княжичем каравай медовый да молока крынку и начала:
— На реке лес, а над лесом град. Правил там когда-то молодой Яхонт-князь. Не было краше его на всём белом свете. Не было смелее его на всём белом свете. Каждая красавица града мечтала стать его суженой, да вот беда — не мог Яхонт-князь отыскать среди них себе жену по сердцу. Долго блуждал по миру, искал, печалился — совсем отчаялся. Но как-то раз, возвращаясь с охоты через одно маленькое село, заехал Яхонт-князь на боярский двор коня напоить. И увидел двух сестёр. Они собирали вишни и пели песни. Девицы эти оказались прекрасней всех столичных красавиц! Старшая была невелика ростом, круглолица и румяна; кудри, цвета ночи, вились в её пышной косе. Младшая же была тонка и белолица, а её золотые волосы были похожи на солнечные лучи, сплетённые в тугую косу. Она первая заметила князя и подняла на него свои чудные очи холодной северной голубизны. В тот миг полюбила она Яхонт-князя всей душой.

Засмотрелся князь на девиц. Приглянулись ему обе. «Здравствуйте, девицы! — молвил он им. — Не напоите ли коня моего?» Старшая проворнее оказалась, она коня напоила, а младшая всё глядела на Яхонт-князя и глаз отвести не могла. Сказал князь: «Ищу я себе супругу милую, да всё найти никак не могу. Увидел вас, и приглянулись вы мне обе. Поэтому назначаю состязание: какая из вас сошьёт мне лучший кафтан, ту в жёны и возьму». Сказал так и уехал. И девицы, недолго думая, принялись за дело. Старшей уж очень хотелось поскорее княгиней стать. Она взяла сукна, ниток золочёных да бисеру цветного, что нашла у себя в сундуке, и скоро начала шить, а вот младшей всё не то. Долго перебирала она у самых богатых купчих нитки шелковые, ткани объярные, но дольше искала камни-яхонты — такие же прекрасные, как сам князь и её любовь к нему, — и, только когда всё нашла, взялась за работу. Хотела она Яхонт-князю самый прекрасный кафтан сшить, под стать самому хозяину.

Долго ли, коротко ли, решил Яхонт-князь наведаться к сёстрам. Заходит в терем и видит: у старшей кафтан уже готов, а у младшей только воротник вышит. Разгневался. «Та;к ты значит, слову моему верна, раз ленишься работать?» А она ему отвечает: «Не гневайся, любимый князь мой! Я готовлю для тебя самый прекрасный кафтан, какой ты никогда ещё не видывал! Дай мне сроку две ночи». Но князь сказал ей: «Не нужен мне больше твой кафтан» — и ушел со старшей. Вскоре сыграли свадьбу. Старшая сделалась княгиней, а младшая всё продолжала работать, потому что любила Яхонт-князя. Да только сердечная боль с каждой пролитой слезой иссушивала её, крала молодость и красоту.

А в один злополучный день к ней в терем ворвалась молодая княгиня со своими слугами и прогнала прочь. «Ступай в Синий лес на реке Студёной и шей свой кафтан дальше!» — посмеялась она. И младшая ушла. Ушла, но поклялась забрать у князя самое ценное.

Но недолго молодой княгине суждено было радоваться. Вскоре она понесла, но увидеть сына так и не успела — в страшных муках при родах умерла. И как только ты ступил на порог моей избы, я узнала тебя, сын Яхонт-князя. И как ты похож на отца, так и предназначенный ему, да ему не нужный кафтан пришёлся тебе впору. Как сверкают и переливаются на нём яхонты! Носить тебе его — не сносить!

И с этими словами набросила старуха на княжича прекрасный, шитый яхонтами кафтан — и в тот же миг, взмахнув руками, обратился несчастный юноша в воробья. Кинулся княжич-воробушек к окну, да ударился о раму и убился насмерть.

— Впору, да не твой! — засмеялась старуха. — А тот, на кого этот кафтан шит, скоро сам придёт.

Тем временем в Яхонт-граде кинулись искать сына княжеского. Сам князь отправился на поиски. Весь город обыскали, не нашли, но сказал кто-то, что княжич в Синий лес уехал.

Помрачнел князь.

— Сам поеду, — молвил он, собрал своих лучших дружинников и шагнул в серую мглу Синего леса. И сомкнулись над головой ветви чёрные, и зазмеилась поволока ползучая под ногами князя, но продолжал он идти твёрдо. Дошёл до самой гущи и увидел кости лошадиные. Пригляделся князь и узнал на них сбрую, что была на коне княжича. Горько стало князю.

Не успел он опомниться, как почувствовал запах цветов — такой сладкий и дурманящий, что голова закружилась. Вдруг один за другим дружинники пороняли мечи, попадали на колени и поползли, обезумевшие, туда, откуда запах тянулся. Сам князь еле удержался на ногах, но успел нос рукавицей закрыть; пытался он остановить дружину, да куда там простому человеку против сил колдовского леса! И не заметил князь, как вместе с безумными дошёл до старухиной избы. Обернулся — а дружина его вся мёртвая лежит.

Грохнул кулаком в дверь:
— Отворяй, хозяин, кто б ты ни был!
— Здравствуй, княже! — ответила старуха, двери отворяя. — Ждала я тебя.

Взглянул на неё князь — и дух в нём занялся. Стояла перед ним не уродливая ведьма, а красавица, что однажды и навеки отдала ему своё сердце, и глядела очами холодной северной голубизны.

Гнев охватил его.

— Ах ты, ведьма проклятущая! Говори, где сын мой, не то на куски изрублю!
Усмехнулась ведьма:
— Чем же я виновата пред тобою, княже? Тем, что, едва увидев, полюбила тебя всей душою? Тем, что отверг ты любовь мою из-за гордыни своей? Или тем, что я тебе одному верна оставалась, покуда ты сердце мне рвал? Обидел ты меня, князь любимый, крылья мне поломал!

И в тот же миг дунул сильный ветер, почернело в лесу, громыхнуло в небе и полился дождь стеной.

Заплакал князь, повалился ведьме в ноги.

— Прости меня! За сердце твоё израненное, за обиды — прости! Верни сына, богом заклинаю! Не осталось, кроме него, у меня никого на белом свете!
— Что мне бог, ведь не молюсь я ему, — ответила ведьма. — Сердце моё залечится, крылья мои расправятся, если я за обиду свою отомщу тебе, князь любимый. Ты любовь мою растоптал, ты душу мою разрушил. А теперь твоя душа к тебе не вернётся, так же как и твой сын никогда не вернётся к тебе! — И протянула она князю ладонь, в которой лежал мёртвый княжич-воробушек. — Зато кафтан этот, что я шила для тебя тогда, когда сердце моё горело и билось, — твой, отныне и навеки! Носи его и служи мне, как верный пёс служит своему хозяину.

Бросила ведьма на плечи князю кафтан яхонтовый, и превратился Яхонт-князь в огромного красного пса. Заскулил, ощетинился и припал к ногам ведьмы верным её слугой.

— А город твой я проклинаю страшной вечной карою — умрёт он, да не будет мёртвым! И проклятье снимет лишь потомок Яхонт-града, да появится ли такой?

И дунула она на мёртвого воробушка — рассыпался он чёрным прахом, и унёс его ветер в сторону Яхонт-града.

И налетела на Яхонт-град туча, покрыла город серой мглой. Хвори да голод одолели так, что покойников негде стало хоронить, а уцелевшие жители ушли, побросав дома и скарб, и не осталось в Яхонт-граде ни одного человечка, лишь брошенные псы, кошки да вороньё. Опустел и терем Яхонт-князя, порос травами лихими, и по гульбищу заскакали крысы да сороки. И стал Яхонт-град ни живой, ни мёртвый. Избы не порушились, а мохом покрылись да травой поросли, и вдоль по улицам пустым носится вихрь ледяной — взвивает крошку снежную да бросает её в пустые окна. Рухнули ворота крепости, да ни один супостат города не взял — стороной обходят, ибо не терпит та земля чужих. Опустел Яхонт-град, и стали люди звать его Город, будто страшась называть его прежнее имя вслух.

Шло время. Перестала ведьма лить слёзы горькие, и ничто более не крало у неё молодость и красоту. Напротив, стала ведьма краше, чем была прежде: золотом сверкали её струящиеся до самых пят косы, играл румянец на щеках нежных и ярче блестели прекрасные очи холодной северной голубизны. Усмирилась душа её, ведь рядом с ней отныне и навеки остался её возлюбленный Яхонт-князь. Днём он бродил за ней в обличии Красного Пса, а ночью принимал вид человеческий, но сидел истуканом и глядел в одну точку. Тогда ведьма садилась против него и всю ночь до самой зари не сводила с него взгляда, но ничего другого и не нужно было ей: лишь смотреть на лик своего возлюбленного и знать, что никуда он больше не денется.

И вот настал черёд умирать Красному Псу. Уложила ведьма его на постель, присела рядом, и принял он в последний раз перед смертью облик свой истинный. Прощалась ведьма со своим возлюбленным Яхонт-князем. Любовалась в последний раз его льняными кудрями и васильковыми глазами, целовала нежными устами алые губы его, гладила тонкими пальцами щёки его, и лились из очей холодной северной голубизны хрустальные слёзы. Когда испустил князь последний вздох, закрыла ведьма ему васильковые очи ладонью.

Настал и её черёд.

Легла она рядом с умершим князем, но только тело её коснулось простыни, как поднялась буря страшная, и затрещала, зашаталась изба. Обняла ведьма в отчаянии мёртвого возлюбленного, взмолилась:
— Синий лес, дай умереть мне рядом с тем, кого любила больше всего на свете!

Но разверзлась земля под телом князя и поглотила его. Заголосила ведьма, пала на колени, сорвала с головы тугой платок — рассыпались до самой земли золотые косы-лучи, но в тот же миг превратились в седые космы. Подняла ведьма руки — и руки её стали узловатыми жилистыми плетьми. Ушла красота вслед за местью, и поняла ведьма, что слишком отдалась обиде, отравила ею любовь свою и невинные души погубила. Да было поздно.

Не отпустил ведьму Синий лес. И отныне мечется её неупокоенная душа по лесным тропам и в отчаянии рвёт на себе седые, до пят, космы.


Автор: Елена Самарина

Примечания:
Адамантная — алмазная (устар.).
Объярная — старинная дорогая ткань.