Остановка Госцирк

Когда проезжаешь мимо мест, где когда-то начиналась жизнь — не та, взрослая, а настоящая — из памяти поднимается не просто воспоминание, а целый эпизод. Как кадр из фильма. Ракурс, свет, звук, настроение. Вот так однажды и мне, человеку, долго работавшему с кино, пришлось пережить свой собственный монтаж прошлого.

В типичном советском городе, где был типичный советский кинотеатр, в котором шёл типичный советский фильм — в типичной советской инженерной семье родился я. Где-то рядом, в том же самом городе, в типичном советском цирке крутилась типичная цирковая программа: жонглёры, клоуны, хищники, блёстки и липкая от сахарной ваты ладонь.

Детство, как мне кажется сейчас, не знало географии. Оно свободно перемещалось в пространстве — как кинокадр, вырезанный и вставленный монтажёром туда, где он «бьёт» по сердцу. Вышел из дома в Черниковке — оказался на остановке «Госцирк». Вышел из одного времени — вошёл в другое.

Сегодня я проезжал по проспекту Октября, из северной части города в южную, и на остановке «Госцирк» меня вдруг накрыло. Как мощной волной памяти.

Папа в пальто, мама в норковом головном уборе, я — в валенках. Вечер, снег, гарь от трамвая, витрина с афишей. Здание цирка овальное, полуприплюснутое, с гардеробом внизу. Там пахнет мокрой одеждой, старым деревом и мандариновыми корками. Эти воспоминания почему-то всегда зимние. Может, цирк работал только в холода? Или зима просто лучше сохраняет чудо.

Но цирк — это была кульминация. А начиналось всё с визита в гости. К бабушкиной сестре и её супругу, дяде Рифу. Тикали часы с маятником, на подоконнике — герань, на столе — треугольные пирожки с картошкой и яйцом. Мы с дядей Рифом родились в один день и месяц — только с разницей в поколение. Поэтому каждый год мы поздравляли друг друга с какой-то особой мужской сдержанностью. Без лишнего.

— Ну что, в цирк? — спрашивал он, как будто между прочим.
— Сегодня клоуны, — говорил я, будто это был самый главный спектакль в жизни.

В самом цирке было всё: ужас от акробатов на трапеции, напряжение в животе от тигров и облегчение от номера с клоунами. Их ждали все. Это была не просто разрядка — это была настоящая радость. Мы смеялись от души. От полноты бытия. Я тогда не был покорным. Ни возрасту, ни обстоятельствам, ни времени. Я был свободен и верил, что это всё — навсегда.

Проезжая мимо цирка сегодня, я не знаю, работает ли он. Жив ли. Не стал ли зданием с буквами «аренда», или — хуже — просто пустотой. И честно говоря, мне страшно это узнавать. Вдруг, если он всё ещё стоит, то окажется... маленьким? Не таким, каким был в моих воспоминаниях?

Но что я точно знаю — в памяти он остался большим. Полным. Настоящим. И не только цирк. Всё: визиты к дяде Рифу и к Розумене апе, пирожки, герань, смех, зимний трамвай, наледь на перилах.

Теперь я стал тише. Не покорнее — нет, но смиреннее перед временем. Научился благодарить. За кадры, которые остались. За монтаж жизни, в котором есть место паузе. Остановке. На которой когда-то всё и началось.

А у вас в городе был госцирк?