Кошелёк

Николай Васильевич позвонил ночью, около трёх часов. Изредка подобное случалось, но чтобы он говорил таким низким тягучим голосом и чтобы назвал водителя своей служебной «Волги» настолько ласково  – такое впервые.
- Юрочка, дорогой мой, срочно, срочно приезжай, м-м-м…- слова Николая Васильевича прерывались волнами постанывания. – В больничку мне надо, Юрочка. Ты, пожалуйста, быстрей. Быстрей…М-м-м… 
Юрий Анохин работал водителем у заместителя главы города Селиванова чуть больше трёх лет, за это время видел и слышал Николая Васильевича всяким – и трезвым, и выпившим, и больным и здоровым, и раздобревшим, и озлобленным.  Но в таком беспомощном состоянии – ещё никогда. Из подъезда дома, устало пошатываясь,  Селиванов вышел сам. Некогда румяное полное лицо было похоже на мумию, похудело, побелело, исказилось до неузнаваемости. Следом за мужем с уложенными в спортивную сумку вещами спустилась жена – Анна Анатольевна – женщина лицом миловидная, но изрядно располневшая фигурой.
-  Юрочка, ты езжай, вези Николая Васильича в областную, а я сейчас покушать что-нибудь приготовлю и приеду утречком. Меня  Игорёк привезёт, - «областная» - это больница, куда предстояло ехать в этот ночной час, а Игорёк – это тридцатилетний сын Селиванова.
- Да какой покушать, Ань! – нервно постанывая, прикрикнул Николай Васильевич. – Ты в своём уме? Тут нюхнуть ничего не могу – назад лезет, а ты – покушать…
Анна Анатольевна нежно прикоснулась ладонью к впалой от мучений груди мужа:
- Коль, ну, не психуй ты, прошу… Сейчас тебя покапают, уколют что-нибудь обезболивающее, к утру сам есть запросишь …
- Так, может, в нашу больничку, тут же рядышком? Зачем аж в областную? – неуверенно спросил Юрий, видя, что состояние шефа для отнюдь не короткой  поездки не самое лучшее.
- Давай, поехали! Умничаешь, блин…- недовольно рявкнул Селиванов, протискиваясь с сумкой на переднее сидение машины. – Ты же знаешь, я нашим коновалам не доверяю. А  там у меня знакомые водятся.
Юрий вздохнул и молча сел за руль. К «коновалам» заместитель мэра гипотетически причислял и его мать, которая работала терапевтом в городской поликлинике. Селиванов знал об этом, но всегда нарочито подчёркивал, что местные врачи дипломы медицинского университета на колбасу выменяли. 
Когда Юрия приняли на работу  возить целого зама градоначальника - Селиванова – это был как неожиданный подарок судьбы, приз, посланный самими небесами.  В тот жизненный период  ужасающая безысходность чёрной тенью висела  в доме семейной пары Анохиных. Дело в том, что, работая водителем пассажирского автобуса в городском автотранспортном предприятии,  Юрий совершил наезд на пешехода. И этим самым пешеходом оказался семилетний мальчишка Артём, бежавший домой с футбольной тренировки.  Самое неприятное во всей этой печальной истории, что и самого Артёма, и его маму Мирославу Юрий прекрасно знал.
С Мирославой он жил в одном микрорайоне, учился в одной школе, и даже неоднократно засматривался на неё, мечтая о дружбе. Но девушка встречалась с другим парнем, за которого потом и вышла замуж.  Молодая семья несколько раз меняла съёмное жильё, однажды около года перебиваясь в тесной однокомнатной квартирке, унаследованной Анохиным от своей покойной бабушки. Так и познакомились. 
А здесь – такое несчастье. По логике случившегося виновником в происшествии был Артём, который фактически бросился под капот уже тронувшегося с остановки «ПАЗика». Сидевший за баранкой Юрий в последний момент успел нажать тормозную педаль, но удар оказался очень сильным, и Антон с переломами попал в больницу. Помимо этого от резкого торможения пострадавшие в салоне автобуса пассажиры получили  ушибы и растяжения. И как бы ни старался адвокат Анохина выкрутить обстоятельства дела в иную сторону и разрушить накатившиеся комом исковые заявления, суд признал Юрия виновным, осудил условно и назначил крупные финансовые выплаты всем потерпевшим в происшествии.
Больше всего Юрий сожалел о том, что несчастный случай стал в какой-то степени причиной развода Мирославы со своим мужем. Что именно произошло, и почему пара рассталась, местное сарафанное радио не транслировало. Но шум стоял большой: как же так – ушёл от жены в такой критический час,  бросив покалеченного ребёнка. И хотелось Юрию всею душою помочь Мирославе, да, во-первых,  она и близко к себе не подпускала виновника трагедии сына, которому пришлось расстаться с любимой игрой – футболом, а, во-вторых, финансы в семье Анохиным протяжно запели романсы – хоть зубы на полку клади.
Из автотранспортного предприятия Юрия уволили, вынудив написать заявление «по собственному желанию». А жена Юрия – Александра – в этот затруднительный период попала на работе под сокращение. Сначала целыми днями убивала время у телевизора, рассмотрев нечто увлекательное в нескончаемых «мыльных» сериалах, транслируемых чуть ли не по всем каналам подряд. А потом, когда телевизор наскучил, стала захаживать к своей неблагополучной матери, от которой Юрий когда-то в буквальном смысле вырвал Шуру. Тёща Анохина страдала алкоголизмом, и, по всей видимости, передала эту болячку своей дочери. Пока следишь за ней, держишь под контролем, Шура – золотая женщина – и хозяйственная, и добрая, и в постели горячая. А как только сорвутся катушки – так и едет по наклонной, не видя и не слыша ни упреждений, ни мольб.
 Когда от скопленной за несколько лет денежной подушки безопасности осталась одна худая наволочка, бегавший от проходной к проходной  в поисках заработка Юрий встретил старого приятеля Серёгу, который и сказал, что у зама мэра есть вакансия личного водителя. Информация была принята к действию. Селиванов недоверчиво осмотрел пришедшего с челобитной Юрия, посверлил настырным взглядом его сжатое  в комок тело,  полистал трудовую книжку и сухо спросил:
- А из автоколонны уволили-то за что?
Юрий хотел было соврать, ответить, что не сошлись характерами с коллегами, не устроил трудовой график. Но потом уверенно решил, что Селиванов обязательно позвонит руководству автоколонны, наведёт справки и узнает всю правду – и про ДТП, и про причину расчёта. Не может начальник такого уровня не изучить досконально досье соискателя вакантного места, к тому же, как говорят, «приближённого к телу» даже больше, чем руководители курируемых управлений и отделов. Водитель начальника – нередко становится хранителем его личных тайн.
Немного подумав, Юрий рассказал Селиванову всю правду и даже немного больше. Решил, что так оно будет лучше, пусть судимый, зато с чистой совестью.  Селиванов недовольно покряхтел, глотнул холодный кофе из позолоченной фарфоровой кружки с надписью «Дорогому шефу» и решительно сказал:
- Иди в общий отдел, оформляйся.
- Берёте? – удивился уставший от постоянных отказов и покрасневший от напряжения Юрий.
- А почему нет? – поднял чёрные нахмуренные глаза Селиванов.
- Ну, всё-таки судимость. Да и люди всякое теперь говорят… - неуверенно промямлил Юрий
- А меня чужое мнение вообще не колышет, - пробурчал Николай Васильевич. - Если бы я к нему прислушивался, то никогда бы это кресло не занял. Запомни: хочешь сделать карьеру – формируй мнение у других, а не придерживайся чужого.
Это понравилось Юрию. Вообще многие изречения и методы работы заместителя градоначальника Анохину на первых порах  импонировали. Он даже учился на них и пытался применять в жизни.  Но одновременно многое и не нравилось, рассеивая по удалённым орбитам души некие зёрна сомнений. Селиванов был груб с подчинёнными, ещё более непочтителен с ходоками, приходившими на личный приём. Неоднократно Юрию приходилось присутствовать и на многочасовых совещаниях, где заместитель мэра проявлял высшую степень неуважения к равным по рангу своим коллегам.
Единственный человек, кто пользовался обожанием Селиванова, был мэр Иван Иванович Старыгин. И мэр тоже проявлял благоговение к Николаю Васильевичу, которым тот пользовался сполна. В кулуарах административного здания то и дело ходили разговоры, что городом правит не Старыгин, а Селиванов – его серый кардинал, негласный теневой казначей, получивший прозвище Кошелёк. А ещё называли их тесный чиновничий триумвират оскорбительно – «СС» - по первым буквам фамилий.
Анохин уже и не помнил тот день, когда вслед за первыми переживаниями восхищения своим непосредственным начальником забурлили чувства неприязни. То ли это было после совещания, на котором Селиванов злобно обрушился на молодую начальницу какой-то жилищно-коммунальной конторы, проорав ей, что она должна не думать, а послушно выполнять команды, и если ей прикажут прыгать, то начальница должна только переспросить, на какую высоту. А возможно отвращение к Николаю Васильевичу Юрий стал испытывать после того, как Селиванов разогнал городской клуб шашистов, отдав полуподвальное помещение в аренду торгашам.
- Что это вообще такое – шашки? – пыхтел Николай Васильевич, пытаясь пробудить в Анохине ощущения солидарности. – Ну, я понимаю бокс. Или борьба. Ну, плавание на худой конец. Но кому нужны эти шашки, вот скажи мне?
- Не знаю, люди же ходили, играли, - крутя баранку  «Волги», промычал Юрий.
-  Не знаешь?  - возмущено переспросил Селиванов.  - Пусть дома на диване в Чапаева играют. Занимают помещение, ссут, гадят, мусорят там, а толку для бюджета никакого.
- Наверное, вы правы, я в этом не очень разбираюсь, - виновато проворчал Юрий, мечтая, чтобы этот разговор поскорее завершился – уж слишком категоричен был Селиванов в отстаивании своей точки зрения, а чужую он не признавал вообще, записывая её носителей в личные враги.
 Однажды Селиванов пригласил Анохина на охоту, так как был заядлым зверобоем. Юрий отказался. Тогда Селиванов сказал, что это не приглашение, а распоряжение, не подлежащее обсуждению.
- Я не люблю, когда животных убивают, - скромно признался Анохин, что ещё больше разозлило Селиванова.
- Любить ты можешь только свою жену в свободное от трудовых обязанностей время! – свирепо прокричал Николай Васильевич. – А охота – это как лечебная процедура, способ психологической разгрузки. Или ты думаешь, что люди лучше зверей? Да я бы полгорода своими руками придушил. И твою жену- алкоголичку в первую очередь, носишься с ней, как с писаной торбой. Но чту уголовный кодекс, понимаешь ли, это моя слабость. Поэтому вместо людей бью зверей. И легче становится. Поэтому едем, и никаких отказов.
На охоте, конечно, Юрий не стрелял.  И даже не смотрел на добычу, отворачиваясь от окровавленных заячьих и утиных тел. Лишь с позволения Селиванова выпил по концовке мероприятия сорокаградусной настойки, после чего с огромным отвращением сел за руль и вёз развеселившегося начальника домой. 
- Не боись, Юрок, рули смело! - хохотал Николай Васильевич, вертя перед носом Анохина огромным волосистым кулаком. - У меня все гаишники вот где. Всем нужна и земелька, и недвига, и решения и разрешения. А без меня Ваня Иванович им и крестик на бумажках не поставит.  Кушать все хотят, и кушать хотят неплохо. И деток своих все хотят пристроить потеплее. Слушай, Юрок, а я всё спросить хочу. Тебе тридцать три года, возраст Христа, а детей нет. Неправильно это. Какие проблемы? Жена бесплодная или у тебя головастики без хвостиков?
- У меня, Николай Васильевич, - честно признался Анохин, хотя тема эта была для него болезненной, неприятной и даже в некотором смысле табуированной.
- И обследования все проходил?
- Все.
- И что? Ни хрена?
- Так точно.
- А лечиться не пробовал?
- Пробовал.
- И?
- Впустую.
- А может, жена твоя пустая? Так и бухает, нигде не работая?
- Бухает.
- Так заведи другую, делов-то.
- Не могу.
- Порядочность мешает? Это плохая черта, порядочность, Юрок. Жизнь даётся один раз, и , как там говорил Николай Островский, прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно… Читал?
- Фильм смотрел.
 - Так пора выводы делать.
Все выводы у Юрия сводились к одному – надо спасать Александру, иначе тёща доведёт её до психиатрической больницы, а то и до могилы. И не только тёща. В её превращённой в притон квартире стали нередко появляться собутыльники обоих полов – такие же  проспиртованные исхудавшие полулюди-полупризраки с туманными биографиями и бесперспективным будущим. Едва ли не каждый день Юрию приходилось силой вырывать Александру из этой жуткой компании, везти домой, устраивать сеансы промывания желудка и мозгов, читая морали, которые действовали на жену строго до отъезда Анохина на работу. И всё начиналось сначала.
Юрий считал, что спасти Александру и отдать все долги Мирославе и её сыну Артёму – его миссия на этой земле. Поэтому держался за свою работу каждой мыслью и каждой мышцей своих натруженных водительских рук. Поэтому и терпел Селиванова, начав относиться к его требованиям, выходкам и словам без прежних пристрастий, можно сказать, философски. 
*
Половину дороги в больницу Селиванов молчал, а Юрий боялся задать ему лишний вопрос – вид у шефа был явно нездоровый – зловещая бледность, оскаленный от боли рот, неопрятно торчащие во все стороны седые волосы. На горизонте розовой лентой назревал таинственный неповторимый восход. Глядя вдаль, Николай Васильевич заговорил первым:
-  Может, последний раз такую красоту вижу…
-  Да бросьте вы, вам ещё жить и жить, внуков растить. А язва желудка – болезнь излечимая, - закашлявшись, неловко ответил Юрий.
- Да как сказать…- тяжело вздохнул Николай Васильевич, медленно сдвинув низко посаженные брови..
«Вон, ты как заговорил», - про себя усмехнулся Юрий, даже не укорив себя за отсутствие сострадания к своему начальнику.
- Я, Николай Васильевич, заметил, что обострение у вас каждый раз происходит после приёма какого-то неадекватного посетителя, - рискуя вызвать негодование Селиванова, тихо произнёс Юрий.
- Да, ты, наверное,  прав, - еле заметно кивнул Селиванов. – Был у меня вчера один. Адекватный или нет – не разберёшь. Сектант, короче...
- В каком смысле?
-  Да патлатый такой, худой, как голодом заморенный, возрастом лет за шестьдесят, говорит, что представляет какое-то духовное общество. Комнату просил в доме культуры - под йогу какую-то и  духовные оздоровительные практики…
- И что?
- Послал я его подальше…
- Так сразу?
- Ну, не сразу…м-м-м… Когда он борзеть начал. Перешёл на мою личность.
- Даже так?
- Я ему человеческим языком поясняю: мы теперь в составе России, теперь так, как было раньше, не будет. А он заладил, как попугай: вы местная власть, вы имеете право, вы должны, ради будущего, ради человечества.
- Лично вы?
- И лично я тоже… м-м-м… Помог ли я хоть одному больному ребёнку?  Хоть одному онкологическому больному? Сделал ли я что-нибудь для повышения духовного уровня общества? Дебил … м-м-м… Да я каждый день отдаю себя на работе до предела, чтобы и больные лечились, и дети не страдали, и общество было на уровне… Ты сам видишь, сколько пахоты на моём поле.
- Это он про вас  что ли такое говорил?
- Про меня, про кого ж ещё? Спрашивает, да  так нагло:  как раньше, не будет - это потому что мы в составе России, или потому что это я у власти в городе? С подвохом с таким критическим спрашивает. Мол, это я против России, подставляю так сказать государство… м-м-м… Ну, не сволочь, а? Уж кого-кого, но меня упрекнуть – это запредельно.
- Согласен, - вяло проскрежетал Юрий, подумав, что определённо «сектант» прав, а Селиванов в силу своего зашкаливающего эгоизма и болезненной неуязвимости этого даже не может понять и принять как данность. В конце концов, кто не дал помещение йогам – Россия как государство или лично Селиванов? А ведь для него решить такой пустяковый вопрос – как пальцем щёлкнуть. Но, видно, не положил «сектант» конверт с заветной суммой в верхний ящик рабочего стола Николая Васильевича, как это делают другие. То ли не знал, что у Селиванова с его патроном  Старыгиным так заведено, то ли просто денег пожалел.
- Какие нафиг духовные практики? Какая йога? Комнату ему подавай… О будущем он, падла, рассуждает…м-м-м… – тихо прошептал скорчившийся от спазма Селиванов.
Впереди на заросшей полевым хвощом обочине показалась одинокая фигура немолодой женщины, державшей вытянутую руку в горизонтальном положении.
- Возьмём попутчицу? Голосует… и  в такое время сама на дороге, - притормаживая, боязливо спросил Юрий.
- Давай ехай, пусть голосует! – сурово нахмурившись, рявкнул Селиванов. – Им только по базарам с утра пораньше пошляться, а тут  душу из мяса выворачивает…
- Николай Васильевич, жалко человека…
- Жалко у пчёлки. И в кого ты такой сердобольный?
- А у меня и мама и папа-шахтёр отсутствием милосердия не страдали.
- И чего добились? Что они тебе дали, кроме горба и вот этой баранки в твоих руках?
Юрий проскрипел зубами, но промолчал. Нажав на педаль газа, он успел рассмотреть голосовавшую женщину. Это была немного сгорбленная широкобёдрая старушка лет шестидесяти, одетая в чёрные широкие брюки, длинную белую кофту и такую же белую панаму. Обычная женщина, скорее всего, жительница одного из ближних сёл. В зеркале заднего вида Юрий заметил, что она долго размахивала руками в след удаляющейся «Волги».
«М-да, Николай Васильевич… Совсем ты зачерствел. Без тебя – обязательно подобрал бы человека. Чего ж бедной женщине ночью  на трассе посреди  степи торчать? А, может, ей тоже в больницу…», - подумал Юрий, импульсивно отвернувшись от раздражавшего его шефа в боковое окно машины.
В больнице Селиванова встречали чуть ли не как почётного гостя. В приёмное отделение спустились все дежурные врачи – от терапевта до нейрохирурга. Юрию сразу вручили несколько длинных списков лекарств, которые ему необходимо было купить в аптеке. На первое время. Как назло, Селиванов забыл дома кошелёк с деньгами и попросил Анохина приобрести всё в долг: «Жена приедет, расплатится», - успокоил он.
Несмотря на то, что обещала быть утром, Анна Анатольевна приехала ближе к обеденному времени. Сунула Юрию в карман летней рубашки четыре красных купюры по пять тысяч и повелительно сказала:
- Это тебе и за лекарства, и на чай. Тебе денежки нужны. А кошелёк Колин так и не нашла.  Да и Бог с ним, Коля его вечно бросит, где ни попадя, а ты тут сыщиком работай…
Анохин попытался возразить, сказав, что двадцать тысяч - это очень большая сумма, и он потратил гораздо меньше, но Анна Анатольевна его уже не слышала. Она  переключилась на дремотный монолог врача, рассказывающего ей о неутешительном диагнозе супруга – внутреннее желудочное кровотечение с потерей половины всей крови.
- У него уровень гемоглобина несовместимый с жизнью, понимаете? – монотонно, словно читал университетскую лекцию студентам, пробубнил доктор.
- И что теперь? – взволнованно засуетилась вокруг врача Анна Анатольевна.
- Надо принимать решение, - ответил тот отворачиваясь.
- Какое решение? Вы о чём?
- Оперировать вашего мужа или назначить консервативное лечение. И то, и другое – большой риск. Третьего варианта нет.
- А какой вариант лучше?
- Так однозначно и не скажешь. Оперировать при таком гемоглобине – это убить вашего мужа на операционном столе. А не оперировать – это лотерея – доживет он до вечера или не доживёт.
- Всё так серьёзно?
- Серьёзней некуда. Думаю, что Николаю Васильевичу придётся брать ответственность на себя и принимать сложное решение, причём документально. А мы уже будем отталкиваться от него, - казённо изрёк доктор и, семеня ногами, скрылся в ординаторской хирургического отделения.
Анна Анатольевна пустила скупую слезу, достала из красной крокодиловой сумки носовой платок, промокнула уголки маленьких глаз.
- Так, Аня, нельзя раскисать, надо держаться. Всё будет хорошо. Бог нас любит, - сказала она в пустоту полутёмного коридора. – А ты езжай домой,  Юра. Тебе ж на работу. Хотя какая работа без Коли? Ну, отоспись, а там видно будет.
Низкое донбасское солнце жгло нешуточно. На выезде из города, не успев переключить коробку скоростей, Юрий увидел на обочине всё ту же голосующую старушку. Он узнал её по белым кофте и панаме. Только теперь женщина искала попутку в другую сторону.
- Вам куда? – открыв окно и притормозив ход автомобиля, спросил Юрий.
- До Мирного. Возьмёте?  - неуверенно ответила женщина.
- Садитесь, - довольный собой ответил Юрий. – Извините, ночью вас не подобрал, спешил очень, больного вёз…
- Да я так и поняла, что спешили, - чувствуя себя неуютно на ещё не выветрившемся после Селиванова сиденье, сказала попутчица, и добавила: - А я тоже в больнице была…  Деньги на лечение внука дочке отвозила. Восемьдесят тысяч целых.  Представляете? А говорят, что медицина у нас бесплатная.
- Бесплатная, пока в больницу не попадёшь, - согласился Юрий.
- Да где ж их брать, эти деньги-то? Пенсия двенадцать, а дочка вообще без доходов, как внук заболел, так ей рассчитаться с работы пришлось. Ходила вот, как попрошайка, по всем соседям - копейки занимала. А чем отдавать теперь – ума не приложу, - вздохнула попутчица, косо поглядывая на Анохина.
- И с собранными такими трудами деньгами вышли ночью на трассу? – повернув голову и встретившись взглядом с пассажиркой,  спросил Юрий.
- А что делать? – спокойно отмахнулась женщина. – Такси к нам не ездит… ещё и ночью.  А деньги, сказали в больнице, к восьми утра надо доставить.
- Что-то серьёзное с внуком?
- Позвонки неправильно срослись, точнее фрагменты позвоночника. Промучились три года, теперь вот новая операция, - женщина достала из сумки мобильный телефон и посмотрела на экране время. – Вот, уже операция должна сейчас закончиться. Господи, хоть бы всё нормально прошло… И звонить боюсь. Пусть отдохнут с дочкой.  Вечером всё равно мне опять ехать…
У Юрия что-то ёкнуло внутри.
- Извините, что спрашиваю, может, это и некорректно, - затараторил он, - а что с внуком-то произошло?
- Да вспоминать страшно. Под автобус он угодил… - ответила попутчица, опустив глаза.
- Это когда?
- Да говорю ж, что больше трёх лет прошло. Нам уже десять, а тогда семь было.
- А вашего внука не Артёмом случайно зовут, - спросил Юрий, из-за участившегося сердцебиения сбавив скорость.
- Артёмом, – изумлённо протянула женщина. – А вы его знаете?
- Ну, не так чтобы… Но знаю.
- А оттуда, если не секрет?
- Да так…Слышал про этот случай… От знакомых, - замешкался Анохин, пытаясь выглядеть невозмутимо, что, впрочем, давалось с большим трудом.
- А-а, вон, оно как. Да, разговоров тогда много было…
Юрий инстинктивно вздрогнул, съёжился, прокашлялся. По чёрно-белой ленте его воспалённой памяти пробежали уже немного подзабытые картинки того рокового дня, когда он  был за рулём покалечившего Артёма автобуса, кадры воспоминаний из морально невыносимых судебных заседаний, живьем зазвучали уже забвенные голоса обвинителя, судьи и адвоката. И голос Мирославы с застывшими в сознании Юрия словами: «Никогда тебе этого не прощу!»
- Сильно клянёте виновника? – через силу спросил Юрий у бабушки Артёма.
- А чего его клясть? – немного подумав и снова хитро покосившись, ответила она. – Он и сам, небось, сто раз себя проклял. Человек-то хороший. Дочка говорит, что выплачивает по суду всё исправно. Ну, случилось несчастье, назад-то уже ничего не повернёшь. Артёмка, вон, в футбол играть не может, так теперь шашками занялся. Да так серьёзно, книг откуда-то натаскал, позиции разбирает целыми днями. Если бы не операция, то поехал бы на турнир в Крым. Ему даже оттуда звонили. У него какой-то рейтинг высокий, я в этом не понимаю, но поддерживаю.
- Шашками?  Вот это да…- поддержал разговор Юрий. – А мэрия наша шашечный клуб разогнала…
- Ага, детям некуда теперь и пойти. А ходить надо, чего ж сутками за компьютерами сидеть. Общаться нужно.
- Это точно. Дети разговаривать разучились. Не русский язык у них, а сленг какой-то  - то ли иностранный, то ли уголовный.
  - А у вас дети есть? – спросила попутчица.
- У меня нет и быть не может. По медицинским показателям.
- Печально. А усыновить если?
- Хм, - усмехнулся Юрий. – Думал я об этом. Только с женой мне не очень повезло.
- Это чего ж?
- Пьёт.
- Пьёт? Вот те на! А ты закодируй.
- Не желает.
- Вот глупая, извините... Такой мужчина у неё, а она пьёт… А моей Мирке с мужиком ещё больше не повезло. Сбежал, гадёныш, к другой бабе. И Артёмку бросил, когда такая беда случилась. Хоть бы копейку дал на лечение, свинтус…- бабушка Артёма горько втянула в лёгкие раскалённый  воздух.
Юрий замолчал. Ему тоже захотелось отдышаться от нахлынувших эмоций, навеянных  неожиданным знакомством и тяжёлыми воспоминаниями. Зазвонил телефон – это был вызов от Александры. Юрий уехал ночью, даже не предупредив жену - куда и на какое время.  Впрочем, она в последние дни этим и не интересовалась. Просто у Юрия было так заведено – если мы семья, значит, оба должны всё друг о друге знать. Но в какой-то момент он ощутил, что не знает об Александре почти ничего, кроме того, что она его официальная супруга и что когда-то у них были чувственные отношения, почему-то незаметно превратившиеся в подобие наказания. Причём для обоих.
Юрий не ответил на вызов. Поступил следующий, потом третий, четвёртый подряд. Наверное, Александра нервничала  в этот момент. А отвечать на звонок не хотелось. Когда Юрий решил переключить телефон на беззвучный режим, пришло сообщение: «Извини юра прощай я ушла к другому вещи забрала ключи у соседки».
«Грамотность на уровне плинтуса. Хоть бы имя с большой буквы написала», - раздражённо подумал Анохин, впервые в жизни испытав даже не умиротворяющее равнодушие, а будоражащее удовлетворение, как будто сбросил с себя какую-то непосильную ношу. А ещё поймал себя на мысли, что давно ждал чего-то подобного. И рассудил, что всё, что ни делается, всё к лучшему. 
- Что там? Что-то плохое? – спросила пассажирка, заметив перемену настроения у водителя «Волги».
- Даже не знаю, что ответить, - напряжённо искривив рот, рассмеялся Юрий. – Жена от меня ушла…Прямо сейчас, в данный момент.
- Вот так вот?
-  Неожиданно или ожидаемо? Сам не пойму. Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло. Не помню, кто эти стихи написал…
- Это песня. «Рулатэ» называется, Эдита Пьеха пела.
- Не слышал. Обязательно послушаю. Ну, вот. Мы и приехали, - объявил Юрий, остановив машину возле поворота на хутор Мирный.
Пассажирка хотела что-то сказать – то ли успокоить Юрия, то ли наоборот подбодрить, сказать, что всё наладится, жена вернётся. Но передумала или просто нужных и верных слов не отыскалось. Потом, что-то вспомнив,  взмахнула руками, достала из кошелька несколько мятых купюр и молча протянула их Юрию, но он решительно отвёл её руку назад. Купюры   упали на пол. Женщина наклонилась, чтобы их поднять, и замерла:
- Ой, тут кошелёк лежит, сказала она. - Вы, наверное, обронили…
- Кошелёк? Ах, да, наверное… - ответил Юрий, боковым зрением заметив, что это знакомый ему красный кожаный бумажник Селиванова – видимо, выпал из кармана во время дороги.
Женщина снова протянула Анохину свои мятые купюры и селивановский кошелёк.
 - Возьмите, пожалуйста, - сказала она непритворно.
- Вы серьёзно? – сделал показательно возмущённый вид Анохин, при этом поймав себя на мысли, что своей  напыщенностью сейчас сам себе напомнил Селиванова. – Я не таксист. Во всяком случае, пока, - сказал он уже спокойней. - Да и мне по пути с вами было. Поговорили хоть. Не нужно никаких денег, спасибо. Вам есть, на кого и на что тратить их. 
- Спасибо вам, - улыбнулась попутчица, выходя из салона.
Юрий заглянул в бумажник и, увидев в нём пачку пятитысячных банкнот, сразу прикинув, что сумма здесь никак не меньше, чем тысяч двести. Женщина медленно удалялась, двигаясь по грунтовой дороге в сторону хутора. А Анохин заколебался – у него возникло непреодолимое желание отдать все селивановские деньги бабушке мальчика по имени Артём.   Но возьмёт ли? И чем потом с Селивановым расплачиваться? И так весь в судебных долгах ещё на ближайшие года три.
- Подождите!- крикнул Юрий женщине -  он вспомнил, как в одной умной книге читал, что самое правильное решение, это возникшее спонтанно, ещё не обдуманное, не успевшее просеяться через мелкое сито сомнений и вариаций. – Можно вас на минутку!?
Женщина остановилась, молодецки крутнувшись на носках,  обернулась,  лукаво прищурилась. Юрий выскочил из машины и, поднимая клубы пыли,  подбежал к ней.
- Вы что-то хотели? – спросила сконфуженно.
- Да, я хотел вам предложить вернуть все долги соседям. Вот! – Анохин протянул женщине вынутые из кошелька деньги. – Здесь ровно восемьдесят тысяч. Возьмите.
- Вы с ума сошли? – запротестовала женщина. – Как это? Я не могу взять ваши деньги. Прекратите…
- Пожалуйста, возьмите. Возьмите в долг, если не можете принять деньги просто так, - продолжил настаивать Юрий.
- Спасибо, кончено. Но для меня важно, кому я буду должна – соседям, которых знаю много лет, или вам – чужому человеку…
- Я всё равно не отстану от вас. Возьмите. От чистого сердца…
- Я не хочу быть никому должна. Давайте оставим в прошлом этот ваш, как мне кажется, немного странный жест?
- Тогда я сейчас же отвезу деньги в больницу вашей дочери, я ведь знаю, где они с Артёмом сейчас находятся. Если не ей, то отдам врачам, просто тупо отдам, пусть поднимают Артёма.
- А вот это вариант, - вдруг бодро ответила женщина. -  Вечером отвезите меня в больницу. Если не трудно, конечно.
- А деньги?
- И деньги, - рассмеялась попутчица и махнула рукой. – Заедете за мной вон туда, в самый конец улицы, там мой домик предпоследний, с зелёным штакетником.
- Во сколько надо быть?
- Ну, часов в пять, наверное. Меня Людмила Григорьевна зовут. Если что – крикните, собаки во дворе нет.
- Да, обязательно заеду, обязательно, - обескуражено кивнул Юрий.
*
Забирая ключи от квартиры у пожилой соседки, Анохин услышал от неё историю о том, как в его квартире всё утро работали какие-то пьяные бичи – грузили вещи и выносили мебель. Руководила процессом его жена Александра, тоже нетрезвая, но гордая и шумная. Или теперь она уже - бывшая жена, осталось только печать в паспорте отменить. В сердце и душе в сущности ничего не осталось, лишь чувство жалости к падшей женщине, которую когда-то любил.
В квартире наблюдался бардак. Шура прихватила с собой не только свои вещи и подарки Юрия, но и то, что по совести и закону принадлежало Анохину. Приехала отпросившаяся с работы взволнованная мама. Она уже всё знала. Успокоила, сказав, что материальные потери – такая мелочь, если посмотреть на них с высоты прожитых лет.  Следом в полупустую квартиру зашёл приятель Серёга, тот самый, что когда-то посоветовал Юрию идти работать к Селиванову. Приятель всегда неожиданно появлялся в жизни Анохина в трудные минуты.
- Слышал, что Шурка от тебя сбежала, думаю, зайду, успокою, - и достал бутылку водки, только поставить было некуда – все столы Шура с бичами вывезла.
- Это лишнее, я за рулём, - безразлично глядя на бутылку, усмехнулся Юрий. – Лучше чайку.
Пили сидя на диване, расставив чашки на двух оставшихся табуретках. Серёга пил свою водку и звал Юрия на работу в новый городской таксопарк, куда он уже устроился.
- Вот, скажи, Юрик, что тебя держит у этого Кошелька Старыгинского? Госслужба у тебя не тикает. Здесь ты пролетаешь, как крылатая ракета над Одессой. Зарплата? Да, стабильная, да, тачка всегда под рукой, но никакого роста впереди не предвидится. Ещё и привязан к Кошельку, будто верёвкой. А у нас – всё по честному, начальство не обижает, график работы сам себе устанавливаешь, ну, с некоторыми нюансами, конечно. И зарабатывать будешь больше.
- Слушай, тут в один день как небо обрушилось – шеф в больницу полудохлый свалился, жена ушла, квартира опустела - носков своих не найдёшь, а ты ещё и на увольнение меня подбиваешь, - взялся за голову Юрий.  – Это я ещё про одну историю не помянул…
- Какую историю?
- Позже расскажу, если будет о чём.
- Ты давай, не темни, сынок, говори, что ещё случилось? – взволнованно заворчала долго молчавшая  мама.
- Пока не о чем, мам. Позже…-  Юрий набрал в телефоне номер Селиванова, вместо него ответила Анна Анатольевна.
Сказала, что Николай Васильевич в тяжёлом состоянии в реанимации, ему везут донорскую кровь и плазму. Прогнозов медики делать не спешат. По поводу обнаруженного Юрием бумажника в служебной «Волге» даже  не поинтересовалась, сколько в нём денег.
- Оставь в бардачке машины эти копейки. Может, что-то надо будет, купишь, чтоб свои не тратить, - безразлично проговорила Анна Анатольевна и заплакала.
 Вечером, как и договаривались, Юрий подъехал к дому Людмилы Григорьевны. По дороге терзался мыслями насчёт селивановских денег: с одной стороны прилежное родительское воспитание возбраняло брать чужое, хоть и утерянное, а с другой – на кону здоровье мальчика. У одного человека – Селиванова – этих денег столько, что семья его их даже не считает, да и деньги эти нетрудовые, и уж кто-кто, а Анохин это знал не понаслышке. А у другого человека нет средств, чтобы вылечиться, и бабушке приходится побираться по чужим домам. Чаши весов совести явно клонились в сторону Артёма, поэтому когда Людмила Григорьевна вышла из калитки,  у Юрия решение уже созрело.
- Я, Людмила Григорьевна, к восьмидесяти тысячам ещё два десяточка доложил, - сказал Юрий и сунул конверт с деньгами в приоткрытую сумку женщины, сам же селивановский бумажник с остатками купюр, как и было приказано, остался в бардачке. – И даже не возражайте, пожалуйста. Даже не думайте ничего.  Вы мне ничего не должны.
- Я знаю, - как-то очень тихо, словно виновато, проговорила Людмила Григорьевна.
- Что знаете? - переспросил Юрий, открывая ей переднюю дверь.
- Я знаю, кто вы, Юрий…- женщина затаила дыхание, опустила взгляд и медленно присела.
- Знаете, да? – у Юрия кольнуло в левой половине груди. – Если и знаете, это ничего не отменяет. Едемте…
- Да, едем. Я, Юрий, сразу заподозрила, что вы не просто так про Артёма заговорили, - с горечью призналась Людмила Григорьевна. - Всё думала, пыталась вспомнить, где я вас видела. И вспомнила. Я была на первом заседании суда, тогда ещё, три года назад. Но в зале было так много людей, журналисты какие-то приставали, я разволновалась, и даже не сохранила в памяти черты вашего лица. А это вдруг приехала домой, и почему-то всплыли все картинки в сознании. И я вспомнила вас. Вспомнила…
- И что теперь? – спросил Юрий, пытаясь уловить настроение Людмилы Григорьевны.
- А что теперь? – ответила она с непередаваемой печалью в голосе. – Я не знаю. Всё это как-то так странно и приятно одновременно. Вы совершили зло. Пусть уже подзабытое, но зло. К тому же были наказаны за это. Но одновременно я вижу, что вы очень добрый и порядочный человек. Это невозможно не видеть и не ощущать. Я принимаю ваши деньги, если они дадены от чистого сердца. Но я не знаю, как это будет принято Мирой.
- А разве ей обязательно нужно отчитываться? – улыбнулся Юрий.
- Вам легко сказать. А с нашей нищетой каждая копейка счёт любит.
- Я, Людмила Григорьевна, завтра работу меняю. Пойду на более высокооплачиваемую, да и времени будет больше. Жена, как вы знаете, от меня ушла, расходов будет меньше, а доходов больше. Стану свободным человеком,  жильём обеспеченным и к тому же без вредных привычек. Хоть объявление в рубрику знакомств подавай.  Так что теперь стану вам помогать больше, и  не перечислениями на счёт, а вот так, как сейчас.
- Была бы помоложе, на такое объявление клюнула б с удовольствием, - душевно засмеялась оттаявшая Людмила Григорьевна.
- А Мира  ваша не клюнула. Правда, это было ещё в школе. И всё было совсем не так, как сейчас. Я ей записки писал. А она на них ни разу не ответила. Да и потом… - немного огорчённо сказал Юрий, сознательно не закончив фразу.
- Знаю. Но вы тоже её поймите. Вы представить себе не можете, что ей пришлось пережить…
- А вы расскажите, я попробую представить.
- Расскажу как-нибудь. Может, она и сама расскажет. Чего друг на друга теперь всю жизнь волком смотреть?   Неправильно это. Надо уметь прощать. Мы с Мирой на эту тему не один раз говорили. Она умная девочка, если что-то сразу не понимает или не воспринимает, то быстро познаёт и учится. Поверьте в неё.
В душе Юрия зашевелилась робкая надежда восстановить контакты с Мирославой, а там – кто его знает, иногда общение, взаимопонимание и обходительность выходят на более высокий уровень личных отношений. Уставшее тело впервые за этот неспокойный день ощутило лёгкую волнующую расслабленность. Это были приятные ощущения, переживания которых Юрий уже и забыл.
В это время в реанимационном отделении больницы заблудшая душа Селиванова расставалась с его бренным телом. Перед смертью бьющемуся в лихорадке  Николаю Васильевичу было видение -  лохматый, седовласый худой йог, который приходил на приём просить помещение для общества духовного развития.
«Вот мы и встретились, Коля, - благостно, но торжественно сказал йог, и голос его словно эхом отзывался в каждой ещё живой клетке Селиванова.  – Ты-то, грешный думал, что я простой посетитель, сектант с улицы, пришёл к тебе с мольбою о какой-то там комнатушке в доме культуры? А я пришёл твою искреннюю молитву услышать перед тем, как переправить тебя на другой берег, откуда в этот мир возврата нет.  Решил заглянуть к вам в гости, проверить:  вдруг ты изменился, а я ошибался в тебе понапрасну. А ты в позу стал, нехорошими словами бросался, даже машину Юре не дал остановить и человека в больницу подвезти. И о чём ты думал вот сейчас,  только что, когда лодка-то твоя уже причалила? Не о вечном думал, а о кошельке своём вспоминал: где же это ты его потерял, и сколько в нём денег было. Не беспокойся, Коля, деньги твои на доброе дело пошли, а те, что в бардачке машины остались, завтра водители в гараже найдут и выпьют за упокой души твоей грешной. Там много денег, месяц тебя поминать будут. Да только не знаю я, когда она, душа твоя, упокоится. Ну, давай, поднимайся, пора…»   

Июнь 2025



-