Позор победителей из книги сладкая жизнь соленой б

ПОЗОР ПОБЕДИТЕЛЕЙ

Январь шестьдесят седьмого года. На улице — сильнейший буран. Меня  вызывает  к  себе  председатель, Каструбин. «Сейчас, — говорит, — позвонили из райкома партии. Мы с тобой едем в Актюбинск, а там вечером на поезде - в Алма-Ату. Какое-то большое республиканское совещание собирают. А у нас не на чем и не с чем ехать. Машина на ремонте. В кассе нет денег. Третий день никуда не выберешься. Давай собирайся, через час Моро обещал за нами заехать. С ним и отбудем».
Я побежал домой, кляня в душе все руководящие органы вместе взятые. Ну, неужели республиканское совещание только сегодня назначили? Хотя бы за несколько дней предупредили. Но что делать? Заняли у сельпо деньги. Дали они по триста рублей, больше выручки в магазине не было. Заехал за нами Моро Владимир Дмитриевич, директор совхоза из соседнего села Алимбетовка, и мы двинулись под сопровождением нашего трактора в областной центр. По пути заехали к младшему брату председателя, Каструбину Василию Ионовичу. Он председательствовал в бывшем нашем райцентре, в селе Кос-Истек, по-новому — Ленинском. И уже все вместе потянулись дальше.
Моро был прекрасный человек, из ростовских греков, веселый, общительный. Мы с ним всегда находили общий язык. «Знаешь, Вася, — говорил он, — ты из-под Одессы, я из-под Ростова. Одесса — мама, Ростов — папа, а мы, выходит, их дети». Когда мы встречались, он обязательно спрашивал: «Ну, как там тетя Маня, еще торгует на Привозе бычками?»
По дороге в Актюбинск, Моро тоже посетовал на внезапность выезда и добавил, что он заехал на птицеферму, взял там пять кур, отрубил им головы, и теперь эта бывшая живность в перьях валяется в багажнике автомобиля.
После обеда мы добрались до обкома партии. При регистрации нам объявили, что через два дня в Алма-Ате начнется республиканское совещание, посвященное успехам в сельском хозяйстве про-шедшего, шестьдесят шестого года Десять лет страна ждала от Казахстана такого хлеба. Первый миллиард пудов Казахстан выдал в пятьдесят шестом году. Тогда было море зерна, но половину его сгноили на токах, в глубинных хлебоприемных пунктах и на элеваторах. Всю зиму с пятьдесят шестого по пятьдесят седьмой, мы после работы ночами возили  на  станцию зерно с глубинных токов, где оно уже было принято в счет государственного плана. А потом всю весну вывозили с элеваторов черное, от самовозгорания пропавшее зерно и рассыпали по балкам и ущельям.
Сколько труда тогда пропало! Наша область посылала комбайны в помощь соседней Акмолинской (тогда Целиноградской) области. Мы косили уже в морозы, когда пальцы примерзали к штурвалу, а за ворот, нет-нет, да и снежок сыпал. В невероятных условиях лепили тот первый миллиард, и все пошло прахом.
Но это случилось десять лет назад. В шестьдесят шестом были совсем другие условия, и реальный хлеб. Построены поселки, зернотока, элеваторы и склады, дороги. Совершенствовалась уборочная и зерноочистительная техника. Улучшилось обеспечение транспортом и людьми. Было, конечно, много безалаберности и ненужных потерь, но цель оправдывала средства. Новый миллиард-66 уже был, повторяю, реальным миллиардом.
Люди выложились полностью. В одном нашем колхозе работало   до сотни комбайнов, а были совхозы, где комбайнов выходило в 2—3 раза больше.
Уборка зерна в таких масштабах — это действительно фронт, которым нужно было оперативно и умело управлять. В  нашей  зоне, для уборки   зерновых, отпускается природой месяц-полтора, август—сентябрь. Дальше  уже - риск, а не уборка. Дожди, потери и никому не нужные проблемы.
Уборка-66 завершилась удачно. Бог не обидел с погодой, в общем, все вышло нормально. И вот теперь в столицу республики собирают всех причастных к большому хлебу. Председатели колхозов и директора совхозов, секретари парторганизаций, первые секретари райкомов и обкомов, председатели райоблсоветов, начальники управлений сельского хозяйства всех уровней, ну и все, кому положено обычно присутствовать по статусу на таких мероприятиях, — депутаты, герои, представители сельхознауки и т. д. Такого масштаба совещание еще  в  Казахстане,  не проводилось, сказали нам в обкоме партии, поэтому надо нашей области показать себя.
Не сообщили о совещании раньше из-за соображений безопасности, ведь выезжают практически все первые лица — снизу доверху. Как бы оголяется на время вся республика, а совещание будет не менее пяти дней. Обещает быть Л.И. Брежнев.
О солидности форума и принятых специальных мерах, говорили долго. В конце объявили, что для двух соседних областей, нашей Актюбинской и Уральской, выделен специальный поезд. Так как людей много, то вагоны плацкартные, кроме трех. Три купейных распределены следующим образом: по одному выделено для района, сдавшего государству больше всех зерна в абсолютном исчислении, а в третьем вагоне поедет руководство обеих областей.
Купейный вагон достался по нашей области Ленинскому району, победителю соцсоревнования по сдаче зерна, как в процентном, так и в абсолютном выражении.
Ленинский район — это наш район. Так что мы поедем в купейном вагоне. Ну, и за это спасибо, потому что наш северо-восточный, как говорят сегодня, «русскоязычный» район обычно старались не замечать, а уж тем более, не хвалить.
За два часа до отправления поезда мы должны были быть на вокзале, снова перерегистрироваться и ждать прихода поезда из Уральска.
У братьев Каструбиных, в Актюбинске жила сестра Татьяна. Поэтому, мы вместе с Моро и его парторгом, заехали к ней. Пообедали, помылись после тяжелой буранной дороги, очистили от перьев, разделали и слегка обварили алимбетовских кур, и к назначенному сроку прибыли на вокзал. Каструбин- старший говорит: «Ехать нам двое суток, пойди, Василий, возьми пару литров водки, еда у нас есть, на дорогу хватит». Я так и сделал.
В связи с бураном, заносами и нулевой видимостью поезд запаздывал. Но мы относились к этому спокойно, оккупировав вокзальный ресторан. Лучше и теплее места для ожидания в такую погоду, вряд ли можно найти. Естественно, общались. Многие знали друг друга по работе или учебе. Давно не виделись. А область была немаленькой. Ровно в десять раз больше бывшей Молдавской ССР.
С опозданием, но подошел-таки поезд. На посадку выделили где-то минут сорок. Мы заняли выделенный нашему району купейный вагон и поехали.
Не обошлось без эксцессов. Поезд шел с севера. Между Соль-Илецком и Актюбинском есть станция Мартук. Там же — районный центр. Когда поезд в Мартуке, на несколько минут остановился, первый секретарь их райкома, погрузив всех своих в выделенный району плацкартный вагон, нахально вломился в наш, купейный. И уже в нем, поехал в Актюбинск. Вместе с женой, старухами какими-то, он занял одно купе, закрылся изнутри и не выходил на наши уговоры. Вагон его района был рядом, но секретарь, я не буду называть его фамилии, был с чванливо-байским характером, посчитал оскорблением для себя ехать в плацкартном вагоне. Скажу сразу, что он наверняка проклял ту минуту, когда решил вломиться в наш вагон, так как сделал себя в определенной степени заложником ситуации. Позже все станет понятно.
Мы с Каструбиным, его братом и их парторгом, заняли купе, обустроились, разложились, ну и, конечно, решили перекусить перед сном. День был тяжелый, впереди двое суток, поезд специальный, скорый. Останавливается на больших станциях, где меняются бригады. Никто из пассажиров не выходит и не заходит. Все разошлись по своим купе. Ну, прямо идиллическая, тихая обстановка.
Только разложили свои запасы, достал я бутылку водки из взятых четырех, как в купе зашел первый секретарь нашего райкома партии, Карюк. Держался он тогда соответственно гордо. Как-никак; лучший район в области по заготовкам зерна, ну, а лучший колхоз в районе по этому показателю — наш, «Передовик». Поэтому и зашел к нам.
«А, куркули, обосновались тут, — зашумел он, — а ну, попробуем, что вам тут из дому за деликатесы понакладывали!» И сел на полку.
Но у нас же как, где голова — туда и все остальное тянется. Через несколько минут заходит второе лицо, председатель райисполкома, Биржанов, весельчак такой был. За ним — начальник райсельхозуправления, Сергей  Ни. Ну, и пошло. Выставил я свои четыре бутылки, выложил Каструбин -младший, все свои   спиртные  запасы, а гости все прибывали и прибывали. Постепенно весь район был или внутри или вокруг нашего купе. Половина втиснулась внутрь, а вторая половина, с постоянной ротацией, крутилась - возле. Изо всех купе несли к нам, что у кого было, и лилось всеобщее районо-вагонное веселье.
Замечательные ребята, после стольких трудов, бессонных ночей и решения тысяч проблем, они сегодня расслабились и просто отдыхали. Уже не было ни первых секретарей, ни руководителей и парторгов. Были просто люди. Нормальные веселые люди, люди-победители.
Только каждый из них знал, как ему достался прошлогодний хлеб, но сегодня они отдыхали. Пошли анекдоты и были, представления и песни, танцы в узком вагонном коридоре под расчески и перезвон бутылок и даже борьба, силовая борьба — рука в руку, купе на купе.
Это была празднично-веселая ночь без сна. Но если мы не спали по причине веселья, то секретарь чужого района со своей семьей, не спал из-за нас Мало того, кто-то во время танцев обнаружил в коридоре углубление, в виде ящика с крышкой. Его секретарь из Мартука, неосмотрительно использовал в качестве холодильника. Когда мы его обнаружили, там оказался сетчатый ящик для бутылок, половина ячеек была занята кефиром, а половина — дорогим коньяком.
Пришлось позаимствовать вначале одну, а потом и все остальные бутылки, так как где-то часам к трем, запасы спиртного у всех закончились. Мы подумали, что незваный сосед наш, ночью пить не будет, а утром мы ему все восполним.
К сожалению, это не так-то просто оказалось сделать. Поезд шел без остановок, а там, где все-таки останавливался, все было закрыто. Ситуация усугубилась еще и тем, что утром как-то незаметно исчез из подпола  и весь кефир. Сосед, конечно же, поднял шум, но пока он на стоянке в Кзыл-Орде, брился, мы возместили ему все потери.
В общем, ночь отгуляли, за день отошли и на вторые сутки уже готовились к столице. У нас было интересное местоположение. От Актюбинска до союзной столицы Москвы, — 1800 километров, а до республиканской столицы, Алма-Аты, — 2200 километров. Расстояния впечатляют, конечно. Поэтому и ехали двое суток.
На вокзале в Алма-Ате, нас встречали уже не как победителей, а как серийную необходимость. Многих из нашего поезда встречали знакомые и родственники при шикарных по тем временам машинах.
Наш пролетарский район-передовик на каком-то стареньком «ПАЗике» завезли на постой в общежитие сельхозинститута. Разместили по четыре человека. Мы с Каструбиным, да Моро со своим парторгом, поселились в одной комнате. Моро навязал мне еще на вокзале, сумку с пятью недоваренными курами. Я повесил сетку с птицей за окном. Четвертый этаж, куда они денутся? Утром поехали во Дворец спорта. Народу уйма. Как объявили, в совещании принимало участие пять тысяч шестьсот человек. Такого форума Казахстан еще не знал, даже по той простой причине, что и собрать-то было негде такую массу людей, пока не построили Дворец спорта. Докладчик, первый секретарь ЦК компартии Казахстана, Кунаев, вначале посетовал, что из-за каких-то важных международных проблем, не смог приехать лично Леонид Ильич Брежнев, но зачитал от него приветствие и благодарность всем нам за работу. И еще добавил, что именно по инициативе Леонида Ильича, специально для нас, собрали самые дефицитные товары. В центральном универмаге и магазине «Детский мир», в воскресенье, можно будет их приобрести. Вход в магазины по спецпропускам, выданным при регистрации. В воскресенье эти торговые точки работают только для участников совещания. Его запланировали на пять дней, включая показательные поездки, бега на ипподроме и культурную программу по вечерам. В первый вечер в концерте принимали участие лучшие творческие силы Казахстана. Кого ни объявят, то народный артист СССР, то республики.
Раньше у нас была такая культурно-национальная политика, что труднее всего получить звание народного артиста СССР было именно русскому по национальности. Ну, может быть, талантов с такой национальностью было мало?! Не знаю. Но так было, к сожалению.
Вечером первого дня, после концерта, мы вернулись в общежитие. Каструбин ушел навестить друга, который тогда в ЦК работал, а раньше они вместе в райкоме служили. Остались мы в комнате с Моро. Тот походил по коридору, а там изо всех областей ребята, вернулся и говорит: «Слушай, Вася, а куда ты моих кур выбросил?» «Да за окном висят. Пропали, наверное, утром приморозило, а днем было больше пяти тепла». «А ну, давай их сюда». Принес, понюхал, вроде ничего. На этаже работал буфет. Я поговорил с буфетчицей. Она дала большую кастрюлю. Проварили мы тех злополучных кур. Одну отдал буфетчице за помощь, остальные принес в комнату.
Моро не мог сидеть спокойно, пошел к соседям из Кустанайской области, двое из них — с орденами Ленина. Моро сагитировал их пройти по этажу и пригласить желающих на домашнюю курятину. Вход — с двумя бутылками пива, можно и больше. Опять повторялась вагонная история. Набилась в комнату масса людей. Под всеми четырьмя койками — десятки бутылок с пивом. Опять веселились часов до четырех. Нормально — ни пьяных, ни глупых.
На второй день продолжались прения по докладу. Хвалились, предлагали, просили, обещали. В зале уже одна треть не присутствовала. Мы на этом остановимся чуть позже.
Вечером для нас специально привезли хор им. Пятницкого из Москвы. На третий день пустовала уже половина зала. Вечером опять выступал цвет национальной культуры. И тут случилось то, что случилось. На гастролях в Алма-Ате была еще юная тогда Екатерина Шаврина. В самом конце, видимо для всех русскоязычных, выпустили ее. Она под два баяна запела «Тополя» и буквально убила зал молодым чистым голосом и самой песней. Хотя  уже  некоторые и тянулись к выходу, нам она доставила огромное удовольствие.
Наступил, наконец, долгожданный день дефицитных покупок, воскресенье. Перед этим, Моро сказал нам: «Тут меня женщины местные сегодня остановили. Предлагают все, что хочешь, даже постель на все эти дни, только просят отдать пропуск, хотя бы в ЦУМ. Причем, примут всех желающих, хоть всех участников совещания. «Да ну их, — отмахнулся Каструбин, — пойдем, хоть посмотрим, что там за дефицит будет. Денег то у нас практически нет».
Надо сказать, что денег у нас действительно практически не осталось. Здесь мы были поставлены явно в неравные условия по сравнению с другими регионами. Дело в том, что в нашем районе был всего один совхоз, остальные — колхозы. Колхозы, по шестьдесят шестой год, работали на трудоднях. В течение года мы получали трудодни с помесячным тридцатикопеечным авансированием, поэтому те, кто выезжал за пределы колхоза в поездки и командировки (я – в  том  числе), были в долгах и ждали конца года, затем годового отчета, распределения по трудодням, а потом уже что-то получали.
Мы выехали в период, когда ничего не было готово, запасов не было, аванс взять в банке было невозможно из-за бурана, так что отбыли в такую даль практически ни с чем. В таком же положении находились все те, кто представлял на совещании другие колхозы. В совхозах получали зарплату ежемесячно в полном объеме, поэтому их представителям было проще.
Но самым обидным и несправедливым было то, что хозяевами положения оказались вовсе не передовики из зерновых районов, хотя ведь именно из-за зерна с таким понтом, было собрано и обставлено то совещание. Хозяевами были те, кто никакого отношения к зерну не имел, никогда и никаких планов не выполнял, ни по заготовкам кормов, ни по мясу-шерсти и ни по чему, вообще.
Руководители «байских» бесконтрольных районов и хозяйств из средних и южных областей, да и полупустынной части нашей области, практически не знали счета деньгам по той простой причине, что никогда их не зарабатывали. В этих районах и зонах умели пользоваться властью. В совхозах площадью в треть Молдавии, директор еще в те времена был всем — и властью, и судьей, и уполномоченным Аллаха. Без него нельзя было ничего делать — ни выехать, ни торговать, ни покупать, ни жениться и т. д. На всем огромном пространстве Казахстана, в совхозных чабанских отарах, в конетабунах и на верблюжьих фермах, содержались десятки и сотни тысяч личных, неучтенных голов. Никто из посторонних, никогда их не считал и не устанавливал их принадлежность. Директор или его специалисты держали «своих» овец почти во всех отарах. У них шел свой учет, хоть и примитивно, но необратимо.
Привез, к примеру, директор чабану в отару 20 овец, неважно — овцематки или баранчики. Осенью должно быть уже сорок голов, а на следующую, — восемьдесят. И в такой прогрессии шли условия. Мнения чабанов, которые тоже имели личный скот в отарах, никто не спрашивал. В порядке возмещения морального ущерба, чабанов, в зависимости от того, чьих и сколько голов они содержат, награждали орденами, званиями Героев Социалистического Труда и закрывали глаза на все сопутствующее. К  сожалению, так  было, я  не  выдумываю, а  знаю.
Передовиков делали с помощью тех же частных голов, которых в отарах могло находиться до половины. Иногда и этого не требовалось. Просто сделают документы на приходование приплода ягнят, к примеру, а потом составят акты на падеж .Награды дают за показатели приплода, а за падеж можно отчитаться сотней причин.
Короче говоря, эта часть участников совещания в то время, пока мы во Дворце спорта слушали доклады и выступления, закупала комнаты в ресторанах, где за триста рублей в день и барана приготовят, и дастарахан (скатерть с яствами) накроют, да и девочек для развлечения найдут.
Так что к воскресенью, которого все ждали с вожделением (только об этом говорили участники совещания и местные заинтересованные лица), мы пришли с разными возможностями — нищие победители и богатые не побеждаемые.
Встали мы рано. Весельчак Моро за завтраком еще раз предложил свои посреднические услуги по обмену талонов-пропусков на внимание местных женщин, приведя в виде аргументов наличие еще суток свободного времени и нашу нищету, но мы с Каструбиным, за час до открытия магазина двинули за дефицитом.
Все это надо было видеть. Несколько сотен милиционеров пытались сдержать напор десятков тысяч горожан, в основном женщин. Где-то метров за двадцать до входа, какая-то неуправляемая сила приподняла от земли и буквально вбросила нас в распахнувшиеся в девять часов двери ЦУМа. Мы —« счастливчики», оказались где-то в первой сотне покупателей.
В течение часа по этажам главного магазина еще можно было передвигаться. Конечно, такое мы увидели впервые. Ковры и одежда, обувь и бытовая техника, трикотаж и тысячи диковинных мелочей. Это было бы обычным и будничным сегодня, в двадцать первом веке, но тогда все нас поражало. Мы с Каструбиным, просто ходили и смотрели, любуясь хорошими и недорогими товарами. Кое-что купили домой по мелочи. Впервые тогда в продаже появились шариковые авторучки, диковинка без чернил. И еще много, много, много. Но через пару часов, магазин стал похож на бочку с килькой. Прорвав милицейские кордоны, в магазин ринулись тысячи людей. Не то чтобы покупать, передвигаться стало невозможно, местами даже пошевелиться. Смотрю, знакомого нашего, героя-бригадира из Кустанайской области, прижали спиной к отопительной батарее и вот-вот задушат. Помогли ему подняться, а он влез на батарею и кричит: «Сволочи, спекулянты — налево, остальные — направо!» Но куда там!
В начале, когда еще людей было мало, я стал в очередь в кассу. Впереди меня в огромном полушубке, рассчитывался маленький такой чабан, бородка клинышком, но зато дважды Герой Социалистического Труда. Покупал он два настоящих персидских ковра. Стоили они по 600 рублей. Кассир назвала сумму. Чабан достал пачку мятых денег. Кассир пересчитала и говорит: «Здесь немного не хватает». Герой сгреб их, сунул в карман полушубка, достал из другого  кармана, упакованную пачку банкнот по 25 рублей и протянул кассиру в окошко. Я почему это отметил. Тот несчастный чабан, покупая два огромных ковра, вовсе не думал, как он  их будет забирать. Покидая с величайшим трудом тот проклятый магазин, я мельком увидел два тяжелых ковра, и лежащего на них поперек геройского чабана, который беспрерывно кричал: «Уй, байяй, уй байяй!» По коврам и по нему, топтались десятки людей. Опрокидывались витрины и кассы. Крики, стоны, ругательство, шум невообразимый.
Выйти на улицу оказалось во много раз сложней, чем войти, так как выталкивающая нас сила во много раз уступала силе наступающей. Здесь было лучше отдаться силе течения...
Вокруг магазина плотным многометровым кольцом расположились местные горожане. Они бесцеремонно лезли в наши сумки, смотрели, что купили, и назойливо спрашивали цену. Где-то минут сорок мы выбирались из этого окружения, и лишь когда течением нас отнесло метров на сто, поняли, что живы. И - слава Богу. Очевидцы из наших, говорили, что к обеду, невероятными усилиями, милиция таки очистила ЦУМ от неприглашенных, но второй раз туда уже никто не пошел.
Это было уже позже. А в тот час мы с Каструбиным, оглядываясь, пошли по центральной улице Алма-Аты. Каструбин  говорит: «Давай зайдем еще в «Детский мир», может, там меньше людей». Возможно, к счастью для нас, вход в этот магазин был закрыт. Как объяснили милиционеры, магазин забили до отказа, все эскалаторы остановились, где-то что-то сгорело от перегрузки. Теперь из магазина только выпускают через заднюю дверь, точнее выбрасывают, так как магазин заполнен людьми без пропусков. Те, кто имели право доступа в оба магазина, первым делом поспешили в ЦУМ и там застряли, а «Детский мир» взяли штурмом местные женщины. Это разъяснение нас уже не огорчило, мы уже прошли через этот позор.
Вечером, появившись в комнате без двух верхних пуговиц  на пальто  и без шапки, Моро с веселой злостью выдал: «Говорил же я вам, давайте уступим талоны алмаатинкам. Хоть бы память была. Эх вы! И я через вас остался и без пуговиц, и без шапки, да и сумку при выходе разорвали». Мы промолчали, с горечью и стыдом вспоминая прошедший день.
Наутро нам объявили, что совещание срочно прекращается, и сегодня все разъезжаются по домам. Причиной стал инцидент с каким-то китайцем в Мавзолее Ленина в Москве — то ли он бомбу имел, то ли еще что-то. А так как от Китая до Алма-Аты не так далеко, то в целях безопасности лучше отправить руководителей всех рангов по местам. А то, как сказало одно высокопоставленное лицо, «одним ударом могут обезглавить всю республику».
Вечером мы уехали домой. Опять наши ребята перебивались дорожным запасом в килограмм колбасы и бутылку водки, и опять к «байским» вагонам, тащили ящики коньяков и мешки деликатесов.
Нам было не до обид и выяснений. Просто было стыдно. Стыдно за нас, да и за людей наших. Ну, что у нас за страна такая, что за люди? Мы всегда стыдились быть победителями. Всегда во всех делах и войнах. Зарываем в землю миллионы своих людей, в слезах, поту и крови, добываем победу, а потом стыдимся ее. Причем, через время нас еще и упрекают той победой, и плюют вслед. Не знаю, есть ли еще такой в мире народ, такая страна, где победы — вождям, а беды — народу.
Прошло много лет после той нашей локальной победы и того совещания. Осталась горечь на всю жизнь. Правда, с тех пор такого хлеба,  Казахстан уже не имел, да и вряд ли когда иметь будет. По разным причинам.