Отверженный. Герой войны

  



                 Давно подмечено, что часто от стариков трудно добиться подробного рассказа о себе, личной биографии, зато они с удовольствием поведают вам про других: знакомых, друзей, интересных людях и их судьбах. Вот и сегодня с трудом «подвёл» заслуженного, девяностопятилетнего городского ветерана к разговору на нужную для статьи в газете тему, а смотрите, что из этого получилось!

                «Ты хочешь узнать, как я оказался во главе районного комбината бытового обслуживания? В конце 50-х годов служил в местном военном гарнизоне и после демобилизации, а точнее, массового, хрущёвского сокращения армии, оказался не у дел. Хорошо, что во главе города и района к этому времени были все знакомые, бывшие офицеры - фронтовики. Не один раз вместе доводилось выпивать по праздникам, порой «баловались» до поздней ночи картишками – «писали пульку» в преферансе. Знали организаторские способности друг друга, наклонности, эрудицию и прочее.
   
                  Так вот, веду беседу на тему трудоустройства в кабинете председатель горисполкома и он предлагает мне возглавить жилищно-эксплуатационную контору. Все устали от предыдущего начальника, не справляющегося с руководством сложным коллективом. Хозяин кабинета как раз собирался зачем-то пойти в ЖЭК и, сходу, не раздумывая, мы выдвинулись на хозяйственный двор. Благо, что недалеко.

                   Помню, было это перед концом рабочего дня. Заходим на территорию, председатель увидел какого-то зачуханного мужика в резиновых сапогах, длинном, замызганном, мокром брезентовом плаще, с капюшоном на голове, одиноко сидящем на лавке возле курилки, сразу забыл про меня и направился к нему.
                «Фёдорович! Здравствуй! – Я просто опешил, что он так к нему обратился.  – Ты сегодня вычистил уборную по улице Комсомольской номер 7? Домком, Любовь Павловна, ко мне уже два раза приходила - почти неделю стоки текут по соседнему проулку».
 
                   - Это «чудо заморское» - возбуждённо продолжил Павел Владимирович, - и головы не поднял, дымит из-под капюшона и молчит. Такое впечатление, что пьяный! Я бы его в армии уже покрыл не только матом, но и тумаков надавал!

                 А городской голова продолжает: «Она сказала, если сегодня не вычистите, приведёт к исполкому весь двор и соседей. А это человек 40! Ты её знаешь. Она если говорит, то делает – от их двора до моего кабинета всего-то 150 метров! Ну будь человеком, уважь! Надо выкачать хотя бы одну бочку для начала! Хочешь, я за бутылкой кого-нибудь пошлю!»

                  - Моему удивлению от такого разговора не было границ, а этот мужик что-то пробурчал с матюками, типа, что он только присел, как вы меня все достали, мы с напарником сегодня уже натаскались - наработались по самое горлышко! Но всё же встал, хриплым, явно, прокуренным и пропитым голосом гаркнул куда-то в сторону: «Гришка, не распрягай! Гони кобылу сюда!»

                 - Председатель что-то ещё говорил про премию в конце месяца, про выплаты за переработки, а я присматривался к этому человеку, поняв, чем он занимается. Из-за соседнего сарая показалась телега с большой, длинной прямоугольной, закрытой деревянной ёмкостью для сбора фекалий, и всё пространство вокруг наполнилось характерным запахом.

                Гришка, высокий, здоровенный, длиннорукий парень лет двадцати пяти, тоже одетый в мокрую брезентуху, но без капюшона на голове, лохматый, с рыжей щетиной на лице, придурковато хихикая и неестественно широко улыбаясь, шёл рядом с ней, держа в руках вожжи. Пошатываясь немного, Фёдорович залез на сидение, достал из-под него кнут, профессионально щёлкнул в воздухе над головой лошади и витиеватым матом послал её вперёд.

                  Председатель угостил меня папиросой, нервно закурил, затянулся пару раз и, как бы проясняя предыдущую сцену, пояснил, что возничий – это черпаль, а Гришка – юродивый (психически больной от рождения) - его помощник на подхвате.

                         «Ты думаешь, кто в городе самый главный? – спросил он, обращаясь ко мне. - Так вот – это Фёдорович! Знаешь, сколько мужиков прошло через эту работу? Все в момент спивались или убегали прочь из Сак. А куда нам без этой гавновозки? Канализации в центральной части нет! Вмиг половина улиц поплывёт… И только вот эта парочка сработалась и выручает нас всех уже несколько лет! Общаются они только друг с другом, остальные сторонятся их – отверженные обществом, можно сказать. Работа, конечно, очень грязная, отвратительная, но денежная. Что поделаешь, судьбу не выбирают!
 
                   А Фёдорович - он классный мужик, с понятием; но реагирует только на ласковое общение, подход к нему нужен – грубостью, нахрапом его не пронять! Бывший танкист, механик-водитель! Я специально ходил в военкомате читать его документы - дело. Три ордена, куча медалей, из них две «За отвагу»! В восемнадцать лет горел на Курской дуге - тогда погибли все остальные члены экипажа! Долго валялся по госпиталям, другой бы комиссовался и выбыл в тыл, а этот просился на фронт, отомстить за боевых товарищей! Потом фаустники подбили их танк уже в Германии. Вытащили, потушили и спасли его пехотинцы. Он весь обугленный! Пол лица – сплошной шрам, на голове немного волос осталось, одно ухо сгнило. Ему по жизни эта форма одежды (чисто по-армейски сказал) сейчас подходит! И он всё понимает, ведь ничего изменить нельзя уже…»

                     ... Ветеран заметил мои широко раскрытые от услышанной истории глаза и спросил: «Увлекательно!? Вот о ком надо писать! Здесь целый роман получится! Я тоже заинтересовался его судьбой и в дальнейшем несколько раз у знакомых ребят из ЖЭКа расспрашивал о Фёдоровиче. Он жил очень своеобразно, на наш взгляд! Например, после многомесячного лечения в госпиталях на Кавказе, пил только вино, предпочитая красное, а от водки всегда отказывался! Наверное, гостеприимные местные жители, видя лицо инвалида, отпаивали его там, как водой, своим хмельным напитком. Возможно, крепкий алкоголь не принимала его раненная голова.

                В Саках появился в санатории Министерства обороны как инвалид, из-за наших лечебных грязей. Они ему здорово помогали в реабилитации ранений и следов от ожогов. Так здесь и остался. Тогда, в конце сороковых годов, у нас на улицах полно было жертв войны без ног и без рук – никто ничему не удивлялся.
 
                    Когда в начале шестидесятых годов в город пришла техника для выкачки ям, то Фёдорович сразу уволился. Деньги у него в заначке похоже были хорошие – зашибали они с Гриней неплохо, да ещё и подрабатывали втихаря на чистке туалетов у частников. Переехал в дальнее село, построил дом, женился на вдове, - у него ведь в трудовой книжке было записано, что он работал просто возничим. Как бывший механик-водитель, начал трудиться в колхозе трактористом, кажется даже детишки были. Видно не весь погорел! - усмехнулся ветеран, - но всегда ходил в вязаной шапочке, закрывающей всю голову и часть лица.

                  ... Так вот, насмотрелся я в тот день в ЖЭКе ещё кучу всего разного, безобразного и пошёл работать в район, в комбинат бытового обслуживания. Эту часть биографии ты достаточно знаешь, как очевидец событий, – сказал хозяин, вставая, – чай будешь пить? Сейчас принесу, посиди пока!»

                ***

                       Какая память у ветерана! Хорошо, что вышел и оставил меня одного. Было от чего задуматься! Удивление на лице у меня возникло не только от рассказа о Фёдоровиче, а сколько от своих воспоминаний, прихлынувших большой волной! Это как привет из далёких годов, через столько десятилетий! Ведь на улице Комсомольской номер 7, в большом коммунальном дворе жила наша семья! Моя мама, Любовь Павловна, после того, как перестала трудиться секретарём горисполкома, сидела без работы, воспитывая нас с братом, действительно, одно время была председателем домового комитета. А тех странных ассенизаторов - тоже хорошо помню – яркие странички из детства!
 
                      Мы, мальчишки, с любопытством сбегались на отвратительный запах или услышав глухие, громкие голоса, раздающиеся из-под земли, как из преисподни. Для нас это было вонючим, но увлекательным спектаклем среди однообразной повседневной действительности! Странно, но за несколько тысячелетий, с начала появления больших поселений, человечество не придумало никакого другого способа избавляться от отходов и помоев, как этот. Выполняли самую грязную и ужасную работу только рабы, каторжники, заключённые, отверженные или низшие, неприкасаемые слои населения - человеческие отбросы в нашем понимании!

                    ... За двором, возле туалета открывалась крышка, они, работая в брезентовых рукавицах, вначале вдвоём вычерпывали  верхушку жижи, затем в яму опускалась лестница и по её ступенькам постепенно уходил всё ниже и ниже сам возничий – черпал, неизменно в капюшоне и с большой махорковой самокруткой во рту. Его помощник, такой же вечно пьяный на вид (мы тоже считали его чокнутым, только он никогда не прятал лица), на верёвке с крюком опускал в яму пустое ведро, вытаскивал его уже полным, спешил к ёмкости, выливал и опять быстро опускал это «чудо техники» вниз. Находящийся в яме, конечно, работал в несколько раз меньше и был за начальника – зачерпнул и стой, кури, подгоняй напарника. Другое дело, что тот двигался по свежему воздуху… Ха, ха! ...

                А мальчишки всегда ждали самого интересного: вот этот недотёпа, набегавшись и натаскавшись, особенно перед самым концом наполнения бочки, вытаскивая второпях ведро, задевал за край люка, и в вниз, на брезентовый плащ с капюшоном выплёскивалась часть ..., понятно, чего. Парень придурковато начинал хихикать, а из-под земли, из полупустой ямы уборной, гулко и громогласно, на радость собравшейся «публике», раздавался длинный отборный мат (взрослые, почему-то называли его «трёхэтажным»). В конце всегда звучала одна и та же, как бы сакральная фраза, проклятие напарнику - неудачнику: «Не быть тебе черпалём! Быть тебе всю жизнь на подхвате!».
 
                   Это выражение, с лёгкой руки мальчишек, с годами выросших во взрослых мужиков, стало во всём нашем городе на несколько десятилетий символом и оценкой невезения. Но правильно знали его предназначение и возникновение только самые «посвящённые», и от этого оно становилось особенно притягательным, элитарным в нашем понимании, таинственным для других. Его и сейчас можно, но очень редко, услышать из уст местных старичков.
 
                   Вторая часть спектакля начиналась, когда эта парочка, немного обмывшись водой из канистры, возимой с собой, начинала продвигаться телегой по улице, ругаясь, требуя освободить дорогу, щедро раздаривая  удары длинного гибкого кнута не успевшим отскочить, собравшимся со всей округи, пацанам! Мы бежали за ними на безопасном расстоянии и с восторгом, что-то кричали про вонючку - гавновозку и прочее!
 
                   Ребята постарше на велосипедах ездили не раз за ними и рассказывали об интересном продолжении приключений. Лошадь сама, без понуканий, быстро шла к далёким камышам на пресноводном Михайловском озере и, сдавая назад, загоняла ёмкость в самые заросли. Возничий с чистым ведром уходит в сторону, на мелководный песчаный берег, где мыл сапоги, обливал весь свой плащ с накидкой водой, потом заваливался на траву отдыхать. Его помощник в это время выбивал клинья у деревянного затвора и сливал бочку. Затем кобыла сама выезжала из камышей и направлялась к черпалю; там, пятясь назад, заводила телегу в воду по самую верхушку колёс и ждала, когда вёдрами со всех сторон замоют весь «транспорт», а заодно, если не холодно, и её.

                   В дальнейшем лошадь, со всей компанией, без команд возничего, шла до ближайшего магазина и останавливалась. Черпаль несколько раз звонко, резко щёлкал кнутом в сторону. Из ларька, прикрывая нос платочком, выбегала продавщица с бутылкой вина и большим свёртком с закуской. Ей, в протянутую кружку (в руки ничего не брала), бросали деньги, и работнички уезжали «на обед», куда-нибудь подальше от людей.

                    ... Так вот значит какой он, возничий - уборщик! Представитель давно вымершей, но такой необходимой профессии! Изгой, отверженный, Квазимодо, без которого город не мог обойтись! А он на самом деле оказался героем, бесстрашным защитником Родины, пострадавшим в жутком пламени войны! Понимавшем, что никто, кроме него и Гришки, с некоторым психическим отклонением, не справится с такой особенной работой. Хорошо, что в конце концов Фёдорович нашёл своё место в обществе. В очередной раз выстоял в жестокой борьбе на выживание.
 
        А мы, послевоенные мальчишки, считали его чуть ли не самым опустившимся, грязным, «падшим» человеком в городе! Думали и лицо, заросшее небольшой кудлатой бородой, он прячет в капюшоне, чтобы никто из местных, после работы не узнавал и над ним не смеялся – издевался.

       Глупые, романтические заблуждения давно прошедших времён!