Парк всегда с тобой...

- Эй! Куда вы??? Постойте!.. – кричала Катя так громко, как только могла, и не от того, что ее могли не услышать. – Постойте же!
Вскочив на ноги, так резко, что у нее потемнело в глазах, она скорее разгоняла вокруг себя этот черный туман отдыха; она напрягала все силы, чтобы видеть спины этих людей, которые только что сидели рядом с ней, а теперь уходили таким манером, будто репетировали заранее строевой шаг. Время остановилось, Катя позабыла моргать, дышать, и только смотрела на них. На них.
На лавках, сдвинутых вместе, еще лежали остатки их маленького пира радости – полупустые бутылки из-под колы, бьющей в счастливую голову своей сладостью, обертки от конфет, мороженого и надкушенные пирожки с яблоками. Половина лавки была залита газировкой: это кто-то подавился от смеха, и кого-то новояленные друзья щедро и со всей душой колотили по спине. Они смеялись, смеялись, смеялись, ели сладости и облизывали липкие пальцы. А теперь у одной из них выскакивало сердце из груди от накатившего страха, и душа, не понимающая ни капли из того, что происходило сейчас, рвалась из тела. За спиной у нее стояла тень, и от нее надо было бежать подальше.
Но они смеялись долгие часы, и сидели под этим солнцем, вытянув ноги, и радовались своей свободе, и тому, что они все вместе. Даже взрослые чувствовали себя детьми, а дети – они никуда не сбегали и не тащили на себе весь тот груз взрослых правил, которыми их нагрузили родители.
Это был детский пир, подумала Катя, прежде чем собраться наконец с духом, прокричать еще раз «Подождите!» и броситься бегом за ними.
«Они меня бросили», - думала Катя, на бегу утирая раскаленные слезы обиды; она не видела ничего вокруг, но чувствовала себя ребенком, которого забыли забрать из детского сада. Ее сердце было разбито, и грудь прижигало горячим, но она бежала вперед.
Машины. Она так давно не видела их, и хотя ей нужно было спешить, она резко затормозила перед дорогой, широкой, как река. Страшно было сделать даже шаг, страшно было умереть, сойдя с тротуара; эти психи, психи! Они неслись как ненормальные, и ни один из них не думал немного сбавить скорость.
Катя чувствовала, как у нее распухает лицо; наконец, она сорвалась и побежала наперерез микроавтобусу. Задыхаясь, она пересекла широкое шоссе, и поплелась на ватных ногах по стенке большого желтого здания. Асфальт двигался у нее под ногами, приближая Катю к автоматическим дверям большого магазина, ослепленным солнечными лучами.
«Почему? Что произошло?»
Душа все еще рвалась прочь; ничего не понимая, можно было заболеть от всего этого, и от этих шуршащих дверей. Они раскрылись перед ней, и изящно-миниатюрные продавщицы поглядели на нее странновато, словно в один миг объединившись против. Но все это, должно быть, показалось Кате. Остановившись на месте, по прицелом чьих-то взглядов, в приятной компании драгоценных манекенов, она так и не решилась спросить, не ивдели ли они... Кого? Ее новых друзей.
Они вместе выходили из Парка.
Кого? Кто они такие? Душа выбиралась из тела, жаром подтачивая грудь, выцарапывась из каждой клетки; кто они, кто они...
«Я схожу с ума.»
Время, остановившееся когда-то, теперь брало свое, и одна секунда проходила за сто лет.
Их всех больше нет. Их никогда не было. Просто сон.
«Они бросили меня. Ах, мама, как болит сердце!»
Продавщицы спрашивали у нее, все ли в порядке; они смотрели на женщину в джинсах на три размера больше и чем-то огромном и не слишком чистом, намотанном сверху, и с каждой секундой все меньше знали, что предпринять. Стоило порадоваться, что она своим... эксцентричным видом не распугивает у них посетителей; в такое время их магазин обычно был стерильно пуст, и ни одна стильная девочка не приподнимала верхней губки, чтобы продемонстрировать свое смутное неудовольствие.
Они бросили меня; Катя не решилась ничего спросить, а тихо прохаживалась вдоль блистающих стендов, боясь прикоснуться к чему-нибудь. Ее рука оказалась прижатой к груди, прикрывая то место, где предположительно находилась душа.
Мир возвращался на свои столпы, и прекращал лихорадочное подскакивание куба на плоскости. Красивые вещи отвлекали от всяческих мыслей, и Катя все больше успокаивалась среди всех этих дорогих игрушек и платьев для больших кукол. Подозрительные взгляды блистательных девушек у кассы теперь казались участливыми, а их присутствие не давало Кате остаться наедине с ее мыслями.
- Простите, у меня сейчас нет при себе денег, - набравшись смелости и воздуха, произнесла Катя. Ее голос показался девушкам таким нежно-тонким. – Но я бы с удовольствием зашла сюда еще раз.
- Будем ждать, - сухо ответствовала кассирша.
- До свидания, - слабо сказала Катя, приближаясь к дверям; живой свет опять ударил по лицу, и в полной темноте Катя вышла на улицу.
Когда она наконец приоткрыла глаза, солнца уже не было. И широкие ветви неведомых деревьев раскрывались перед ней, как дружеские объятия с ехидной улыбкой. Тень от леса накрывала женщину с головой, и плечи немедленно озябли.
Не леса. Парка.
Мир прекратил свою лихорадочную дрожь, и Катя вступила в пору ослепительной ясности.
Она знает все. Она снова в Парке.
Катя опустила руку; у нее болело лицо, но она так же ехидно улыбалась в ответ этим тенистым веткам, не переставая плакать. Мир вырвался из лихорадки, а она все еще нет; они бросили ее, но...