Похороны викинга

В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Проплывает Петроград.
И горит над рдяным диском
Ангел твой на обелиске,
Словно солнца младший брат.
Я не трушу, я спокоен,
Я моряк, поэт и воин
Не поддамся палачу.
Пусть клеймит клеймом позорным.
Знаю - сгустком крови черной
За свободу я плачу.
За стихи и за отвагу,
За сонеты и за шпагу,
Знаю, строгий город мой
В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Отвезет меня домой.

Это стихотворение приписывают то Николаю Гумилёву, то Сергею Колбасьеву.

Обоих скорее всего расстреляли. Гумилёва точно, а Колбасьева неточно, вроде как кто-то видел его живым после указанной в деле даты расстрела. Он был младше,  родился в 1899-м, тот самый лейтенант, которого вспоминает Гумилёв в "Моих читателях":

Лейтенант, водивший канонерки
Под огнем неприятельских батарей,
Целую ночь над южным морем
Читал мне на память мои стихи.

Не знала этого. 9-го мая внучата развлекались в детском парке, а я в это время порылась там в ящике буккроссинга и зацепилась за аннотацию книжки в аляповатой мягкой обложке:"Жизненный путь переводчика С.А. Колбасьева трагически оборвался в бериевском концлагере, а имя на долгие годы было выброшено из истории советской литературы. Печатается по изданию 1928-го года, Москва, 1992".

Характерный для того времени стиль и аннотации, и книгоиздания: дёшево и сердито, большой тираж, 200 000, "цена договорная".

Ещё на плаву советские типографии, и уже можно что угодно там печатать.

Название странное, "Похороны викинга", в том смысле, что на обложке верблюд, где верблюды, а где викинги.

Имя автора - Персиваль Рен - мне ничего не говорило, но начала читать и проглотила за один вечер, переходящий в ночь.

Настоящая гумилевщина! - думала в процессе чтения, так что когда дочитала и, наконец, погуглила, не удивилась своему прозрению.

Сюжет с одной стороны нелепый: трое братьев-англичан записываются во Франции в Иностранный легион только для того, чтобы их, а не воспитавшую их тётушку, подозревали в краже сапфира "Голубая вода".

С другой - увлекательный. Повествование с третьей главы отдаётся младшему из братьев, Джону Джесту. Оставшемуся в живых, близнецы Майкель и Дигби сгинут в забытом Богом посреди Сахары форте Зиндернеф.

Сначала Майкель. Дигби выполнит своё детское обещание и сожжёт этот проклятый форт вместе со всеми его погибшими защитниками и телом брата, устроит "похороны викинга", а потом и сам погибнет.

Закручена интрига лихо, но увлекает не только она. Рассказчик, 20-летний Джон Джест, похож на Холдена Колфилда, рассказчика из романа Сэлинджера "Над пропастью во ржи". У того тоже было два старших брата, один из них погиб, но больше всего сходства в интонации, наивной и жестокой.

Плюс Африка, вот и получается гумилёвщина. В хорошем смысле. Отважные романтики в аду.

"Тогда к нам подошел единственный в своем роде человек. Я никогда в жизни не видел второго такого. У него не было никаких достоинств, кроме храбрости. Он пришел из полковой конторы – мрачный, широкоплечий, с лицом и фигурой профессионального боксера, со свирепыми глазами. С шеей и нижней челюстью бульдога и двумя резкими морщинами между черными нависшими бровями. Это был сержант-мажор Лежон.

Этот страшный человек сделал карьеру в легионе, отличаясь невероятной свирепостью по отношению к своим подчиненным, слепым повиновением начальству и неукротимой храбростью. Это был самый жестокий из всех сержантов легиона. Для начальства он был незаменим, для подчиненных – невыносим. Он был прямым потомком и воплощением римских надсмотрщиков на триремах. Тех, что бичами забивали насмерть прикованных к веслам рабов.

Он был бы прекрасным укротителем зверей. Он имел необходимые для этой рискованной и подлой профессии силу и храбрость, чувство собственного превосходства, дерзкую и презрительную повадку и холодную жестокость. Ему нравилось воображать себя таким укротителем и обращаться с легионерами, как с дикими зверьми, как с опасными и преступными животными.

Не следует думать, что он был типичным представителем унтер-офицеров легиона. Эти унтер-офицеры и сержанты обычно грубы и склонны к тирании, но все-таки это люди.

Лежон не был человеком. Ему доставляло наслаждение наказывать и истязать своих подчиненных, и ничто не сердило его больше, чем невозможность к кому-нибудь придраться. Вначале он, вероятно, наказывал для поддержания дисциплины и ради того, чтобы добиться репутации самого усердного и исправного из всех унтер-офицеров. Затем это стало у него привычкой, и наказание из средства превратилось в самоцель. Наконец, он стал одержимым манией мучительства своих подчиненных.

Впоследствии от одного вновь прибывшего легионера, дезертира из бельгийской армии, мы узнали о прошлом Лежона, и это объяснило нам его поведение. Лежон был выгнан со службы в Бельгийском Конго за жестокость. Можно представить себе, что он вытворял, если показался слишком свирепым среди веселых слуг короля Леопольда, известных на весь мир своей бесчеловечностью в обращении с туземцами".

Вот этого сержанта Лежона, коменданта форта Зиндернеф, и заколет штыком в сердце младший Джест, когда увидит, как тот шарит по телу его раненного брата Майкла в поисках мифического сапфира.

Хотя на тот момент их всего-то трое и останется в живых в осаждённом туарегами, этими африканскими чеченцами,  как я поняла из романа,  форте.

Но туареги отступят, садист Лежон обманет их, расставляя в амбразурах своих мертвых легионеров. "У него не было никаких достоинств, кроме храбрости".

Что-то знакомое есть в этом персонаже, но кого же он напоминает? Не знаю. Кого-то из "Тихого Дона"?  Там достаточно зверств и озверелых персонажей, но главный герой не становится таким, как они, и это главная мораль романа Шолохова.

Кого-то из Платонова? Какие странные ассоциации, где реалисты Шолохов с Платоновым, и где романтик Рен, расстояние примерно как от викингов до верблюдов.

Но было что-то такое в воздухе между двумя мировыми войнами, в двадцатые, что одинаково чувствуется и у Шолохова с Платоновым, и у Персиваля Рена в переводе Сергея Колбасьева.

В "Похоронах викинга" романтическая рамка ведь только окантовывает африканскую сердцевину,  будни Иностранного легиона в Алжире, и поэтому и смотрится нелепо, как на корове седло.

Основное повествование  - про жёсткие и жестокие реалии колонизаторов-легионеров, и в якобы постколониальном мире оно удивительно актуальным воспринимается, словно речь не об Иностранном легионе, а о "Вагнере" каком-нибудь. "Лучшие в аду". Кувалда и мясные штурмы.

Романтический герой, на голубом глазу возвращающийся из этого ада к своим английским тётушке и невесте, Стрелкова мне напомнил.

Не буду углубляться, глубоко нырять опасно, можно и не вынырнуть. Вернусь к началу.

"По словам Л. Н. Гумилева, отрицавшего авторство "предсмертного стихотворения", у Н. С. Гумилева была "прекрасная память" на стихи, особенно собственные, он мысленно творил в "тюрьме и рассчитывал все записать по выходе", - пишет М. Эльзон, сторонник авторства С.Колбасьева.

Кто бы ни был автором - стихотворение яркое.

Я не трушу, я спокоен,
Я моряк, поэт и воин
Не поддамся палачу.
Пусть клеймит клеймом позорным.
Знаю - сгустком крови черной
За свободу я плачу.

Цена свободы, вот что, наверное, так захватывает в сюжете.

Прочитала, что есть продолжение, но не переведено за сто лет. Жаль, интересно, что дальше стало с рассказчиком, каким он стал взрослым. Или так и остался вечным подростком, как все романтики, как старший Гумилёв?

Хотя можно сказать и по-другому: вечным рыцарем, моряком, поэтом и воином.

Да, так красивее.