Домик в лесу

Может быть, вы думаете, что после Копенгагена мы сразу устремились на поля сражений? Но это было не так. Ведь в те дни стояло перемирие, и прошло несколько месяцев, прежде чем мы снова оказались вовлечены в великие события. А о том что было между Копенгагенской ратушей и Грэмбахской осадой, я расскажу сейчас.
Итак, спустя недолгое время после завершения истории с медальоном, наша теплая компания оставила град Копенгаген. На сей раз у нас не было определенной цели, кроме необходимости найти где-либо пристанище. Не желая расставаться друг с другом, мы приняли решение провести некоторое время в скромном уединении, как выразилась однажды Луизон. Путь наш лежал куда-то в Германию, а точнее я не могу сказать, поскольку в науке географии не разбираюсь, зато в ней разбираются графиня и Луизон.
Между прочим, друг друга они терпеть не могли. Повелось между нами так, что когда мы с графиней оказывались наедине, она разговаривала со мной так, будто была такой же, как и я, девчонкой, моей ровесницей, того же тона она придерживалась, если Луизон становилась третьей в компании, зато стоило мне на минутку отойти в сторонку, хотя бы я и слышала все так же хорошо, как с расстояния вытянутой руки - все менялось как в зеркале.  Манеры графини становились ледяными, словно Луизон была такой же, как она сама, взрослой дамой - море внешней любезности, но ни капли сердечности. По прежнему Луизон напоминала графине ту монахиню, и поделать с этим ничего было нельзя.
Все же, они смогли договориться по вопросу нашего предстоящего местопребывания. Где-то под сенью германского леса нашлась поляна, на которой стоял чудесный, будто вылепленный рукой кондитера, домик. Стены его украшали ветви плюща, внутри были кухня и спальня, разделенные тяжелой дубовой дверью. Здесь мы могли на некоторое время укрыться от неспокойного мира, в котором французская, испанская, английская, шведская и еще бог знает какая секретные службы норовили натянуть друг дружке нос. Мы решили не заводить никакой живности - с ней всегда слишком много хлопот. В остальном же это место было подобием утраченного рая.
Справляя новоселье, мы с Луизон устроили так, чтобы “королевский” боб из праздничного пирога достался графине. Она обещала милостиво править нами, и сдержала слово.
Хотя и говорят, что здешнее мозельское вино может послужить хорошей заменой анжуйскому и бургундскому, мы не стали этого проверять - на вечеринке нашей не было никаких напитков крепче чистой воды. Нам и без того было весело друг с другом, и время летело быстро: выглянув за окно, я заметила, что уже смеркается.
-Самое время для страшных сказок! - воскликнула я. - В незнакомом месте да в лесу они покажутся особенно занимательными.
-Ты находишь, Мадлен? - с сомнением спросила графиня.
-Ну конечно! Знали бы вы, сколько я в свое время по вечерам таких наслушалась, и все равно, каждый раз они звучат по новому! И про то, как три монаха утащили девушку в преисподнюю (потому что это были не монахи, а переодетые черти), и про трактирную служанку, которая на спор вызвалась пойти ночью на кладбище (она там и осталась), и про парня, который зацепился плащом за палец статуи, которая стояла на могильном камне, и про рыбака, который швырнул покойника обратно на корм рыбам...
-Сказку! Сказку!
Луизон присоединилась к моим требованиям, и даже Мартон рискнула поддакнуть нам.
-Гм, в детстве мы с Катрин обычно складывали другие сказки, - заметила графиня. - Про прекрасных принцев, розовых единорогов, в крайнем случае, про русалок или драконов. Костей и прочих святых мощей мы в монастыре и так насмотрелись, и отчего-то они нас совсем не вдохновляли. Ну да ладно, если вы чисто вымоете нашу посуду и аккуратно составите ее в шкаф, я для вас что-нибудь придумаю.
Пока мы полоскали чашки и блюдца в ручье, который бежал неподалеку от нашего домика, графиня задумчиво сидела в своем кресле с горсткой красного винограда в руке. Казалось, она погрузилась в свои мысли, но когда мы вернулись и в нетерпении уселись вокруг стола, лицо ее прояснилось и она обернулась к нам  с чарующей улыбкой:
-Я припомнила одну историю, которую частенько рассказывали в наших краях, еще когда я была ребенком. Однажды четыре молодые дамы вздумали прогуляться в лесу.
Самой старшей из них в ту пору уже исполнилось 26 лет. Одаренная от природы огромным количеством самых разнообразных талантов и добродетелей, прекрасная, словно ангел, снизошедший до грешной земли, сверх того, уже обладавшая немалым жизненным опытом, она считала своим долгом присматривать за своими подругами, наставлять их на жизненном пути, удерживая от глупостей, к которым их могло толкнуть пылкое сердце и легковесный ум. Впрочем, довольно о ней - надо же описать и остальных.
Второй была очаровательная белокурая пастушка - юная, резвая, любопытная. Она никогда не задумывалась дальше своего прелестного носика, всегда принимаясь за любое предприятие, которое только приходило ей в голову. Ей было 16 лет.
Третья девушка имела прекрасные черные волосы, алые губы, кожу смуглую и гладкую как бархат - представьте себе Мадонну, как ее принято изображать в Испании. Ей было 17 лет.
Что до четвертой, она была обыкновенной смазливой субреткой; о ней не стоит много говорить.
Итак, наши четыре девицы весь день беззаботно бродили по лесу, пока не наступили сумерки. Тогда они в смятении осознали, что не могут найти обратную дорогу. Между тем, ветер, в начале дня ласковый, теперь становился все сильнее, и в его завываниях слышалось нечто зловещее.
Рассказывая, Миледи откинулась назад на спинку кресла, и уперлась туфлей в ножку стола, так что теперь она могла плавно раскачиваться, рискованно балансируя на двух ножках кресла. Лицо её, когда она откидывалась назад,  пропадало в полутьме (ибо в нашей комнате темнело не менее быстро, чем в лесу из ее сказки), а потом снова возвращалось туда, где на него падал свет от камина. 
-Девушкам оставалось только идти наугад, в надежде, что счастливый случай выведет их из мрака чащобы. Внезапно их глазам представилось зрелище ночного кладбища. Множество могильных крестов, казалось, колыхалось на ветру в неверном свете звезд, а позади них был еще один крест, который возвышался над всеми остальными. То был крест на куполе церкви. Наши дамы устремились к ней, думая, что под ее сенью они найдут защиту от злых духов, что властвуют во тьме. Пока они спешили пройти печальной тропой между могильных холмов, им почудилось, будто какие-то белые фигуры следуют за ними, скользя в воздухе. Обуянные страхом, выбиваясь из сил, девушки добежали до притвора и в изнеможении простерлись на мозаичном полу храма. Мало-помалу они восстановили дыхание, и уже были готовы смеяться над своим недавним испугом. Добрый Иисус, распятый на деревянном кресте, снисходительно смотрел на них. Старшая дама велела служанке найти святой воды и свечей, чтобы можно было воздать благодарность, а также испросить прощение за самовольное вторжение в храм.
Но стоило девушке обогнуть украшенную фресками колонну, как она услышала чьи-то зловещие шаги, напоминавшие скрип сухих костей. Она представила, как из-за угла к ней мерными шагами идет восставший из гроба скелет.
Надо ли говорить, что она тут же с ужасным криком бросилась к своим подругам...
-Эх, дуреха! - не выдержала я. -Разве от скелета убежишь? Этим существам сам Дьявол помогает, и не человеческим ногам превзойти их резвостью. С такими существами, отмеченными печатью ада, лучше договариваться, чем враждовать, ведь и они когда-то были людьми, а их повелитель когда-то был Ангелом Господним...
-Что ты говоришь, Мадлен! - возмутилась молчавшая до того “Луизон”-Беатриса. - Пытаясь договорится с Сатаной, ты только погубишь душу...
-Господь что-нибудь да придумает! - возразила я. - Пошлет какого-нибудь ангела, а уж тот сумеет обдурить Нечистого и выторговать мою душу обратно. Во всех историях так водится...
-Не сомневаюсь, Мадлен, что будь ты на ее месте, ты бы с радостью побежала мертвецу навстречу, так что он, пожалуй, еще испугался бы тебя, - с кислой миной сказала графиня. - Но ведь я рассказываю не какие-нибудь выдумки, а то, что было на самом деле. В моей истории было именно так, и никто не знает, что было бы, если бы все было по твоему.
Вынужденная признать ее правоту, я приумолкла и ждала продолжения.
-Итак, служанка с диким криком устремилась к своим подругам, на бегу споткнулась об какой-то предмет, и растянулась на полу. Ее подняли на смех. “Какая ж ты неловкая!” - сказала семнадцатилетняя испанка и взяла в руки ту вещь, из-за которой субретка оступилась. Это была книга в бархатном переплете, истрепавшемся от времени; страницы слиплись между собой, так что испанской девушке пришлось затратить немало усилий, чтобы расцепить их, но она была настойчива и упряма, так что в конце концов смогла открыть книгу и прочитала на первой же странице:
”Проклят отныне твой нос любопытный,
И не спасут ни посты, ни молитвы,
В петле смоленой, в рубашке ночной,
Будешь качаться над черной землей”.
”Какая ужасная книга,” - подумала девушка. На следующей странице было изображение повешенного тела, которое ветер раскачивал над землей, как и было сказано в четверостишии. Тогда девушка отбросила книгу, которая теперь внушала ей неодолимое отвращение.
После этого происшествия девушки решили не смыкать глаз всю ночь; в смятении они никак не могли дождаться рассвета, и лики святых уже не казались им ласковыми, а напротив, смотрели на них суровыми и осуждающими глазами. И все же под утро сон сморил всех четверых, а когда они проснулись, испанки рядом с ними не было! В отчаянии, три девушки звали подругу, но только эхо отражалось от высоких сводов церкви.
С тяжелым сердцем они решили оставить храм, думая, что при свете дня легко найдут обратную дорогу. Каков же был ужас, когда, выйдя из церкви, они увидели несчастную испанку, которая висела на суку напротив притвора, раскачиваясь на ветру, как и было изображено в страшной книге!

При этих словах Миледи выразительно посмотрела на донью Беатрису и многозначительно прибавила:
-Ее прекрасные глаза выклевали ночные птицы, а живот был разрезан пополам взмахом кинжала, так что ее кишки, обвиваясь вокруг ног, свисали до самой земли.
Луизон слушала ее со своим обычным кротко-смиренным видом, и я подумала, что в очередном донесении, как только ей представится случай его передать, она напишет что-нибудь вроде: “К сожалению, к агентам Святого Ордена донья Чарлота по прежнему питает прискорбное предубеждение.”
-Так я и знала, что добром эта история не кончится! - воскликнула я.
-Проливая горькие слезы, Пастушка и Служанка хотели снять тело подруги, чтобы воздать ей последние почести. Но Старшая Дама, как самая рассудительная из всех, убедила их не тратить зря времени и поспешить в обратный путь.
Рассказывая свою историю, Миледи откинулась назад в кресле, так что теперь ее лицо окончательно скрылось во тьме. Голос звучал глухо и устало, словно описывать события было тягостно для нее самой.
-Девушкам пришлось идти через болото, которое хлюпало под ногами, будто тяжело дышало. Время от времени, то там, то здесь, на поверхности появлялась человеческая кость. Если бы не мужество Наставницы, Пастушка и Служанка давно потеряли бы голову от ужаса, но их старшая подруга продолжала идти вперед, не оборачиваясь, так что им оставалось только следовать за ней, всхлипывая от страха. На пути им попался бугорок, поднимавшийся над трясиной.
”Здесь мы остановимся,” - сказала Наставница, и обернулась к подругам. Бросив взгляд на ее лицо, девушки увидели, что изо рта у нее показались окровавленные клыки... вот такие!
С этими словами наша Святая Каролина рывком вернулась из мрака под свет камина и угрожающе зарычала, обращаясь к нам с Луизон. Изо рта у нее и впрямь торчали два окровавленных клыка, которые выглядели, надо признать, достаточно убедительно.
-Ой, здорово! - завизжали мы от восторга. -Как же вам это удалось?!
-Пустяки. Всего лишь подвесила на шнурке специальную пластинку, которую обычно надевают поверх зубов артисты, чтобы изменить внешность - в нашем, шпионском деле это тоже полезно, - пояснила Святая Каролина. - Только в мою пластинку я вбила два гвоздя, которые вымазала соком красного винограда, пока вы мыли посуду. Ну а после мне оставалось только откинуться на стуле и губами снять пластинку с шнурка.
Она тщательно скрывала разочарование, будто всю эту штуку она выдумала только для того, чтобы позабавить нас. Громкими аплодисментами мы воздали должное ее искусству.
Тем временем, следовало позаботиться о нашем первом ночлеге под сенью домика. Тут мы и обнаружили, что на полу лежит почти бездыханное тело. Увлеченные рассказом графини, мы совсем позабыли про Мартон, а она, между тем, в глубоком обмороке лежала на спине. Разумеется, мы все трое тут же бросились приводить ее в чувство. После полуминутного махания моим фартуком, чепцом Луизон и белоснежным батистовым платком графини бедняжка смогла открыть глаза.
-Боже... боже, -повторяла она, как безумная вцепившись в рукав Миледи.
-Что случилось, моя дорогая? - медовым голоском вопросила Святая Каролина.
-Мне почудилось, будто... - Мартон мотнула головой, будто отгоняя видение. - Мне уже лучше, госпожа!
Кроватей в домике не было, так что нам предстояло провести ночь на разложенных перед камином охапках соломы. Мы с Луизон при этом этом оказались с краев, а место в середине досталось Мартон и графине. Пожелав друг другу спокойной ночи, мы задули свечу и оказались в полной темноте. Зубы у Мартон стучали так, что Святая Каролина сочла нужным сказать ей: 
-Мартон, подумай. Ведь ты лежишь в самой середке. Даже если какое-нибудь приведение появится из темноты, в первую очередь оно утащит меня или донью Беатрису. Вместо ответа, Мартон судорожно вцепилась в ее запястье, явно не желая терять такую добрую госпожу.
Казалось, все погрузились в сон, но через какое-то время я услышала, как Мартон шепчет на ухо графине:
-Сударыня, я все видела! Прошу вас, не грызите меня! Клянусь, я никому не скажу! - Все более воодушевляясь по мере того, как начала говорить, Мартон уже с немалым энтузиазмом продолжала:
-Лучше загрызите эту противную Мадлен...
Тут я уже не выдержала. Наверное, стены нашего домика затряслись от моего смеха. Не в силах остановиться, я ржала минуты две. Мартон в ужасе накрылась с головой одеялом, делая вид, что крепко спит.
-Мадлен, ты с ней не будь слишком сурова, - попросила меня Миледи. - У нее нет большого опыта, она еще слишком молода для нашей полной опасностей жизни.
-Гм, Мартон на три года старше меня, - заметила я. - Впрочем, некоторые люди никогда не взрослеют.
И вскоре мне потребовалось соответствовать пожеланию Святой Каролины. Дело в том, что Мартон во время нашей пирушки много налегала на вишневый компот, так что теперь она беспокойно ворочалась под боком. В конце концов, я окликнула ее в темноте:
-Мартон, проводи меня до кустиков. А то мне страшно выходить одной в темноте.
Надо было видеть,как охотно Мартон ухватилась за мое предложение.
Когда мы вернулись, Мартон облегченно вытянулась под одеялом, так что остаток ночи прошел без происшествий.
(На этом месте Святая Каролина перебивает меня, чтобы заметить:
-Гм, а мне вдруг показалось, что едва вы с Мартон вернулись и улеглись в постель, над нами появилась чья-то зловещая рука, растопыренные пальцы которой тянулись к лицу ничего не подозревающей Мартон. Помнится, я тогда не долго думая лягнула пяткой твое мягкое место, и услышала в ответ приглушенный смешок, после чего рука куда-то исчезла).
Наутро я вздумала взяться за лопату и разрыхлить землю на поляне под огород. Лето уже перевалило на вторую половину, но еще можно было надеяться взрастить какой-никакой урожай из овощей и фруктов, чтобы разнообразить наш стол. А может быть, это я уговаривала себя - впервые за много времени я оказалась вдали от городов, на природе, и обстановка навевала мне воспоминания о детстве. Мне захотелось взяться за прежний труд - хотя бы в порядке игры. Миледи скептически наблюдала за моими усилиями, заметив при этом, что сама она, дескать, из породы кошек, а на кошках не пашут и не ездят. Но через какое-то время ей стало скучно праздно смотреть на меня, и она отобрала у меня лопату, заметив при этом, что без ее помощи у меня ничего не выйдет, и взялась за работу так, что любо-дорого было глядеть, сама же она при том не забывала поглядывать на дверь нашего домика, где сейчас находилась Луизон-Беатриса - Святая Каролина ей по прежнему не доверяла.
Через несколько часов графиня отбросила лопату и улеглась на травку - совершенно выбившаяся из сил, но страшно гордая своими трудовыми подвигами.
-Ну как? - шепотом спросила у меня Луизон, внезапно появившаяся над ухом.
-Она старается, - громким шепотом ответила я. - Правда толку от нее не больше чем от кошки...
Тут же я услышала разъяренное шипение, весьма напоминающее помянутого зверя, и едва разминулась с ногтями взметнувшейся руки Святой Каролины.
-Ну и вкалывай дальше сама! - крикнула она, отвернувшись и делая вид, что погружена в глубокий сон. Я присела рядом и пыталась привлечь ее внимание:
-Право, Миледи, вы слишком рано начали дуться. У нас еще столько земли невскопанной...
Миледи вдруг поймала мое запястье и я увидела, что она заливается смехом:
-К черту землю, Мадлен! У нас здесь еще столько времени впереди...
И в самом деле, здесь можно было на какое-то время забыть о повседневных заботах. Бывало, мы с графиней брались за руки и принимались бегать по лесу, стараясь не отставать друг от дружки. Кажется, рядом со мной она чувствовала себя так, будто снова была ребенком. Мало-помалу я узнала о ней столько, что и госпожа Катрин, ее далекая подруга, могла бы что-то добавить.
Как то раз я застала Миледи с пером в руке. Она отбросила лист бумаги, как ненужную вещь, но так, что я могла видеть изображение, и продолжала искоса наблюдать за мной. На рисунке изысканная, капризная кошка и большая, сильная, веселая собака сидели рядышком, и с первого взгляда можно было понять - они заодно.
-А мы здесь похожими вышли, прямо как в жизни, - заметила я.
Что еще осталось рассказать? По ночам мы по прежнему спали на соломе перед камином, укрываясь плащами. Обычно я в полусне обнимала графиню - это помогало ей забывать о мрачных тенях прошлого, которые преследовали ее. Иногда она обнимала меня. Совсем редко этой чести удостаивалась Мартон. В таких случаях Мартон всегда замирала от счастья, боясь пошевелиться. К слову сказать, после той, первой ночи она еще долго боялась оставаться одна даже днем, когда солнце светит ярко и ночные тени не властны - ей все время чудилось нечто страшное, притаившееся за углом.
А Луизон-Беатриса всегда лежала ровно, с краешку, и по ее безмятежному лицу ничего нельзя было прочитать.
Однажды ночью Миледи сказала мне на ухо:
-Ты отогрела меня. Будто я переняла твою всегдашнюю беспечность, и больше не чувствую себя одинокой девочкой посреди темного поля, которую преследуют тысячи чудовищ. А теперь укройся моим плащом - это вернет тебе частицу тепла, - прибавила она.
В детстве я не успела толком запомнить лицо матери...
Однажды, солнечным погожим днем, откуда-то из-за леса прилетело ядро и разломало в щепки стену нашего домика. К счастью, ни одну из нас не задело осколками. Так для нас началось то, что через много лет назовут шведским этапом Тридцатилетней войны.