1.
Увы, у астрономов тоже есть свои тайны, причём такие, что по сравнению с ними государственные секреты кажутся детскими забавами. Никогда бы не подумал, что такая мирная и доступная наука, как астрономия, может скрывать от людей правду, не предупреждать о грядущей опасности. Опасности, которая уже наступила и о которой знают все жители Земли. Той самой, что разделила мир на «до» и «после», на тех, кому суждено выжить, и тех, кому предстоит встретить ужасную участь. Я оказался среди последних...
Два часа назад мои товарищи-партизаны нашли одного мужчину в высохшем лесу. Точнее, его обнаружили в кабине сбитого вертолёта. Он говорил только на английском, но среди нас оказались переводчики — двое окончили Самаркандский институт иностранных языков. Разговор вышел крайне интересным и неожиданным. Оказалось, мужчина работал в NASA. Он не был военным, но имел «привилегированный» статус — ему было выделено место в убежище, известном как «Ковчег». Как он рассказал, много лет назад его привлекли к проекту поиска экзопланет, но затем направление исследований изменилось из-за астрономического открытия, которое сразу засекретили.
Этот человек поведал нам, что правительства США, Китая и России знали о катастрофе ещё сорок лет назад, но молчали, боясь политических последствий: геноцида, кризисов, войн, обрушения мировой экономики и прочих бедствий. Независимые испанские учёные, изучавшие область облака Оорта, обнаружили «коричневого карлика». После тщательных расчётов стало ясно, что дестабилизация Солнечной системы неизбежна. Это катастрофа планетарного масштаба. Учёные попытались распространить эту информацию через СМИ и Интернет, но власти заблокировали её, а потом тихо устранили самих исследователей: кто-то утонул, кого-то сбила машина, один сгорел на кухне, а другой повесился якобы из-за несчастной любви. Странные смерти волновали лишь родных и знакомых, но не человечество.
Сейчас уже слишком поздно. Над нами горят два солнца. Одно — привычное жёлтое, которое люди наблюдали тысячелетиями. Другое — меньше и темнее. Его назвали Немезида, хотя официально обозначают как G1.9. «Немезида — это протозвезда, в недрах которой не начались термоядерные реакции», — рассказывал нам умирающий учёный, захлёбываясь кровью. Мы стояли над ним, сжимая автоматы, и слушали. Внимательно слушали. «Сейчас она уже остывшая или, возможно, быстро исчерпавшая свой запас термоядерного горючего и теперь едва тёплая... Она всегда находилась в пределах гравитационного влияния нашего Солнца. Археологи даже находили наскальные изображения двух солнц. Немезиду видели ещё в каменном веке, но учёные того времени считали это фантазией первобытных людей. Только с запуском телескопа «Хаббл» удалось обнаружить, что по эллиптической орбите вокруг Солнца движется этот «коричневый карлик», — продолжал он. Это массивный объект, в два раза больше Юпитера, и он влияет на орбиты всех планет нашей системы. Нам это было понятно. Как не понять, если последствия его влияния мы ощущаем на себе каждую минуту.
— Иначе говоря, наша Солнечная система — бинарная, — продолжал учёный. — Официальные учёные пытались отвлечь внимание общества, заявляя, что это якобы сверхновая звезда, мол, ничего страшного. Но сверхновая, находящаяся в 60 астрономических единицах от Земли, испепелила бы все планеты, включая нашу. И она не может быть такого размера, как «коричневый карлик». Движение G1.9 по своей орбите связано с регулярными катаклизмами на Земле, такими как опустынивание долины Нила, появление озёр и Чёрного моря, выбросы углекислого газа в атмосферу и многое другое. Возможно, миллионы лет назад Немезида притянула из облака Оорта или пояса Койпера астероиды, некоторые из которых оставили глубокие шрамы на Земле. Один из таких астероидов 60 миллионов лет назад уничтожил динозавров».
То, что рассказывал нам учёный, уже не стало для нас откровением — подобные вести мелькали и в газетах. Сейчас же G1.9 висела над нашими головами, и лишь тень Луны покрывала отдельные участки земли. Наша Луна почернела от излучения «коричневого карлика» и перестала быть тем прекрасным спутником, которым когда-то любовались ночами миллионы людей. Солнце медленно скатывалось за горизонт, а дни и ночи окончательно спутались. С приходом Немезиды изменилось почти всё: климат, геомагнитные поля, озоновый слой, состав воздуха. Весь природный баланс рухнул.
Растительный и животный мир начали стремительно вымирать, биоценоз разрушился, а за ним и люди начали ощущать голод. Дело доходило до каннибализма. Ели то, что раньше казалось несъедобным: медуз, тараканов. Космическая радиация проникала всё глубже, вызывая мутации в организмах. Появились жуткие создания, охотившиеся на людей и других животных. Казалось, мы вернулись в мезозойскую эру, где господствовали чудовищные звери и рептилии. Растения тоже мутировали, становясь паразитами. Эпидемии невиданных болезней вспыхнули по всему миру.
Температура на Южном полюсе поднялась до сорока пяти градусов, и Антарктида зацвела. Это вызвало пробуждение древних палеоорганизмов, законсервированных миллионы лет назад, которые стали новой угрозой для всего живого. Западная Европа за пять месяцев ушла под воду, поглотив миллионы жизней; катастрофические землетрясения стёрли с лица земли Северную Америку. Лишь часть Южной Америки — Парагвай и Бразилия — уцелела, но оказалась окружена двумя океанами, где свирепствовали морозы до минус семидесяти градусов. Австралия и Япония опустились на дно Марианской впадины, а Африка поднялась на десять метров. Но жизнь там превратилась в кошмарный фильм: некоторые виды адаптировались к новым условиям, а домашние растения стали хищниками.
Центральная Азия осталась единственным относительно стабильным регионом. Неудивительно, что здесь были построены южные «ковчеги» — убежища для привилегированных. Те, кто мог позволить себе спасение, купили билеты: китайские миллиардеры, европейские монархи, арабские шейхи, колумбийские наркобароны, американские мафиози, японские якудза, русские олигархи и диктаторы из Африки и Латинской Америки. Они успели спастись, когда Немезида появилась в зоне Солнечной системы, и природная катастрофа начала превращать мир в хаос. Как и предсказывали, вслед за разгулом стихии начались восстания. Люди, не имеющие средств для спасения, требовали равенства и справедливости. Но информация о «уголках спасения» просочилась не сразу.
Мир погрузился в войны, резню и геноцид. Когда глобальная катастрофа уничтожила властные структуры, начался хаос. Брат убивал сестру, отец — деда, сосед — чиновника. Народы восставали друг против друга, верующие — против атеистов, и этому ужасу не было конца. Горы трупов заполонили улицы, их поедали крысы, собаки и даже голодные люди. Армии всех стран поначалу защищали конституции и порядок, но когда солдаты и офицеры поняли, что для них нет места в «ковчегах», они повернули оружие против своих командиров и власти. Города один за другим погружались в пламя. Атомные удары стёрли с лица Земли Пекин, Шанхай, Астану, Москву, Дубай, Дели, Стамбул, Термез и Пхеньян. Леса выгорают, океаны становятся радиоактивными, вода непригодна для питья. О сельском хозяйстве говорить не приходится.
Однако те, кто успел укрыться в «ковчегах», имели огромные запасы пищи, которых хватило бы на двести лет. Стальные двери и толстые бетонные стены надёжно защищали их от внешних угроз. Обречённые на гибель пытались проникнуть внутрь, но безуспешно. Спасённым больше не было дела до того, что происходило снаружи. Они считали себя в безопасности. Но так ли это на самом деле?..
Со слов учёного стало ясно, что в одном из «Ковчегов», расположенном в Бостанлыкском районе, произошла авария. Для восстановления работы агрегатов нужны были детали, которые находились на военном складе под Бухарой — именно там, где мы сейчас и находились. Я был в составе партизанского отряда, сражавшегося против вторгшихся с востока китайцев и с запада арабов. Мы защищали свои территории и одновременно пытались проникнуть в «Ковчег» под названием «Гульнара Великая», построенный на деньги Гульнары Каримовой, дочери первого и последнего президента страны. Теперь там она устраивала шоу, концерты и жила роскошной, даже вульгарной жизнью, наслаждаясь комфортом и долгими годами спокойствия. В «Ковчеге» был и её престарелый отец, бывший диктатор, окружённый своими приближёнными чиновниками, армией, полицией и теми, кто купил себе место за деньги. В общем, вся эта клика воров и прохиндеев.
2.
Но меня интересовало другое.
— Когда это всё закончится? — спросил я, указывая на Немезиду.
Учёный поднял на меня усталые глаза и засмеялся, харкая кровью.
— Ха-ха-ха... кхе-кхе... Когда?.. Мы тоже думали, что у нас есть от трёх с половиной тысяч лет до пятидесяти миллионов. А в реальности всё произошло за десять лет! Не надейтесь, что всё быстро разрешится... кхе-кхе... Немезида останется у Солнца не менее двух тысяч лет. Но даже когда она уйдёт обратно в зону Оорта, не ждите, что всё вернётся в норму. Прежний климат и прежняя жизнь не вернутся. Придут новые виды, но для человека места в биологической нише больше не останется... Мы — вымирающий вид... Но, я считаю, что через пару миллионов лет Земля приблизится к орбите Меркурия, и тогда вся жизнь на планете прекратится. Наша родина станет похожей на Луну... кхе-кхе...
— Тогда зачем вы спрятались в «Ковчегах»? — нахмурился мой командир, полковник Санджар Сабиралиев. — Всё равно вам нет места здесь... Вашим потомкам тоже конец, если не сейчас, то лет через двести пятьдесят.
— Мы надеялись, что успеем... кхе-кхе...
— Успеете что?
— Успеем покинуть Землю... кхе-кхе...
Мы переглянулись. Командир нахмурился:
— Вы собрались куда-то?
Астроном кивнул, отчаянно закашлялся и выхаркнул ещё немного крови. Было ясно, что он умирает, но помочь ему мы не могли — среди нас не было врачей. А от того удара, который получил вертолёт при падении, его внутренние органы были серьёзно повреждены. Морфий лишь временно приглушал боль, но не мог спасти его. Учёный это понимал. Он смотрел на Немезиду и качал головой. Действительно, вид двух солнц на небе и Луны одновременно был невероятным. Казалось, весь мир перевернулся.
— «Ковчег» в Бостанлыкском районе — это, по сути, космодром, а не убежище. Гульнара Исламовна понимала, что катастрофа будет долгосрочной, поэтому заказала строительство космического корабля. Денег у неё хватало, а российское НПО «Энергия» тогда находилось в финансовом кризисе, так что инженеры охотно взялись за работу. Корабль готов на сто процентов, но… из-за халатности одного механика произошла авария на стартовой площадке. Вышла из строя система астроориентации. Без неё можно заблудиться в космосе. Механика линчевали, видел, как Гульнара сожгла его из огнемёта... Но проблему это не решило. Если заменить оборудование, Гульнара и сотня других персон смогут взлететь. Я был отправлен с военными, потому что разбирался в системе... Только вы нас подбили... кхе-кхе...
Мы переглянулись. Нас обвиняли в том, чего мы не делали.
— Это не мы сбили ваш вертолёт. Это сделали наши враги — религиозные фанатики из Афганистана, они контролируют ту сторону гор и, скорее всего, уже идут сюда, — хмуро сказал командир, потирая переносицу. Тут же был отдан приказ выставить часовых и отправить дозор, чтобы вовремя заметить врага. Нам нужно было время, чтобы выведать у учёного всю информацию, прежде чем он умрёт. Да и сам он понимал, что некому его спасти, и не скрывал ничего. Мы продолжали расспрашивать его, несмотря на его кашель с кровью.
— И куда они собирались лететь? Вы как астроном должны были знать планы Каримовой.
— Да. План был на экзопланету HD85512b в созвездии Паруса. Она в 3,6 раза больше Земли, поэтому её называют «суперземлёй»... кхе-кхе... Год там длится всего 60 дней, потому что она близко к своей звезде. Но звезда на 1800 градусов холоднее Солнца, так что это компенсируется. Планета горячая, температура там от +25°C до +49°C, влажность высокая, напоминает русскую баню... кхе-кхе... Но жить можно, даже комфортнее, чем здесь... кхе-кхе...
— Когда планировался старт?
— Он должен был состояться позавчера... кхе-кхе... Но из-за аварии его отложили на неопределённое время. Прототип сломанного оборудования находится на военном складе в Кагане, под Бухарой... кхе-кхе...
— Я знаю этот склад. Там раньше хранили артиллерийские снаряды и ракеты для «Смерча», — сказал я, и тут мой взгляд упал на рюкзак под сиденьем пилота. В нём, вероятно, было что-то важное, иначе учёный не пытался бы его скрыть. Может, он хотел выторговать у нас что-то? Но что? Медицинскую помощь мы оказать не могли, а деньги или еду умирающему человеку предлагать бессмысленно.
— Теперь там оборудование, которое поставила Россия в рамках международного проекта... кхе-кхе... по созданию обсерватории имени Ивана Грозного. Обсерваторию достроили только на восемьдесят процентов, когда началась катастрофа... кхе-кхе... Часть этого оборудования можно использовать для замены сломанных систем. Нам нужно всего семь приборов... кхе-кхе...
В этот момент мы услышали трель, и все вздрогнули. Учёный, не зная, что означают эти звуки, не обратил на них внимания. А мы вскочили, подняли автоматы. Хотя понимали, что лучше уходить отсюда как можно быстрее. Командир бросил взгляд на истекающего кровью учёного. Несмотря на нашу жестокость, мы не бросали людей в беде, особенно тех, кто не причинял нам зла. Учёный был ценным источником информации, но тащить его с собой было опасно. Звуки исходили от гадонов — жутких существ, которые сначала успокаивали жертву, а затем пожирали её. До катастрофы их называли среднеазиатскими гадюками, но теперь эти пяти-семиметровые рептилии стали ещё более смертоносными, быстро передвигались и охотились стаями. Их бронированная чешуя могла выдержать пулю, и немало наших ребят погибло от этих тварей.
Из яиц теперь вылуплялись мутировавшие формы — пяти- или семиметровые рептилии, похожие на питонов. Эти твари передвигались стремительно, оглушали жертву ударами хвоста или смертельным укусом и проглатывали её целиком, одним глотком. Множество наших ребят пало от их когтей и клыков. Бронированная чешуя гадонов выдерживала пистолетные пули. Убить одну такую змею было возможно, но проблема заключалась в том, что они всегда охотились стаями. Сразиться с десятком быстрых мутантов — почти самоубийство. Я знал это не понаслышке. Однажды мы пытались уничтожить их яйца, но операция закончилась провалом — немногие вернулись обратно.
Мы стояли на месте, сжимаю автоматы, слушая приближающиеся звуки гадонов. Командир мрачно прищурился, изучая местность. У нас было не так много времени. Я видел, как его разум лихорадочно пытается найти решение. Оставаться здесь означало смертный приговор — гадоны охотились стаями, и встретиться с ними лицом к лицу было бессмысленно.
3.
Учёный, заметив напряжение в наших лицах, попытался приподняться, но у него не хватило сил. Он упал на спину и тяжело задышал. Его глаза стали тускнеть, и казалось, что с каждой секундой жизнь покидает его тело.
— Что там в рюкзаке? — спросил я, наконец решившись.
Учёный поднял голову с усилием и выдавил:
— Там… карты… детали маршрута… и… коды доступа… к складу… — каждый вздох давался ему с трудом. — Без них… вы не попадёте… внутрь…
— Гадоны чуют кровь, нам от них не уйти, — прошептал я, склонившись к командиру. — Мы не сможем его далеко унести, эти змеи слишком быстры.
Сабиралиев понимал это не хуже меня, но я подгонял его, чтобы мы скорее уходили. И как будто в подтверждение моих слов раздались автоматные очереди и крики. Часовые и дозор вступили в бой. В рации послышался тревожный голос: «Гадоны! Уходите оттуда! Их много!» Астроном, кашляя, поднял глаза. Он слышал сообщение, но, похоже, не понимал его смысла. В его взгляде мелькнуло недоумение. Командир пояснил:
— Это хищники. Они чувствуют кровь и будут преследовать, пока не настигнут жертву. С тобой нам не уйти, прости… Мы можем облегчить твою участь. Я прострелю тебе голову — смерть будет мгновенной. Это лучше, чем оказаться живым в пасти гадона.
Учёный молчал в растерянности, затем прокашлялся и тихо сказал:
— У меня есть дочь, Виктория, в «Ковчеге». Спасите её…
Я не любил давать обещаний, понимая, что не всегда могу их сдержать. Желание умирающего превращается в долг для того, кто его слышит. Вздохнув, я кивнул. Учёный посмотрел на меня и произнёс:
— Давай, только быстро…
Едва он это сказал, командир поднял пистолет и выстрелил. Пуля пробила череп, и куски мозга разлетелись по земле. Тело учёного дёрнулось несколько раз и застыло в неестественной позе. Мы обменялись взглядами, чтобы определить позиции. Мой командир посмотрел на меня, затем на рюкзак. Решение было принято мгновенно.
— Забираем рюкзак и уходим, — сказал он, без тени сомнения в голосе.
Я шагнул к рюкзаку, достал его из-под сиденья и быстро осмотрел содержимое. Учёный не соврал — внутри действительно находились карты и какие-то бумаги с кодами. Мы были готовы покинуть место крушения.
— Прости, — сказал полковник, посмотрев на мертвого учёного. В его глазах мелькнула тень сожаления, но он быстро взял себя в руки. — Ты сделал всё, что мог. И я - что смог.
Мы начали быстро уходить с места крушения, стараясь не шуметь и не привлекать лишнего внимания. Оставаться здесь дольше было самоубийством. Гадоны могли в любой момент настигнуть нас, и тогда мы станем их следующей добычей.
Когда мы уже почти покинули место крушения, я обернулся в последний раз. Учёный лежал неподвижно, его тело погрузилось в тень.
— Всем быстро отсюда! — раздался новый приказ, и мы бросились вниз по склону, подальше от вертолёта.
Часовые отстреливались, отступая. Но двое бойцов из дозора не успели уйти — гадоны поглотили их. Мы услышали их отчаянные крики и беспорядочные выстрелы, но никто не остановился и не бросился на помощь. Это было бессмысленно. По словам одного из часовых, там было около трёх десятков змей — против такого количества у нас не было ни шансов, ни времени.
По приказу Сабиралиева я поднялся на склон, чтобы прикрыть отход отряда. В руках у меня был пулемёт ДШК, но я не стрелял, наблюдая, как жёлтые гибкие тела, поблёскивая на солнце, скользили между камнями, издавая трель. Одна змея, около шести метров в длину, заползла в разбитую кабину вертолёта, сразу заметила мёртвого астронома и раскрыла пасть. За три секунды она целиком проглотила тело и замерла — теперь ей предстояло переваривать пищу сутки. Ещё четверо змей проглотили других мёртвых лётчиков. Остальные, оставшись без добычи, стали озираться, выискивая нас. Если бы они пошли следом, мне предстояло отвлечь их огнём с высоты. Конечно, в этот момент моя жизнь висела бы на волоске — уйти от этих хищников непросто. Моя миссия напоминала миссию камикадзе.
Но ситуация внезапно изменилась в мою пользу. На место крушения вышли те, кто сбил вертолёт. Человек десять, все с чёрными повязками с арабскими надписями на лбах и в пятнистой военной форме. Это были боевики радикальных групп, которые, как и мы, мечтали проникнуть в один из «ковчегов» и установить там халифат. Они были хорошо вооружены: автоматы М-16, гранатомёты, у двоих были китайские пулемёты. Однако они явно не ожидали встретить здесь гадонов. Опешив, потеряли драгоценные секунды. Начались крики и выстрелы. Пули разрывали сухие деревья, выбивали осколки из валунов, несколько змей удалось убить. Но с гадонами они справиться не смогли. Один за другим боевики исчезали в желудках хитрых и проворных рептилий.
Когда последний враг исчез в теле гадона, я понял, что опасность на этот раз обошла меня стороной. Сегодня смерть меня пощадила. Сплюнув, я бросился вниз, стараясь не шуметь — помимо гадонов, эта местность кишела и другими опасными существами. Хотя страшнее человека сейчас никого не было. Если животными двигали инстинкты, то люди убивали друг друга осознанно, словно получая удовлетворение от мучительной смерти другого человека. Почему-то считалось, что выжить сможет не только самый сильный и упорный, но и самый жестокий. С каждым днём продуктов становилось всё меньше, условия жизни ухудшались, и борьба за существование постепенно вытесняла моральные ценности на задний план.
4.
Я догнал своих только через полчаса. Командир выслушал мой доклад и кивнул, довольный тем, что с врагами «разобрались» гадоны. На данный момент эти рептилии, сами того не зная, стали нашими союзниками. Но расслабляться было нельзя. Мы продолжали путь к лагерю, обсуждая услышанное от астронома. Всё сводилось к одному: нужно двигаться к Бостанлыку и попытаться захватить корабль. Тогда с Гульнарой можно будет вести переговоры: мы ей — корабль, пусть летит к небесам, а она нам — «ковчег», места для проживания, чтобы мы могли жить до конца света. Я же думал, что эта «принцесса» вряд ли пойдёт нам навстречу. Скорее всего, она придумает нечто коварное. В то же время меня всё больше захватывала идея полёта к далёкой планете. Если жизнь на Земле скоро прекратится, какой смысл оставаться здесь?
Мы двигались быстро и бесшумно, пока трели не стихли вдали. Оказавшись в относительной безопасности, командир остановился и оглядел нас.
— Мы должны найти этот склад, — сказал он решительно. — Это наш единственный шанс. Если у нас будет оборудование, мы сможем воспользоваться ситуацией.
Мы знали, что наш путь не будет лёгким. Каганский склад находился далеко, а передвигаться по территории, охваченной войной и хаосом, было опасно. Но выбора у нас не было. Мы были вынуждены бороться за выживание в мире, который уже никогда не станет прежним.
Наш отряд продолжил путь через опустевшие земли, на которых когда-то процветала цивилизация. Впереди нас ждали новые испытания и битвы за то, что осталось от человечества.
В лагере все разошлись по своим делам. Я же отправился в кантину, чтобы сдать убитых животных на пищевой склад. Мы ведь занимались охотой, когда случайно заметили, как вертолёт рухнул с неба, оставляя за собой чёрный шлейф дыма. Поскольку он летел из-за гор, ни взрыва, ни самой ракеты «Стингера» мы не видели, но нашли место падения. Да, добыча была небольшой, но вполне достаточной, чтобы при рациональном распределении продержаться два дня.
В кантине я рассказал нескольким людям о том, что произошло за последние несколько часов. Пятеро военных и семеро гражданских слушали внимательно, не пропуская ни слова. Среди нас была бывшая учительница биологии, Марина — худощавая, жилистая женщина лет пятидесяти. Она давно присоединилась к отряду, в основном занималась кухней, что было делом не из лёгких. Выслушав мой пересказ слов астронома, Марина задумалась и произнесла:
— Он прав. Сейчас мы переживаем шестое массовое вымирание на Земле.
— Разве такое уже было раньше? — удивлённо спросил повар по фамилии Поваркин. В это время он как раз готовил еду из добытых нами существ. Не спрашивайте, кого именно мы поймали — внешне они выглядели жутко, но мясо было съедобным. Только Марина могла сказать, кем они были раньше. По её словам, мы принесли морфированных зайцев и гибрид лисы. Я бы никогда не признал в этих существ их прежние формы.
— Палеонтологи считают, что на Земле произошло пять массовых вымираний, — объяснила Марина, беря нож и думая, как очистить растение, напоминавшее банан, но на самом деле являвшееся хищным кустарником. — Первое случилось 440 миллионов лет назад и известно как ордовикско-силурийское вымирание, тогда исчезло более 60% видов морских беспозвоночных. Второе — девонское вымирание — произошло 364 миллиона лет назад, и численность видов морских организмов сократилась на 50%. Следующим было великое пермское вымирание, которое случилось 251 миллион лет назад и уничтожило более 95% всех живых существ. Затем триасовое вымирание, по оценкам учёных, уничтожившее половину всех видов на планете. Четвёртым стало мел-палеогеновое вымирание, которое произошло 65 миллионов лет назад и уничтожило шестую часть всех видов, в том числе динозавров. Пятым было эоцен-олигоценовое, примерно сорок миллионов лет назад...
— А сейчас сколько вымрет? — спросил я.
— Боюсь, что все... Не сразу, конечно. Если верить астроному, которого вы нашли в сбитом вертолёте, часть живых существ, включая мутантов, ещё какое-то время будет населять планету. Но когда мы приблизимся к Солнцу, можно будет включать траурный марш... Ай! — внезапно вскрикнула Марина, когда «банан» ожил и полоснул её чем-то острым. Женщина отбросила растение, и оно издало противный звук, извиваясь, как червяк, пытаясь уползти из кантины. Я наступил на него и раздавил подошвой армейского ботинка. Один из военных подцепил остатки стволом автомата и выкинул во двор. Даже в таком виде «банан» оказался живучим. Издав резкий свист, он зарылся в землю и исчез. Через пару дней он снова расцветёт где-нибудь кустарником — опасным для жизни кустарником.
Марина с отвращением посмотрела на рану.
— Придётся обработать антибиотиком. Кто знает, какую гадость он мне впрыснул...
Она оказалась права. К вечеру её палец опух, а температура начала подниматься. Её бросало в озноб, и тело колотило от лихорадки. Я укрыл её пледом, уложил на гамак, чтобы она могла поспать, а сам сел на камень, охраняя северную часть лагеря. Здесь жило двести тридцать три человека, включая пятьдесят детей. Даже они ходили с оружием — без него было не выжить. Нас постоянно угрожали опасности — местные бандиты, пришельцы с других земель, мутировавшие животные, насекомые, и даже растения. Приходилось постоянно быть начеку.
Мечтой всех было попасть в «ковчег» и обрести безопасную жизнь. О будущем человечества никто не думал, каждый жил только сегодняшним днём. Прошлое словно стёрлось из памяти людей с тех пор, как Немезида появилась в Солнечной системе.
5.
Теоретически был день, хотя мы уже давно перестали делить время на день и ночь. Часы утратили значение, и никто ими не пользовался. Только для боевых заданий мы применяли наручные «Роллексы» или «Командирские», чтобы координировать действия. На охране я простоял недолго, и вскоре меня сменили. Однако поспать не удалось — через три часа подняли по тревоге: из-за облаков вылетела стая филибразов, гибридов филина и дикобраза, и начала обстрел ядовитыми иглами. К счастью, все успели укрыться в металлических вагончиках, и никто не пострадал. Я сбил семнадцать летающих тварей, а мои товарищи добавили ещё немало. Так у нас появились дополнительные запасы мяса, пусть и не самого вкусного. Но в наше время, как говорится, на безрыбье и птица — деликатес.
Кстати, о рыбе. Сейчас входить в реки было смертельно опасно. Даже форели мутировали и стали агрессивнее пираний. Неделю назад один из наших, подскользнувшись у берега, угодил ногой в поток ручья. В считаные секунды рыбы обглодали его ногу до костей. Беднягу с трудом оттащили в лагерь и накачали морфием. Врач долго не раздумывал — отпилил то, что осталось от ступни, чтобы предотвратить заражение.
Через час меня вызвал Санджар Сабиралиев. Это был кадровый офицер, полковник инженерных войск, которому исполнилось пятьдесят пять лет. Его военная карьера началась ещё в Афганистане, и он умел воевать, обучая нас искусству боя. Высокий, крепкий, с обветренным лицом и взглядом, полным стальной решимости, он вызывал уважение и внушал доверие. Каждый его шаг и решение были выверены и обдуманы. Несмотря на возраст, он сохранял отличную физическую форму, и его опыт позволял ему управлять людьми в самых критических ситуациях. В этот раз он созвал небольшой совет, и я оказался нужен.
За столом собралось одиннадцать партизан. Командир кратко изложил события, связанные с находкой астронома в горах, и затем обратился к собравшимся:
— Какие будут предложения?
Слово взял Мусайджан Баходиров, старший лейтенант и, к сожалению, человек недалёкий и привередливый. Ему было тридцать четыре года, служил он в охране на зоне Караул-Базара, и считал себя специалистом по борьбе с террористами. Хотя в действительности его "опыт" сводился к тому, что он подавлял диссидентов и вымогал деньги у родственников заключённых. Среднего роста, с массивным телом, широкими плечами и грубым лицом, его характер отражался и во внешности — угрюмый, жёсткий, он всегда смотрел с подозрением и презрением на окружающих. Командир сделал его своим заместителем по необходимости — других военных кадров просто не было, а кто-то должен был помогать в планировании и проведении операций. Однако знаний о настоящей войне у Мусайджана было не больше, чем у неандертальца о ракетных технологиях, и мне часто приходилось подправлять его ошибки, чтобы избежать катастроф. Для него люди были просто ресурсом, и правило "цель оправдывает средства" стало для него жизненным кредо. Он меня недолюбливал с первой нашей встречи, когда я высказал свою точку зрения на планетарный катаклизм. Баходиров ненавидел интеллектуалов, считая их непригодными для выживания. Мне казалось, что это просто зависть к тем, у кого есть мозги, и кто получил свои дипломы за знания, а не за деньги. Наши отношения, мягко говоря, были далёкими от дружеских.
— Я считаю, что нам нужно прорываться к космодрому и брать его штурмом! — заявил Мусайджан. — Мы сами улетим к звёздам! На новом месте заживём счастливо.
Идея поначалу всем показалась привлекательной, и люди начали оживлённо обсуждать её. Только командир молча покачал головой, осознавая, насколько это сложно. А меня слова Баходирова скорее рассмешили.
— Как ты собираешься захватить космодром? Это не шалаш, а хорошо защищённый бункер. Тротила не хватит, чтобы взорвать бетонные стены. "Ковчеги" рассчитаны на удары "Смерчей", а у нас только устаревшие гранатомёты, которые и танк не подожгут.
Баходиров бросил на меня злой взгляд. Ему явно не понравилась моя насмешка. Хотя я просто пытался остудить пыл горячих голов и призвать к трезвому расчёту.
— К тому же, ты пилот? — продолжил я.
— Что? — не понял вертухай.
— Ты умеешь управлять космическим кораблём?.. Нет? И сразу скажу, это не просто.
— Так ты умеешь, что ли? — взорвался Мусайджан от злобы.
— Нет, не умею. Поэтому нам нужно получить добровольное согласие на сотрудничество с экипажем звездолёта. Без этого мы либо столкнёмся с саботажем, либо вообще не сможем взлететь. Если уж решили покидать Землю, то штурм космодрома может только повредить корабль и лишить нас последнего шанса.
Сабиралиев задумчиво посмотрел на меня и спросил:
— Ровшан, что ты предлагаешь?
Да, кстати, я не представился. Меня зовут Ровшан Юлдашев, бывший аспирант Национального университета Узбекистана. Сейчас я партизан. Мои родители и близкие погибли в первые годы беспорядков в Ташкенте. Тогда погибло много людей, и мне казалось, что наступил Армагеддон. Хотя, как оказалось, настоящий Армагеддон был ещё впереди. По словам астронома, мы всё это только предвкушали...
— Я думаю, что сейчас не время строить планы похода в Бостанлыкский район, — сказал я, вызывая удивление у присутствующих. Идея захвата космодрома, похоже, пришлась им по душе.
— Почему? — спросил бородатый Касым, бывший учитель истории.
— Потому что космодром охраняется так же хорошо, как и «ковчеги». Шансы на успех минимальны. Мы потеряем время, боеприпасы и, возможно, жизни. Но у нас есть преимущество, которого нет у других, кто тоже мечтает попасть в «ковчег».
Все сразу напряглись, вспоминая недавние столкновения с врагами. Три дня назад мы сражались с «кочевниками» из Таджикистана, бандгруппами, которые передвигались от одного места к другому, захватывая ресурсы. Когда еда и вода заканчивались, они двигались дальше. Бой был жестоким, и «кочевники» отступили, поняв, что взять наш лагерь не удастся. Мы потеряли восемь человек, пятеро были ранены. Мёртвых не забрали — такая уж традиция. Они стали пищей падальщиков, которые, как и ожидалось, расчистили поле на следующий день.
— Какое у нас преимущество? — спросил кто-то из партизан.
— Мы знаем, что нужно Гульнаре! — сказал я.
Командир понял, о чём я говорю, и его лицо просветлело. Остальные требовали объяснений.
— Ей нужно астрономическое оборудование, — продолжил командир. — Ради него и был отправлен вертолёт, который мы нашли в горах. Без этого оборудования звездолёт не сможет ориентироваться в космосе. Тот, кто контролирует его, может диктовать условия Каримовой.
— Но мы не знаем, как выглядит это оборудование! — воскликнул один из тех, кто был с нами в том походе. — Если астроном не врал, там тонны приборов и механизмов для обсерватории! Что именно нужно взять?
6.
В ответ я достал из рюкзака, найденного в вертолёте, несколько бумаг. Астроном не зря пытался его защитить. Среди бумаг были три листка, которые меня особенно заинтересовали. На них были схемы пяти приборов, и, как бывшему физику, мне было несложно понять их назначение. Также там была пластиковая карточка. Вероятно, это электронный ключ от внешних ворот «ковчега». Но пока я решил никому об этом не рассказывать.
— Что это? — спросил Мусайджан, скривив лицо, как будто схватил вонючий трофей.
— Это то, что мы нашли в сбитом вертолёте, — ответил я, выкладывая бумаги на стол. — Схемы устройств. Мы должны их найти.
— Значит, идём в сторону Бухары? — сразу откликнулась Марина, уловив суть. Её интуиция подсказывала, что за эту идею стоит держаться.
— Не идём, а едем, — уточнил я, намекая на единственную машину, которая у нас осталась — старенький «Ландровер», конфискованный у одной бандгруппы. Несмотря на пробитые в нескольких местах кузов и стёкла, эта машина была мощной и надёжной. Внедорожник подходил для дальних поездок — хороший обзор, отличная подвеска, мощный мотор. Главное, что он проезжал через любые препятствия, будто создан для нашего времени.
— Я ещё не принял решения, — голос командира резко обрезал разговоры. — Хочу выслушать мнение совета.
В лагере начался негромкий, но бурный обмен мнениями. Больше половины партизан высказались в поддержку похода. Люди понимали, что дальше может стать только хуже, и попытка изменить своё положение была лучше, чем сидеть и ждать конца. Они сходились в одном: если мы сумеем добыть эти устройства, то получим серьёзное преимущество. Это может стать весомым аргументом на переговорах с Гульнарой — она не сможет игнорировать нас, если мы будем контролировать жизненно важное оборудование для её корабля. В итоге лишь два человека голосовали против, один из них был старшим охранником, второй — запасливым интендантом, который считал любую вылазку неоправданным риском.
— Решение принято: отправляем людей в Коган за оборудованием, — объявил командир. — Теперь решим, кто поедет.
— Я, — первым вызвался я. — Я знаю, как найти эти устройства.
— И я, — поддержала Марина, прижимая к себе руку, которая всё ещё оставалась опухшей от укуса ядовитого «банана». — Я смогу оказать первую медицинскую помощь, если что.
— А ты, Мусайджан? — командир обратил взгляд на Баходирова. — Не хочешь принять участие?
На лице Мусайджана промелькнула неохота, он явно не горел желанием идти на рискованную миссию, но показать трусость перед всеми не хотел. После короткой паузы он нехотя кивнул:
— Да, могу принять участие. Но только как глава группы, — с нажимом произнёс он, выделяя последние слова.
Я бы оспорил его желание быть командиром отряда, но сейчас был не тот момент для разногласий. Мусайджан не пользовался авторитетом среди нас. Он был человеком с тяжёлым, вспыльчивым характером и часто подрывал моральный дух группы своими придирками и мелкими конфликтами. Это могло легко разладить команду, особенно в условиях опасного похода. Но ссориться сейчас было бессмысленно, и я оставил свою точку зрения при себе.
— Хорошо, — согласился командир. — Но три человека — это мало. Кто ещё?
Вызвался Джамшид, семнадцатилетний юнец. Он был молод, но уже успел зарекомендовать себя как отчаянный охотник. Стрелял он умело и без колебаний. Я знал его с детства — это был парень с железными нервами, который не задумывался перед лицом опасности. У него были острые инстинкты, что делало его незаменимым в бою или на охоте.
— Молодец! — я похлопал его по плечу.
Несколько молодых людей нерешительно переминались, как бы раздумывая, однако не хотели показать свой страх. Среди них был Григорий, котороый возился на кухне. Он напряженно смотрел на нас, ничего не нговоря: судя по всему, не горел желанием. Я не обратил на него внимание, только, как выяснилось позже, напрасно.
— Когда выступаем? — спросил Джамшид, привычным движением закинув за спину свой АКСУ-74. Он был всегда наготове, лёгок на подъём, и этим мне нравился.
— Даю вам час на сборы, — сказал командир. — У меня где-то есть карта Узбекистана, там отмечены все дороги. Но будьте осторожны: возможны засады, мины, и не забывайте о хищных флоре и фауне.
Мусайджан скривился ещё сильнее. Было видно, что он бы предпочёл остаться в лагере и избежать риска, чем идти в опасное путешествие. Однако решение уже было принято. С ворчливым видом он направился в свою палатку собираться. Мы с Мариной вернулись в нашу. Она быстро собрала свои вещи, взяла аптечку, проверила бинты и шприцы. Её ладонь всё ещё болела, но уже не так сильно.
— Стрелять сможешь? — спросил я, протягивая ей револьвер «Смитт-и-Вессон» 357-го калибра — трофей, который я отобрал у противника два месяца назад.
— Левой смогу, — ответила Марина. Она взяла оружие уверенно. Стрелять она умела, и я сам в этом не раз убеждался. Быстро нацепила на себя ремень с патронташем, ловко распределив патроны вдоль пояса. В своей шляпе и с револьвером на бедре она напоминала лихого ковбоя Дикого Запада. Хотя, если честно, наш край давно уже стал диким.
Я бросил взгляд на небо. В нём горели две звезды: солнце и Немезида — коричневый карлик, который в последние десятилетия стал второй «звездой» на нашем небосклоне. Немезида испускала меньше света и тепла, но её влияние на Землю было разрушительным. Она изменила не только климат, но и саму природу. Из-за неё началась мутация в растениях и животных. Астроном, который поведал нам о приближении этого катаклизма, предупреждал, что изменения могут продолжаться миллионы лет. Его имя мы так и не узнали, но я запомнил его просьбу помочь дочери Виктории. Это был мой долг — исполнить его последнюю волю. Ведь этот человек дал нам ключ к «ковчегу».
7.
Собираться мне было практически не из чего: всё, что у меня было, я и так носил с собой. Взял только дополнительный запас воды. Теперь вода стала самым ценным ресурсом, и мы всегда кипятили её и пропускали через фильтры. Новые паразиты и микроорганизмы, которые появились с изменением климата, использовали любое тело как источник пищи. Даже тараканы мутировали и стали хищными. В стае они могли за несколько минут обглодать человека до костей. Видел такое лично — отвратительное зрелище.
Мы были готовы. Внедорожник «Ландровер» был старым, видавшим многое автомобилем, который когда-то принадлежал узбекской армии. Но после того как его угнали бандиты, машина переходила из рук в руки, пока в одной из стычек мы не отвоевали её себе. Это был полноприводный зверь с двигателем на 150 лошадиных сил, жравший дизель, словно бездонная бочка. Однако «Ландровер» был по-настоящему всепроходным: легко брал крутые склоны, выезжал из глубокой грязи, пересекал трещины, ямы и каменные завалы. Грубый, тяжёлый, но надёжный, он не боялся ни дорог, ни бездорожья.
На крыше машины стояла турель с крупнокалиберным пулемётом ДШК. Его массивный ствол напоминал о былых сражениях. Пулемёт, хоть и старый, был смертоносен: он мог пробивать броню, а уж про обычных людей и животных и говорить не приходилось. Турель крутилась вокруг своей оси, позволяя быстро менять сектор обстрела. Этот пулемёт стал нашим страховочным полисом на любых дорогах.
Через час мы уже сидели в салоне «Ландровера». Я был за рулём, Джамшид расположился рядом, готовый в любую секунду схватиться за оружие. Позади нас уселись Мусайджан и Марина. Провизию и боеприпасы мы уложили в багажник, заполнив его до отказа. Кислое выражение лица Мусайджана говорило о том, что он сомневался в успехе поездки. Он явно не верил, что поездка в Коган принесет нам что-то полезное, но трусость мешала ему отказаться. Теперь ему оставалось лишь изображать недовольство.
Провожать нас вышли многие из лагеря. В их глазах была надежда, надежда на то, что мы вернёмся с чем-то, что изменит их жизнь к лучшему. Я понимал их. Да и сам надеялся на положительный исход. Командир подошел к машине, пожелал нам удачи и стиснул моё плечо. Я кивнул, завёл двигатель, и старый «Ландровер» глухо рыкнул, выпуская клубы дыма из выхлопной трубы.
Мы поехали по остаткам старой автотрассы. Асфальт был давно разрушен — ямы, выбоины и трещины покрывали поверхность, а кое-где даже были видны проросшие сквозь него растения. Повсюду валялись скелеты — людей и животных. Иногда кости были разбросаны хаотично, а иногда выстроены в зловещие сцены, как будто сама природа хохотала над нашей гибелью. На стёкла внедорожника плевались хищные растения, похожие на мутировавшие лианы, которые с жадностью вытягивали свои щупальца, пытаясь схватить нас. Один особенно крупный корень ударился о стекло со звуком плевка, и я видел, как ядовитая жидкость стекала по стеклу, медленно разъедая его.
Над нами кружили огромные ядовитые москиты, мутировавшие за последние десятилетия. Они были больше кулака и издавали зловещее жужжание, от которого закладывало уши. Если такой насекомый проникнет в салон, мы получим смертельную дозу яда за считаные секунды. Мы ехали осторожно, чтобы не привлекать их внимания, но держали оружие наготове.
Пейзаж за окнами внушал уныние: сухая, выжженная земля, на которой росли лишь редкие, высохшие деревья. Разрушенные дома сельских жителей торчали на горизонте, будто забытые призраки прошлого. Когда-то это были тёплые, оживлённые места, но теперь от них остались лишь груды кирпичей, словно сожжённые временем. Изредка по краям дороги пробегали дикие животные — мутанты, которых уже не узнать. Большие, уродливые, они пугали своим внешним видом и жаждой крови.
Внезапно из кустов за нами вырвалась огромная квазикорова — массивное чудовище, мутировавшее от ядовитых растений и радиации. Её тело было покрыто наростами и шрамами, а рога изогнулись в зловещие клинки. Она разогналась, как танк, и мчалась прямо на нас, с явным намерением проткнуть корпус машины своими огромными рогами. Я слышал, как Марина испуганно вскрикнула, а Мусайджан, закусив губу, судорожно схватился за свой автомат.
Квазикорова была уже рядом, когда на неё внезапно напала стая жукобаранов — хищных мутировавших существ с острыми когтями и клыками. Они прыгнули на её спину, вгрызаясь в толстую плоть. Корова бешено ревела, пытаясь сбросить их с себя, но жукобараны уже рвали её на части. За считанные секунды огромное животное было повержено, его тело было растерзано до такой степени, что от него осталась лишь куча кровавого месива и костей. Хищники продолжали своё пиршество, не обращая на нас никакого внимания.
— Чёрт возьми, — пробормотал Джамшид, глядя на разорванную квазикорову. Мы все понимали, что это могло быть нашей участью, но судьба, видимо, ещё давала нам шанс.
8.
Ташкентская область когда-то была цветущим и живописным краем. Величественные горные вершины Чимгана гордо возвышались над долинами, реки извивались среди холмов, впадая в изумрудное Чарвакское озеро. Вокруг раскинулись тугаевые леса, где можно было встретить редких животных, бродивших среди тенистых деревьев. Этот регион был живым музеем природы, манившим туристов своей первозданной красотой. Тысячи пансионатов, туристических баз, домов отдыха и отелей принимали людей со всех уголков страны и мира. Ташкентская область славилась не только своими природными достопримечательностями, но и трудолюбием местных жителей. Люди здесь были весёлыми, гостеприимными и простыми, всегда готовыми помочь друг другу. Это был край, где туризм, сельская жизнь и серьёзная индустрия существовали в гармонии.
Я крутил баранку внедорожника и вспоминал, как много лет назад отец привез меня сюда, в дом отдыха. В памяти всплывали образы бескрайних полей, на которых росли золотые подсолнухи. Я тогда был совсем ребёнком и вместе с однолетками бегал по этим полям, прячась за высокими стеблями и наслаждаясь беззаботными летними днями. Я любил те солнечные дни, когда небо было ярким и чистым, а воздух — тёплым и душистым. Вокруг жужжали пчёлы и шмели, трещали в листве птицы, а вдали слышалось спокойное мычание коров, пасущихся на зелёных пастбищах. Всё было так просто и спокойно, как будто мир не знал зла.
Но теперь этого мира больше не существовало. Всё, что когда-то было живым и радостным, превратилось в мёртвую пустошь. Люди, некогда добрые и гостеприимные, превратились в зверей, готовых убить за кусок хлеба, за глоток чистой воды. Они стали хуже, чем мутировавшие хищники, что рыскали в руинах. Звери хотя бы действовали по инстинктам, их вела жажда выживания. Но человек… человек убивал с холодным расчётом, используя свой интеллект для оправдания самых жестоких поступков. Некогда светлая душа человечества погрузилась во тьму.
Правительства давно пали. То, что когда-то называлось государством, больше не существовало. Вместо этого землю поделили между собой бандитские группировки, вооружённые партизаны, мутанты и кто-то ещё, кого даже трудно было классифицировать. В этом хаосе появлялись и новые силы, такие как религиозные фанатики. Они проповедовали о конце света и обещали спасение лишь тем, кто будет следовать их безумным догмам. Эти фанатики захватывали целые регионы, расправляясь с теми, кто не соглашался с их верованиями, и порой казались опаснее всех остальных врагов. Мир стал ареной безумия и хаоса, в котором не было места для слабых.
Я крутил баранку, напряженно вглядываясь в дорогу. Два солнца, Немезида и наше родное светило, слепили глаза, отчего приходилось постоянно щуриться. Я надел очки с дымчатыми стёклами, но даже они едва помогали справиться с этим световым хаосом. Марина, сидевшая позади, протянула мне пластиковую бутылку с водой. Мы всегда кипятили воду и пропускали её через химические фильтры, чтобы очистить от паразитов. Эти твари могли проникнуть в организм и вырасти до размеров, которые позволяли им заживо пожирать человека изнутри. Я видел достаточно таких жертв — мучительная смерть, полная криков и страданий. Я лично пристрелил десяток бедолаг, которым не повезло вовремя не заметить этих монстров.
Внедорожник мчался из Бостанлыкского района в сторону Ташкента, чтобы затем взять курс на Бухару. Мы успели проскочить пару мёртвых деревень, когда через час после выезда раздался тревожный крик Джамшида:
— Вижу банду Камилова!
Имя Лазиза Камилова уже давно было на слуху. Он, бывший глава дипломатического ведомства, собрал вокруг себя шайку, состоящую из бывших дипломатов и чиновников, которые по своей жестокости не уступали радикальным террористам или мародёрам. Их кровь пролилась на многие земли, оставляя за собой жгучий след страданий. Камиловские убийцы насиловали, грабили и жгли всё, что попадалось им на пути. За их плечами — не один десяток уничтоженных поселений. Камиловская банда прославилась под своим флагом — три оскалённых черепа и два скрещённых топора. Потому люди иногда называли их просто "Черепушки". Если раньше сам Лазиз возглавлял атаки, то теперь всю грязную работу поручил своему сыну, который был так же безжалостен, как отец, и получал от насилия настоящее удовольствие.
Сейчас около сорока мотоциклов и несколько вездеходов неслись прямо на нас, черепушки гоготали, размахивая топорами и копьями. Это были люди, обезумевшие от жажды крови. Впрочем, несмотря на этот варварский антураж, у них было достаточно огнестрельного оружия: автоматы, пулемёты и даже РПГ. Это была серьёзная угроза, которая могла разнести нас в клочья.
— Ах, чёрт! — выругался я, вдавив педаль газа в пол. Внедорожник рванул вперёд, но от этого беспокойство лишь нарастало. Мусайджан побледнел до белизны — его лицо исказилось от страха, и я готов был поклясться, что он едва не наложил в штаны. Однако Марина, напротив, сжала в руках автомат, выбралась в турель и, прицельно наведя ствол на приближающуюся мотоциклетную группу, открыла огонь. Несколько коротких очередей, и сразу трое черепушек свалились с мотоколяски, как подкошенные.
— В атаку! — закричал один из бандитов, и мгновенно началась яростная погоня.
Наш «Лендровер» влетел на остатки старой автотрассы, по которой давно уже не ездили машины. Дорога была усыпана обломками человеческих и животных скелетов, а по бокам — оголившиеся корни мёртвых деревьев и разрушенные дома, которые когда-то принадлежали сельским жителям. Ветер свистел в ушах, а ядовитые растения из последних сил плевались в лобовое стекло автомобиля, пытаясь дотянуться до нас своими мерзкими щупальцами.
Из кустов выползли монструозные москиты размером с кулак. Они кружили над нами, бросаясь на стекло, их жалящие хоботы пробивали пластик, но внутреннюю обшивку им не удалось прокусить. Всё же они не давали нам покоя, визжа и бьясь о корпус.
— Держись! — крикнул я, резко вывернув руль, чтобы объехать гигантскую трещину в земле. Внедорожник подпрыгнул на ухабах, но удержался на ходу. Позади нас ревела квазикорова, огромный мутант с массивными рогами. Она разъярённо погналась за машиной, намереваясь пробить корпус и вытащить нас языком, который мог размотаться на несколько метров. Мы думали, что она догонит нас, но тут на неё напали гадоны, что разорвали её плоть на части за считанные секунды.
Слева внезапно взорвался один из мотоциклов, когда Джамшид метко выстрелил из своего АКСУ-74. Огонь пылал над дорогой, а мотоциклисты, потерявшие равновесие, катились по асфальту, корчась от боли. Внезапно в небе сверкнуло огненное облако — одна из турелей на вездеходе Камилова выпустила снаряд из РПГ, который взорвал автомобиль с тремя бандитами. Ещё один их джип на полной скорости влетел в обломки, разрываясь на части.
Я пытался лавировать между обломками и трупами, обгоняя пылающие машины. Мы неслись как в аду: повсюду взрывы, крики, прыжки с мотоциклов на наш автомобиль, огнемёты, от которых воздух накалялся так, что казалось, мы ехали сквозь огненный шторм. Марина, стрелявшая из турели, хладнокровно снесла очередную волну бандитов. Один из черепушек, поймав огонь на свою одежду, метался в агонии, пока его не разорвало взрывом канистры с топливом. Джамшид, не отрываясь, стрелял по оставшимся машинам, но их было ещё слишком много. Тела черепушек катились по дороге, кровь и металл сливались в бешеной вакханалии.
9.
— Готовьтесь! — крикнул я, направляя «Лендровер» к узкому ущелью. Нам нужно было лишь пересечь его, и они отстанут.
Мусайджан, наконец, решил, что роль руководителя — его законное право, и начал кричать мне прямо в ухо:
— Нет, возвращаемся! Иначе нас убьют!
— Нас убьют, если мы вернёмся! — злобно крикнула Марина, и в тот же миг её точный выстрел снес мозги одному из черепушников, который на мотоцикле сумел подъехать к нам вплотную и даже запрыгнул на крышу «Лендровера». С изумлённым лицом он свалился на камни, разбрызгивая кровь и мозги по всей дороге. Его мёртвое тело тут же набросилось пожирать стая гадонов — эти отвратительные, мутировавшие змеи участвовали в гонке наравне с людьми, пожирая всё, что попадалось на пути, не важно — черепушник это или кто-то из нас.
Но Баходиров был настроен серьёзно. Он вытащил пистолет и приставил его к моей голове:
— Я тут шеф! Приказываю: разворачивай машину! Мы едем обратно в лагерь!
— Ты дурак? — закричал я, не отрывая взгляд от дороги. Мы были почти окружены — черепушники готовились взять нас в кольцо, чтобы не дать добраться до ущелья. Если я поддамся страху и выполню приказ этого труса, нам всем конец: Лазиз Камилов и его шайка разрежут нас на куски, как и остальных. Но что творится в голове у Мусайджана? Неужели он думает, что сдастся им и останется жив?
И в этот момент Мусайджан почувствовал холодный металл у своей шеи. Это был ствол АКСУ-74, который Джамшид спокойно приставил к его затылку.
— Я тоже могу выстрелить, — спокойно сказал Джамшид.
Мусайджан замер. Его взгляд метался от меня к Джамшиду, словно он обдумывал свои шансы. Но все решила Марина. Она перегнулась через сиденье и через тело офицера, открыла дверцу машины с хищной грацией.
— Ты чего? — не успел понять Мусайджан, когда Марина с хладнокровием хищника ударила его ногой в грудь. От неожиданности он вылетел из «Лендровера», ударившись о пыльную землю. Казалось, всё, что могло пойти не так для него, пошло именно так. Но как ни странно, при падении он не сломал себе ничего, просто ушибся. Он вскочил, оглядываясь с отчаянием в глазах: с одной стороны к нему мчались с диким улюлюканьем черепушники на мотоциклах, а с другой — стремительно ползли гадоны, чьи пасти были готовы разорвать его на части. Но не только земля была опасна: в воздухе кружили филибразы — мутировавшие пернатые хищники, которые стреляли ядовитыми иглами. Их крылья свистели в воздухе, как предвестники неминуемой гибели.
— Нет! Нет! — завопил Мусайджан, открывая огонь из автомата в панике. Но это было бесполезно — его попытки спастись выглядели жалкими. Пули рикошетили от земли, но не попадали в цель. Один из черепушников, сидевший за спиной мотоциклиста, с весёлым криком поднял топор высоко над головой. Одним мощным взмахом оружие блеснуло в воздухе и с лёгкостью отсекло голову Мусайджана. Его тело тут же рухнуло на землю, безжизненно, а голова покатилась в сторону, заливая землю тёплой кровью.
Крики радости черепушников слились с воем гадонов, которые бросились на труп Мусайджана, разрывая его на куски. Мы продолжали мчаться вперёд, оставляя позади этот кошмар, но впереди нас ждали новые испытания.
Испытывал ли я угрызения совести за смерть Баходирова? Нет, и не было на это причин. Мусайджан был человеком, который думал лишь о себе, паразитируя на тех, кто способен действовать. Время таких людей закончилось, потому что в нашем новом, жёстком мире для выживания нужен коллективизм. Те, кто ставят личные интересы выше общего блага, обречены предать своих в самый критический момент. Баходиров это доказал. Я не думаю, что кто-то в нашем экипаже — ни Марина, ни Джамшид — станет его оплакивать. Скорее, они с облегчением забыли о нём, как только его тело осталось лежать на пыльной дороге.
Мы продолжали мчаться по трассе, изо всех сил отстреливаясь от наседавших черепушников. Они окружали нас, поливая огнемётами и пытались запрыгнуть на наш «Лендровер», чтобы захватить его и добраться до кабины. Они, видимо, решили, что мы перевозим ценный груз, который хотели захватить целым, поэтому старались стрелять не слишком интенсивно. Но мы патронов не жалели: каждая пуля означала меньше врагов Камилова и больше шансов на выживание. Природа тоже играла на нашей стороне: гадоны и квазикоровы не выбирали, кого атаковать — они рвали и черепушников на части. Я видел, как две огромные, черно-белые квазикоровы, с их жуткими рогами и мощными языками, проглотили четверых мотоциклистов одним махом. А один гадон, извиваясь, метнулся в сторону и сбросил черепушника с автомобиля «Тойота». Я не слышал, как его разрывали на части, но знал точно, что судьба этого человека будет ужасной.
Джамшид продолжал вести прицельный огонь из АКСУ-74. Каждый выстрел — попадание, каждый черепушник падал с мотоцикла, как сломанная кукла. Марина же взобралась на турель, установленную на крыше нашего внедорожника, и, развернув ДШК, начала расстреливать мчавшихся за нами преследователей. Гигантский пулемёт превращал черепушников в решето. Одним длинным гулким залпом она продырявила два вездехода: они вспыхнули и, перевернувшись, с грохотом полетели в сторону дороги. Я услышал визг металла и вой умирающих черепушников, прежде чем их накрыло облако пыли и огня.
Наконец, впереди показалось ущелье — узкий каменистый проход, где никакой технике уже не разогнаться. Мы знали, что если сможем проскочить туда, преследование станет бессмысленным. И это сработало: остатки банды Камилова, поняв, что не смогут продолжать погоню в таких условиях, начали поворачивать обратно. Я был уверен, что сын Камилова не простит такой неудачи своим людям, и кого-то из них точно казнит сегодня вечером — их жестокость всегда возвращалась к ним же бумерангом.
Мы же, миновав ущелье, начали спускаться вниз по крутым склонам, не сбавляя темпа. Я надавил на газ, чтобы быстрее уйти из зоны возможной угрозы. Нам нужно было до заката добраться до Ташкента, чтобы затем взять курс на Бухару. Там, в Каганском районе, располагалась недостроенная радиообсерватория имени Ивана Грозного — наша конечная цель. Это место давно заброшено, но именно там, по нашим данным, могли находиться те устройства, которые мы искали. Теперь только дорога вела нас туда, и времени оставалось всё меньше.
В Ташкент мы успели прибыть как раз до того, как солнце ушло за горизонт, но темно не стало. Немезида, коричневый карлик, продолжала испускать слабый, тусклый свет, окрашивая всё вокруг в серо-оранжевые оттенки. Это напоминало вечные сумерки — время между ночью и днём, когда мир затихает, но никогда не отдыхает. Ощущение было странным: в этом полумраке исчезали границы реальности, и день сливался с ночью.
Появление Немезиды вселило ужас в сердца людей не только потому, что это была новая звезда в небесах, но и потому, что её появление вызвало катастрофические последствия. Цунами обрушивались на побережья, сметая всё на своём пути, землетрясения рушили города, а магнитное поле Земли начало сбоить, что привело к странным и опасным изменениям. Озоновый слой истончился, из-за чего поверхность планеты стала уязвимой для космической радиации, а кислород медленно, но верно начал выветриваться из атмосферы. Воздух стал тяжелым, дышать было всё сложнее, и экосистема планеты рухнула. Уровень урожайности сократился, голод наступал, а мутации породили новые виды животных, растений и болезней.
Эти глобальные изменения вызвали политический кризис во всех странах. Страх перед концом света привёл к тому, что религиозные фанатики начали захватывать власть, но их попытки удержать её и решить проблемы оборачивались провалом. Продовольственный кризис и полное отсутствие планов по спасению унесли миллионы жизней. Общество стало раздираемым противоречиями и хаосом. Голод, жажда и страх мутаций стали новыми врагами человечества.
Ташкент не избежал этих бед. Когда вирус, прозванный «пчелка», начал распространяться по городу, люди буквально заживо начинали гнить. Тело разлагалось на глазах, как будто оно разъедалось изнутри, а никакие антибиотики и лекарства не помогали. Вирус унес жизнь моих родителей и близких. Как я выжил — сам не понимаю, но болезнь меня не коснулась. За полгода от трехмиллионного города остались лишь руины и немногим более сорока тысяч выживших. Те, кто остались, разделились на враждующие группы: кто-то примкнул к бандам, кто-то нашёл утешение в религиозных сектах, другие организовали партизанские отряды. Все они враждовали между собой за еду, воду, лекарства и топливо. Это был город-призрак, где шли бесконечные войны за ресурсы, а жизнь стала ещё более хрупкой и мимолётной.
10.
Мы решили объехать город по кольцевой автостраде, хотя знали, что это не безопасно. Засады, блокпосты, мины — мы могли наткнуться на что угодно. Вокруг дороги валялись остатки автомобилей, ржавые каркасы машин, которые когда-то принадлежали таким же беженцам, как мы. Грязь смешивалась с остатками асфальта, а разрушенные здания виднелись вдалеке, как следы ушедшей цивилизации. Опасность могла поджидать на каждом шагу.
Расстояние от Ташкента до Бухары, насколько я помню, составляет примерно 580-600 километров по автодорогам. Точное расстояние всегда зависело от выбранного маршрута. Когда-то поездка на машине занимала около 6-7 часов, если учитывать дорожные условия и остановки. Я помню, как в детстве родители возили меня в Бухару к дедушке и бабушке. Мои корни — в этом древнем и славном городе. Между Ташкентом и Бухарой также существовало железнодорожное сообщение, включая скоростные поезда «Afrosiyob», которые сократили время в пути до четырёх часов. Это казалось невероятной роскошью. Но сейчас, с дорогами, разрушенными бандитами и стихиями, добраться до Бухары за два дня — уже огромная удача.
Однако в нынешней ситуации продолжать путь ночью, под светом Немезиды, было слишком рискованно. Этот тусклый, угрожающий свет активизировал хищников, делая их опаснее. Я решил свернуть с дороги и поискать укрытие для ночёвки. К счастью, мы наткнулись на старое здание, которое выглядело относительно безопасным. Судя по всему, это была когда-то аптека: стекла давно выбиты, но решетки на окнах всё еще крепкие, и железная дверь могла нас защитить. Здание выглядело разграбленным, пустым и заброшенным. Внутри остались только пыльные полки, кассовый аппарат, старые плакаты о здоровье, фотографии президента Ислама Каримова, и два человеческих скелета, добавлявших мрачности к уже безрадостной картине. Запаха от скелетов не было, они давно высохли.
Мы вошли внутрь, готовые ко всему, держа оружие наготове, но никого не обнаружили.
— Можно остаться, — сказала Марина, сбросив рюкзак на пол. Револьвер она всё ещё сжимала в левой руке, её правая оставалась перевязанной после недавней раны.
Джамшид сделал обход вокруг здания, затем вернулся и доложил:
— Всё чисто. Хищников не заметил, но нашел следы квазиослов…
Квазиослы — один из многих ужасов нового мира, гибриды ослов и львов. Как Немезида повлияла на природу таким образом, что хромосомы разных видов начали слияться, никто не знал. Некоторые учёные предполагали, что радиация коричневого карлика сняла барьеры несовместимости между организмами. В новом мире, когда хищник поедал жертву, её ДНК каким-то образом встраивалась в его собственный организм. Так появились странные гибриды, невообразимые создания с чертами сразу нескольких животных. Возможно, сбежавший из зоопарка лев сожрал осла, и львица родила это ужасное существо — квазиосла.
Квазиослы стали городскими хищниками, не встречавшимися в других частях страны. Они охотились в одиночку, вопреки своим странным ослиным корням, и были смертельно опасны. Эти существа обладали невероятной силой и агрессией льва, но хитростью и ловкостью, которые казались совершенно неподходящими для их крупного, мускулистого тела. Я слышал истории, как они загоняли людей в ловушки среди разрушенных зданий и внезапно нападали, обрушивая свою мощь с невероятной скоростью. К счастью, пока ни одного мы не встретили, но их следы — тревожный знак.
Ночь обещала быть долгой и опасной.
Мы забаррикадировались в помещении, тщательно закрыв все окна и двери. Решетки на окнах и толстая железная дверь давали нам хоть какое-то чувство безопасности. Джамшид притащил старые стеллажи и наклонившиеся книжные шкафы к входу, чтобы создать дополнительную преграду. На полу осталась тонкая пыль и выбитые осколки стекла. Аптека была пустой и давно заброшенной, но прочная конструкция и отсутствие очевидных проходов сделали её идеальным местом для ночёвки.
Когда я убедился, что проникнуть к нам будет сложно, расслабился. Извлек из рюкзака коробки с едой — припасы, которые мы собирали на протяжении последних дней. Достал несколько кусочков замороженного мяса филибразы и сухой лед. Разжёг его прямо на полу, используя для этого небольшой походный горелочный комплект, и начал подогревать мясо. Аромат солоноватого мяса заполнил воздух и, поднимаясь к потолку, улетучивался через разбитое окно.
— На такую вкуснятину сейчас слетятся монстры, — с усмешкой сказала Марина, наблюдая, как готовится ужин.
— Надеюсь, что этого не будет, — отозвался я, хотя сам начал сомневаться в своих словах. В нашем мире аромат пищи был чем-то вроде приглашения для местных тварей. Джамшид, сидя на стуле у окна, молча наблюдал за окрестностями. Лицо его было освещено тусклым светом Немезиды, и я видел, что он сильно устал. Однако в его глазах не было страха — парень оставался спокойным и решительным. Я снова убедился, что Джамшид — стойкий, смелый и надёжный человек. В таком мире это было редкостью, и именно такие люди становились бесценными для выживания.
Марина, тридцатичетырёхлетняя женщина с короткими каштановыми волосами и стройной фигурой, выглядела задумчивой. Несмотря на пережитое, она сохранила в себе спокойствие и силу. Раньше она была биологом и учительницей, мечтала написать диссертацию. Но катастрофа разрушила все её планы, как и у многих. Очень уравновешенная, Марина пережила страшные потери: смерть двух детей и мужа от вируса «пчелка», гибель родителей от рук бандитов, и смерть других родственников — от мутантов или правительственных сил. В хаосе, в котором мы жили, никто не заботился о правде или справедливости. Каждый просто боролся за выживание.
Мне Марина нравилась. Её присутствие внушало спокойствие и уверенность. Она была рассудительной, с отличными логическими способностями и обширными знаниями. Если бы я когда-то учился в школе, она стала бы моим любимым учителем.
Когда мясо подогрелось, я подозвал Марину и Джамшида. Каждый взял свою порцию и отошёл в сторону — это было наше правило безопасности. Мы всегда сидели так, чтобы сохранять большой сектор обзора и возможность открыть огонь, не попав в своего. Я взял кусок мяса и, откусив, погрузился в свои мысли.
— Немезида, — задумчиво произнесла Марина, глядя на тусклый свет коричневого карлика. — Звезда, о которой говорили многие. А мы не верили, не были готовы к её появлению...
Она имела в виду теории, существовавшие ещё до катастрофы. Немезида — гипотетическая звезда-компаньон Солнца, чьё гравитационное влияние могло периодически отправлять кометы и астероиды в сторону Земли, вызывая массовые вымирания. Долгое время это было только предположение, одна из теорий «судного дня». Но всё изменилось, когда коричневый карлик действительно появился на краю Солнечной системы, его влияние разрушило всё, что мы знали о жизни на Земле. Его радиация, изменения в магнитном поле и гравитационные аномалии вызвали катастрофы, которые разрушили мир.
— К такому не приготовишься, — возразил я. — Такие катаклизмы выходят за рамки человеческих возможностей. «Ковчеги» — вот единственный шанс на спасение, и то, только для избранных…
Мы продолжали есть, размышляя о том, как мало человечество знало о космосе и как быстро всё рухнуло, когда столкнулось с неизбежным.
Марина погрузилась в свои воспоминания, как будто заново переживая все ужасные моменты прошлого:
— Знаешь, никогда не думала, что люди такие звери...
— Ну, в буквальном смысле это так, — ответил я, глядя на неё. — Смотри, как они мутировали, превратившись из разумных существ в кошмарных тварей. Ведь мутация не обошла стороной и нас.
— Нет, я о другом, — Марина покачала головой. — Все темные стороны человека раскрылись, как только изменились социальные условия. Люди убивали друг друга за хлеб, за место в убежище. От голода занимались каннибализмом. Мародеров оказалось больше, чем тех, кто пытался сопротивляться. Те, кого я считала порядочными, оказались садистами и мерзавцами, а те, кого я не любила, вдруг проявились с хорошей стороны. Был такой хулиган Гаврилкин... Часто попадал в милицию, а когда началась эта катастрофа, он отчаянно защищал детей, стариков и женщин от мародеров. Держался до последнего, пока его не убили...
— М-да... — протянул я, тяжело вздыхая.
— А мой сосед, тихоня и интеллигент, оказался каннибалом. Он съел своих детей и жену... Я пыталась их защитить, но он и на меня с топором пошёл. А в этот момент мои дети и муж уже были заражены «пчелкой»...
— Эта болезнь вызвала мутации, — тихо произнёс Джамшид. — Некоторые мои друзья... превратились в зомби... Это страшно.
— Их называют морфами, — кивнул я. — Их тела трансформируются в нечто совсем иное...
И словно я накаркал: за стеной раздались шаги. Мы сразу схватились за оружие. К окну склонилось лицо... Нет, это уже была не человеческая голова — скорее, звериная морда с ужасной пастью. Из неё извивались длинные щупальца, морф тихо свистел, а его глаза горели жёлтым светом. Руки больше напоминали металлические рычаги с острыми клешнями. Он явно нас чуял и, судя по всему, был голоден, ведомый чистыми инстинктами.
11.
Мы быстро отошли от окна, стараясь не издавать лишних звуков. Однако морф уже уловил запах копчёного мяса, а вместе с ним — и наш запах. Его обоняние было на порядок сильнее, чем у собаки. Щупальца из его пасти, извиваясь, растягивались в несколько метров. Мы понимали, что если он начнет атаку, то достанет нас. Я выхватил катану, размахнулся и в одно движение отрубил три щупальца. Морф взревел от боли, но Джамшид, не теряя времени, всадил в него очередь из автомата. Пули разорвали тело существа на части, и оно рухнуло на землю.
Марина стояла, побледнев, вытирая пот со лба.
— Нам не дадут уснуть, — прошептала она. — Мы постоянно будем на взводе, а это нас ослабит.
— Спите, — тихо предложил Джамшид. — Я подежурю.
— Три часа ты, три часа я, и два часа Марина, — приказал я, беря на себя роль лидера. Никто не стал возражать. Похоже, после всего пережитого они приняли, что в этой группе я лучше справляюсь с ролью командира, чем Мусайджан.
Что мне снилось, я толком не понял. Сны были странными, как смесь прекрасного и ужасающего. В один момент я оказался с родителями у Чарвакского водохранилища — тёплая вода, солнце, беззаботность. Мы купались, смеялись, и вдруг из глубины всплыли акулы, их плавники прорезали гладкую поверхность. Затем я оказался у дедушки на виноградниках. Он собирал для меня крупные виноградины сорта «дамские пальчики» и подавал их с лепёшкой. Я чувствовал вкус сладких ягод, но вдруг, на горизонте, среди виноградников появились квазиослы. Их гибридные тела, наполовину ослиные, наполовину львиные, двигались ко мне. Я проснулся весь в поту, не до конца понимая, что происходило.
Проснулся я как раз вовремя. Внезапно подо мной задрожала земля. Вскочив, я схватился за оружие. Марина тоже резко очнулась, пытаясь понять, что происходит. Джамшид стоял у окна, в напряжённой тишине следя за происходящим. Стены заскрипели, сверху посыпалась штукатурка, земля снова вздрогнула у нас под ногами. Моя первая мысль была, что где-то поблизости подземный монстр пробирается к нам, но стены жалобно заскрипели ещё громче, и я крикнул:
— Землетрясение!
Немезида, коричневый карлик, своим гравитационным воздействием часто вызывала тектонические сдвиги на Земле. Плиты литосферы смещались, горы менялись на наших глазах. И сейчас, казалось, нас трясло баллов на семь. Земля буквально шла волнами, и за окном послышался рёв. Это выли хищники и монстры, которых охватила паника.
Оставаться внутри было так же опасно, как и выходить наружу. Здание грозило рухнуть и похоронить нас под обломками.
— Выбегаем! — закричал я, бросившись к двери. Замок заклинило — землетрясение перекосило дверной проём. Но с Джамшидом мы налегли на дверь и сумели её выбить. Снаружи поднималась пыль, затрудняя обзор. Я увидел, как на наших глазах рушились девятиэтажные здания, будто карточные домики. Повсюду царил грохот, визг, крики, сливавшиеся в один жуткий тон, а сквозь этот хаос пробивался низкий вибрационный гул — это был звук землетрясения, угрожающе вибрирующий в воздухе.
Рядом с нами беспокойно метались квазиослы — их тоже напугала стихия. Но несмотря на их страх, их приближение казалось мне угрозой. Мы с Джамшидом открыли огонь, быстро перестреляв троих. Четвёртого метким выстрелом из револьвера убила Марина. В небе кружились филинобразы, напуганные не меньше нас, но пока не представлявшие угрозы.
— Всем в машину! — скомандовал я, и мы бросились к «Лендроверу», припаркованному у здания. Возле машины ползала огромная змея — гадон. Я выпустил в него очередь из автомата, и, извиваясь, он отполз в сторону. Мы быстро запрыгнули в салон, и я завёл мотор.
Тут последовал очередной толчок, и здание аптеки, в котором мы только что ночевали, с громким грохотом рухнуло. Мы перевели дух, осознав, что спаслись буквально за мгновения до обрушения.
— Хорошо, что успели... — прошептала Марина, глядя на руины, покрытые пылью и обломками.
Я вырулил внедорожник на дорогу, раздавив колёсами мелких тварей, которые ползали возле машины. Мы снова отправились в путь, толком не отдохнув, но оставшись живыми.
Из-за землетрясения дорога растрескалась, и разгоняться было опасно. Трещины змеились по асфальту, разрывая некогда гладкое полотно скоростной автострады. Мы двигались медленно, со скоростью не более 60 километров в час, хотя раньше здесь, на широких, ровных дорогах, молодёжь устраивала гонки на машинах. Но теперь, кроме трещин, нам приходилось лавировать среди ржавых останков автомобилей — автобусов, грузовиков, легковушек, покрытых пылью и проржавевших насквозь. Скелеты внутри них напоминали о том, как внезапно смерть застала людей. Кто-то просто сидел за рулём, кто-то пытался выбраться наружу. Обглоданные останки говорили о том, что многие из них встретили свой конец в зубах мутантов. Природной, естественной смерти здесь почти никто не знал — каждый погибал ужасной, трагической смертью.
— Вот что осталось от цивилизации, — произнесла Марина с горечью в голосе, снимая повязку с ладони. Она осмотрела укус, оставленный «бананом» — мутантом. Опухоль, к счастью, спала. Марина наложила новую повязку и приняла антибиотик.
— Если человечество возродится, то это будет уже на новом уровне, — сказал я, сосредоточенно ведя машину. — Мир изменился, и прежний опыт мало чего стоит. Теперь другие условия, другие угрозы и другие отношения между людьми.
— Надеюсь, нас уже не будет здесь в это время, — хмуро заметил Джамшид, обычно молчаливый. — Я хочу улететь с Земли.
Марина посмотрела на него с лёгким удивлением:
— На корабле Гульнары Каримовой? — её голос был сдержан, но мы оба понимали, о чём идёт речь. Астроном, с которым мы недавно встретились, рассказал о секретном проекте по колонизации другой планеты, связанном с дочерью бывшего президента.
— Да. Почему бы и нет? — продолжал Джамшид. — Если у нас есть шанс начать всё заново, почему бы не воспользоваться им? Мы могли бы взять с собой всё, что знаем, и построить новую жизнь. Новую цивилизацию, на другом уровне.
Я покачал головой:
— Мы возьмём с собой и старые грехи. Всё начнётся сначала, и вряд ли получится по-другому. Я тоже не прочь покинуть эту планету, но... Долетим ли мы до другой звезды? И если долетим, сможем ли жить там? Эта дорога — в один конец.
Джамшид фыркнул:
— Я готов рискнуть. Жизнь на Земле больше не для нас. Мы деградируем. Немезида будет сопровождать Землю ещё сотни лет, и её влияние лишь усугубляется. Вся эта жизнь исчезнет через тысячу лет, если не раньше. Мы — часть этого вымирания.
Марина вздохнула и произнесла с грустью в голосе:
— Если не раньше. Начался процесс массового вымирания, и всё живое на планете исчезнет. Как биолог, я вижу, что деградация видов происходит слишком быстро. Организмы уже не успевают адаптироваться к изменяющимся условиям, к новым формам жизни, к этой радиации и мутациям. Мы тоже изменяемся, но это не эволюция, это скорее гибельный путь. Даже если человечество переживёт ближайшие века, следующее поколение уже не будет тем, что мы знали раньше.
Чтобы как-то сгладить остроту ситуации и отвлечься от мрачных мыслей, я попросил спутников рассказать что-нибудь из своей жизни. Марина улыбнулась, как будто снова окунувшись в свои воспоминания.
— Я сама украинка, часто ездила во Львов к родителям. Знаешь, что это за город? — её голос стал мягче. — Это прекрасный город, где каждый уголок пропитан историей и культурой. Узкие, мощёные улочки, старинные дома с черепичными крышами, высокие колокольни костёлов. А ещё этот воздух... Смешанный аромат кофе и свежей выпечки по утрам, уютные кафе, где всегда можно встретить кого-то знакомого, — её глаза мечтательно блестели. — Люди во Львове особенные. Они умные, весёлые и очень гостеприимные. Город полон красок и энергии, особенно летом, когда на площадях играют уличные музыканты, а в воздухе витает ощущение праздника. Это место, которое заставляет тебя улыбаться, даже если на душе тоскливо.
Я смотрел на неё, представляя город её глазами. В этом мире, где цивилизация рушилась на глазах, такие рассказы казались далёкими и нереальными, как воспоминания о потерянном рае.
— Мои родители всегда готовили настоящий украинский борщ, — продолжала Марина, и её улыбка стала ещё шире. — Знаешь, какой это вкус? Настоящий борщ — это густая, насыщенная смесь свёклы, капусты, картофеля и мяса. Он должен быть насыщенного рубинового цвета, со сметаной и свежей зеленью сверху. А запах... Ммм... Он словно обволакивает тебя теплом и уютом. В холодные зимние вечера, сидя с семьёй за столом, борщ становился не просто едой, а символом уюта и дома. Это было что-то особенное.
Моё желудок громко заурчал, и я взмолился:
— Слушай, я весь слюной исходился. Аппетит не возбуждай, пожалуйста!
Марина рассмеялась — смех, который был редкостью в это время, но он всегда согревал. Она снова выглядела такой... настоящей. Когда смеялась, на её лице проступали маленькие морщинки у глаз, что придавало ей ещё больше очарования. Ей было тридцать четыре, старше меня на пять лет, но это меня совсем не смущало. Она была стройной и подтянутой, короткие светло-русые волосы аккуратно уложены. В её чертах была некая серьёзность, но в то же время мягкость, особенно когда она рассказывала о прошлом. Мне нравилась её сдержанная красота и внутреннее спокойствие, несмотря на всё, что ей пришлось пережить.
Порой мне казалось, что Марина создана для меня. Её спокойствие и сила внушали уверенность, её логичность и умение рассуждать были ценными качествами в этом мире хаоса. И хотя я знал, что она потеряла свою семью, её душевная стойкость, казалось, делала её сильнее с каждым днём.
— А ты, Джамшид, что ты расскажешь? — спросил я у парня, пытаясь его разговорить.
— А мне нечего рассказывать, — пробурчал он, явно не в настроении для воспоминаний. — Моя сознательная жизнь — это под Немезидой. Раннее детство особо не помню, а дальше... это борьба за выживание. Родители погибли по-разному: мать сожрал гадон, а отца убили радикальные террористы. Сестренка погибла на мине, которую установили то ли правительственные войска, то ли партизаны — сейчас никто в этом не сознается. Как я сам выжил — не понимаю… Лучше вы о себе расскажите, Ровшан-ака.
12.
Я вздохнул, понимая, как мало ему досталось от нормальной жизни.
— А я помню жизнь до Немезиды, — начал я, и в голове сразу всплыли картинки прежнего мира. — Была прекрасная жизнь. Я из семьи учёных. Папа философ, доктор социологии, работал в Институте философии и права. Мама — химик, кандидат химических наук, занималась исследованиями в Институте химии растений. И я рос с прицелом на науку — поступил в аспирантуру, изучал физику звёзд. Диссертацию свою писал по звезде Барнарда...
— А тут Немезида, — добавила Марина, словно подводя итог.
Я кивнул:
— Да, всё изменилось. Эта звезда появилась, и мир рухнул.
— Расскажите о Немезиде, — попросила Марина. — Ведь никто толком нам и не объяснил, что это за звезда, откуда она взялась.
Я ненадолго замолчал, обдумывая, с чего лучше начать, и, наконец, заговорил:
— Немезида — это коричневый карлик. По сути, это "несостоявшаяся" звезда, которая не смогла начать полноценный термоядерный синтез, как это происходит на обычных звёздах, таких как наше Солнце. Коричневые карлики имеют массу меньше 8% от массы Солнца, что недостаточно для того, чтобы в их ядре начались реакции превращения водорода в гелий. Поэтому такие объекты не светят ярко, а излучают в основном инфракрасные волны. Они холодные и тусклые, что делает их сложными для обнаружения.
— Значит, её долго не могли засечь? — уточнила Марина.
— Да, именно. Немезида находилась в поясе Койпера — на периферии нашей Солнечной системы, далеко за орбитой Нептуна. Она излучала слишком мало света, чтобы быть замеченной с Земли. Мы все знали о возможном существовании подобных объектов, но никто не ожидал, что одна из таких звёзд окажется на пути к нам. Только когда Немезида стала приближаться, а её гравитационное влияние начало сказываться на орбитах планет, поняли, что наша Солнечная система — бинарная.
— Бинарная? — Марина удивилась.
— Да, — подтвердил я. — Это значит, что у нас две звезды. Большинство звёздных систем в галактике состоят из двух или более звёзд, вращающихся вокруг общего центра массы. Мы же считали, что Солнце — одиночная звезда. Но Немезида была спутником, невидимым, пока не стала угрозой. Её приближение вызвало невообразимые катаклизмы: изменение гравитационного поля, тектонические сдвиги, землетрясения, новые мутации в живых организмах... Всё началось из-за её гравитации.
— А могла ли она существовать здесь раньше, но не так близко? — спросила Марина.
— Теоретически да, — ответил я. — Вероятно, она миллиарды лет дрейфовала по краям нашей системы, никого не тревожа. Но её траектория изменилась, и теперь мы видим результат.
— А драться откуда научились? — спросил меня Джамшид, которому явно была интересна другая сторона моей жизни — не научная.
— Хм, братишка, так в школе у нас были забияки, — засмеялся я, погружаясь в воспоминания. — Меня побили за то, что заступился за первоклашку. Тогда отец повел меня на секцию тхэквондо. Это корейская борьба. Там я научился многому, прежде всего твёрдости, смелости и умению принимать решения в критические моменты. Но мой тренер был больше, чем просто учителем боевого искусства. Он стал моим духовным наставником. Тренер учил нас не только ударам и техникам защиты, но и внутреннему спокойствию, способности контролировать эмоции. Он всегда говорил, что настоящий воин должен уметь побеждать страх, гнев и сомнение в самом себе. И только тогда, когда ум твёрд, ты можешь видеть мир ясно и принимать правильные решения. Благодаря ему я понял, что сила не в ударах, а в умении управлять собой и ситуацией вокруг.
— А обидчики? — Джамшид явно ждал продолжения истории.
— А с ними я разобрался позже, через полтора года. Я тогда уже учился в восьмом классе, а они — в десятом. Помню этот день так ясно, словно это было вчера…
Воспоминание всплыло в голове. Я увидел тех троих, как будто они стояли передо мной. Они курили у ворот школы, задирая младших школьников. Отъявленные хулиганы, на которых давно было заведено дело в милиции. В какой-то момент мне просто стало невмоготу, и я сам к ним подошёл. Встал перед ними и дерзко бросил:
— Что, духу нет задирать тех, кто сильнее вас?
Один из них нахмурился, глядя на меня с удивлением:
— Это ты сильный, что ли?
— Ну, скажем, я. Хотите испытать себя? — сказал я с вызовом, чувствуя, как адреналин начинает бурлить в крови.
Они разозлились и бросились в атаку. Я мгновенно принял боевую стойку, ноги уверенно вкопались в землю. Первый удар был прямой и грубый — я легко уклонился и нанес точный удар в солнечное сплетение. Парень согнулся пополам, выронив сигарету. Второй хулиган попытался схватить меня сзади, но я сделал резкий поворот, поставив локоть ему в челюсть. Он отлетел на землю. Третий пошел в рукопашную, сыпля ударами наугад, но я отражал каждый, не давая ему ни малейшего шанса. В конце концов я сбил его с ног ногой в корпус, и он упал рядом с остальными.
Когда все трое оказались на земле, я подошёл к ним и спокойно сказал:
— Итак, парни, для вас начинается новая жизнь. Иначе я обламаю каждому кости.
На их лицах смешались страх и уважение, а я знал, что этот урок они запомнят надолго.
— И что, они поняли? — спросил Джамшид с удивлением.
— Да, — кивнул я, чувствуя, как воспоминание становится более эмоциональным. — В период беспорядков, когда начался хаос, эти парни возглавили местное ополчение. Они защищали жителей, сражались с мародёрами, пока сами не погибли. Странно, но именно о них я часто вспоминаю с уважением. Они могли бы стать подонками, но смогли превратиться в людей, которые выбрали честь и долг. Это был тяжёлый путь, но они его прошли.
Мы ехали ещё один час, оставив за спиной разрушенный Ташкент. Там, где когда-то были наши дома. Я жил в квартале на Ц-1, Марина — в Чиланзарском районе, а Джамшид — на Юнус-Абаде. Эти районы теперь были лишь призраками прошлого, руинами, в которых скрывались мутанты и разбойники. Там мы оставили всё: семью, друзей, детство. Но теперь наше будущее лежало впереди — в Кагане, небольшом городе недалеко от Бухары. Мы направлялись туда, надеясь найти обсерваторию имени Ивана Грозного с ценными для нас приборами.
Час пролетел в разговорах — мы пытались отвлечься от мыслей о прошлом и будущем. Но вдруг вдалеке, за холмами, появился густой столб дыма, вырывающийся в небо, как предупреждение.
Я остановил машину и настороженно оглядел окрестности.
— Впереди что-то произошло, — сказал я, чувствуя напряжение нарастать.
— Я схожу в разведку, — предложил Джамшид, вытирая пот со лба.
— Давай, — кивнул я, не снимая руку с рукояти автомата.
Парень открыл дверцу и, согнувшись, побежал к холмам, двигаясь как тень, быстро и бесшумно. Я смотрел ему вслед, вглядываясь в каждый куст и тенёк. В этом мире опасность могла появиться в любой момент: хищники, мутанты, даже обычные люди стали более опасными, чем любые твари. Но, к счастью, на этот раз на равнине было тихо. Оставалось лишь надеяться, что за холмом не скрываются ещё более ужасные существа — люди, которые потеряли всю человечность.
Марина тоже не отрывала глаз от горизонта, напряжённо всматриваясь вдаль. Я взял бутылку воды и сделал глоток. В наши дни вода была бесценным ресурсом, и мы привыкли экономить. Марина тоже взяла бутылку, отпила всего пару глотков и закрыла крышку, явно нервничая.
Через несколько минут Джамшид вернулся, весь взволнованный.
— Там идёт грабёж, — сказал он, задыхаясь от возбуждения. — Бандиты остановили три машины. Часть людей уже расстреляли, а троих допрашивают.
— Бандиты? — переспросил я, нахмурившись. — Ты уверен? Кого они поймали?
— Мне кажется, это люди из "Ковчега", — ответил Джамшид, мрачно кивая. - Они попали в засаду.
— Почему ты так думаешь? — настороженно спросила Марина.
— У них машины — "Тойоты", — пояснил парень. — И на дверях символы Гульнары Каримовой.
13.
Имя Гульнары Каримовой вызвало у меня смешанные чувства. Старшая дочь Ислама Каримова, диктатора и президента Узбекистана, была печально известна своим влиянием и беспринципностью. У неё был неограниченный доступ ко всем ресурсам страны. Когда её отец правил, его диктатура задушила свободы людей. Коррупция, репрессии, пытки, подавление и карательные органы — всё это держало страну в железных тисках. Спецслужбы и полиция проникали в каждый уголок жизни — от бизнеса до семейных разговоров. Гульнара использовала это влияние для своей выгоды.
Она не просто пользовалась властью отца — она строила свою империю. Власть и деньги были её ключами ко всему: начиная с бизнеса и заканчивая политикой. Это была классическая восточная деспотия. Её "Ковчег" был символом той самой силы — огромный защищённый комплекс, о котором ходили слухи, что он был не просто убежищем от хаоса, но и мощной базой с собственным вооружением и ресурсами.
Но самым невероятным слухом было то, что Гульнара Каримова, используя свои безграничные ресурсы, построила звездолёт — корабль, предназначенный для полёта на другую планету. О нём говорили как о последней надежде для избранных, богатых и влиятельных людей, которые собирались покинуть гибнущую Землю. Этот корабль стал для многих мифом, но для нас, живущих среди разрушений, он был возможной реальностью, пусть даже мы и не были частью этого "избранного" круга.
— Значит, и звездолёт реальный? — тихо спросила Марина, всё ещё смотря на Джамшида.
— Если машины тут, значит, и корабль существует, — ответил я. — Вопрос в том, что делать сейчас.
— Мы не спасатели, — хмуро сказал Джамшид, облокотившись на машину. — И не спецназ. Нам не справиться с бандитами. И зачем нам, собственно, заступаться за людей Гульнары?
Марина нахмурилась, явно обдумывая что-то.
— Мне кажется странным, что мы и эти люди Каримовой движемся в одном направлении, — сказала она, прищурившись и глядя на горизонт.
Я напрягся, понимая, что она говорит не просто о случайности.
— Ты это о чём? — спросил я, чувствуя, как внутри зашевелилось беспокойство.
— Вчера мы узнали о планах Гульнары от того астронома, которого сбили радикалы, а сегодня видим, что потрошат ещё одну группу из «Ковчега», — объяснила она, продолжая мысль.
И тут я осознал, о чём она говорила.
— Она торопится, — медленно произнёс я, всё глубже погружаясь в эту мысль. — Обстоятельства её толкают. Она, видимо, узнала о гибели вертолёта и послала наземный транспорт. Это значит, что либо авиации больше нет, либо она посчитала наземный путь более безопасным.
— В любом случае ей крайне необходимы эти приборы, — добавила Марина, завершая мою мысль. — Эти люди выехали либо на полчаса раньше нас, либо позже, пока мы отдыхали. Три машины — это больше шансов, чем одна.
Я хмыкнул, покачав головой.
— Количество людей здесь не гарантирует шанса. Они столкнулись с засадой.
— И все они вооружены до зубов, — добавил Джамшид, вспомнив увиденное. — Броники крутые, оружие отличное. Но бандитов было больше, и они попали в ловушку.
— В такую же ловушку могли попасть и мы, — кивнул я, ощущая, как внутренняя тревога крепчает. И тут меня осенила мысль. — А может, засада была предназначена для нас, но попались они?
Марина напряглась, мгновенно переключившись.
— В лагере есть шпион?
— Вполне допускаю, — задумчиво произнёс я. — Возможно, кто-то работает либо на Гульнару, либо на бандитов. У нас в лагере народ разный, может быть внедрённый агент. Мы этого не можем проверить. Мы не контрразведчики, навыков у нас нет.
— Я бы мог подумать на Мусайджана, но он мёртв, — заметил Джамшид, вспоминая недавние события.
— Значит, кто-то другой, — пробормотал я, вытирая пот с лба.
Марина вздохнула.
— Это не облегчает задачу, — произнесла она. — Что нам делать?
— Нас трое, а сколько бандитов? — спросил я.
— Пять машин, минимум двадцать человек, — ответил Джамшид. — Расстреляли шестерых. Ещё трое живы… были живы, — добавил он, глядя куда-то в сторону. В этот момент мы услышали короткую автоматную очередь. — Минус один... Осталось двое.
— Допрос с пристрастием, — сказал я, предполагая дальнейшее развитие событий. — Возможно, они ищут документы, которые были у астронома. Если так, то бандиты знают, что искать. Наверное, у них тоже есть план проникнуть в «Ковчег», торгуясь с Каримовой.
— Они не будут убивать остальных, — вдруг заявила Марина, словно прозрение озарило её. — Им нужны пленные.
— Для торговли с Гульнарой? — уточнил я.
— Не найдут документов, — продолжала она. — Но среди пленных может быть кто-то, кто знает, как использовать те самые приборы. Бандиты вряд ли понимают, что это за астрономические инструменты, но они знают их ценность.
Её слова казались убедительными. Я задумался, подбирая план.
— Тогда будем ждать. И поедем вслед за бандитами, но на расстоянии, чтобы нас они не заметили, — предложил я.
Мои спутники кивнули. Мы понимали, что рисковать сейчас не стоило. Чрезмерная смелость могла нас погубить. Этот план казался самым безопасным в сложившейся ситуации.
Пока я говорил, на горизонте медленно заходила Немезида. Красноватый свет её умирал, уступая место восходу нашего родного солнца. Когда-то оно приносило свет и тепло, наполняло нас радостью и надеждой на новый день. Но теперь рассвет был мрачным и тревожным. Яркий свет заливал земли, открывая нам пустоши, полные руин и угроз. Этот день обещал быть таким же тяжёлым, как и все предыдущие.
В небе появились филибразы — опасные летающие мутанты. Я поспешно закрыл окна в машине, чтобы их ядовитые иглы не попали внутрь. Эти твари охотились на всё живое, и одно их прикосновение могло стать смертельным. Я посмотрел на небо, как они кружили в воздухе, зловеще жужжа своими огромными крыльями.
Где-то вдали раздался низкий рык — квазиослы, мутировавшие существа, рыскали неподалёку. Этот мир стал домом для чудовищ, где человек уже не вершина пищевой цепочки, а всего лишь очередная жертва в дикой и жестокой природе.
Мы затаились, ожидая, что произойдёт дальше.
14.
Так мы ехали весь день, держась на безопасной дистанции от бандитов. Судя по всему, они не заметили нас — наша тактика была достаточно осторожной, чтобы оставаться вне поля их наблюдения и контроля. Мы шли по параллельным путям, прячась за рельефом местности, используя тени, старые строения и развалины как прикрытие.
Мир вокруг был слишком агрессивным, чтобы кто-то мог позволить себе беспечность. Поэтому было очевидно: рано или поздно бандиты остановятся на ночлег. Им, как и нам, приходилось бороться не только с усталостью, но и с дикой природой, мутантами и ночными хищниками.
И точно — когда Солнце стало клониться к горизонту, окрасив небо ржавыми оттенками, мы заметили, как их колонна свернула к заброшенному придорожному кафе. Банда явно собиралась переночевать — вытаскивали тюки, разводили костры, выставляли охрану. Мы тоже остановились неподалёку, на холме, с которого всё хорошо просматривалось. Замаскировались: задвинули машину под каркас старой рекламной конструкции, укрылись сеткой, заглушили все источники света.
— Как долго ждать? — спросил Джамшид, сладко потягиваясь. Видно было, что его тоже утомила дорога.
— До утра, — ответил я. — Но спать будем по очереди. Не вылезая из машины.
Все это понимали. Никому не хотелось рисковать жизнью из-за беспечности. Слишком много мы уже видели. Но тут Марина неожиданно засияла — глаза её вспыхнули живым светом, и лицо озарилось вдохновением.
— У меня есть идея…
— Какая? — встрепенулись мы с Джамшидом почти одновременно.
Она извлекла из своего рюкзака небольшой металлический прибор, похожий на скрещённый компас и диктофон, с мигающим зелёным индикатором и двумя антеннами, торчащими вверх.
— Я, как биолог, изучала мутантов, — начала она. — Это генератор жужжиков.
Мы переглянулись, ошеломлённые. Жужжики… Само это слово вызывало внутренний холод.
Жужжики — комки коричнево-жёлтой мохнатой шерсти, величиной с кулак, с полупрозрачными, дрожащими, будто целлофан, крыльями. На вид они могли показаться забавными, почти милыми, вызывающими умиление, особенно у детей, особенно звуки их жужжания. Но за этим обликом скрывалась одна из самых жутких угроз мутировавшего мира. Эти мутанты-шмели были настоящими машинами смерти.
Укус жужжика — это мгновенный паралич. Жертва падает, не в силах ни пошевелиться, ни закричать. Затем насекомое проникает внутрь тела, вгрызаясь сквозь кожу, и начинает пожирать внутренние органы. Когда оцепенение проходит, тело уже разрывается от боли, человек в агонии пытается сопротивляться, но уже слишком поздно. Жужжик продолжает пиршество и откладывает яйца прямо в мясо. Спустя три дня из тела жертвы выходят личинки, дожирают останки, и, превратившись в новых жужжиков, улетают.
Встретить жужжика — значит почти гарантированно умереть. Вероятность выживания была не более 10%. Летая роями по тысяче особей, они могли за пару минут обратить в труп отряд вооружённых людей. Настрелять их почти невозможно: слишком быстрые, слишком мелкие, слишком много.
— Генератор? — переспросил Джамшид, сбитый с толку.
— Да. Я изучила их сигнальные частоты, — объяснила Марина, покручивая антенну. — Есть частота, которую я назвала «Здесь еда». Как только она сработает, если рой где-то поблизости, в радиусе двадцати километров, — они появятся в считаные минуты.
Мы переглянулись. Всё было ясно. Но у Джамшида возник важный вопрос:
— А мы сами не станем их пищей?
— Есть и другой сигнал: «Опасность», — ответила Марина. — Он вроде бы отгоняет их. Но… я не до конца уверена, как он действует в реальных условиях.
— Не до конца уверена… — пробормотал Джамшид, и его слегка передёрнуло. — А если...
— У нас нет выбора, — твёрдо сказал я, прерывая его сомнения. — Если хотим опередить бандитов — нужно рискнуть.
Я повернулся к Марине:
— Как используем?
— Я подойду ближе к ним, в темноте, и включу прибор, — произнесла она.
Ночь уже наступила, плотная, зловещая. Мы слышали за холмами шорохи и звуки, в которых угадывались хищники: гортанный хрип ночных квиллов, свист воздушных крылозмей, рычание ползущих мимикров. В темноте каждая тень дышала угрозой.
— Это слишком опасно для одной, — сказал я.
— Я отнесу, — вызвался Джамшид. — Я более ловкий. Быстрый. Пройду тихо.
Марина посмотрела на меня — в её взгляде был немой вопрос. Я кивнул:
— Джамшид прав. У него шансов больше.
Она протянула ему прибор, аккуратно запрограммировав его. Лампочка на корпусе мигнула синим.
— Как только дойдёшь на расстояние — нажмёшь вот эту кнопку. И сразу уходи. Жужжики появятся быстро. Все, кто будет в радиусе ста метров, — цель.
— Понял, — тихо пробормотал он, пряча прибор под куртку, и без лишних слов исчез в темноте.
Я долго смотрел ему вслед. Внутри горела тревога. Джамшид знал, как выбираться из сложных ситуаций, но ночь была коварной. Жужжики были не единственной угрозой… В этой тьме могло скрываться всё что угодно.
Марина тоже волновалась, но я жестами показывал ей: спокойно, пусть не теряет самообладание. Джамшид бывал в переделках не раз — он опытный, выдержанный, выживет. И я не ошибся: спустя пару минут он словно вспорхнул из темноты, как летучая мышь. Спокоен с виду, но внутреннее напряжение читалось по глазам. Он кивнул — всё сделано. Осталось ждать.
Ждать пришлось недолго. Уже через пять минут послышались крики, сливавшиеся с грохотом автоматных очередей. Мы переглянулись: план сработал. Только Марина вдруг сказала, глядя вперёд, сжав губы:
— Пленные не виноваты...
— Что?
— Бандитов не жаль — пусть жрут их жужжики. Но пленные... они-то ни при чём. Мы же сами говорили, что они могут быть ценными.
— И информаторами, — мрачно закончил за неё Джамшид. Видно было, что и ему тяжело оттого, что кого-то невиновного могло постичь ужасное.
Я тяжело вздохнул. Она была права. Но по звукам там уже творился настоящий ад — визг, вопли, крики, короткие очереди. Насекомые начали жрать. Рой атаковал без разбора.
— Тогда надо действовать сейчас, — сказал я, уже внутренне сжавшись от страха. — Пока не поздно.
Марина не стала тянуть. Она метнулась к «Ландроверу», завела двигатель с резким рывком.
— Ты со мной? — буднично спросила она, будто ехала в супермаркет.
Джамшид уже устроился сзади. Я оглянулся — выбора не было.
— А куда мне деваться? — буркнул я и прыгнул на переднее сиденье.
Мотор взвыл. Мы рванули в ночь. Фары прорезали тьму, выхватывая куски реальности — потрескавшийся асфальт, редкие, искривлённые деревья, полуразрушенные здания и валуны. Мимо мелькали перевёрнутые автобусы, ржавые цистерны, остатки некогда оживлённой дороги. Между ними метались силуэты ночных хищников — худые, быстрые, с длинными конечностями и белыми глазами.
15.
Вскоре на горизонте проступили очертания придорожного кафе и автозаправки. Несколько машин стояли рядом, мёртвые. Фары выхватили зловещую картину: тела на земле... шевелились. Внутри них уже поселились жужжики, расползаясь и пульсируя. Некоторые начали вылезать из ртов и глазниц. Бандиты, кто ещё оставался в живых, отстреливаясь, ушли в темноту. Рой жужжиков кружил над местом, будто чёрное облако. Нас пока не чуяли — машина закрыта, а металл и стекло блокировали запахи.
— Всех сожрали, — мрачно констатировал Джамшид.
— Нет! Там кто-то есть! — крикнула Марина, указывая на телефонную будку, в которой ютилась фигура. Изнутри кто-то яростно махал руками, умоляя о помощи. Было видно: не бандит. Очки, белая рубашка, сутулая спина — настоящий профессор.
— Работай! — крикнул я.
Марина подогнала машину ближе. Мы открыли боковую дверь, а Джамшид, накрыв себя плотным брезентом и вооружившись дымовой шашкой, выбежал к будке. Он метнулся короткими перебежками, кинул шашку, дым мгновенно окутал пространство. С гулом и треском по дыму пронеслись первые жужжики, но они дезориентировались.
Джамшид распахнул дверь будки, схватил профессора и практически выдернул его наружу. Тот споткнулся, но парень подхватил его под локоть. Они пробежали последние метры, и я откпрыл дверь.
Один жужжик заметил нас. Я услышал свист, потом визг. Страшный, глухой. Но мы успели. Я швырнул человека в салон, сам прыгнул следом, и Марина рванула с места. Дверь захлопнулась в тот момент, когда первый жужжик ударился в стекло. Он не пробил его — и отстал.
Мы уехали. Позади в небе кружил рой, а спасённый дрожал в углу салона. На его лице читался ужас, но и благодарность.
— Muchas gracias, — произнёс мужчина с хрипотцой в голосе, всё ещё приходя в себя. Его голос был глубоким, с акцентом, но доброжелательным. Он был среднего роста, худощавый, с впалыми щеками и густыми, чуть седеющими волосами. На переносице покоились толстые очки в старомодной оправе. Одежда на нём была помятая, грязная, но изначально выглядела дорогой — светлая рубашка, жилет с потёртыми кармашками, в одном из которых торчал свернутый блокнот.
— Вы меня спасли от бандитов…
— Мы вас спасли от хищных насекомых, — с лёгкой усмешкой ответила по-испански Марина. Она прекрасно владела языком и наслаждалась возможностью его использовать. — Потому что этих шмелей мы сами натравили на бандитов.
— ;Ustedes? — удивлённо переспросил мужчина. — Как такое возможно?
— Это биология, — спокойно пожала плечами женщина, уверенно ведя машину по неровной дороге.
Я молча наблюдал за незнакомцем, не мешая их беседе. Хотя я не понимал испанского, внутренне чувствовал, что этот человек знает русский. Иначе как он вообще оказался здесь, в Узбекистане?
Как будто прочитав мои мысли, мужчина повернулся ко мне и, немного запинаясь, сказал на ломаном русском:
— Меня зовут Хорхе Энрике Цунига Родригес… Я из Гватемалы… археолог… профессор Гватемальского национального университета...
— Вы неплохо говорите по-русски, господин Родригес, — усмехнулся я. — Скажите, а зачем археолог понадобился дочери узбекского диктатора? Тем более из Гватемалы — страны, которая для нас примерно как задворки Вселенной. Купили себе место в ковчеге? Или вас наняли?
Хорхе слегка улыбнулся, будто ожидал такого вопроса заранее:
— Для работы, конечно. Гульнару интересовала моя специализация. Вы ведь знаете, археология изучает исчезнувшие цивилизации… и их тайны, через найденные артефакты. Много лет назад я изучал ацтекские летописи… Надеюсь, вы слышали об ацтеках?
Я заметил, как Джамшид с Мариной переглянулись, пожав плечами. Видно было, что об ацтеках они знали лишь понаслышке. А вот мне пояснений не требовалось — я интересовался историей и географией, особенно Южной Америкой, и потому лишь кивнул:
— Не нужно. Лучше сразу к делу.
Хорхе кивнул, понимая, что мы не просто любопытствуем:
— Мне однажды попался древний ацтекский астрономический кодекс — Кодекс Лауд. Там была гравюра, которая, на мой взгляд, весьма важна. Она изображала бога Уицилопочтли — его можно сравнить с Марсом, богом войны. Но что интересно — на шее этого божества была затянута верёвка. Это, я считаю, символ удушения, лишения воздуха. Индейский художник пытался донести, что некогда на четвёртой планете произошёл катаклизм. Марс лишился атмосферы.
Он заговорил быстрее, воодушевлённо:
— А рядом с Уицилопочтли было другое божество — с символом Солнца на голове. Под ним — разорванный змей. И между разорванными частями змея кружок с чёрной точкой в центре. Так ацтеки изображали странствующую звезду. Некоторые современные учёные полагают, что это — нейтронная звезда. Но я уверен — это была Немезида.
— Ага… Значит, ацтеки предсказали Немезиду? — хмыкнул я.
На лицах Джамшида и Марины отразилось лёгкое замешательство. Они явно не ожидали, что спасённый профессор выложит им лекцию по древним пророчествам.
— Да, конечно. Ещё один документ, именуемый Кодекс Коспи. Есть рисунок, где изображена своеобразная «битва» чудовища Тифона — то есть Немезиды, по-нашему! — с Марсом, представленным в образе ягуара. На рисунке Тифон, символ которого — крест в круге, пронзает дротиком зооморфный знак планеты Марс, из тела которого бурными потоками изливается пламя насыщенного красного цвета. Иначе говоря, миллионы лет назад наша соседка была уничтожена Немезидой — и это событие было зафиксировано в летописях древнего народа Центральной Америки.
Марина и Джамшид молчали, не в силах осмыслить сказанное. В их взглядах читалось непонимание и раздражение. Но я остановил возможное недовольство одним жестом. Археолог не говорил глупостей. Просто нужно было выслушать рассказ до конца, а не вырывать из него фрагменты. Они находили лекции Родригеса скучными, слишком учёными, оторванными от реальности. Кое-кому даже казалось, что профессор тянет время или заговаривает зубы, и ему бы не мешало преподать урок. Однако никто не решался вмешиваться — пока я не даю команды, делать что-то самовольно никто не смеет. С дисциплиной у нас было строго, и достигнута она была не уговорами, а жесткими мерами. Иначе бы мы не стали боевым отрядом. И не выжили бы.
16.
Тем временем Родригес продолжал:
— Хочу привести ещё одно свидетельство событий на Марсе. На одной из иллюстраций Кодекса Маглиабечано красная планета изображена в виде мёртвого ягуара. Рядом — фигура мумии, обёрнутой в белые пелены — традиционный символ смерти у индейцев Мезоамерики. А вот — ксерокопия с Кодекса Борбоникус, — археолог извлёк из нагрудного кармана сложенный лист, развернул его и протянул мне. — Здесь представлены катастрофические события, произошедшие с Марсом в глубокой древности.
Я взял лист и стал рассматривать рисунок. На первый взгляд он казался детской мазнёй — слишком много странных, неразборчивых фигур, символов, цветных спиралей и зооморфных форм. Моё мнение разделили и другие — кое-кто из бойцов хмыкнул с насмешкой. Но Родригес был непоколебим:
— Этот рисунок нужно читать сверху вниз и против часовой стрелки. Это кажется абракадаброй, но для ацтеков такой порядок считывания информации был нормой. Они не писали буквами — они писали рисунками. Вот здесь — дракон с крестом в круге, символ Немезиды. Вот — антропоморфный образ Марса. Здесь — двухголовый змей. Это, скорее всего, отражение конфликта или двойственности стихий. Вот вода, вырывающаяся вверх из кувшина — символ потери гидросферы. Вот зооморфный символ планеты — и следом метеориты, падающие на поверхность. А это — человеческие фигуры, объятые огнём или истекающие кровью.
Он замолчал на секунду и добавил с нажимом:
— Любопытно, чьи это останки? Возможно, на Марсе действительно существовала гуманоидная цивилизация, которая погибла в результате катаклизма, вызванного Немезидой — коричневым карликом.
Он посмотрел на нас серьёзно, будто проверяя, осознаём ли мы масштаб сказанного.
— В наши дни на Марсе обнаружены следы, которые могут свидетельствовать о разумной деятельности: пирамиды, схожие с египетскими, каменный сфинкс, взирающий в небо, и странные прямоугольные формы, напоминающие руины, погребённые под песками. Это всё не просто совпадения. Это — следы забытой катастрофы, которую пережила Солнечная система.
— Я не понимаю, как гибель Марса могла быть запечатлена в летописях ацтеков? — пробурчал я, нахмурившись. — Ведь катастрофа на Марсе, насколько я помню, произошла около трёх миллиардов лет назад... Ну, предположим, сотни миллионов лет назад, а ацтеки жили пару тысячелетий назад. Откуда им стало известно об этом?
Родригес замотал головой, и поспешно возразил:
— Я тоже задавал этот вопрос астрономам, но никто не дал точного ответа — когда именно погиб Марс. У нас в «Ковчеге» жил астроном, Хопкинс. Он утверждал, что многочисленные фотографии марсианской поверхности, на которых видны когда-то существовавшие реки, каналы, озёра, говорят о том, что катаклизм произошёл сравнительно недавно. Видите ли, русла тех водных потоков ещё не засыпаны полностью песком, не стёрты эрозией. А ведь на Марсе бушуют многомесячные песчаные бури, с ветрами до девяноста метров в секунду. Это значит, что поверхность должна была бы быть давно стерта... Но она не стерта. Значит, всё это исчезло не миллионы лет назад, а, возможно, всего лишь двадцать—сорок тысяч.
Меня его слова не впечатлили.
— Может, фантазирует ваш этот Хопкинс? — недовольно буркнул я. — Я сам физик по специальности. И мне нужны более точные данные, чем пересказ легенд исчезнувшего народа, жившего в доиндустриальную эпоху. Легенды — это не доказательства.
Археолог с заметным удивлением посмотрел на меня. Наверное, он не ожидал, что среди партизан может быть учёный. Видимо, в «Ковчеге» нас представляли варварами и фанатиками, полуживотными дикарями, неспособными к размышлению. Никто из них не хотел понять, что мы были обычными людьми — до катастрофы. Работали, учились, любили. И только потом, когда их закрыли за титановыми дверями безопасных убежищ, а нас — бросили на выживание среди голода, радиации и мутантов, — мы стали теми, кем стали. Это обстоятельства превратили нас в воинов. А у них были уют, свет, фильтрованная вода и климат-контроль. Мы же месили глину, хоронили родных в воронках и научились драться за еду. Понятия о справедливости, доброте и милосердии нам пришлось заменить понятиями выживания.
Но что спрашивать с Родригеса? Он не был продажным. Его просто взяли в «Ковчег» — потому что кому-то сильному, вроде принцессы Гульнары Каримовой, он был нужен.
— Вам бы поговорить с Хопкинсом, он бы всё объяснил, — пробормотал Родригес, явно пытаясь удержать в памяти аргументы. — Только он улетел с группой коммандос к Бухаре — за астрономическим оборудованием. Пока не вернулся…
Теперь уже я хмыкнул.
— Боюсь, ваш Хопкинс больше никогда не предстанет перед вашими очами, профессор. Пару дней назад мы нашли сбитый вертолёт. Там был раненый астроном. Он многое рассказал… включая планы Гульнары. Например, про экспедицию к HD85512b.
Лицо Родригеса резко потемнело. Он дрожащей рукой налил себе текилу в небольшую стеклянную емкость, молча залпом выпил, поморщился и прокашлялся.
— Вот как… — глухо выдохнул он.
Но меня интересовало совсем другое.
— Хорошо. Вы — специалист по ацтекам, которые, как вы утверждаете, описали Немезиду. Но какой прок от этого Гульнаре? Что даёт вам билет на далёкую звезду?
Гватемалец развёл руками — жестом, будто хотел сказать: «Не я выбирал, так решила принцесса». Такой жест меня не устраивал. Я холодно добавил:
— Ваше дело, профессор. Можете продолжать своё движение туда, куда хотите, — и махнул рукой в сторону погружённой во мрак степи.
— Вы... вы хотите меня бросить? — голос Родригеса дрогнул, а глаза округлились. Он побледнел, словно только сейчас осознал, что никакой гарантии безопасности у него нет. (Он сидел на заднем сидении, ссутулившись, вцепившись в свою папку, как будто в неё была вложена его последняя надежда. Рядом с ним дрожала пустая фляжка из-под текилы, катившаяся по полу машины при каждом повороте.)
— Почему «бросить»? — пожал я плечами. — Мы вас спасли. Теперь вы свободны. Если вы нужны Каримовой — то в чём ваша ценность для нас? Вы что-то скрываете. Я это чувствую.
— Да, профессор, если хотите остаться с нами — докажите, что вы нам нужны, — кивнула Марина, не отрывая взгляда от дороги. Руки уверенно лежали на руле, лицо было напряжено, но спокойное. Джамшид молчал, как всегда, сидя у окна, погружённый в свои мысли, будто и не слышал разговора. (В его профиле угадывалась затаённая усталость — он был человеком, который много видел и мало говорил.)
Профессор молчал. Он тяжело дышал, обводил нас глазами, будто решал, стоит ли говорить. Наконец выдохнул:
— Я поехал... потому что должен был найти астрономические записи в недостроенной обсерватории под Каганом.
— А разве она работала? — удивился я.
— Да. Недостроенными остались только жилые комплексы и обслуживающая инфраструктура. Но сама обсерватория уже была в рабочем состоянии. Она собрала терабайты данных. Я должен был найти в этих архивах кое-что...
— Что именно, профессор? Не тяните, — настаивал я.
Мы продолжали ехать, и за окнами медленно проплывал ночной мир — тёмный, изломанный, агрессивный. Сквозь стекло мы видели, как вдалеке, среди переломанных деревьев и остатков старых построек, один хищник рвал на части другого. Мир здесь давно не был человечным — каждый миг кто-то убивал, кто-то умирал, кто-то наблюдал в темноте, выжидая момент, чтобы напасть.
17.
Гватемалец тяжело вздохнул и наконец сказал:
— Дело в том, что Гульнара вовсе не собирается лететь к HD85512b. Слишком далеко... На самом деле, ей нужна планета Нибиру. Именно поэтому она пригласила меня — я через ацтекские летописи нашёл историю о переселении с Марса. Эти знания ацтекам передали марсиане, которые когда-то пытались обосноваться на Земле...
Марина нахмурилась, не отрывая рук от руля:
— Что это за планета?
— Её считали мифом. Вы правда думаете, что человек произошёл от обезьян? Ха! Дарвин ошибался. Обезьяны — это не предки, а тупиковая ветвь человечества. Неудачные эксперименты тех, кто прибыл в Солнечную систему на Нибиру. Человек — это потомок тех, кто спустился с этого корабля на Землю.
Я был ошарашен:
— Никогда не слышал о такой планете...
— Это... не совсем планета, — профессор заговорил быстрее, будто боялся, что его снова перебьют. — По размерам Нибиру можно отнести к планетоидам, как Плутон или даже меньше. Но это не просто небесное тело — это огромный космический корабль, созданный для распространения жизни в галактике. Никто не знает, кто его построил. Хотя есть намёки — археологи находили фрагменты древней информации, указывали на Нибиру как на родину аннунаков. Захария Ситчин, например, заявлял, что в шумерских текстах Нибиру описана как двенадцатая планета Солнечной системы. Её символ — крылатый диск, который можно встретить в мифологиях разных древних народов. Она движется по вытянутой орбите и появляется между Марсом и Землёй раз в 3600 лет. Именно оттуда, согласно шумерам, пришли аннунаки.
— Там, откуда и Немезида? — изумлённо спросил я.
— Да... оттуда. Гульнара хочет не просто выжить — она хочет улететь дальше. Спастись на этом корабле и добраться до других звёзд. Может, даже к системе Глизе. Сейчас — именно то окно, когда Нибиру должна пройти вблизи от Марса. И если успеть, «Великая Гульнара» — её звездолёт — сможет выйти на перехват курса. Но нужен точный расчёт. Астроориентир уничтожен, и она злится, потому что без него не найти Нибиру.
— И чем вы можете помочь?
— Ацтеки заимствовали письменность у марсиан. А марсиане — у аннунаков. Только я могу расшифровать символы на Нибиру. Только я смогу понять смысл её управляющих систем, расшифровать коды, активировать устройство перемещения. Я — единственный специалист в этом. Я — лингвист древних языков и письменности. Это мне по силу интерпретировать символы в команды...
— А обсерватория зачем?
— В ней могут быть данные о траектории движения Нибиру. Записи, подтверждающие её текущее положение. Если мы найдём эти данные — корабль Гульнары сможет выйти на курс перехвата.
В машине наступила тишина, нарушаемая лишь урчанием мотора и далёким воем ветра за окнами.
Я вздохнул:
— Хорошо, сеньор Родригес, мы возьмём вас с собой.
— А вы... куда направляетесь? — осторожно спросил гватемалец.
— Туда же, куда и вы направлялись, — в обсерваторию, — ответила Марина, не оборачиваясь.
— Зачем? — с тревогой уточнил он.
— Мы хотим забрать то оборудование, которое пытались достать экипаж вертолёта и ваша группа, — сказал я. — С этим оборудованием у нас будет шанс говорить с Гульнарой Каримовой на равных.
— А вы знаете, что именно нужно?
— Конечно, — я усмехнулся и достал из рюкзака свёрнутые листы, залитые кровью и пылью. — Вот бумаги господина Хопкинса. Я взял их у него, когда он умирал. Там всё указано. И, кстати, он просил позаботиться о его дочери, Виктории…
— Да... Виктория — его дочь, она в «Ковчеге», — кивнул Родригес, и в его взгляде мелькнула тень сожаления или вины, неясно.
Машина продолжала своё тяжёлое движение.
…В Каган мы прибыли спустя десять часов. Дорога вымотала нас всех до предела. За рулём «Ландровера» по очереди побывали каждый из нас, даже Родригес — его виляние по трассе вначале вызывало нервный смех, но потом он втянулся. Всё это время над нами висели два солнца: одно — старое, блеклое, наше родное, а другое — новое, проклятое, красное и зловещее. Немезида. Она словно следила за нами, как дьявол, спустившийся с небес, чтобы добить остатки человечества. Её тускло-кровавое сияние рвало небо на клочья, отбрасывая по земле багровые тени, и в этих тенях рождались дурные предчувствия.
Каган… Маленький, когда-то живой городок под Бухарой. Его знали по сушёной рыбе, солёным косточкам, особому способу приготовления плова, а ещё по народным песням, красочной одежде и пыльным, но тёплым уличным танцам, что с годами стали почти забытыми.
Теперь этот город был только именем, выжженной меткой на карте.
Мы проезжали его мертвые улицы. Каменные фасады, почерневшие от огня. Обугленные минареты, от которых остались лишь обломки. Песок хрустел под колёсами, перемешанный с обломками, ржавыми прутьями арматуры и человеческими останками. Повсюду — ржавые остовы тракторов, грузовиков, остекленевшие черепа, торчащие из развалин. Крыши домов были обрушены, лестницы — погребены под пылью, словно сама земля пыталась скрыть следы катастрофы.
Гадоны. Мерзкие, бесшумные существа с толстыми панцирями и скользкими телами. Смесь гадюки и питона. Они ползали между разрушенными стенами и валунами, сливаясь с пейзажем, как тени. Мы замолкали, затаив дыхание, когда замечали их. Иногда один из них приподнимался, обнюхивая воздух — их тонкие ноздри чувствовали влагу, пот, дыхание. Нам нельзя было рисковать. Выход из машины означал стать приманкой.
Кто-то из нас на мгновение зажал нос и рот. Пальцы дрожали. Даже Родригес, забыв свой профессорский статус, выглядел так, будто был готов спрятаться под сиденье.
Мы знали: гадоны не прощают движения. Они чувствуют малейшую вибрацию. И когда голодны — убивают без колебаний. Рвут плоть, выпивают кровь. Их трудно остановить оружием — только огнём или удачей.
Машина медленно ползла через руины Кагана, и мы молились, чтобы не сломаться прямо здесь.
18.
Я склонился над картой, прищурившись в полумраке, и сверял пометки с содержимым найденных документов. Астрономическое оборудование, как и ожидалось, в основном находилось в обсерватории, но два прибора — ключевые, по словам Хопкинса, — хранились на военном складе. Неясно, зачем их туда увезли. Возможно, просто доставили в одном транспорте с боеприпасами, когда оборудование переправляли из России, а потом забыли или не успели доставить в нужное место.
— Вначале заглянем на склад — он рядом, — сказал я. — А уже потом — в обсерваторию.
— А где она? — спросил Джамшид, сидевший за рулём.
Родригес только пожал плечами. Он явно не знал точного местоположения.
— На окраине города, — ответил я, водя пальцем по карте. Там же, возле метки с координатами, заметил странную надпись: «Гадоны!» Красными буквами, наспех. Вероятно, экипаж вертолёта перед вылетом получил предупреждение о возможной активности хищников.
Склад находился в трёх километрах, и спустя двадцать минут неспешной, но напряжённой езды, мы подъехали к тому, что когда-то было массивными железными воротами. От них остались только сорванные петли, перекрученные листы металла и пятна застывшей крови на бетонной арке.
Мы остановились, заглушили двигатель. Родригес остался в машине — по его лицу было видно, что он не спешит проверять слухи о чудовищах лично.
Мы втроем — я, Марина и Джамшид — вылезли наружу, стараясь не шуметь. Каждый шаг отдавался эхом в этой мёртвой тишине. Мы передвигались осторожно, держали оружие наготове. Марина, как обычно, шла впереди: у неё было чутьё на опасность, и пока оно подсказывало, что можно идти.
Склад состоял из нескольких бетонных блоков, соединённых коридорами и пролётами. Когда-то здесь хранились ящики с боеприпасами, провизией и техникой. Теперь помещения были либо опустошены, либо завалены ржавым хламом, песком и... костями. В некоторых комнатах валялись скелеты в разложившейся форме, чёрные пятна на стенах и полу свидетельствовали о внезапных и быстрых смертях.
Запах тлена смешивался с металлической гарью.
Мы нашли нужный отсек. Его металлическая дверь была приоткрыта и туго скрипнула, когда мы толкнули её. Внутри царила странная полутьма, и воздух был затхлым, как в гробнице. Сразу бросалось в глаза: всё помещение было оплетено паутиной. Толстые, как канаты, нити свисали с потолка и стен, обвивая ящики, технику и стеллажи.
В углу висел паук. Нет, мутант. Чудовище размером с бегемота. Его туловище напоминало отвратительный сгусток плоти, покрытый хитиновыми пластинами. Глаза, с десяток, блестели в темноте, как чёрные бусины. Он втягивал в себя труп мужчины, одетого в национальный халат. Из сплющенного тела исчезали ткани, жир, кровь — всё, что можно было вытянуть, оставляя только кожу и кости. Мутант шевелил своими длинными ногами, перекатываясь в удовольствии.
Видимо, человек зашёл сюда раньше нас. Час, может, меньше. Может, и он тоже искал эти приборы.
Меня передёрнуло. Я понимал, что это — угроза, и времени на обсуждение не было.
Я вскинул автомат и выстрелил. Пули вонзились в туловище, вызвав бурю движения. Паук задергался, поднявшись на все восемь лап, из его ран хлестнула синяя кровь, паром шипя на бетоне. Он издевательски зашипел, издав резкий, мозг царапающий звук, от которого у Марина инстинктивно зажала уши.
Паук бросился в сторону, но Джамшид уже нацелился и выстрелил из подствольного гранатомёта. Раздался глухой взрыв, и паучье тело разлетелось на куски, словно надутый гнилой мешок. Части мутанта брызнули по стенам. Из его лап выпал труп мужчины, размягчённый, как тряпичная кукла, и с глухим стуком шлёпнулся на пол. Его лицо было искажено болью, рот — приоткрыт в безмолвном крике.
Мы не задерживались.
Разрубив сети мачете, мы вошли внутрь. В помещении царила жуть. По полу были раскиданы тела — около десятка. Все высосанные до состояния кожаных мешков. Ужасающий запах гнили и старой крови стоял в воздухе. Один из трупов был особенно странным — гадон, застрявший в паутине. Даже его — опасного хищника — паук успел обескровить. Видимо, не делал разницы: всё, что движется, — пища.
— Чёрт... — выдохнула Марина.
Я кивнул и сказал:
— Забираем приборы. И быстро уходим отсюда.
Приборы мы нашли в углу, где грудами валялись обезвоженные тела. Паук, видимо, сваливал жертвы прямо на ящики, используя их как хранилище или гнездо. Запах стоял такой, что тошнота подступала к горлу. Мы, морщась и зажимая носы, отталкивали легкие, как бумага, тела, пробираясь сквозь запёкшуюся кровь, сваленные кости и паутину. Под телами — два ящика с печатями, уже наполовину затянутые липкими нитями.
К счастью, приборы всё ещё были на месте. Видимо, боевики и мародёры не поняли их ценности — или не успели. А может, их оттолкнула сама обстановка: паук явно хозяйничал здесь давно, и любой неосторожный визит заканчивался смертью.
Я открыл ящики: внутри лежали массивные приборы со множеством линз, вращающихся модулей, сенсоров и блоков управления. Это были устройства астроориентации — с их помощью можно было точно вычислять положение объекта относительно звёзд и планет, даже без связи с земными спутниками.
— Тяжёлые, чёрт возьми, — пробурчал Джамшид, поднимая один.
Мы с ним по одному взяли каждый прибор, аккуратно, как ящики с динамитом, и двинулись к выходу. Марина шла следом, держала наготове автомат, внимательно прислушиваясь.
На улице стоял сухой, душный воздух. Песок уже начинал плавно втягиваться в вечерние сумерки.
— Ты заметил, паук жрал боевика? — тихо спросила Марина, когда мы вышли из склада.
— Да, — кивнул я. — Судя по всему, один из афганских. Видел у него на запястье татуировку с исламским лозунгом, а патроны — китайские, как у них.
— Значит, и они знают о приборах, — пробормотала она, с тревогой оглядываясь.
— Да... — ответил я. — Это значит, что мы не единственные, кто ищет оборудование для космического корабля.
Джамшид сердито хмыкнул и пошёл быстрее, как будто пытался стряхнуть со спины чьё-то преследующее дыхание.
Мы вернулись к автомобилю. Родригес сидел, съежившись, почти прижавшись к двери. Его лицо было бледным, руки — тряслись. Он вздрогнул, когда мы вышли из тени склада, и только когда увидел, что мы целы, облегчённо выдохнул:
— Наконец-таки… Слава Богу…
Когда мы погрузили тяжёлые приборы в багажник и сели в салон, он, будто обрел смысл существования. Страх отступил, хотя бы на время. Теперь он знал: один он здесь не выживет, а с нами — у него есть хоть какой-то шанс.
Я пристегнулся, повернулся к нему:
— Мы не убегаем. Просто переезжаем. Теперь едем в обсерваторию.
Марина молча кивнула, завела мотор. Машина вздрогнула и покатилась прочь от склада.
Мы уехали вовремя.
19.
Из развалин, из-под обломков и трещин в асфальте выползали гадоны. Их длинные гибкие тела скользили, извиваясь, словно змеи, покрытые пластинами и шипами. Мутные глаза поблёскивали, пасти раскрывались в поисках запаха. Они явно почуяли мертвого паука — гигант стал для них лакомством. Мы видели, как один гадон приник к его останкам, рвал клыками куски плоти, другой — подбирался к человеческому телу.
Я сжал кулаки.
— Пронесло, — пробормотал Джамшид, глядя в зеркало заднего вида.
Машина неслась по разбитой дороге, а за спиной оставался бетонный склад, превращённый в логово смерти. Впереди — обсерватория и, возможно, последняя возможность дотянуться до звёзд.
Бухарская область когда-то была цветущим, солнечным краем. Оазисом среди песков, где древность переплеталась с жизнью настоящей. Город Бухара — сердце этой земли — был словно музей под открытым небом, полный восточной архитектуры, пряных запахов, густых базаров, шелестящих голосов на фарси, таджикском, узбекском и даже русском. Люди жили скромно, но с достоинством. В детстве я часто бывал здесь — у родственников, в старом доме с глиняным двориком, виноградной лозой и медным самоваром. Мы пили зелёный чай, ели лепёшки с кунжутом, а вечерами слушали сказки дедушки, сидя под шелковицей. Тогда мне казалось, что так будет всегда.
Но потом пришла Немезида.
Сначала это было просто странное светило в небе — тусклое, рыжее, будто старое солнце. А потом... всё изменилось. Жара стала убийственной. Засуха спалила поля. Колодцы пересохли. Гибель пришла в привычные дворы: сначала пали скот, потом исчезли пчёлы, начали увядать деревья, виноград, хлопок. Система оросительных каналов обмелела, и жажда стала первым призраком конца.
Потом голод. Очереди за крупой, за водой. Караваны гуманитарной помощи — бесполезны. Люди вырывали друг у друга хлеб, ломали замки, резали за бутылку масла. Начались мятежи, восстания, разборки на улицах. Погибли не только структуры, погибли понятия. Государство исчезло, как тень на солнце. Власть испарилась, оставив после себя оружие и ненависть.
А потом... мутанты. Под действием радиации Немезиды — этого коричневого карлика — фауна изменилась. Пресмыкающиеся слились с млекопитающими, насекомые увеличились, хищники стали чудовищами. Люди, оставшиеся в уцелевших домах, уже не просто прятались — они жили в постоянной охоте и страхе. Мир стал ареной. Кто-то не выдержал, ушёл в себя. Кто-то стал монстром. Большинство не выжило.
Я смотрел на выжженные просторы и обдумывал всё, что сказал Родригес. В голове крутились вопросы. Казалось, всё звучит безумно — но что в этом мире теперь можно считать безумием?
Я повернулся к гватемальцу:
— Профессор... Если Нибиру — это большой космический корабль, на котором спаслись марсиане, то почему он вернулся? Или у него миссия — спасать чужие цивилизации?
Родригес, словно собирая слова по крупицам, потер пальцем переносицу и ответил тихо:
— Я читал летописи ацтеков. И понял... Нибиру — это не просто звездолёт. Это межгалактический лифт.
Я уставился на него:
— Что?
— Лифт, — повторил он. — Он не летит в обычном смысле. Он переправляет. Через гиперпространство. В другие миры. В другие галактики. За секунды. Это не двигатель — это портал. Мы можем попасть, например, в туманность Андромеды... или на HD85512b... если введём нужные координаты. Такой же способ использовали марсиане, другие цивилизации. Нибиру — механизм, оставленный теми, кто жил задолго до всего, что мы знаем. Возможно, это последний шанс человечества.
Я молчал, пытаясь осмыслить. Груз этой мысли навалился сильнее, чем вес прибора в багажнике.
— Так мы сможем спасти остатки человечества, — продолжал он. — Мы построим корабль, доберёмся до Нибиру и...
Марина фыркнула, не отрывая взгляда от дороги:
— О каком человечестве вы говорите? Людей почти не осталось!
— Ну… я имею в виду… тех, кто выжил, — неловко поправился Родригес, сжавшись в сиденье, словно извиняясь за то, что ещё верит в спасение.
Обсерватория появилась, как только мы стали подниматься на возвышенность.
Она возвышалась над оплавленным горизонтом, словно мёртвый гигант, протянувший руку к небу. Купол телескопа, покрытый тусклой серой пылью, всё ещё держался — чудом — на металлических опорах, хотя местами был продырявлен, как старая броня после боя. Главный телескоп — огромный, бело-серебристый цилиндр, лежал под углом, будто замер, указывая в небо, в котором больше не было смысла искать ответы. Его линзы, некогда сиявшие чистотой, теперь были затянуты трещинами, как слезами по стеклу.
Когда-то Каганская обсерватория была гордостью региона и всего постсоветского пространства. Здесь велись наблюдения за глубоким космосом, изучались пульсары, сверхновые, даже была зафиксирована планета типа суперземли в зоне обитаемости — та самая HD85512b, о которой упоминал Родригес. А ещё — мало кому известный факт — именно здесь впервые зафиксировали аномальные изменения в траектории Немезиды, когда она приближалась к Солнечной системе. Это место было мозгом и глазом всего региона, пока не рухнула цивилизация.
Теперь оно было тенью прошлого. Едва обсерватория появилась в поле зрения, мы поняли — она разграблена и разрушена. Стены в трещинах, панели обвалились, разбитые стекла лежали в песке, как лёд после бури. На стенах — выжженные знаки, граффити банд, следы от выстрелов. Купол телескопа был вскрыт — похоже, кто-то пытался добраться до его механизмов или просто уничтожить символ ушедшего знания. Вокруг валялись останки техники, сожжённые ящики, обломки, провода, обугленные части человеческих тел.
Марина вела машину осторожно. Каждую секунду она косилась на приборную панель и в зеркала. Мы с Джамшидом сидели с оружием наготове, сканируя каждый тень, каждый звук. Обсерватория могла стать ловушкой. В воздухе пахло пылью, смертью… и чем-то другим — пустотой, в которую кто-то заглянул слишком глубоко.
Солнце клонялось к горизонту, окрашивая небо в багрово-золотой. Немезида, вторая погибающая звезда, уже теряла силу. Её ржавый свет, похожий на свет сварки, угасал с каждой минутой, и становилось понятно: скоро наступит ночь, а с ней придут другие обитатели этой земли.
Но в небе, где исчезали последние лучи света, плыла Нибиру, которую никто еще не видел. Я мысленно представил, как она висит, словно обманчиво близкая луна, хотя на самом деле была за гранью возможного понимания. Не ясно было, планетоид ли это, корабль, или что-то третье — портал, свернувшийся в кольцо с внутренним свечением, как чёрная дыра, у которой вдруг появился зрачок. Её края мягко мерцали голубовато-белым, в центре струился едва уловимый вихрь света. Я подумал, что внутри неё движется что-то живое, или что сама она — живое существо, смотрящее на нас в ответ.
Встряхнул головой, и виденние исчезло.
Похоже, гватемалец тоже мысленно её видел.
— Вот она… — пробормотал Родригес, прищурив глаза. — Врата. Или приговор. Всё зависит от того, что мы с собой туда возьмём.
Мы молчали. Ночь опускалась. И мы приближались к месту, где прошлое науки встречалось с будущим спасения… или гибели.
20.
Едва машина остановилась, мы открыли двери и вышли, держа оружие наготове.
В лицо ударил горячий, сухой ветер, словно выдох каменной печи. Песок хлестал по щекам, застревал в волосах и одежде. В этом умирающем воздухе что-то шевелилось, невидимое, но ощутимо злобное. Чувство угрозы сдавило грудь, будто сам воздух знал, что мы чужие в этом месте. Мы смотрели по сторонам, ожидая нападения — гадоны, мутанты, насекомые… Но всё равно самыми опасными оставались люди.
Обсерватория имени Ивана Грозного — странное название, но именно так её назвали в советское время, когда романтизировали силу, контроль и, возможно, страх. Это была российская станция глубокого наблюдения за космосом, один из немногих крупных научных объектов в Средней Азии. Начали строить ещё в 80-х, потом заморозили стройку, потом снова запускали при узбекской независимости, потом снова забыли. Но к началу 2000-х она всё же начала функционировать. Здесь работали лучшие астрономы, проводились международные проекты, сюда присылали данные со спутников и телескопов по всей планете. До того дня, как всё кончилось.
— Не нравится мне это, — пробормотал Джамшид, обводя взглядом заброшенные постройки. Его ноздри дрожали.
Мы тоже чувствовали: где-то есть жизнь, но она не была человеческой.
— Мне тоже, — кивнул я.
Родригес, сжав рюкзак, спросил:
— Мне идти с вами?
— Если хотите, — пожал я плечами. — Вы сумеете найти нужные приборы?
— Да. Я видел похожие устройства, когда разбирали аппаратуру с космического корабля. Но... мне прежде всего нужны снимки, графики. Мне нужно найти Нибиру.
— Хорошо. Тогда идемте с нами. Но держитесь рядом.
Марина уже приподнялась с водительского сиденья, но я жестом остановил её:
— Нет. Ты оставайся за рулём. Если что — нам нужно будет быстро уезжать.
Она тяжело вздохнула, неохотно кивнула и снова устроилась в салоне.
Я пошёл первым, фонарь в одной руке, автомат — в другой. За мной Родригес, следом — Джамшид, прикрывая тыл.
Внутри обсерватория встретила нас тишиной и смертью. Пыль стояла в воздухе, как дым. Потолочные панели провисли, кое-где валялись скелеты, прильнувшие к стенам или разметанные по полу, будто кого-то разорвало в ярости. Стены покрывали обожжённые пятна, трещины, следы огня, на полу — гильзы, остатки приборов, провода, искорёженные экраны, стекла. Разрушения шли волнами: какие-то залы почти целы, другие — словно взорваны.
Я светил фонариком, сверяясь с бумагой в руке. Мой разум физика, как отголосок прежнего мира, подсказывал, где искать нужное.
— Вроде бы нет пауков, гадонов и прочей мерзости, — пробормотал я, оглядывая потолок.
В лабораторной нише стояли крепёжные панели с оставшимися приборами. Пять — как и было указано. Пыльные, но целые, с покрытием, защищающим от влаги и температур. Мы с Джамшидом осторожно демонтировали устройства. Они были тяжёлые, с металлическими корпусами, медными разъёмами, на одних — пометки на русском, на других — маркировка ESA и NASA.
Тем временем гватемалец Родригес нашёл архив, в котором, по чуду, сохранились ящики с негативами, графиками, распечатками. Он копался быстро, уверенно, будто знал, что ищет. Его пальцы перебирали пленки, пока он не вытащил три негатива. Он поднёс их к свету фонаря, всматриваясь в тёмные цифры.
— Вот, — сказал он тихо. — Нашёл.
— Нибиру? — спросил Джамшид.
— Она самая. Корабль-планетоид, — прошептал Родригес. — Её зафиксировали ещё пять лет назад. Но тогда всем было не до этого — началась паника из-за Немезиды. Эти фото — с разницей в два года. Если сверить координаты...
Он показал график, где траектория медленно, но точно шла через Солнечную систему.
— Мы сможем рассчитать её текущее положение. И направить "Ковчег". Это наш шанс...
— Хорошо, — кивнул я. — Теперь уходим.
Мы уже взвалили приборы, собираясь выносить их наружу, как раздались шаги, и в дверном проёме появились пятеро. Одеты в пёструю смесь: военная форма, накидки, чалмы, у троих были пулемётные ленты через грудь, за поясами — гранаты и ножи. В руках — АК-47, стандарт для любой банды или повстанцев.
— Ох, моджахеды... Афганцы, — выдохнул Джамшид, его лицо побледнело.
Из их центра выступил бородатый человек с острыми скулами, узкими, прищуренными глазами и жёстким лицом, как высеченное из тёмного камня. Он был сухощав, но в каждом движении — хищная энергия.
— Мы вас ждали, господа, — произнёс он с едва заметным акцентом. — Я — Ахмед. Теперь вы наши пленники.
И тогда мы увидели его. Из-за плеча Ахмеда выглянул Григорий. Тот самый парень, что был поварским помощником в лагере. Смешной, застенчивый, вечно с опущенными глазами. Предатель.
— Вот кто всё время нас сливал, — прошептал я.
Джамшид сжал зубы так, что послышался хруст. Он знал Григория давно. Они конфликтовали в лагере — из-за еды, из-за оружия, из-за женщин. Тогда Джамшид чувствовал: в этом тихом, вечно улыбающемся парне что-то не то. Теперь всё встало на свои места.
Григорий молча смотрел на нас. В его глазах не было сожаления. Только ожидание.
Автоматы были направлены прямо нам в грудь. Мы стояли, как под прицелом у самой судьбы, держа в руках тяжёлые, драгоценные приборы — и понимали, что любое резкое движение закончится смертью. Гватемальца Родригеса мелко трясло — страх брал верх. Он видел, как застрелили его коллег, как их тела выкинули из машины, и сейчас он узнал почерк. Это те самые — убийцы, захватчики, псы войны.
— Не вздумайте хвататься за оружие, — негромко сказал Ахмед.
Григорий мерзко хихикнул, так, будто ему доставляло удовольствие наше унижение. В этом хихиканье сквозила предательская мелочность, от которой даже Родригес отшатнулся с отвращением.
— Раз вам нужны эти приборы, значит, и нам они пригодятся, — продолжал Ахмед, сдерживая усмешку. — Хороший аргумент для переговоров с Каримовой.
Мы поняли: сопротивление — самоубийство. Напряжённо переглянувшись, пошли к выходу, как приговорённые. Но стволы не опустились — бандиты нас вели, как скот на бойню.
Снаружи нас встретила ещё одна сцена: на пыльной земле, лицом вниз, лежала Марина, связанная, словно охотничий трофей. Её волосы растрепались, губы были прижаты к земле, но глаза, полные ярости и презрения, смотрели в сторону стоящих рядом бандитов. Её лицо было в пыли и царапинах, но дух не сломлен.
Около неё стояло ещё пятеро вооружённых, и рядом — три «Тойоты» с установленными пулемётами, которые моджахеды сами называли «шайтан-арба» — адская колесница. Пыль и жара делали их силуэты ещё более жуткими, словно механические демоны из апокалипсиса. Один из боевиков уже перекладывал приборы из нашего багажника в их машину. Тщательно, словно трофеи.
Ахмед подошёл ко мне, кивнул в сторону тех приборов, что я держал:
— Передай их моим людям.
Я взглянул на Джамшида. Мы, скрипя зубами, передали оборудование. Руки дрожали не от страха — от бессилия. Тут же один из бандитов сдёрнул с нас автоматы и забрал пистолеты.
— Я бы вас расстрелял, — ухмыльнулся Ахмед. — Но я — гуманист.
Он подмигнул с насмешкой.
— Оставлю вас тут. Хищники сделают своё. Думаю, вы не протянете и часа.
Моджахеды разразились смехом, кто-то даже зааплодировал, как на представлении.
Один из них заложил мину под наш «Ландровер», аккуратно, с холодной уверенностью человека, делающего это не в первый раз. Нас же, всех четверых, погнали к стене обсерватории — безоружных, униженных, но живых. Пока.
Григорий, запрыгивая в «тойоту», обернулся и показал нам неприличный жест, снова хихикнув. Его глаза блестели от злорадства, и Джамшид вскипел от ярости, но молчал. В этот момент он его запомнил навсегда.
21.
Через минуту колонна исчезла за поворотом, и наша машина взорвалась. Грохот раскатился по степи, эхом прокатился в пустоте, и огненный шар вспыхнул на месте, где был наш единственный транспорт.
Луна, словно безразличная свидетельница, освещала сцену, но пламя от горящей машины было ярче, краснее, адовее. В его отблесках мы стояли — четыре тени на фоне стен разрушенной обсерватории. Пахло гарью, расплавленным металлом и смертью.
— Чёрт! — выругалась Марина, когда я перерезал её верёвки. Она поднялась, отряхивая пыль. — Они напали неожиданно… Я не успела вам подать сигнал.
— Это понятно, — вздохнул я. — Хорошо хоть не убили. Могли ведь и кожу с нас снять.
Родригеса передёрнуло. Он закрыл лицо руками. Он знал: эти люди были к этому вполне способны.
И в это время мы услышали странный звук, среднее между рычанием льва и икотой осла. Он донёсся из темноты, глухо перекатившись по равнине, и вызвал у нас мгновенную реакцию — настороженность, страх и инстинктивное напряжение мышц.
— Квазиослы... — прошептала Марина и побледнела так, что её лицо стало почти белым в свете луны.
Родригес заозирался, прижав руки к груди, как будто от этого можно было защититься. Он понял: бандиты и вправду оставили нас на растерзание хищникам.
— Спокойно, — сказал я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Они ещё не близко...
— Но и не далеко, Ровшан, — возразил Джамшид, и, прищурившись, достал нож из голенища сапога — последний аргумент в схватке, которую невозможно выиграть. Мы оба знали: с квазиослами или гадонами нож — не оружие, а жест отчаяния.
И словно в ответ на его слова, в небе раздался свист, пронзительный, хищный.
— Филибразы... — выдохнул Родригес.
Я сжал зубы. Эти гибриды филина и дикобраза с крыльями, как у летучей мыши, и ядовитыми иглами вместо перьев могли парализовать человека одним попаданием. Они летали бесшумно, охотились в группе и всегда искали лёгкую жертву.
— В обсерваторию! Быстро! — скомандовал я.
Мы рванули внутрь, зная, что в здании шансов больше. Квазиослы не любят замкнутых пространств — их массивные тела с широкими ртами и раздутыми ноздрями не предназначены для маневров в помещениях. Филибразы же теряли координацию в узких залах — их длинные крылья путались в проводах, балках и выступах.
Мы захлопнули дверь, заперев её куском арматуры, и прислушались.
Снаружи раздавались злые фырканья и тяжелые шаги — ослы были уже совсем близко. Затем — всхлипывающий визг, и в небе мелькнул силуэт с распахнутыми крыльями.
— Они нас учуяли, — прошептала Марина.
— Пусть, — сказал Джамшид. — Но здесь они не пролезут.
Квазиослы начали бодать стены здания, металл скрежетал, стекло дрожало, но конструкция обсерватории выдерживала. В какой-то момент один из филибразов попытался влететь через разбитое окно, но Джамшид метнул в него арматурину, и тварь завизжала, ударившись о стену и исчезнув.
Мы отступили вглубь здания, в старую серверную. В темноте сверкали разбитые мониторы, мигая последними крошками энергии.
— Надо уходить. Здесь долго не протянем, — сказал я.
И тут Марина осенённо произнесла:
— У обсерватории был аварийный транспорт. Лет десять назад я видела в отчёте. Должен быть в гараже на заднем дворе. Электро-джип или, если повезёт, дизельный "УАЗ".
— Ведёшь.
Мы двинулись, осторожно, по коридорам, держась в полумраке. Через один из задних проходов мы вышли на тыл обсерватории, и тут же увидели гаражный бокс, почти вросший в землю.
Один из квазиослов заметил нас и с рёвом рванулся вперёд, проломив забор.
— Живее! — крикнул я.
Джамшид выстрелил из подобранного у стены обреза, попав квазиослу прямо в глаз. Тварь завизжала, упала на бок, дрыгая копытами.
Мы ворвались в гараж. Там стоял грязный, но целый дизельный "УАЗ", укрытый брезентом.
— Ключей нет, но это не проблема, — бросила Марина и полезла под приборную панель. Через двадцать секунд движок захрипел и завёлся.
Я сел на пассажирское, Родригес влез сзади, и мы с Джамшидом сняли ворота с петель. УАЗ рванул с места, вылетая прямо в пасть ночи. Сзади мы слышали вопли, рёв, шипение и лязг, но мы уже были в пути. Филибразы взмыли в небо, но догнать нас не могли.
Ночь осталась позади, как и обсерватория, и предательство, и боль. Впереди был только путь — к кораблю. К спасению. К Нибиру, если удасться отбить приборы у моджахедов и провести переговоры с Гульнарой Каримовой.
— У нас только обрез, и больше никакого оружия, — хмуро сказал Джамшид, ломая ствол у охотничьего ружья. В обоих стволах торчали гильзы 12-го калибра, отстрелянные и бесполезные. Он вытащил их, понюхал и хмыкнул:
— Сухие. Не перезарядить.
— Да, без оружия мы многого не добьёмся, — согласился я, сжав челюсть.
Мы ехали по пыльной, изрытой дороге, фары выхватывали силуэты разрушенных строений, кое-где валялись перевёрнутые столбы, обломки автомобилей, ржавые тени прошлого. Над нами мерцала Луна — багровая и зловещая, как глаз умирающего мира.
Марина мельком взглянула на приборную панель.
— Бензина — чуть больше пары делений. Это максимум на сотню километров, но с учетом рельефа и ночной езды — не более пятидесяти.
— Значит, нужно искать и топливо, и оружие, — сказал я. — Каган рядом. Там когда-то был милицейский участок. Если повезёт — он ещё цел.
Мы подъехали к городу под утро. Солнце ещё не взошло, но горизонт светлел, и в этом сумраке Каган выглядел мёртвым и тревожным. Все улицы были пусты, но казалось, что за каждым углом кто-то смотрит.
— Вот он, здание отдела внутренних дел, — указала Марина. Двухэтажное, типовое советское строение. Табличка с надписью «Милиция» валялась у входа, обгоревшая.
— Выглядит запертым, но целым, — отметил Джамшид.
Мы припарковались за углом, обошли здание и увидели разбитое окно с тыльной стороны. Я забрался первым, за мной Родригес и Джамшид. Марина осталась в машине на шухере — на случай побега.
Внутри было пыльно, пахло гниением и сыростью.
В коридоре лежал скелет в форме, а на полу валялись поломанные дубинки и противогаз. Мы двинулись к оружейной комнате, дверь была приоткрыта. Я толкнул её и мы вошли.
— Вот и наш клад, — прошептал Джамшид.
На металлических стеллажах висели три АК-74, коробка с рожками, почти полная. В углу — ящик с патронами 5.45, половина была вскрыта. Ещё нашлись два ПМ, один с гравировкой, и несколько гранат РГД-5.
— Заряжаем всё, что можем унести.
Я проверил автоматы — механизмы щёлкали, хоть и сухо. Джамшид споро вставил магазин, передёрнул затвор и кивнул:
— Работают. Главное — не клинят.
В кладовке рядом нашли два армейских рюкзака, куда мы сложили боеприпасы и оружие.
— А теперь — бензин, — напомнил Родригес, перегнувшись в дверной проём. — Иначе вся эта армада — просто мёртвый груз.
Мы обследовали гаражный отсек при участке. Там стояла разбитая "Нива" и старый "УАЗ" в состоянии чуть лучше. Оба были мертвы, но в углу — металлический шкаф, на котором висел красный крест. Внутри — две армейские канистры по двадцать литров, пахнущие соляркой.
— Не бензин, но наш двигатель — дизель, — пробормотала Марина, когда мы перетаскали их в УАЗ.
Мы заправили бак до краёв, налили остатки в запасную канистру, а я по пути сказал:
— Теперь у нас есть всё, чтобы прорваться.
— Кроме спокойной жизни, — хмыкнул Джамшид. — Но кто о ней теперь мечтает?..
И, пока рассвет окрашивал развалины Кагана в тревожный розовый, мы стартовали на юг. Впереди была пустыня, враги… и «Ковчег».
22.
Не стану описывать весь наш путь до лагеря — слишком много пыли, злобы и усталости, словно время само пыталось нас стереть с лица земли. Скажу лишь, что самое серьёзное испытание поджидало нас у города Гулистан.
Там, на старом мосту через пересохший канал, нас встретили огнём какие-то безумцы — местные психи, одичавшие выжившие, вмёрзшие в паранойю и оружейный зуд. Они засели в полуразрушенном здании бывшей автоколонны и плотно поливали трассу из двух «зениток» — ЗУ-23-2, сдвоенных автоматических пушек советского образца, установленных прямо на крышу. Их огонь прошивал воздух с бешеной скоростью, вспарывая всё, что шевелилось.
Наш «УАЗ» схлопотал добрую очередь — задние двери стали похожи на дуршлаг, в крыше зияли сквозные пробоины, один из рюкзаков с боеприпасами загорелся, но к счастью, ни нас, ни двигатель не задело. Марина чудом вывернула руль и, виляя между обломками, вывела машину из-под огня. Мы пронеслись мимо, обдав безумцев парой коротких очередей — просто чтобы сбить прицел — и укрылись за бетонной дамбой. Они не преследовали. Видимо, у них были свои демоны, с кем воевать.
Чуть позже, на заросшей просёлочной дороге между холмами, нас атаковали квазиослы: они прыгали прямо из кустов, выскакивали сбоку, и один из них даже уцепился за боковину машины, оставив глубокие царапины когтями. Мы отстреливались коротко, экономя патроны. Джамшид швырнул одну из гранат, и разрыв отбросил сразу троих. Остальные отстали, не рискнув преследовать нас дальше.
К вечеру мы были в Бостанлыкском районе, недалеко от Газалкента, где раньше был наш лагерь.
Но лагерь... лагеря больше не существовало. От некогда оживлённого лагеря, с сотней выживших, мастерскими, кухней, радиобудкой и периметром, остались лишь пепелище и хаос. Земля была изрыта гусеницами, валялись обугленные тенты, обломки печей, перевёрнутые бочки, и, главное — свежие, еще не полностью обглоданные скелеты. Кто-то из нас пытался обороняться, кто-то, возможно, бежал… но всё говорило о внезапной атаке.
Следы шин «шайтан-арба», гильзы от автоматов, пятна крови и сгоревшие ящики из под сухпайков.
— Григорий..., — только и сказал Джамшид, глядя в никуда. — Он привёл их сюда. Мразь.
Гватемалец с грустью смотрел на то, что осталось от нашего временного поселения. Марина что-то тихо шептала, ее глаза были полны слёз.
Но среди руин нашлось кое-что. В одном из полуразрушенных контейнеров мы нашли рассыпанные бронежилеты, каски, аптечки, три целых ППШ, десятки магазинов от АК, а также ящики с патронами 5.45 и 9 мм. Видимо, моджахеды не стали собирать всё подряд, рассчитывая на свой арсенал.
Мы собрали всё, что могли унести, аккуратно уложили в наш пробитый, но всё ещё бодрый «УАЗ». Джамшид тщательно проверил каждую обойму, каждые бинты, каждые бутылки с йодом.
— Наш мёртвый лагерь — это теперь наш склад, — сказал он мрачно. — Значит, из этого пепла мы ещё поднимемся.
— Надеюсь, кто-то выжил… — слабо произнесла Марина, глядя на выжженное место, где когда-то стояли палатки с детьми и генераторы с тихим гудением.
Но шагнув чуть в сторону, она резко вскрикнула и отшатнулась. Мы подбежали — и замерли.
Перед ней, в пыли, лежала отрезанная голова нашего командира — полковника Сабиралиева. Его седые волосы были перепачканы засохшей кровью, глаза выколоты, а на лбу углем была выведена надпись на фарси: "Смерть предателям". Голову кто-то аккуратно положил на камень, будто в назидание.
Бандиты не просто убили — они издевались. И было поразительно, что в Кагане они нас пощадили — не расстреляли на месте, не скормили хищникам. Почему? Ахмед говорил о "переговорах с Каримовой"... Значит, у него был план. И мы были частью этого плана — наживка, рычаг, товар.
Но не важно.
— Я отомщу Григорию… — прошептал Джамшид, сжав кулаки до хруста.
Он весь дрожал, не от страха, а от ярости. Я знал — он сейчас не остановится ни перед чем. И я чувствовал то же.
Этот ублюдок предал нас, привёл моджахедов, продал наш лагерь, где были женщины, старики, дети... А потом, пришли гадоны, — те, кто чувствуют смерть. И они сожрали всё.
24.
Нам больше нечего было терять. Мы направились в сторону гор. Дорога была разбитой, пыльной, местами уходила под воду, где каналы уже давно вышли из берегов. Мы петляли между разрушенными фермами, мёртвыми виноградниками и остатками бетонных блокпостов. Иногда на горизонте маячили фигуры мутантов, но они не приближались — пока.
Впереди поднимались скалистые отроги Чаткальского хребта, где когда-то, ещё при Советах, был заложен секретный подземный комплекс — «Ковчег».
Гигантский бункер, способный пережить ядерную зиму, астероид или восстание машин. А теперь, по слухам, внутри него собирали "Гульнару Великую" — звездолёт, построенный по гибридным технологиям, частично на советской базе, частично по найденным схемам неизвестного происхождения, возможно, по чертежам NASA или Space-X. Звездолёт, который мог стать последним шансом человечества.
Но мы знали: Ахмед уже там. У него на руках были наши приборы, и он наверняка вёл торг с Каримовой или её отцом — Исламом Каримовым, который, если слухи верны, до сих пор жив и правит из-под земли, окружённый своей гвардией, учёными и слугами.
И если это правда — нам предстоит не просто пробраться в "Ковчег", а пройти через последнее логово старого мира. Или погибнуть у его ворот.
Мы скрытно подъехали к площадке, придерживаясь теней редких акаций. «УАЗ» пришлось оставить у старой, заросшей дороги, — дальше был только подъем. С тяжелыми рюкзаками и оружием мы двинулись в гору, выбирая путь между скалами и трещинами, чтобы не попасться под глаза наблюдателям.
На вершине, спрятавшись за каменной грядой, мы увидели огромный люк, не меньше тридцати метров в диаметре, встроенный в ровную бетонную площадку. Он явно был сделан на века: массивный металл, титановые ребра, обшивка покрыта следами сварки, обожженная у краёв, словно недавно ее открывали.
Под ним находился «Ковчег» и звездолет «Гульнара Великая».
У самого люка стояли знакомые нам «шайтан-арба» — «Тойоты» с пулеметами, брошенные у бункера. Это транспорт Ахмеда и его банды.
Вход охранялся тщательно. На площадке были не только крупнокалиберные пулемёты на турелях, но и настоящая артиллерия — два старых, но явно действующих 122-мм «Гиацинта» на лафетах. Периметр обтянули колючей проволокой, а вокруг неё — толстые кабели. По ним шло напряжение, способное жарить до угля.
Подтверждение этому — мертвые тела. У самой ограды лежали обугленные туши квазиослов, чьи громадные тела с щетинистыми хвостами были обгоревшими, но всё ещё угрожающе целыми. Рядом валялись изогнутые, полурасплавленные тела гадонов — с длинными когтистыми лапами и прогнившими панцирями. Они пытались прорваться, но ток и пули охраны остановили их.
По периметру шагали часовые в тяжёлых бронежилетах, держа в руках современные автоматы с тепловизорами. Рядом стояли высокие мачты-датчики — детекторы движения, инфракрасного излучения и радиопомех. Мы понимали: нас могли заметить в любой момент.
— Ахмед в «Ковчеге»? — тихо спросила Марина, смотря в бинокль.
Родригес молча изучал местность. Здесь он когда-то жил, здесь тренировался, здесь его учили обращаться с навигационными системами звездолёта.
— Да… — кивнул он. — Он купил себе и своим друзьям билет на корабль. Их машины вон там, у входа… Значит, они уже внутри.
Джамшид оценивающе смотрел вниз. Затем покачал головой:
— Нам туда не пробиться. Это не охрана — это военный объект.
Прорыв будет равен самоубийству. И он был прав — даже если бы мы сняли двоих часовых, нас засекли бы сенсоры. А через минуту началась бы бойня.
Но у меня был план.
— У нас есть пропуск на звездолёт, — сказал я.
Все повернулись ко мне, не понимая.
— Что?
Я указал на Родригеса:
— Он.
— Он? — переспросил Джамшид.
— Я?.. — с изумлением выдохнул гватемалец.
— Да. Только ты знаешь письменность Нибиру, только ты можешь перезапустить навигационные контуры и запрограммировать гиперпространственный лифт. Без тебя «Гульнара» не полетит. Ты — ключ. Ты — билет.
— А ведь… да, — прошептала Марина, понимая.
Родригес побледнел, потом кивнул:
— Это… правда.
— Тогда что? — спросил Джамшид.
Я встал, проверил заряд АК-47.
— Спускаемся. Без оружия наизготовку. Покажем, что пришли на переговоры.
Мы начали спуск. Осторожно, по склонам, по траверсам и каменистым желобам, держась в тени. Пока не дошли до старой бетонной платформы, заросшей бурьяном.
И тут увидели трупы. Моджахеды. двадцать человек. Их головы были прострелены, тела брошены в кучу. У них были те же бороды, патронташи, характерные обмотки на головах.
Но хуже всего — среди них мы увидели Григория. Он был мёртв. Его тело изрешечено автоматной очередью. Лежал в обнимку с карабином, лицо перекошено, в глазах — застывшее недоумение и страх. Предатель не получил спасения.
Я посмотрел на трупы, затем — на вход в бункер.
— Похоже, Гульнара предложила пропуск только одному. Ахмеду. Остальных расстреляли. Как ненужный балласт.
— Подонки, — прошипела Марина.
— Теперь мы знаем, что там только Ахмед.
И, возможно, у нас появился шанс.
Мы поднялись на площадку медленно, без резких движений. Охранники видели нас, их пальцы лежали на спусковых крючках, но выстрелов не было. Внезапно один из них вскинул руку, приложил её к наушнику, и крикнул:
— Не стрелять! Это сеньор Цунига Родригес!
Рядом стоял командир охраны — высокий, седой человек в форме без знаков различия, но с плотным нагрудником и пистолетом-пулемётом на ремне. Его лицо было загорелым, с резкими чертами и морщинами, говорящими о долгих годах службы. Глаза — колючие, цепкие. Он был из тех, кто не задаёт вопросов, если не надо, но всё понимает.
— Не трогайте их! — повторил он жёстко. — Это Родригес. Ценный кадр.
Мы шли с поднятыми руками, шаг за шагом приближаясь. Охранники смотрели на нас с настороженностью, но не враждебно. Скорее с удивлением, даже некоторым интересом, будто мы были странные насекомые, случайно забредшие в муравейник.
По жесту командира двое бойцов сняли с нас оружие и начали проверять рюкзаки. Один тщательно щупал швы, другой копался в содержимом.
Командир нажал на рацию:
— Здесь гватемалец.
Рация прохрипела что-то невнятное, но после нескольких секунд он кивнул и посмотрел на Родригеса:
— Сеньор, проходите. Вас ждут.
— Я без них не пойду, — твёрдо сказал Родригес, глядя прямо командиру в глаза. — Мы работаем вместе.
Тот нахмурился.
— Насчёт них приказа не было. Они могут быть свободными. Это не зона карантина.
Марина шагнула вперёд:
— Мы видели, как вы “освободили” моджахедов. Они лежат внизу. С прострелянными головами.
Командир пожал плечами:
— Звёздолёт не резиновый. Места не хватает на всех. А правила у госпожи Каримовой — жёсткие. Пропуск получают избранные.
Я шагнул рядом с Родригесом:
— Это мы добыли семь приборов в Кагане. Ахмед просто отобрал их у нас. Он не знал, как ими пользоваться. Без нас вы бы даже не собрали систему астроориентации и поиска Нибиру. Готов спорить, он не смог ответить ни на один технический вопрос.
Слова задели командира. Он посмотрел на нас вновь — уже иначе. Что-то в его взгляде стало внимательнее, тяжёлое. Затем он резко сказал в рацию несколько фраз, уже на таджикском языке, которого мы не знали. Прошло несколько томительных секунд. Потом из рации донёсся короткий, холодный голос — женский.
Командир отступил в сторону:
— Хорошо. Проходите. Госпожа Каримова вас ждёт.
25.
Дверь в массивной бетонной стене за его спиной зашипела, и щель открылась, будто зев чудовища. Изнутри потянуло холодом, пахло металлом, озоном и озарённой тишиной.
Мы вошли внутрь — и оказались в «Ковчеге». Бункер был врезан в скалу Чаткальского хребта. Его коридоры напоминали гигантские артерии: гладкие стены из шлифованного титана, в потолках — световые панели, мягко мерцающие.
По обеим сторонам — стеклянные капсулы, криокамеры, серверные модули, подземные склады. В глубине шумел огромный вентилятор, гудела система подачи кислорода. Всё пространство — гигантский технократический храм, скрытый от мира, созданный, чтобы спасти тех, кого выбрали.
А где-то в центре, в огромном горизонтальном ангаре, по слухам, стоял звездолёт «Гульнара Великая» — последняя надежда человечества на выживание.
И нас там уже ждали.
Гульнара Каримова стояла перед нами — высокая, стройная, с прямой осанкой и чуть надменным выражением лица. Несмотря на свой возраст — ей было за семьдесят — она выглядела на сорок. И пусть это была не естественная молодость, но результат кропотливой работы врачей, диетологов и личных тренеров, тем не менее, эффект впечатлял.
Кожа — гладкая, без морщин, с легким янтарным оттенком, волосы — собраны в тугой хвост, ни одной седой пряди. Глаза — тёмные, внимательные, как у ястреба, и в них сквозило что-то стальное, неуловимо опасное. На ней был яркий оранжевый комбинезон с черными вставками и нашивками командора корабля — «Гульнара Великая» явно была её проектом, её мечтой и личной миссией.
По обе стороны от неё стояли охранники — высокие мужчины в бронекостюмах цвета пепельной стали, с тяжёлыми шлемами и автоматами на груди. За ними маячили гражданские — техники, учёные, возможно, инженеры навигации и биологии, и среди них — женщины, около двадцати человек, одетые строго, но элегантно.
Я сразу увидел Ахмеда. Он стоял чуть в стороне, его лицо вытянулось, когда наши взгляды пересеклись. Он не ожидал нас здесь. Видимо, пожалел, что не добил нас в Кагане. Теперь — слишком поздно. Он шепнул что-то своему спутнику, но мы не услышали слов. Однако выражение его лица говорило само за себя — он был решительно настроен.
Гульнара перевела взгляд с нас на него и сказала с лёгкой насмешкой:
— Я не собираюсь разбираться, кто прав, кто нет, — её голос был звонкий, без тени старческого надрыва. — С нами полетит тот, кто выиграет бой.
Она кивнула охраннику. Тот шагнул вперёд, и, не говоря ни слова, извлёк два обоюдоострых кинжала из ножен на поясе. Один бросил к ногам Ахмеда. Второй — в нашу сторону.
Все отступили. Воздух стал плотным. Я чувствовал взгляды со всех сторон. Марина хотела было что-то сказать, но я уже шагнул вперёд, наклонился и поднял кинжал.
— Нет, Марина, нет, — сказал я. Хотя женщина и была опытным бойцом, но против моджахеда ей не устоять.
Ахмед уже стоял в боевой стойке. Левая рука — вытянута вперёд, правая — у груди, с клинком, слегка направленным вниз. Он двигался плавно, гибко, как змея. В его глазах — холодный огонь.
Я не стал торопиться. Поставив ноги пошире, чуть присев, я скользнул взглядом по его плечам, кистям, бедру — и почувствовал ритм. Соперник был опытен. Но у меня было желание убить, и это перевешивало.
Он рванул первым. Резкий выпад вперёд — попытка прорезать бок. Я отступил, ударил по его руке — клинки звякнули. Он отпрыгнул, зашипел, снова атаковал. Я едва уклонился, почувствовал, как лезвие задело рукав, вспарывая ткань.
Ответил — снизу вверх, в живот. Он парировал, но лезвие всё же рассекло кожу под ребрами — кровь хлынула тонкой струйкой. Он отступил, и в его глазах мелькнуло первое удивление.
— Ты не просто балабол, — сказал он сквозь зубы.
— А ты не бессмертен, — ответил я.
Он зарычал и пошёл в лобовую — серия резких ударов, один за другим. Я отбивался, чувствуя, как вибрации от металла отдают в плечи. Потом — разворот, и я нанёс удар в бедро. Ахмед взвыл, но не упал. Отступил, прихрамывая.
Теперь он стал осторожнее. Но и злее.
Мы кружили. Дышали тяжело. Капли пота стекали по вискам. Все вокруг молчали.
И тут он рванул в обманный финт, но я просчитал движение. Клинок вонзился ему под ключицу, между бронепластинами его жилета. Он захрипел, отпустил нож. Я не дал ему упасть — схватил за ворот и вогнал кинжал глубже. Он забился, хрипя. Его лицо застыло в смеси ярости, боли и… потрясения. Он не верил, что проиграл.
— Вот и всё, Ахмед, — выдохнул я. — Ты сделал ошибку.
Он умер, не сказав ни слова. Его глаза остались открытыми.
Я поднялся, отступил, вытирая клинок о его комбинезон. Сзади кто-то всхлипнул. Кто-то аплодировал — вяло, сдержанно.
Гульнара сделала шаг вперёд.
— Поздравляю. Победитель полетит. Остальные — останутся.
И в её голосе не было ни жалости, ни злорадства. Только уверенность в своём праве решать судьбы.
— Нет, Гульнара, мои спутники полетят со мной, — твёрдо сказал я, не отводя взгляда от её холодных глаз.
«Принцесса» — именно так звали её когда-то в Узбекистане — удивлённо вскинула брови, а потом медленно усмехнулась, словно услышав хорошую шутку.
— Тогда бейся за новое место, — спокойно произнесла она, кивнув охраннику.
Тот, не говоря ни слова, указал на молодого моджахеда, стоявшего позади тела Ахмеда. Парень был молод, может быть, семнадцать или восемнадцать лет, и невероятно напоминал Ахмеда — по походке, по глазам, по сдержанной злобе на лице. Вероятно, это был его сын.
Но я не стал ничего говорить. Кинжал вылетел из моей руки — почти сам. Полёт был коротким, точным. Лезвие со свистом вонзилось прямо в левый глаз парня. Он дернулся, как будто от удара током, и рухнул на спину, выронив нож, так и не успев вступить в бой.
Из глазницы рванула тёмная кровь, хлеща на пол. Парень забился в предсмертной агонии, его ноги беспомощно скребли по металлическому настилу. Последний судорожный вздох — и всё.
Родригес смотрел спокойно, без ужаса. Он, похоже, уже понял, что в этом мире больше нет места для мягких и гуманистов. Только холодный расчёт и сила решали судьбы.
— Вот ещё один билет, — сказал я и повернулся к Гульнаре. — А на третьего выпишешь бесплатный.
Я кивнул на Джамшида. Принцесса, не ожидавшая такой наглости и прямоты, нахмурилась. Казалось, сейчас её охранники взведут автоматы. Но вместо этого она внезапно рассмеялась — звонко, искренне.
— Хорошо. Мне нравятся такие отчаянные ребята. Вы получили пропуск на звёздолёт.
Она взглянула на Родригеса. Тот молча извлёк негативы и протянул ей.
— Здесь отмечена Нибиру. Можно рассчитать её местоположение.
Гульнара не взяла снимки — только кивнула одной из женщин. Та шагнула вперёд, взяла плёнки и исчезла в навигационном отсеке.
Принцесса, прищурившись, спросила:
— Хотите посмотреть на корабль?
— Да, — ответили мы почти одновременно. Любопытство разрывалось в нас на фоне недавнего стресса и предвкушения старта.
— Следуйте за мной, — приказала она и пошла по коридору, окружённая охраной. Мы поспешили за ней.
26.
Мы вошли в гигантский зал под горой. Воздух здесь был прохладный и сухой. Потолок терялся во тьме — его едва освещали направленные вверх лампы. Посреди зала стоял огромный корабль — длиной около 170 метров, высотой — 30 метров, корпус обшит тускло-матовым металлом с прорезями вентиляционных решёток, замков стыковки и антенн.
Он напоминал атомную субмарину, только без рубки — обтекаемая форма, гладкие бока, выступы, похожие на крылья. Откуда-то слышался негромкий гул, шли технические работы.
На борту горела огромная надпись: «ГУЛЬНАРА ВЕЛИКАЯ».
— Эпично, — прошептала Марина. — Назвать звездолёт в честь самой себя.
— А как ещё? — усмехнулась Гульнара, не оборачиваясь.
Вокруг корабля суетились инженеры и техники. Привезённые нами приборы уже начали встраивать в систему — кое-где открыты панели, торчат кабели, идущие к техническим блокам. Люди в комбинезонах проводили калибровку, сверяясь с голографическими схемами.
— О боже... Сколько он весит? — прошептала Марина, ошарашенно глядя на корпус.
— Около пятидесяти тысяч тонн, — почти смущённо ответила Каримова.
На верхних уровнях ходили рабочие, над головой висели краны и манипуляторы. Все знали, что времени осталось мало.
— А что приводит его в действие? — спросил Джамшид.
— Антиматерия, — коротко ответила Гульнара, стремительно направляясь к трапу.
Мы поднялись на борт. Там было футуристично, но без лишней вычурности. Серые и тёмно-синие стены, автоматические двери, гладкие коридоры с гравитационными поручнями, сенсорные экраны, узлы систем жизнеобеспечения.
Отсеки — жилые, технические, реакторный блок, шлюзовые камеры, командный мостик, склады с пайками и снаряжением, лаборатории, камбуз, даже оранжерея, где росли овощи под искусственным светом.
Но самое жуткое нас ждало дальше. Открыв очередную дверь, мы вошли в зал, плотно забитый криокамерами. Внутри каждой покоились замороженные люди.
— А эти тела… для чего? — спросил я, вглядываясь в бледные лица, лишённые движения.
— Не мертвы, — ответила Гульнара. — Они в криогенном сне. Это путешественники. Когда мы прибудем на Нибиру — разморозим. Если же нет... они станут протеином.
— Чего? — переспросил я, не веря ушам.
Гульнара недовольно тряхнула кудрями.
— Мясом, — холодно уточнила она. — Полёт к HD85512b — долгий. Если не найдём Нибиру, будем лететь туда. Шестьсот тел — достаточно, чтобы поддерживать жизнедеятельность экипажа и дать стартовой колонии шанс на выживание. Еда в космосе — самая большая роскошь.
Мы молчали.
— Каннибализм был всегда, — продолжила она. — Просто раньше он был социальным: жрали друг друга политически, морально, финансово. Сейчас — буквально. Впрочем, повторная переработка воды и переработка тел — часть нашего протокола.
Марина судорожно сглотнула.
— Но ведь мы ищем Нибиру…
— А если её нет? — повернулась к ней Гульнара. — А если это просто мертвый спутник? А если Родригес ошибётся, и мы не активируем портал?
Наступила тишина.
Джамшид сделал расчёты в уме и пробормотал:
— HD85512b — в 36,2 световых лет. При скорости 500 км/с — это крейсерская корость корабля! - нам лететь... около 21,72 миллионов лет…
Мы ошеломлённо переглянулись.
— Именно, — сказала Гульнара, — поэтому, Энрике…
Она обернулась к гватемальцу. Тот стоял спокойно, с прямой спиной.
— Ты обязан всё расшифровать на Нибиру.
— Да, принцесса, — кивнул он. — Я единственный лингвист, кто знает символику ацтеков и способен понять послания, оставленные на планетоиде. Я не подведу.
И в этот момент мы осознали: шутки кончились. Начиналось то самое путешествие, которое не всем суждено было пережить.
Мы двинулись дальше по коридору, когда мой взгляд зацепился за табличку над одной из криокамер: «ИСЛАМ КАРИМОВ» — гравировка была чёткой, отполированной, как мемориальная плита.
Я сразу понял, кто находится за толстым стеклом. Первый президент Узбекистана. Диктатор. Архитектор авторитарного режима. Он лежал в капсуле, словно древний фараон в саркофаге: лицо спокойное, дыхания не видно, но кожа бледная, как воск. Капельки инея покрывали внутреннюю сторону стекла.
Криогенный сон… или ожидание воскрешения власти? На новой планете, среди обнулённых законов, он может снова стать правителем. Или... ему будут сопротивляться такие, как я. Но я промолчал. Слишком многое сейчас висело на волоске.
Мы прошли дальше, обходя залы, отсеки, шлюзы, трюмы. Марина и Джамшид вертели головами, их лица сияли — но не от радости, а от восторженного ужаса. Корабль был колоссальным. Но и ясно: борьба только начинается, особенно если даже пассажиры могут оказаться «пищей». Это был не полёт в мечту. Это был бег в неизвестность.
Я же уже твёрдо решил: Улетаем. Земля умирает. Всё рушится. Человечество обречено. Биосфера умирает — миллионы видов исчезли за последние годы. Леса превратились в пепельные пустоши, моря — в токсичные сточные ямы. Небо почернело от пыли и дыма. А в небе сияет второе солнце — Немезида. С каждым днём оно всё жарче, всё ближе, всё смертоноснее. Океаны испаряются. Почвы трескаются. Жизнь выгорает, как сухой мох.
К нам подошёл офицер с нашивками инженера. Он держал в руках электронный планшет и выглядел уставшим, но сосредоточенным.
— Ваше Величество, — обратился он к Гульнаре. — Приборы интегрированы в бортовую систему. Они функционируют стабильно. Последние тесты проходят успешно. Через 19 часов мы будем готовы к старту.
Гульнара кивнула, удовлетворённо.
— Отлично, — произнесла она и повернулась ко мне. — Вам нужно подготовиться к полёту. Пройти медицинский осмотр, санитарную обработку, прививки...
Увидев наши колебания, она расхохоталась, звонко и даже заразительно:
— Если бы я хотела вас убить, то давно бы уже это сделала.
Но, как я уже говорила, мне нравятся отчаянные ребята. Такие, как вы, будут полезны. Особенно, если сумеете выжить.
Да, Гульнара была жёсткой и безжалостной, но умной. Она уважала силу и практичность, и понимала, что позитивные качества в людях можно использовать, направить в нужное русло. Она была наследницей власти, когда мир начал рушиться под лучами Немезиды. Дипломат, манипулятор, лидер.
...Нас отвели в стерильный отсек. Белые стены, звенящая тишина. Там уже ждали медики в гермокостюмах.
— Снимайте всё, — сказали они без эмоций.
Одежда, обувь, даже украшения — всё отправилось в утилизацию. Затем — душевые камеры с ультразвуковыми распылителями. Наши тела окутал плотный антисептический туман, проникающий в поры, убивающий любые микроорганизмы. Кожа щипала. Потом — обработка озоном, чтобы удалить даже остатки органики. Затем — лазерная стерилизация кожи.
После этого нас провели к медицинским креслам. Вакцинация. Одна за другой — прививки от мутаций, от неизвестных космических бактерий, от радиации, от нервных расстройств. Иглы были тонкие, автоматические — втыкались в плечо почти без боли. Всё заняло не больше пятнадцати минут.
После этого выдали свежие комбинезоны, сделанные из лёгкого материала цвета стали, с чёрными швами. Внутри были вшиты сенсоры — показатели сердцебиения, дыхания, давления, температуры, уровня стресса.
— Все данные поступают в медицинский компьютер, — объяснила женщина-медик. — Если начнутся отклонения, система автоматически введёт коррекционные препараты или отправит сигнал в лазарет.
На груди каждого из нас — вшитый ИД-чип, подключённый к системе безопасности корабля.
Марина разгладила ткань на рукаве и прошептала:
— Чувствую себя как космонавт... но на войне.
Я не ответил. Потому что знал: это и есть война. Война за выживание. И она только началась.
27.
Отпущенные на подготовку 19 часов истекли. На внутреннем экране появилась красная надпись: «ОТСЧЁТ ДО СТАРТА — 00:10:00»
Мы находились в салоне для обслуживающего персонала — широком, но лишённом излишеств помещении с креслами, закреплёнными к полу, с индивидуальными панелями и экранами. Большинство персонала уже ушло в криосон: капсулы одна за другой запечатывались, поглощая людей в холодную тишину заморозки.
На капитанском мостике находилась Гульнара, стоя в центре, словно адмирал на боевом корабле. Она была в черном облегающем комбинезоне с золотыми вставками, которые мерцали от светодиодов встроенной командной системы.
Вокруг неё — пилоты, с закреплёнными на шлемах интерфейсами, инженеры, следящие за телеметрией, и операторы, контролирующие каждую линию питания, каждый канал связи.
Огромные экраны перед ними показывали данные: векторы, диаграммы, пульсации гравитации и положения Немезиды. Мягкое гудение сигнализировало о готовности.
И вот… 00:00:00
Гульнара подняла руку и произнесла сдержанно, почти буднично:
— Старт.
В ангаре под горой загрохотало. Гигантский внешний люк, толщиной в десятки метров, начал медленно открываться, раздвигаясь в стороны. Из-за перепада давления оттуда вырвался пар, как дыхание вулкана.
Выдвинулись направляющие рельсы — колоссальные, мерцающие гравиопорами. Они были наклонены под углом, ведущим в узкий разрез между скал — трап, по которому корабль должен был «выскользнуть» в небо.
Система работала без сбоев. Все расчёты были выполнены заранее.
Взревели двигатели. Вначале — низко, глухо, как будто Земля сама зарычала от боли. Потом — всё громче, пронизывающе, почти нечеловечески.
Ядерные импульсы трясли скалы, а реакция антиматерии рванула внутренний контур, и корабль — 170 метров стали, брони и электроники — плавно, почти величественно начал движение вперёд.
Он скользил по рельсам, пока не достиг выхода, и тогда —
взрывная тяга! Корабль вырвался наружу, как стрела, прорезая небо и сжигая всё на своём пути.
Ударная волна была такой силы, что обрушились вершины Чаткальских гор, словно карточные домики. Огненная волна сожгла всё живое на сотню километров вокруг:
— остовы деревень,
— логова мутантов,
— руины тех, кто ещё цеплялся за жизнь.
Все — стерты. Земля загорелась.
Корабль вознёсся, как апокалиптический ангел. Мы с Мариной и Джамшидом сидели в креслах, прижатые к ним невероятной перегрузкой. В мониторе — Земля уходила вниз, становясь всё меньше, словно заброшенный камень.
— Мы улетаем… — шептала Марина, сжимая ремни.
Рядом сотрудники, оставшиеся бодрствовать для обслуживания корабля, визжали от восторга. Кто-то плакал, кто-то смеялся, словно на аттракционе, только адреналин здесь был настоящим.
На орбите мы увидели две звезды:
— Солнце — золотое, родное, но бессильное,
— и Немезида — тёмное багровое пламя, что теперь ближе, чем Луна.
Она жгла не светом, а смертью, медленно испепеляя всё, что оставалось от цивилизации.
И между ними, где-то там…
Нибиру. Гиперпространственный лифт. Надежда. Или иллюзия. Точка перезагрузки истории.
Корабль искал её сигнал, перебирая координаты, сканируя пространство за пространством.
Мы летели в неизвестность. Казалось бы, позади осталась Земля, смерть, война.
Но я понимал: борьба только начинается.
Этот корабль — живой организм.
— В нём есть власть,
— в нём есть иерархия,
— в нём есть ресурсы — и тех, кто их хочет контролировать.
Люди принесут с собой свою жадность. Свой страх. Своё желание править или мстить.
Даже в стенах этого блестящего чудовища, в лощёных коридорах и криозалах — начнётся новая борьба. За контроль, за продление жизни, за судьбу человечества.
Я посмотрел на Марину и Джамшида. Мы знали — полетели не просто выживать. Мы полетели, чтобы изменить будущее. Если оно у нас будет.
(Начатато 12 августа 20190 года, Элгг - закончено 13 июня 2025 года, Винтертур)
Схватка за Нибиру
© Copyright: Алишер Таксанов, 2025
Свидетельство о публикации №225061400042
Свидетельство о публикации №225061400042
Рецензии