Виталька или тигры в Черном море, история для тех,

С Виталькой я был знаком давно, считай с тех пор, как он приехал в наш поселок, лет пять тому назад. Ходили слухи, как это бывает в селах, где все про всех знают, что сидел он. Только мне без разницы – у нас каждый третий или уже сидел, или скоро сядет... Не то, чтобы мы с ним дружили, но встречались в разных компаниях часто, выпивали вместе, ездили на рыбалку, огороды наши были через два участка, считай рядом.  Он работал в нашей столовой, а по праздникам и выходным в буфете дома культуры.
     В тот раз у нас были и праздник и выходной и кино новое в ДК «крутили», «Полосатый рейс» называется. Мы в зале ухахатывались в лёжку: «Группа в полосатых купальниках....». По случаю выходного дня я был на утреннем сеансе, после вышел в бильярд шары покатать, в буфете портвешку пятьдесят грамм выпить. Смотрю, Виталька сам не свой, аж бледный весь стоит. Мне вроде даже обрадовался. Подожди, говорит, с полчаса, я буфет закрою, пойдем ко мне, выпьем. Знаю, что гордиться тут нечем, но я на это дело всегда готов.
     Пошли к нему, купили по дороге пару бутылок «беленькой». Я любил у Витальки выпивать. Несмотря на то, что жил он один, закусь у него всегда была что надо. Не только капустка и огурчики, но и колбаска копченая, котлетки. Сало он солил и коптил сам – пальчики оближешь. Словом, культурно все, человек не даром в общепите работает. Но в тот раз все не так получилось. Что-то он на стол поставил, хлеба там, сала кусок, но и все. Готовить не стал, сразу бескозырку с бутылки сковырнул и по полному гранику налил. Да без лишних слов свою дозу сразу и заглотил. Точно не в себе человек. Он так сроду не пил. Я, конечно, не отстал, так, что первую считай, мы прикончили, как только сели. Виталька закурил свой «Беломор», он покупал всегда только ленинградский, говорю же, культурный был человек.
     Помолчали, мне даже как-то не по себе стало, а он говорит: «Знаешь, Серега, кино-то это про меня» и опять замолчал. Я молчу, чувствую, тут что-то не так, не смешно почему-то. А он продолжает: «Давно я никому об этом не говорил, забыть хотел обо всем, а тут эта комедия!» И заматерился. Тоже не похоже на него, он всегда за словами своими следил. Послушай, говорит, и не перебивай пока.
   --   Я ведь сам из Москвы. В войну я пацаном был, отца, как он на фронт ушел, так   и не видел. Мать меня одна поднимала. Правда, квартира у нас была отдельная, и жили мы получше многих. Она у меня в столовой в  райкоме партии работала. Так, что считай, не голодали мы совсем. Правда, она мне все: «Виталька, ты помалкивай, как мы карточки отовариваем, куски на улицу не таскай». Когда я семь классов закончил, загнала она меня в ФЗУ общепита. Я упирался сперва, там же одни девчата. Как в кино «Девчата» - лучшая по борщам. А потом  понравилось мне готовить, и уж в техникум я сам пошел. Короче в пятьдесят втором вышел я поваром, и мама помогла мне устроиться в ресторан. Начал работать, и жить мы стали совсем хорошо. Тут к маме стал заходить в гости Степан Сергеевич такой, представительный серьезный мужчина.  Ну да речь не о том. Как-то мама мне и говорит:
-- Виталька, есть возможность поехать за границу. В Индии, в посольстве, место повара освободилось. Степан Сергеевич поможет устроиться. Заработаешь хорошо, а покажешь себя, получишь хорошую характеристику, вернешься домой, в институт устроишься, сможешь жизнь себе наладить.
    Она у меня была очень практичная, матушка-покойница.
    Короче, так попал я в советское посольство. Ну, шеф там наш был спец высокого класса. Впервые я на деле увидел, что такое банкет. Икру и осетрину везли нам из Союза, а мясо и морские продукты покупали на месте. Такие фрукты, ананасы, бананы – ты и не видел, небось никогда.  Все шло хорошо, я уже и обжился. Да, собственно, из посольства, считай, не выходил, один, во всяком случае. Но, видно, не судьба. Может когда выезжали на закуп продуктов местных, я и подхватил какую-то заразу. Короче, слег. Две недели провалялся в местном госпитале, а выписали меня, главный наш вызвал и велел отправляться домой, мол, болеть здесь дорого, да и работать вместо тебя здесь некому, пока ты валяешься.
     Деваться некуда, надо ехать, а тут, как на зло, еще один из наших, советских, слег. Он в торгпредство приезжал за животными для московского зоопарка. Ну, меня на его место и поставили. Я упирался как мог, но в те времена разговоры были короткие. Да я же еще и выслуживался, кандидат в члены партии, то-сё. Дальше было не как в кино. Когда тигров грузили, капитан уже все знал про меня. Дал он мне в помощники матроса, Петруху, ровесника моего, чтобы мы вместе за зверями ухаживали. Ну, поплыли. Вроде нормально. Мне еще на берегу показали, как  перегонять  зверя из клетки, чтоб убирать, как кормить. Мы с Петрухой управлялись. Он был парень интересный, страстный игрок и мошенник. Очень ловко управлялся с наперстками, в конце концов, это его и сгубило.
     Плавание наше проходило совсем не так, как в кино. Корабль  был обычный грузовоз. Никаких буфетчиц, все заняты, тесно, в начале плавания члены команды  приходили посмотреть на зверей, но это быстро закончилось. После вахты спят, в свободное время заняты кто чем, а еще постоянная приборка. Старпом был в этом отношении настоящий зверь. Говорили, что раньше капитаном плавал на пассажирском, но потом чью-то жену соблазнил, ну его и перевели со скандалом. Короче, обиженный человек. Под его командой на судне постоянно драили все, что можно.
    Все было нормально до Стамбула. Там выгрузили попутный груз и половина команды сошла на берег в увольнительную. Попал в отдыхающие и Петруха, а я остался со зверями, это же было все на мне. В день отплытия, лег спать пораньше, а когда проснулся, мы уже полным ходом шли по Черному морю. На душе было спокойно, плыть осталось всего ничего. Петруха, с которым мы делили кубрик, уже тоже не спал, возился с чем-то. Я заглянул ему через плечо и увидел мартышку, в ошейнике, на поводке. Петруха выиграл её по-пьяни у какого-то турка в наперстки, и умудрился протащить на судно. Я, честно говоря, не придал этому большого значения, в конце концов мы были с ним приятели.
    День начался как обычно: кормили зверей, чистили клетки. Работы хватало. Я прибирал клетку, когда услышал скандал. Пошел посмотреть: мартышка как-то выбралась из кубрика на палубу. Двое матросов поймали её и отдали старпому. Петруха прибежал и пытался отбить свою собственность. Старпом так разозлился, что шваркнул бедную мартышку об палубу и выбросил тельце за борт. Мы все обалдели. Матросы молча взялись за швабры, старпом гордо удалился, а Петруха со слезами на глазах свесился за борт и пытался что-то разглядеть в волнах.
    С тяжелым сердцем я пошел обедать. Сижу уже в конце, пью свой компот, и тут с палубы страшный крик. Мы всполошились, побежали смотреть. Никогда не забуду зрелища: матрос, который драил палубу, плавает в луже крови, над ним тигр копошится у него в животе, что-то выедает... Другой тигр тащит за ногу старпома, тот еще живой, орет благим матом... Вспомнить, что было потом очень трудно. В какой-то момент я увидел Петруху, который пытается закрыть клетки.
    Не знаю, может он со злобы выпустил зверей, а когда одумался было поздно...Короче, Петруху тоже загрызли у меня на глазах. Матросы довольно быстро пришли в себя, успели позакрываться кто где. Одного тигра мотористы через приоткрытую дверь багром закололи – Матвеич там был такой, бывший десантник, облом под два метра ростом, бил, а двое мотористов дверь держали, пока тигр ломился. Думаю, дело в том, что это все были мужики, прошедшие войну, сам черт был им не брат.
     Старпом жил еще полчаса, пока тигр с ним играл. Петрухе повезло, зверь сломал ему шею сразу. Капитан и вахтенный матрос заперлись на мостике и тигры их не достали. Повезло еще и в том, что тигры со львом схватились. Пока у них разборки шли, еще кому-то удалось запереться. Ход судно не потеряло, в машинном тоже вовремя двери задраили. Короче, смогли связаться с берегом.
    Потом уже, пока в милиции сидели, Колюня, радист,  рассказал, что капитану полчаса с берега по радио втирали. Требовали, чтобы зверей сохранили во что бы то ни стало. Говорили, что это валютный груз и все такое. Это пока мы тряслись от страха, что нас тут всех сожрут. Ну, капитан наш крутой мужик был, добился своего, настоял. Подошел катер пограничников и прилетел военный вертолет. Зверей перестреляли.
   Погибло пять членов экипажа, и у всех смерть была нелегкой. Этот запах, который стоит, когда человеку разрывают живот и раздирают потроха, до сих пор забыть не могу. Я не думал, что может быть столько крови от людей, вся палуба была залита. После того, как зверей перебили, капитан приказал оставаться на местах, судно стало на рейде. Мы четыре часа ждали милицию, следователей. Все это время тела оставались на палубе, на солнце. Поднялась страшная вонь, откуда-то налетели мухи... Когда милиция прибыла, они поднялись на борт и начали блевать, несмотря на весь свой профессионализм...
     В конце концов, останки собрали по мешкам, палубу очистили. В Одессу пришли ночью. Нас всех задержали, но к обеду следующего дня команду почти всю отпустили. Остались я, капитан, старший механик, еще кто-то, не помню. Следствие прошло быстро. Судебный процесс был в закрытом режиме. Я так понимаю, со всех взяли подписку о неразглашении. Весь экипаж списали на берег.
    Потом, когда я был уже на зоне, ходили слухи, что большинство наших попали в дурку. Может, их закрыли, чтоб было меньше разговоров, ведь, что с психов возьмешь? Капитану, за его настойчивость, дали десять лет, мне за преступную халатность, тоже. Двум другим по пятерке. Я вышел через пять лет по амнистии. Мама умерла, пока я сидел. В Москву мне ходу не было. Квартиры и прописки я лишился и так оказался здесь. Я тоже под подпиской о неразглашении, но после этого кино сил нет молчать...
      Пока Виталька говорил, мы прикончили вторую бутылку. В комнате стоял густой табачный дым. Меня будто оглушило. Я не очень впечатлительный человек, но картина, нарисованная Виталькой, отчетливо встала перед моим воображением. Как-то смешались кадры из веселой комедии и рассказа Витальки. С одной стороны: блеск моря, «товарищ буфетчица», обезьяна с пистолетом... С другой стороны: залитая кровью палуба, кишки, вывалившиеся из распоротого живота, дикие вопли мужика, которого хищник тащит зубами. Короче: «Хотите верьте, хотите-нет...»