Б17. Полёт над Сибирью

Шаман Амыр, обладавший недюжей шаманской силой, летел над Сибирью прямым и торопливым путём. Необходимо было попасть в Нижнеудинск по делам, связанным с последним своим камланием. Виновник его, родом из Нижнеудинска, заболел бешенством слюны, и выпускал их на всех, кто хотел к нему приблизиться. Необходимо было узнать про детские годы этого человека.

Несмотря на летнюю жару, на Амыре была надета заячья шапка, стянутая женским пояском. Шапка защищала от ветра, гулявшего на высоте. А ноги шамана согревали валенки. Последние, чтобы не слетали с ног, были привязаны к ремню верёвками.

Внизу, среди тянувшейся тайги, показался посёлок. Его дома располагались в ряд, как зубы во рту у человека, и приветливо махали Амыру дымами из труб. Братские чувства заполнили душу Амыра. Впрочем, праздник этот длился недолго. Амыр услышал пальбу из ружья и прислушался. Из-за шума деревьев, качавшихся на ветру, понять обстановку было трудно.

И тогда, изловчившись рукой, Амыр поймал летевшую рядом пулю. На ней были написаны слова: «Спускайся вниз, есть важное дело». И Амыр спустился на землю.

Человек, стрелявший в Амыра, оказался стариком, украшенным бородой старовера. Возраст старика выдавала сеть морщин. Амыр схватился за камень, намереваясь побить им старика, но камень оказался заколдованным. Размером с детский кулак, он весил целую тонну! И тогда Амыр догадался, что старик, глядевший на него с улыбкой, не простой. Возможно даже шаман высокого посвящения, имевший власть над духами стихий!


*

Илья Петрович – так звали старика – разливал чай из самовара. И чашки искусной работы, изготовленные на фабрике купца NN, пели под струёй. Если хорошенько прислушаться, можно было услышать песню волжских бурлаков. Радостное «Эй, ухнем!» наполняло гостеприимные хоромы!

Закончив разливать, Илья Петрович поглядел в самовар, начищенный до блеска. Так глядят в магическое зеркало шаманы и колдуны. Илья Петрович хмыкнул от удивления, увидев события в самоваре. И продолжил рассказывать о себе:

 – Вот так я, мил-человек, и попал в здешние места. И всю свою жизнь проработал бухгалтером в леспромхозе. Имею грамоты за свой труд, могу показать, если попросишь. А назначенье моё было другое…

Сообщив эту новость, Илья Петрович закашлялся в кулак. И астма, давно уже мучавшая старика, расцвела пунцовыми пятнами. Когда же болезнь отпустила, сообщил:

– А ты, я вижу, с Алтая путь держишь. Из Уймонской долины, известной своими шаманами на всю Сибирь. А ну, сознавайся в истинности слов, сообщённых мне самоваром!

Амыр развёл руками. Сдался, как говорят в Сибири, истине в плен. И заметил, отхлебнув из чайного блюдца:

– Разговор у нас такой, словно мы знаем друг друга. И с самого детства – кунаки!

– Долгие жизни, многие жизни, – вздохнул Илья Петрович. И указал на стеклянную вазу, стоявшую на столе. – Ты про мёд не забывай. Мёд у меня особенный, шаманский. Собирал его в полнолуние, когда цветёт иван-чай!

В вопросе, касающемся ясновидения, Амыр и сам был хоть куда. Он поглядел на потолок, словно читал невидимую книгу. И шевеля своими пальцами так, словно листал её страницы, сообщил:

– Хороший ты был шаман в прошлой своей жизни. Охотник был умелый, на коне ездил хорошо. Пошто, хочу тебя спросить, алтайцем снова не родился?

Илья Петрович был ранен в самую грудь. Попробовал нюхательного табака, привезённого из Тибета, посмотрел в окно, в котором взволнованная курица поджидала знакомого петуха, и признался:

– В русском теле пожить захотел, на русской бабе жениться. В прошлой-то жизни я шибко с русскими дружил. Частенько к ним в гости ездил!

– Ну, ну, – усмехнулся Амыр. И поглядел на часы, висевшие на стенке, взглядом делового человека. – Жалеешь об этом, поди? И когда утки летят на юг, тянет в Уймонскую долину?

Илья Петрович ударил по столу кулаком.

– Ты мне душу не береди, – заметил с чувством. – Тянет, не тянет – дело не твоё! Алтайский народ уважаю, но алтайцем родиться снова не хочу. Желаю на мир посмотреть, каков он есть на деле. Вон, историю Норвегии в последние годы изучаю…

Амыр, услышав про далёкий северный край, поперхнулся. Оставил в покое пирожки, которых съел уже немало. Утёрся полотенцем, расшитым красными петухами, и поднялся из-за стола.

– Однако, пора!

Илья Петрович кивнул головою. Провёл гостя по недостроенной веранде, где были свалены рамки для ульев, рыболовные сети и проволока, из которой местные жители делали перемёт. И подведя гостя к калитке, спросил:

– Ты в Нижнеудинск через посёлок Лесной полетишь или напрямую, через горы?

– Напрямую.

Илья Петрович поглядел на небо, как глядят на него охотники и рыбаки, и заметил:

– На этом маршруте имеется одна опасность, связанная с магнитной аномалией горы. – Давай-ка, сынок, я тебя провожу…


*

Илья Петрович летел наискосок, как летают бумажные змеи, поднятые в небо детворой. Что ни говори, а прежний опыт не забывается! Душа живёт чувствами, а дух – знанием, накопленным в веках. И старый шаман, проработавший эту жизнь бухгалтером леспромхоза, летел уверенно над землёй.

Мимо пролетело облако, похожее на мыльную пену, и Илья Петрович вспомнил про баню в воскресный день. Увидел орла, летевшего в поисках добычи, и полетел следом за ним. Набрал высоту, на которой летают вертолёты, и только после этого оглянулся назад...

Амыр, летевший за ним, истекал потом от напряжения!
 
Илья Петрович крикнул ему с холодком, как кричат на своих учеников педагоги:

– Журавлём себя представляй, летящим в Африку, на зимовье. Читай заклинанья нараспев, растягивая буквы, как резинку!