Стройбат. Кулинарное шоу

Дежуривший по столовой младший сержант Серёга Брагин, командир первого отделения второго взвода нашей роты, подошел к нам, когда мы с Лёхой Листовым и Толиком Матвеевым, зашли в столовую на ужин и, не спеша, двигались к своему столу.
- Мужики, не хотите до железнодорожной столовки прогулятся? я вам талоны на ужин дам – сказал он и добавил: – опять три пайки не хватает, чёрт бы их побрал! На завтраке такая же ерунда была – хорошо столовские добавили. Мы переглянулись и кивнули:
– ладно давай, прогуляемся, не вопрос!
Примерно в километре от нашей части находилась круглосуточная ж.д. столовая куда отправляли наших воинов если, по каким либо серьёзным причинам, они не успевали на обед или ужин. А с некоторых пор в нашей роте, почему-то часто не хватало  количества порций, которые по списку работающих в сменах воинов, заказывали дежурные по роте на завтрак и ужин. На обед, почему-то, проблем с этим не было. Серёга выдал нам бумажные талончики на 30 копеек для работающих во вторую смену, и мы, заскочив в роту за бушлатами, пошли на выход из части.

Так как завод железобетонных изделий и конструкций (сокращённо ЖБИК), где мы трудились, находился на расстоянии около пятнадцати километров от отряда, то на обед и ужин возить работников в столовую части времени не хватало, так как  обеденный перерыв на заводе длился всего 30 минут и мы питались в гражданской заводской столовой на выдаваемые талоны: на обед, если трудились в первую смену - по 55 копеек, и на ужин, если во вторую - по 30. Конечно, на это не пожируешь, но можно было к талону доплатить нужную сумму и взять всё что тебе нравится в меню. А если денег не было, как часто в начале нашей службы: то на салат из капусты, гарнир (макароны или пюре), пару кусочков чёрного хлеба и стакан чая - тридцати копеек хватало. В самой части, при сменном графике нашей работы, из-за небольшого помещения столовой, приходилось питаться даже в три смены: в рабочие дни на завтрак сначала шла первая, потом те кто трудился во вторую, и в третью -  приезжавшая утром ночная смена. На ужин тоже сначала шла первая смена, а позже  – третья, которая потом уезжала на работу (вторая смена ужинала на заводе). Только в наш законный выходной – воскресенье, в столовую ходили полным составов, но тоже сначала две роты, а после них две оставшиеся. Перестраивать помещение столовой,  чтобы туда могли помещаться все четыре роты одновременно, начали только перед самым нашим дембелем.

Я взглянул на сидящих за столами воинов и засмеялся, увидев со стороны, что пришедшие меньше месяца назад в роту «салабоны», выглядят совершенно одинаково, как для нас китайцы или вьетнамцы: все стриженные наголо, с оттопыренными ушами, в новых балахонистых, неушитых и неподогнанных х/б:  комплекты которых, по прибытии в часть, каптёрщик бросал им в руки без всякой примерки, определяя размер на глаз и справедливо считая, что при желании, они могут поменяться  между собой. А ушивать гимнастёрки и брюки им было ещё «неположено» по сроку службы. Какая-то мысль на эту тему, промелькнула в голове, но Лёха, что-то спросил меня и отвлёк. Доложившись дежурному по части, мы вышли за ворота части и пошли в столовую болтая о том о сём, вспоминая как в начале службы привыкали к армейской кормёжке: как первые дни в «карантине» воротили носы от овсянки, перловки и сечки, оставляя на столах после завтрака, даже сливочное масло и сахар, вперемешку с недоеденными кусками хлеба. Но голод не тётка и наши молодые организмы, привыкшие на гражданке «кусочничать», как говорила моя бабушка: перехватывая что-то в любое время когда хотелось перекусить, привыкшие к маминым супам и пирожкам, бутербродам и салатам – неожиданно стали ощущать голод. Всё же понятно - не доел порцию, не получил нужного количества калорий, а добрать их негде и нечем. В части была чайная, где (если имеешь деньги) можно было что-то купить, но она работала не каждый день и в определённое часы, деньги как-то быстро закончились ещё по дороге в армию, а оставшиеся у некоторых - в части, с помощью старослужащих. Да и не было среди нас детей богатых олигархов, шиковать было не на что, и скоро мы почувствовали, что такое армейский рацион. Тут-то и проверялись характеры и сила воли у молодых. Слабые прихватывали из столовой куски хлеба в карманы, чтобы втихаря  съесть их после отбоя, кто-то стирал дедам форму, подшивал воротнички и чистил сапоги за лишнюю тарелку каши, что, конечно, не добавляло им авторитета ни тогда, ни в будущем. Но постепенно организм стал привыкать и перестраиваться на армейский режим. Родственники, конечно, отправляли посылки, которые у молодых заканчивались в тот же день, и хотя в наглую их никто не отбирал - надо же было угостить друзей, да и «стариков», которые умели убедительно и без рукоприкладства объяснить, что старослужащих надо уважать и никому не хотелось выглядеть жадным и скупым.

В дальнейшем, на заводе, договаривались с гражданскими коллегами и родственники отправляли посылки уже на их адреса, а те приносили на работу и продукты хранились в наших шкафчиках. Иногда, при посещении столовой, мы прихватывали с собой сало или консервы и разнообразили рацион, а после года службы уже не сметали в столовой всё подряд, а частенько даже отдавали свои порции овсянки, сечки или перловки молодым, работающим с нами – помня как в первые месяцы службы сами боролись с чувством голода.
После отбоя я зашел в ленинскую комнату написать письмо и увидел там Серёгу, который, заполняя заявку на завтрак на следующий день, что-то сердито бурчал и внимательно разглядывал фанерку со списком личного состава роты.
– ну если, блин, опять завтра не хватит, не знаю тогда что и делать: Сашка Петров (главный столовский повар) и так уже косо смотрит, за то что дополнительные пайки часто выпрашивать стали.
И тут-то меня и осенило, вспомнилась мысль, которую спугнул Лёха своей болтовнёй.
– Серый – сказал я Брагину – а ведь я понял почему такая хрень происходит! Это кто-то из салабонов по два раза на завтрак и ужин ходит, сначала с первой сменой идёт, а потом со второй. Они же на одно лицо, как азиаты для нас, я сегодня в столовой на них посмотрел – как близнецы все, стриженные, лопоухие и в новой форме! Тот удивлённо посмотрел на меня и вскоре заржал, осознав простоту и правильность моей мысли.
– ну блин, Профессор, точно! Тогда всё сходится, надо срочно выловить «крысу» и по башке настучать, чтоб неповадно было другим!
– Нет, Серёга, по башке стучать не надо! Насилие – не наш метод! Есть одна хорошая мысль, как совместить и воспитание и наказание. Давай отловим хотя бы одну «крысу» в нашем дружном коллективе и пусть возмездие свершиться! И я рассказал ему и ещё троим сидящим рядом сержантам, обсуждавшим дембельский альбом одного из них - какое возмездие с самым лучшим воспитательным эффектом подойдёт к ещё не пойманой, но уже приговорённой нами «крысе».

В столовой части были расставлены большие деревянные столы: с обоих сторон которых стояли крепкие, тоже деревянные, лавки на 5 человек. За каждый стол рассаживалось по десять солдат. На краю стола, в два ряда, ставились десять  эмалированных солдатских кружек, в которых на обеде уже был налит компот или кисель, а на завтрак и ужин рядом стоял металлический чайник с чаем. В обед в центре стола, красовались два больших металлических бачка: один с супом или ухой, а второй с кашей. На завтрак и ужин бачок был один с десятью порциями. На завтрак всегда давали масло, по 20 грамм на человека, почему и существовало тогда известное  армейское выражение: – масло съели, день прошёл! Сначала оно лежало на столе одним куском и, когда его намазывали двое – трое  «дедов» сидящих за столом, а после них «годки», то молодым оставалось совсем немного, если оставалось вообще. Но, когда масло стали выдавать в 20 граммовых кругляшах, стало  доставаться и молодым. Не все старослужащие забирали его у молодых внаглую. 
Когда воины заполняли свои места за столами, звучала команда: - сесть, раздатчики пищи встать, приступить к приёму пищи! - и в центре каждого стола поднимался  раздатчик, который сначала размешивал половником пищу в бачке, а потом  начинал расскладывать порции по алюминиевым мискам, накладывая и подавая их сначала старослужащим, сидевшим с краю стола, а потом и остальным воинам. Надо было иметь твёрдую руку и зоркий глаз, чтобы разложить всю пищу так, чтобы и дедам угодить и остальных не обделить, и самому голодным не остаться. По воскресеньям и праздникам на завтрак давалось по два варёных яйца - ими весело стукались как в Пасху, и тот, чьё яйцо разбивалось, его лишался. Буханка хлеба разрезалась в хлеборезке на пять порций, где боец - хлеборез, как фокусник, большим и острым ножом разделывал буханки, а дежурившие по столовой бойцы разносили их по две на каждый стол. Два раза в неделю на ужин было картофельное пюре и каждому по порции варёной или солёной рыбы: иногда трески, но чаще, что-то типа путасу или минтая. Когда повара на кухне готовили хорошо, что бывало не всегда, то ли от их настроения, то ли от качества и количества продуктов, которые закладывались в котлы - то питаться было можно, но частенько бывало и так, что качество пищи оставляло желать лучшего. Блюда дегустировал дежуривший по части офицер или прапорщик, который после проб ставил свою подпись и писал замечания в специальном журнале. Была в столовой и отдельная комната, где питались офицеры и прапорщики, дежурившие в части и ротах, которым готовили отдельно.

Ещё заходя в роту по приезду с первой смены, я увидел довольное лицо встречающего нас на крыльце младшего сержанта Брагина и понял, что был прав в своём предположении и момент истины настал.
– Ну, не томи, Серый. Выловили крысу? – Выловили, на втором завтраке узнали гада! Это с первого взвода салага, Щетько. Я их внимательно запомнил и дневальных настроил, чтобы смотрели – вот на втором заходе и накрыли его:
– сидит сволочь, ложкой машет лениво, птюху хлеба чью-то чужую жрёт, сука!
– не били? – спросил я его - не испортили воспитательный процесс? - нет, Профессор, пару тумаков выписал конечно, не удержался, уж очень сильно руки чесались. Но это мелочи! Он на работу в первую смену с вами уехал, не стал я утром и тормозить его и вас предупреждать. Он же как делал? Сначала с первой своей сменой шел - завтракал, а потом со второй приходил и после второго завтрака, сразу на работу. Там пять – десять минут времени всего было. Может кто-то ещё и со второй смены так делал – выясним, если что.
И мы, обсудив с ребятами детали предстоящего воспитания, пошли готовиться к ужину, а Серёга, прихрамывая, пошёл в столовую. Надо сказать, что на дежурство и в роте и в столовой (что бы не портить один из основных показателей социалистического соревнования ВСО - выход военных строителей на производство), старались ставить «больных и увечных», если они, конечно, были. Вот и Серёга Брагин после того, как ухитрился упасть и сломать ногу на баскетбольной площадке, выйдя из госпиталя - третью неделю дежурил, то по роте, то по столовой: так как на завод ему ещё было выезжать рано, а просто так сидеть на больничном и - «пинать шишки», по выражению старшины: - «слишком жирно». И смысл, конечно, в этом был: здоровые сержанты ударно трудились на производстве, а Серёге не надо было лежать на койке и пухнуть от безделья, так он и ногу разрабатывал и при деле был.

Рота строилась на ужин. Хоть декабрь и был в тот год тёплый, но стоять в одной гимнастёрке на ветру, было прохладно и выкрики из строя: –сержант, не май месяц! – звучали всё громче. Наконец из казармы вышли дежурный по роте Серёга Резвый и наш старшина прапорщик Таргонский, который, грозно взглянув на строй, громко сказал: – что, воины, совсем разболтались? давно строевой не занимались, соскучились?
Строй молчал и старшина, сказав Резвому: – веди сержант роту на ужин! – закончил свой рабочий день и пошёл в сторону КПП. Рассаживаясь по столам в столовой, произошла небольшая заминка, но её быстро разрулили и перед глазами сидевших военных строителей оказалась необычная картина. За одним столом сидели девять дедов с нашего призыва, и один молодой, только что начавший свою службу салага, по фамилии Щетько. Он сидел на месте раздатчика пищи и когда прозвучала команда сержанта, с подсказки сидящего слева Лёхи Листова, встал и взял поданый им половник.
– ну давай воин, не стесняйся, начисляй себе порцию побольше – ласково сказал ему сидевший справа Вадик Шевкаленко. Я сидел напротив Щетько и улыбнувшись, спросил: – как зовут-то тебя воин? Витя – сказал тот: – хорошее имя, Витя! ты не стесняйся и не бойся нас, мы добрые - и увидев, что тот наложив полную миску каши – овсянки, потянулся за другой миской, сказал: – нет, Витя, не надо, не накладывай, нам, мы не будем! это всё тебе – кушай родной. И ласково смотря, как тот взяв кусок хлеба в левую руку и ложку в правую, приступил к трапезе, добавил: – мы же всё понимаем, мы сами долго привыкали к этому режиму питания.
Витя быстро стучал ложкой, и вскоре уже соскребал остатки каши из миски. Серёга Брагин, сидя с краю стола, произнёс:
– накладывай вторую Витя, ты же любишь два раза покушать! Сегодня можно! – и тот, испугано посмотрев на сержанта, быстро наложил вторую миску каши и продолжил есть. Закончил её он уже не так быстро, но когда собрался остановиться, Пятрас Петрошус, сидящий рядом со мной, продолжил разговор: – ты не понял Витя, мы тебя голодного не отпустим! ты кушай парень, кушай! И вот тут в глазах парня  появилось понимание, что старики не шутки тут шутить с ним собрались, и на лице промелькнул страх. После третьей порции Лёха потрепал парня по плечу и показав на миску и половник, выдал: – ты Витёк ремешок - то ослабь, разрешаем, мы же не звери какие: чайком запей и кушай себе дальше. Тот расстегнул ремень, ослабил пряжку, и опять застегнув его глотнул чаю из кружки, которую ему подал Брагин, снова  застучал ложкой. За другими столами воины уже доели кашу, и попивая чай смотрели на происходящее: кто со смехом, кто с боязнью, кто с любопытством, но равнодушных не было. Серёга Резвый, стоя в проходе между столами, прояснил для всех ситуацию:
– вот этот ваш сослуживец, если кто не понял, занимался крысятничеством: он воровал еду у своих товарищей, пользуясь тем, что вы, салабоны, похожи все друг на друга, и по нескольку раз ходил на завтрак и ужин. То что вы получали всё-таки свои порции, это заслуга дежурных по столовой. Мы знаем, что он не один это делал, и те кому повезло, и пока не попались - смотрите внимательно и знайте, что с вами будет намного хуже.
Процесс воспитания шел дальше, из глаз Витька лились слёзы, и хотя на пятой миске Лёха расстегнул и снял с него ремень, заканчивая порцию он, вдруг зажав рот рукой, что-то замычал и поднявшись попытался выскочить из-за стола. Ребята отодвинулись и пропустили его. Щетько выбежал на улицу, и оттуда раздались характерные звуки. Прозвучала команда, все вышли из столовой и построились у крыльца глядя на  живописную картину - перед строем, у самой стены, стоял согнувшись в три погибели наш воспитуемый. Он блевал и стонал и эта отвратительная сцена, как нельзя лучше показывала неотвратимость наказания за подлость к товарищам, и когда сержант, помедлив немного, чтобы все лучше запомнили эту сцену - подал команду и рота тронулась, мы услышали, как Серёга Брагин подойдя к Щетько сказал: – Ну ты, Овсянка, потом уберёшь тут всё по хорошему!   

Вспоминая этот воспитательный процесс (после которого в нашей роте уже не было проблем с количеством порций) – я даже сейчас считаю, что это было намного гуманнее, чем бить этого, допустившего очень серьёзную оплошность и подлость  молодого. Учитывая, что многие из наших воинов раньше имели проблемы с законом и не понаслышке знали понятия уголовного мира, он мог получить за «крысятничество» другое, намного более жестокое наказание. И до сих пор, пересматривая наш прекрасный фильм «Шерлок Холмс и доктор Ватсон» и слыша знаменитую фразу: - «Овсянка, сэр!» – вспоминаю этот случай из армейской молодости. А Щетько, который с лёгкой руки Серёги Брагина на всю оставшуюся службу получил прозвище Овсянка, повезло что серия под названием «Собака Баскервилей» вышла только в 1981 году и не застала его во время службы.