Отрывок из романа Двухстороннее зеркало

Александр Сергеевич провел ладонью по усталому лицу. С этим зеркалом старинного немецкого мастера и правда, что-то было не ладно. Поэт вернулся в маленькую комнату в конце коридора второго этажа и, сбросив с плеч шубу, принялся рассматривать витиеватую надпись по латыни на задней части зеркала.

Перед приемом в винном погребе Рауля Пушкин выпил два бокала портвейна, и теперь у него невыносимо болела голова.

— Чёрт побери, — пробормотал он, — опять пил, как последний гусь…


Вдруг зеркало вспыхнуло молочным светом. Пушкин отшатнулся, но было поздно — холодная волна схватила его за горло и потащила вглубь. Он захлебнулся, забился в панике, ощутив, как его швыряет в ледяную пучину.



Пушкин вынырнул с диким воплем, отчаянно загребая руками. Он был гол, как Адам, и отчаянно пытался понять, что с ним случилось. Вокруг возвышались незнакомые здания, мосты, какие-то огни, похожие на застывшие молнии.

- Батюшки! - прохрипел он, - где сей Вавилон?!

Его заметили сразу.

- Опа, мужик в Мойке голый! — крикнул кто-то с набережной.

Через минуту к нему подбежали полицейские в странной форме.

- Гражданин, вы откуда? - строго спросил один, прикрывая глаза ладонью.

Пушкин, дрожа и сплёвывая воду, выбравшись на ступеньки лестницы-пристани, попытался встать в гордую позу:

- Я — Александр Пушкин! Где сие место?

Полицейские переглянулись. От поэта несло перегаром, лицо было землистым, а взгляд — мутным.

- Ясно, - вздохнул второй, - алкаш.

Возмущающегося поэта грубо схватили под руки. Полицейским пришлось нарушить регламент. Они не могли провести досмотр вещей, поскольку у «клиента» их попросту не было.

- Всё, друг, поехали протрезвляться.

Его закутали в одеяло, запихнули в машину с мигалками. Пушкин чуть не умер от страха, когда оказался внутри этой странной кареты. Александр с удивлением смотрел в окно, где с невероятной скоростью проносились мимо чудные здания города. Вдруг взгляд Пушкина выхватил из числа незнакомых строений знакомые купола Никольского собора. Потом удивительная карета проехала мимо дома на углу Каретного переулка, где жила его сестра Ольга Павлищева. Александр некстати подумал о том, что совсем недалеко от этого места когда-то жила Катенька Вельяшева, в которую он был однажды влюблён. Поэт даже посвятил ей стихотворение «Проезжая под Ижоры». Пушкин удивился тому, что за окном была весна. Город утопал в молодой зелени. Александр успокоил себя тем, что он видит чудный сон, только и всего. Наконец, машина остановилась у одноэтажного здания на Лодыгина. Над козырьком входа на белой доске синими буквами было написано, что здесь располагается наркологическая клиника доктора Лазарева.

Толстая женщина в зеленом платье и круглых очках, похожая на обожравшуюся лягушку, которые в неимоверном количестве водились в пруду усадьбы Михайловское , безразлично скользнула мутным взглядом по лицу доставленного.

- Боже правый… — прошептал поэт, - что со мной происходит?

- Где же ваш паспорт, гражданин Пушкин? – женщина дала подписать рапорт задержания одному из полицейских.

- Паспорт?! – Пушкин всплеснул руками, - я камер-юнкер Двора Его Императорского Величества! Меня вся Россия знает!

- Ну-ну…- успокаивающе промолвила Лягушка, - мой зять - однофамилец президента Путина, но я же не кричу об этом на каждом перекрестке и не прыгаю в голом виде в Мойку.

Александр Сергеевич представил эту жирную корову нагой и его затошнило.

Полицейский расписался в бумагах и, весело взглянув на поэта, сказал:

- Он, Ирина Самойловна, наверное, с крепостной няней накирялся с горя посредством известной кружки.

- Ваш адрес места жительства, надеюсь, не Набережная Мойки, 12? – язвительно спросила Ирина Самойловна опешившего Пушкина, намекая на музей поэта.

- Откуда…откуда вам известен сей адрес, сударыня? – растерянно пробормотал поэт, - я арендую квартиру в доме Баташева на Французской набережной, но из-за мерзавца управляющего действительно собираюсь переехать в дом на Мойку, 12 , принадлежащий княгине Софье Волконской.

- Во, даёт! – восхищенно воскликнул полицейский, покидая приемную.

- Французская набережная… Это у нас… Набережная Кутузова, - Лягушка тщательно что-то записала в протокол.

- Номер дома, господин Пушкин?

- Тридцать два, - обреченно сказал Александр Сергеевич, плотнее закутываясь в одеяло.

Ирина Самойловна нажала секретную кнопку под столешницей и огромный медбрат, подхватив Пушкина под руку, провел его в спальный покой. Он показал на кровать и посоветовал хорошенько поспать. Рядом на кровати-близнеце храпел какой-то гражданин.

- Что за напасть… — прошептал поэт, оглядывая казённые стены.

- Милейший, - обратился Пушкин к медбрату, - я остался совершенно без белья…

Как только медбрат ушел, он подошёл к зарешеченному окну и замер. За стеклом простирался совершенно иной Петербург — стеклянные башни, машины, люди в странной одежде, держащие в руках какие-то светящиеся плитки.

- Вот это приключение, — пробормотал Пушкин, - histoire extraordinaire.

Александр Сергеевич почувствовал невероятную усталость. Он сел на кровать и глубоко задумался. Вернулся медработник и молча положил на тумбочку комплект казённой одежды. Поверх синего халата и такого же цвета пижамных штанов лежали вдетые друг в друга тапки без задников.

Пушкин открыл глаза. Он даже не заметил, как уснул. Александр почувствовал рядом чьё-то присутствие. Повернув голову, он увидел человека лет тридцати, с опухшим лицом и совершенно растрёпанной прической.

- Позвольте представиться, - протянув ладонь для рукопожатия, мужчина шагнул к кровати, на которой лежал Пушкин, - Кирилл Кириллович Громов, поэт.

- Александр Сергеевич Пушкин, - ему ничего не оставалось, как пожать слегка влажную ладонь коллеги.

Кирилл рассмеялся.

- Ну, вы, шутник. Я и правда, немного рифмую. Но признаться, я в основном помогаю своей сестре Полине в магазине антиквариата. Однако, как вас все-таки величать?

Александр ущипнул себя за бакенбарды.

- Александр Сергеевич…Позвольте узнать, Кирилл Кириллович, какой нынче год и месяц.

- Да, видимо, изрядно вы вчера приняли на грудь, коллега. Сегодня 25 марта 2024 года. Воскресенье.

Громов решительно поднялся на ноги. В ту же секунду зазвонил его мобильный телефон. Пушкин услышал голос молодой женщины – на аппарате была включена функция громкой связи.

- Кирюша, привет!

- Привет.

- Ты дома? Хватай такси и мигом в магазин! Нужно увезти ту вещь, которую я вчера купила к Анне в мастерскую.

- Полина, сегодня воскресенье.

- Ты что уже принял, алкаш?

- Нет-нет. Я - как стёклышко. Но мне нужно привести себя в порядок. Вчера немного посидели у «Гоголя»…

- Опять нажрался!

- Ни-ни…Вот те крест.

Громов неистово перекрестился, чем привел в изумление Пушкина, который с ужасом наблюдал за разговором Кирилла Кирилловича с невидимым собеседником посредством плоской коробочки.

- Если тебя, калдырь несчастный, не будет в магазине через полчаса - считай, что ты уволен.

Лицо Громова побледнело. Он затравленно огляделся.

- Александр Сергеевич, мне немедленно нужно отлучиться по весьма важному делу. Если вы не против, составьте компанию, поскольку зеркальный гарнитур, который я должен доставить на реставрацию, весит не менее ста пятидесяти килограммов. Учитывая моё ослабленное здоровье после вчерашнего, мне необходим помощник.

Пушкин, находясь в состоянии отрешенности, неопределенно пожал плечами.

У Пушкина не было документов, и покинуть пределы клиники через центральный выход не представлялось никакой возможности.

- Не впервой! – вдохновенно произнес новый знакомый Александра Сергеевича, - прорвемся…

Кирилл провел Пушкина узким коридором в гардеробную, из которой дверь чёрного входа вела на перспективу доходного дома Крутиковой. На Лодыгина он поймал такси, и через двадцать минут автомобиль остановился возле дома на Невском Проспекте, 44. Громов рассчитался с таксистом, и они с Пушкиным прошли во двор. Они подошли к неприметной двери без вывески напротив небольшого фонтана из многоугольных мраморных плиток. Александр Сергеевич с трудом узнал это место на Невском проспекте. Недалеко отсюда, на углу Невского и Садовой улицы должно было находиться здание публичной библиотеки, где неоднократно бывал поэт. По соседству располагался и Аничков дворец, где совсем недавно Пушкин был на приёме. Чуть далее на первом этаже собственного дома Энгельгарта находилась книжная лавка издателя Сленина, в которой он не раз бывал.

В книжной лавке Глазунова, расположенной на Перинной линии, Пушкин бывал очень часто, иногда просиживая в ней по несколько часов. Но сейчас Проспект для него был почти неузнаваем.

Он почувствовал тяжесть в висках, будто после долгого сна. Даже воздух казался ему другим — густым, пропитанным странными запахами: жареного масла, металла, чего-то искусственно-сладкого

В его памяти Невский был живой, дышащий, переливающийся всеми оттенками человеческого существования. Кареты, запряжённые породистыми лошадьми, гвардейцы в сияющих киверах, франты, щеголяющие последними парижскими фасонами. Вывески — изящные, с витиеватыми буквами: «Кондитерская Вольфа», «Ресторация Дюме». Здесь гуляли, сплетничали, назначали свидания, заключали сделки. Невский был не просто улицей — он был сценой, на которой разыгрывался великий спектакль петербургской жизни.

Теперь же перед Пушкиным расстилался какой-то фантасмагорический коридор. Стекло, металл, мерцающие экраны, ослепляющие глаза. Люди — сотни людей — шли, не глядя по сторонам, уткнувшись в маленькие светящиеся плитки в своих руках. Ни поклонов, ни церемонных улыбок.


Он попытался поймать взгляд прохожего — молодой человек в обтягивающих штанах и с проводами в ушах даже не замедлил шага. Парень задел поэта плечом, зло покосился на его больничное одеяние.

- Чё, бомжара, обдолбался?

Алксандр Сергеевич отшатнулся. Какое наречие? Какой тон?

Экипажи… нет, не экипажи — гладкие, блестящие коробки, рычащие, как звери, неслись по мостовой без лошадей, без кучеров. А свет! Он лился отовсюду: из витрин, с фонарей, с этих огромных экранов, где мелькали лица, слова, цифры…

Раньше Невский жил человеческими голосами: смехом, спорами, криками извозчиков. Теперь же его заполонил ровный, непрерывный гул — рёв моторов, грохот музыки из раскрытых окон машин, какие-то электронные голоса, объявляющие о скидках.


Издалека Пушкин заметил, что на входе в дом, где раньше была книжная лавка Сленина, теперь сверкала вывеска «Сбербанк». В витринах - не тома стихов и романов, а ряды каких-то аппаратов с кнопками.

В голове поэта мелькнула мысль, от которой он похолодел.

- Неужели это будущее?

Пушкин сунул руку в пустой карман пижамы и с ужасом понял, что теперь ничего не осталось от прежнего мира.

- Пушкин, входи быстрее! – Кирилл придержал для поэта дверь и тот, покорно вошел в прохладный, пахнущий кошачьей мочой подъезд.