Леон Богданов

Леон Богданов

Родился в Куйбышеве (Самаре), жил в Ленинграде.
Со школьных лет вошел в круг авторов неподцензурной литературы, выступал как художник и поэт. Зрелая проза дневникового характера публиковалась в самиздате с середины 1970-х гг. Лауреат Премии Андрея Белого (1986). Умер в 1987 г. от инфаркта.
Книга прозы «Заметки о чаепитии и землетрясениях».

"Думал послушать джаз, да мои что-то улеглись.
То сидели, читали свои детективы, а вдруг захотели очень спать.
Не буду им мешать, и опять остаётся ходить по кухне.
 Сегодня мысли в порядке.
 Сейчас как раз двенадцать, и я, по привычке, не знаю, каким числом пометить эту запись.
 Знаю, что суббота была, а началось воскресенье.
Смотрел "Время", и мне всё кажется, что это меня силком тащат в польский экспериментальный театр. Особенно предвыборные выступления с трибуны – ну точно кадр, на спектакле снятый. Раньше такой театр был у них в моде, а как теперь дело обстоит, я ничего не знаю. Вся эта программа заменяет мне и фильм, и спектакль, и литературу в значительной степени, так как ощущение такое, что в каждой передаче у вас стараются вырвать хоть по одному – нет, именно по одному, старому слову, заставить забыть что-нибудь, связывающее вас со своим родом-племенем, с дореволюционной действительностью.
Я не о правдивости их говорю, а о том, что всё привычное вытесняется какими-нибудь сверхнаучными сообщениями о чёрных дырах во Вселенной или чем-то подобном. Всё это называется прогрессом, но вот сегодня, например, показывали, какая с утра стоит очередь в Эрмитаж, и становится ясно, что без постоянного блата и соваться нечего, а в "Известиях" пишут, что они сняли сто пятьдесят квадратных метров фресок во Пскове, в храме Покрова, и какую-то часть их выставили теперь.
Так бы надо глянуть, да неудобно снова просить Герту Михайловну.
Вот что наделала эта выставка натюрморта с шестнадцатого по двадцатый век.
 Разбитую бутылку, обломок кирпича, глиняный кувшинчик с отбитым горлышком и засохшей веточкой в нём я бы поставил в токонома.
Ещё металлический чайник с несмываемыми следами чая, пиалу с чистой водой, даже газовое пламя я включаю в число несомненно красивых вещей.
Какую-нибудь простую луковицу и пачку чая, красивый спичечный коробок и смятую пачку "Беломора" – ведь не важно, что именно, а важно, как поставить.
 Такие разрушающиеся, разрушительные натюрморты противостоят актёрству с трибунством его.
Я не против цветущих деревьев, но до весны ещё далеко, и потом, здесь, может, ничего нет красивее, чем когда зелёные газоны покрываются целыми полями жёлтых одуванчиков.
Мне так кажется, и своего ощущения и мнения я не изменю."
(Леон Богданов)

Поза Богданова завораживает почти дзенским спокойствием интонации, самим своим течением, в котором ощутимы одновременные непрерывность времени и прерывистость его восприятия.
( Данила Давыдов).

"Открыл «Заметки о чаепитии и землетрясениях» и застал ленинградского писателя Леона Богданова за вечной чайной паузой, когда пачка «Беломора» стремится к опустошению.
Вообще, это та книга, которую нужно иметь в печатном виде и периодически по-домашнему почитывать за вечерним чаем.
Новая горячая сводка о землетрясении, произошедшем где-нибудь в Гвинее на окраине тектонических плит, как начало отсчета времени от нуля, а значит пора садиться писать заметки.
В то же время под окнами наливают пиво с пеной полкружки, а в газетном ларьке на Кожевенной линии томится сборник Фолкнера на английском.
И над всем этим витает отдаленное предчувствие надвигающейся катастрофы."

"Его мир вроде бы очень узнаваем, но описан он не стандартным литературным языком, а потому предстает в необычном виде, удивляя читателя. Здесь нет очевидного драматизма, сюжетности – очень многого из того, что веками разрабатывала европейская литература. Но, как ни странно, принявший книгу испытывает стойкий интерес во время чтения, поскольку художественная динамика здесь все-таки присутствует.
На страницах все время что-то происходит: покупается вино, заваривается чай, достаются редкие книги, слушаются очередные сводки новостей и т. п.
Не бог весть какие события (с появлением тени отца Гамлета не сравнишь), но из них во многом и состоит жизнь.
 А еще масштаб (при полном, заметим, отсутствии претензий на "масштабность") создают сообщения СМИ, которые большинство из нас привыкло ощущать неким фоновым раздражителем. Происходит что-то в мире – и ладно, нас ведь это впрямую не касается!
Автора тоже вроде бы не касается, поэтому никаких геополитических обобщений мы здесь не найдем.
Однако постоянное вслушивание в сообщения о природных катаклизмах и строгая их фиксация создают странное ощущение, особенно в единстве со скрупулезным описанием бытовых моментов.
Это, думаешь, и есть мировой ритм: от одного подземного толчка – до другого, от одной катастрофы – до другой."

(Владимир Шпаков)

 «Ночью бодрствую. У каждого человека, я думаю, своя есть постоянная надежда, мысль. У меня, прямо, как молитва — лишь бы ничего не случалось. Я разлюбил всякие непредвиденности, может, и раньше не любил, но, по первости, находил их занятными и интересными. Теперь все постоянно хочется одного — лишь бы ничего не происходило, протекало бы спокойно, без лишних разговоров. Иду в магазин или на укол, или куда-нибудь еще, и только одно опасение, что может что-то случиться, меня тревожит. Кажется, даже холод не так досаждает, как эта мысль.»