2 Севастополь - Калипсо

Я вернулся из Америки зимой 1998 г. Город был гол и промозглые ветра продували насквозь вершины его многочисленных безлесных холмов. На одной из них жил я, на другой, на первом этаже гостиницы "Крым", был ночной клуб "Калипсо".

Истосковавшись по спортзалу, я бросился качаться и быстро сдружился с Русланом, анаболическим татарином а-ля Боло Янг, и его приятелем Юрой с шармом и фейсом молодого Джеймса Вудса. Были они года на полтора старше меня.

Часа по четыре в день я готовился к поступлению в МГУ, в остальном бил баклуши и был только рад, когда эта парочка затащила меня после тренировки в ночной клуб. Потом пошло-поехало, и мы зависали там чуть не каждый день. У Юры была уйма знакомых, никого из которых я не знал, и в выходные для нас в "Калипсо" всегда была "поляна". Сдвигали столы, набирали водки, пива, вина, шоколада и шел дым коромыслом. От жизни такой я путал на вкус воду и водку в одноразовых стаканчиках, но не пьянел.  Мне становилось хреново, вроде отравления, и пропадал весь кайф. 

За все это я почти не платил, так как был гостем, а потом за меня башляла девичья компания, в которую мы влились. Сейчас трудно понять, по какому поводу, но тогда вопросов не было. Помню, приходил в клуб, а там из знакомых одна Илона, яркая кобылистая блондинка. Сяду к ней за столик, она возьмет мне пива. Пьем, молчим - говорить нам особо не о чем. 

Иногда, правда, требовали, чтобы мы внесли лепту, особенно когда зашкаливал счет. Тогда Юра бегал попеременно к телефонному автомату и к окну - якобы "вот-вот привезут деньги". В первый раз я поверил, во второй закрались сомнения, в третий я уже тоже рассказывал, что "вот-вот..." Меня это не касалось, ответственным был Юра. Почему, я не думал.

Руслан мне говорил, что они трясут долги с проигравшихся студентов, причем конкретно, так что родители машины продают. Я не особо верил. Потом он сказал, что бандюки Юре предъявили: либо убьют, либо тюрьма. Думал, понтуется, пока мне не позвонила Юрина мама, которая со слезами, изможденным голосом умоляла объяснить сыну, что ему нужно сесть, чтобы жить. 

Домой, в поселок недалеко от города, Юра ездил от вокзала, и я иногда провожал его до станции. Помню ясные серые утра с прозрачными тополями вдоль железной дороги. После того звонка он поселился рядом с "Калипсо". Сказал, что снял комнату в частном доме, но как по мне, так приземлился у бабы, слишком непрезентабельной, чтобы мне показать.

Все это не мешало нам отчаянно клубиться. В то время я увлеченно читал Достоевского, особенно "Идиота", и мне казалось, что в России так и надо жить, страстно. Юра одновременно встречался с 24-мя девушками, аккуратно записанными в блокнотик. Когда в "Калипсо" не было компании, он им по порядку звонил, чтоб хоть какую выцепить на сегодняшний вечер. 

Меня называли "красавчиком" с "романтической внешностью", хотя некоторые отмечали, что я вел себя как животное. Что до Юры, то это был совсем другой тип: властный, выдержанный, аккуратно одетый, он прибирал женщин к рукам, тогда как я боялся всякой связи. Я бы постеснялся, да и не смог, внушительно втирать девкам всякую муть, но восхищался его талантом, как игрой факира-заклинателя. Мы были противоположностями и потому сошлись.

После танцев топлес на сцене городского ДК, где у Юры были знакомые диджеи, и десятков "полян" в восторженном курятнике я возомнил себя персидским принцем. Коронной моей фишкой было выплясывать на столе среди посуды под "Голубую луну", так я бросал вызов обществу. Это было в порядке вещей, меня не стаскивали. Блевали на столы тоже постоянно, чего я не наблюдал потом ни в Севастополе, ни тем более в Москве. Помню щемящее чувство, когда вот, опять кого-то вырвало на стол, и строгая пожилая женщина с упреком, немым в гремящей музыке, сейчас начнет свой каждодневный сизифов труд.

Так я узнал ее. "Меня зовут Ирина, как византийскую царицу", - сказала она, и я подумал, что да, похожа. Кто-то опять наблевал на стол, а мы беседовали и не могли остановится, пока психастеническая уборщица не оскорбила ее, а она назвала ее "мама". Дальнейшая лексика была такой, что я притворился невидимкой.

В "Калипсо" она была почти каждый день. Стройная, с круглым, будто очерченным циркулем лицом и большим лбом, прикрытым прямой кукольной челкой, она одна сидела за столиком, погруженная в себя. Осанка у нее была идеально ровная, шея изящная, голова небольшая, черты правильные, нос немного курносый. Носила она только черное, шедшее к ее белой коже, темно-русым волосам и карим глазам.

Контраст между детским лицом и точеной статной фигурой, живой мимикой и тягучими плавными движениями сбивал с толку. Вся она была вроде как заторможенная, медленно-грациозная. Я не знал, что и думать о ней.

Вечерами тоскуя, я прописался в "Калипсо", и там была она. Вместе нам было так легко, будто век не расставались. Ехали на набережную и под шум волн говорили о чем-то важном и проникновенном, чего уже не вспомню. Она была скромной, вообще без понтов, жила с мамой в старом частном доме. 

Так бы и продолжалось, если б мой одноклассник как-то не сказал мне: "С кем ты общаешься? Она же проститутка". Конечно, я отмахнулся, но сразу как пелена с глаз спала: сидит одна или в компании левых типов, всегда разных, исчезает. Выйдя в слякотную крымскую ночь, почувствовал себя идиотом, как в тогдашнем хите: 

"А помнишь наш вечер и белый снег
Ложился на плечи тебе и мне,
Шел первый и теплый снег декабря,
Тогда я не знал, какая ты дрянь..."

Юра потом пытался свести меня со своей симпатичной сестрой, голубоглазой брюнеткой, разрекламировавшей свои обхваты, как у Мэрилин Монро. Но я уже был не в духе - Ира была там, в зале, и не всегда одна.

Так все и кончилось. Руслан сбежал в армию, Юра пропал, а Иру я еще несколько лет изредка замечал в севастопольских барах в обществе обрюзгших кадров. Она сидела абсолютно прямо, никогда не танцевала и не смотрела на меня. Я к ней так и не подошел.

Много позже я понял, какой же я был дурак.