Очерки командира ССО, часть 10

В плену у волжского маньяка.
Вернувшись на арбузное поле, я оставил свой «Москвич» в лесопосадке, взял литр водки, банку килек в томате и направился в сторону деревянной будки-домика на краю плантации.
Вблизи избушка оказалась не такой уж маленькой: дощатый домик с печной трубой вполне мог сойти за дачку не сильно обеспеченного советского гражданина, мало того, у сарайчика бродили куры, а на огороженном плетнём огородике поспевали помидоры и всякая зелень. На лавочке сидел дедок и высматривал на меня из-под ладони - кто же это к нему идёт? Его вид напомнил мне того казачка из хутора, где я в юности провода протягивал – такой же мелкий, в истрёпанном казачьем картузе и в штанах с лампасами некогда синего, Войска Донского, изрядно полинявшего цвета. Ну, Штирлиц – помните?
Дальше произошло примерно, как у Ильфа и Петрова: «Ну, что, отец, неплохо бы вина выпить?» - я достал бутылку.  – «А угости!..». Бутылка в России – это ключ ко всему, даже к гостайнам и к женскому сердцу. Я как права водительские получил, вернувшись домой с зоны? – точно так же: две бутылки начальнику автокурсов, что я их будто бы закончил, две бутылки в ГАИ принимающему зачёт по правилам и две бутылки за вождение. Тогда всё было дёшево и гораздо проще, люди тянулись друг к другу, и водка им в этом сильно помогала.
Казак был полинялый, но бойкий, и водку он пил с нескрываемым энтузиазмом. В те года власть разрешила подотчётным народам пользоваться своим исконним наименованием и обычаями предков сколько душе угодно. Вот и повылазили притаившиеся казаки (квази-казаки) из всех щелей, где их раньше отродясь не бывало, в том числе и на моей родине: самое пьяное днище из моих бывших одноклассников в одночасье нарядилось в галифе и картузы с околышем, взяло в руки нагайки и принялось патрулировать улицы, в основном, рядом с пивными точками. Я ещё могу понять – и это обоснованно – тусовка казаков в районе бывшего с царских времён Области Войска Донского, или там кубанцев-терцев на Кубани и на Северном Кавказе, но, когда в Ленинграде (читаю): «Ленинградское казачье войско с атаманом таким-то…» – меня оторопь брала. Не хватало, ещё как в той песне: «Еврейское казачество восстало…». М-да… Но я охотно подпевал пожилому донскому казаку его любимые заунывные песни типа: «Соловей кукушечку угаварива-я-яяяяяяеттт…», ибо он был мне нужен, вернее, знания, которыми он мог обладать.
Я наплёл словоохотливому подпившему казачку, что сам то я проживаю в одном из окрестных домов отдыха (тут кстати пришелся обнаруженный мною накануне пансионат «Нефтяник»), и хотел бы в память об этих незабываемых краях загрузить свою машину арбузами, а, может быть, не только её, но и пару-тройку КАМАЗов. Я «лепил горбатого» своему визави, не опасаясь быть разоблачённым аферистом: казачок Станислав (он так представился) после первой поллитры пребывал в состоянии, что говориться, «грогги», и отвечал на мои вопросы на «автомате», дополняя их порой излишними подробностями. Я всегда знал, что партизана не надо пытать, ему достаточно налить пару стаканов водки и потом от него уже не отвяжешься.
Выяснилось вот что.
Их плодоовощной совхоз (название неважно, допустим, «Слёзы Ильича») специализировался, среди прочего, и на выращивании арбузов – продукции сезонной, которая, в отличие от картошки, не подлежит длительному хранению и поэтому от урожая надо было каждый год избавляться как можно скорее. В этой связи совхоз нанимал на уборку урожая всяких подозрительных праздношатающихся личностей, которых мой собеседник – будь его воля – ни на версту к полям бы не допускал. О чём он, по его рассказам, неоднократно говорил директору на собраниях, но тот игнорировал «голос разума» (это не моя формулировка). И вот теперь – по словам смотрителя за бахчой – правда, уже на второй поллитре – мы имеем (то есть, совхоз) то, что имеем: «Тащут арбузы все, кому не лень». «А у меня» (ну, в смысле, у него) душа болит за каждую украденную с поля арбузную семечку – и тут мой собеседник всплакнул и откинулся на тахту, сильно напоминавшую больничный лежак приёмного покоя.
Среди прочего в показаниях сторожа всплыли совершенно неожиданные для меня вещи, а именно: в сезон сюда приезжают люди с Донбасса, загружают арбузы в грузовики и везут к себе, но оплачивают товар не деньгами, а углём (поставки через железную дорогу). Мало того, аналогичная комбинация совершается и в системе «арбуз-картошка» с представителями более северных областей и даже Белоруссии. 1989 год, деньги у людей водились, но купить на них не всегда удавалось даже самое необходимое, к тому же начали рушится связи между республиками, областями, министерствами, как горизонтальные, так и вертикальные, отчего и зарождались подобные бартерные схемы. Мы ведь же тоже на маслозаводе меняли масло на нужные нашему производству детали и запчасти (ну, и нам лично), изделия и товары, минуя этап денежной оплаты.
Получалось, здесь в сезон болтались ещё десятки людей, хотя, как я надеялся, более-менее стабильного состава из разных краёв России и окрестностей. Мало того, для уборки арбузов сюда подтягивались малоприятные личности из местного волгоградского «бомонда», я имею в виду людей в стеснённых обстоятельствах, которым до зарезу было необходимо заработать хоть что-то на арбузах. Жили они в дощатом бараке на другом конце поля – сторож показал где именно.
Эти известия повергли меня в ступор: я-то ожидал, что уже вышел на след того, который в брезентовом плаще с цигаркой и гнилым запахом изо рта, но нет – круг подозреваемых грозил расшириться и по количеству, и по географии. Опять тупик?
Перед тем, как окончательно отрубиться и отойти в объятия Морфея мой новый друг-сторож, порекомендовал каким образом я бы мог загрузить арбузами мой собственный «Москвич», причём без лишней волокиты с выпиской товара и его оплатой. По его словам, надо было подойти к толпе сборщиков на поле и спросить Семёна (Семён – это бригадир), отдать Семёну две бутылки водки и проблема будет решена в несколько минут. А если мне жалко водки (это была самая ходовая валюта в те времена), то надо идти в правление-дирекцию, там спросить в бухгалтерии тётю Машу, и она всё сделает в смысле выписки и оплаты. Тётя Маша – это кума сторожа, только надо передать ей привет и вот – на тебе, пару дынек с моего огорода.
Я слушал подпившего стража вполуха, так как известия о многочисленных посторонних визитёрах на арбузных полях ввергли меня в ступор: круг подозреваемых расширялся безмерно. Да ещё местные волонтёры из Волгограда… - тут задумаешься. Но вскоре по мере ухода из организма следов алкоголя, – а я основную дозу подливал своему собутыльнику – до меня начало доходить, что вот так, наездами, можно было нагадить здесь – рядом, в окрестностях, но никак не в сотнях километрах выше по Волге и в нескольких местах. Так что моя идея, что маньяк здесь, что он местный казалась наиболее продуктивной. Ну, в крайнем случае, он мог «базироваться» в каком-то другом арбузном хозяйстве неподалёку – в нескольких десятках километрах – от вот этой моей как бы исходной точки. А вот существуют ли в природе такие хозяйства – об этом мог бы узнать мой будущий тесть. Посмотрим, а пока надо бы разобраться здесь.
На сегодня в «сухом остатке» у меня оставалась задача раздобыть списки работников этого совхоза, причём не всех, а кто конкретно годами занимался отгрузкой арбузов и их сопровождением, причём не только по реке на баржах и судах, но можно прихватить в поиск и автотранспорт, а то и железную дорогу. Но последнее в том случае, если такая отгрузка существовала в принципе, так как до ближайшей грузовой станции, если верить моим картам, было далековато.
Раздобыть эти шпионские сведения я поначалу думал с помощью подкупа пока неведомой мне «тёти Маши», что казалось поначалу вполне вероятным, но потом, поразмыслив, до меня дошло, что эта Маша растрезвонит по всему околотку о моих интересах, и это безусловно спугнёт нужного мне фигуранта.
Во всё ещё хмельной голове созрел безумный план прокрасться ночью в правление совхоза, предварительно разведав где у них что хранится в смысле архивов, которых, по моим понятиям не должно быть слишком много и, если не получится разобраться на месте, просто-напросто спереть нужные мне папки с бумагами, чтобы потом ознакомиться с ними в тишине и спокойствии. Для этой акции требовалась рекогносцинировка на местности, то есть надо было среди бела дня в присутствии всего тамошнего персонала разведать и разнюхать, как и что там и под какими замками. Замки, как вы понимаете, меня ничуть не смущали, сторожей-охранников в административных хатах в те времена не держали за ненадобностью, могли помешать только собаки, но не факт – придётся им пожертвовать колбасу.
Пока мой новый друг почивал на любимой лавке, я всё же отправился в указанную им сторону на центральную усадьбу совхоза, чтобы сперва там хотя бы просто осмотреться. Здание оказалось одноэтажное, свежей кирпичной постройки, с крыльца то и дело основали люди в разных направлениях. Включился в этот движ и я, смело проникнув вовнутрь, так как ещё один посетитель едва ли привлёк бы у местных излишнее внимание. Помещений внутри здания оказалось не так много, примерно с десяток, почти во всех двери были распахнуты настежь. Таблички «Директор», «Парторг», «Экономисты» меня не привлекли, в вот «Бухгалтерия» и «Кадры» – это то, что нужно. Стены в этих кабинетах были заставлены канцелярскими шкафами и сквозь их стеклянные створки просвечивалось немыслимое количество папок с бумагами. В бухгалтерии стоял и двухэтажный несгораемый сейф, засыпной, с поворотной рукояткой – ну, как же, денежки надо же было где-то прятать. Для меня он не представлял никаких проблем, но я тут не ради денег.
После осмотра предстоящего места действия мне стало ясно, что «миссия невыполнима». Вот так с налёту, впотьмах, не зная где что лежит, пришлось бы вывозить всю эту макулатуру на КАМАЗе, не меньше. И потом год копаться в поисках нужного материала. Нет, мне в этой бумажной крепости нужен союзник, или же подкупленный агент.
Я вспомнил о тёте Маше. И действительно, в бухгалтерии за одним из столов восседала дородная дама предпенсионного возраста, к которой посетители и сослуживцы именно так и обращались. В потоке гостей подошел к ней и я. Тётя Маша взглянула на меня сперва с равнодушием, затем взгляд её чуть потеплел, и она спросила: «Тебе чего, красавчик?». Красавчиком я как раз не был, но все равно – доброе слово и кошке приятно.
Озираясь по сторонам, я промямлил что-то о её куме-стороже, что мне надо ей кое-что передать от него… Тётя Маша: «Опять, поди, старый чёрт, дыни мне свои подсовывает, сколько раз ему говорила, что нам свои девать некуда. Ладно, пойдём». И мы с ней вышли с крыльца к моей машине.
Время поджимало, и я ляпнул этой незнакомой мне доселе тётке о своих к ней запросах напрямую, без намёков-экивоков: что нужны мне списки сопровождающих отгрузки партий арбузов по Волге на баржах за последние десять лет – и кто там был старший, а кто просто биндюжник-грузчик. А за эти ни к чему не обязывающие сведения я хорошо ей заплачу, – и я показал тётке две бумажки по 100 рублей (напомню, это моя месячная зарплата на заводе).
Тётя Маша посмотрела на меня очень внимательно, примерно, как следователь прокуратуры на подозреваемого на последнем допросе и задала обязательный сакраментальный вопрос советского человека на неожиданный запрос: «А ты, милок, часом, не американский ли шпиён?».
Запрашиваемые мною сведения были совершенно не секретные и абсолютно никому, кроме меня не нужные, но все равно, тётя Маша насторожилась и приняла стойку охотничьей собаки. На этот счёт у меня была домашняя заготовка-отмазка, зачем именно мне понадобились такие сведения от глухого, богом забытого степного совхоза. Я ей начал лепить, что сам я из-под Саратова и что два года подряд наше райпо принимало в это время арбузы откуда-то отсюда, с Нижней Волги, работали мы на доверии за наличку и без документов, но точное место у нас никто не знает: кто конкретно имел дело с вашими представителями – тот скоропостижно скончался, и вот теперь мы хотим возобновить связи. Ваш человек наверняка тоже работал без ведома начальства – ну, вы понимаете, - он сдавал нам, так сказать, излишки. В-общем, я наплёл своей собеседнице полное «бла-бла-бла».
В этой версии было много проколов, но я надеялся, что тётя Маша не обратит на них внимания, потрясённая открытием, что кто-то из местных (и наверняка её же знакомых) проворачивал такие делишки в обход администрации и её самой. И не один раз, и не один год.
Речь свою я закончил намёком, что теперь и она могла бы присоединится к нашему незаконному консорциуму, войти, так сказать в долю – я почему-то был уверен, что она не побежит сразу в ОБХСС сдавать жулика и провокатора – то есть, меня. Но надо бы найти того человечка, который тут так всё успешно организовывал в прошлые годы. Кажется, щучка заглотила наживку: тётя Маша обещала просмотреть документы и выдать мне искомый персонаж, но сперва она запросила гарантии. Ну, как гарантии, этого термина она и не знала, но задала законный вопрос: «А ты не сбежишь?».
Она, как и её кум бывалый казак Станислав (он же сторож на бахче, кто не помнит), отправила меня всё к тому же бригадиру Семёну: мол, сходи-ка ты, касатик, к сынку моему (представляете, этот пока неведомый мне Семён оказался её сыном), да потолкуй с ним о том, о сём, и по этому дельцу – сынок-то у меня человек грамотный, бывалый, может, что ещё присоветует. А с тобой мы завтра-послезавтра встретимся, может, и найду я тебе кого надобно. Вон мой домишко на пригорочке – туда подойдёшь с утра, и она показала на большой кирпичный дом с мезонином, верандой и многочисленными постройками во дворе, окруженный садом за довольно серьёзным забором. Дом стоял несколько вдалеке от остальных по улице этого рабочего совхозного посёлка.
Получалось, как в сказках: типа, золотая рыбка исполнит мои желания, но сперва надо сделать то-то и то-то. Ну, что ж… Семён, так Семён. И я поплёлся на бахчу.
Дело было к вечеру, жара постепенно скатывалась к недалёкой отсюда Волге вслед за солнцем, люди на поле также потихоньку рассасывались кто-куда. Семёна я нашёл без проблем среди остававшейся ещё на поле кучки людей. Это оказался довольно ражий детина лет сорока, по одежде совершенно не выделявшийся среди остальных работяг, но сразу было понятно, что он у них тут главный.
Я подошел, назвался, сказал, что от тёти Маши и что есть разговор. Тему я сочинил на ходу, собственно, предмет беседы мне подсказал ещё дед Станислав: как мне загрузить свой «Москвичок» арбузами тут же и без излишней конторской волокиты? По характерным повадкам, а, главное по татуировкам на руках и на плече (могучий торс Семёна прикрывала только майка-алкоголичка) я сразу определил, что сынок этот успел побывать «в местах, не столь отдалённых», причём пару раз, первый по «малолетке», а затем уже по рецидиву за грабёж. Не знаю, как в новые времена, а тогда вскрытие по пьяни ларька с пивом уже считалось грабежом, и судьи легко вешали таким «строгий режим» лет на 5-7.
Но и Семён понимал, что к чему, оглядев мои синие персти на пальце и татуированную «колючку» на запястье – что означало одну ходку, но по серьёзной статье, и что я, хотя и не из блатных, но «мужик» серьёзный. Когда я звякнул в авоське бутылками с водкой, Семён окончательно подобрел и пригласил меня в кильдим на краю поля – в свой, типа, офис. По дороге договорились, что арбузы мне загрузят с утра пораньше, пока начальства никакого нет, а пока отметим это дело.
На шее у Семёна болталась желтого металла цепочка с алюминиевым крестиком, а за крестиком ещё какая-то «залипуха» явно не культового назначения. Ну, мало ли…
В кильдиме оказалось ещё два татуированных гражданина, игравших в карты. Они бурно обрадовались нашему появлению, особенно двум бутылкам водки. К напиткам гостеприимные хозяева вывалили на стол всё те же арбузы и помидорки с луком – не богато. После первых тостов, типа, «за знакомство», меня всё же усадили играть в карты – в традиционную зэковскую «буру», - хотя я предупреждал Семёна с товарищами, что лучше бы им этого не делать. Как всегда, игра началась с копеечных ставок, но по мере накала страстей горка монет и даже рублёвых бумажек на столе все росла и росла. Эти ребята были знакомы с элементами передёргивания, да и колода у них была меченая, но я-то знал все эти фокусы и, периодически, давая им возможность меня обдурить, в итоге всё же раз за разом срывал банк в свою пользу. Деньги там были невеликие, я и выиграл всего-то рублей 25-30, но для местных это оказалось ещё и вопросом престижа.
Когда кончилась водка (а кончилась она быстро) проигравшие за свой счёт достали из заначки банку с самогоном, и игра пошла ещё веселей. Я, хоть и старался пить по возможности как можно меньше, но эти черти все равно так усердно подливали, что я довольно быстро начал отрубаться. А моим визави – хоть бы хны! Я начал догадываться, что они подсыпали мне в стакан снотворного – и это в лучшем случае, а то и вообще могли отравить наглушняк. Последнее, что я запомнил, это склонившегося ко мне Семёна, на шее которого болтался крестик, а за ним на цепочке была приделана … маленькая золотая семечка с какой-то буковкой!
Очнулся я от резкой вони нашатыря, ватку с которым мне пихала в нос не кто иная, как … тётя Маша. Первой мыслью подумалось, что эта добрая фея каким-то образом спасла меня от своего сыночка с подельниками, которые разозлились на меня из-за проигранных 30 рублей, но почти сразу дошло, что всё это одна банда, в которой дама из бухгалтерии играла пока неизвестную мне роль: золотая семечка на цепочке у Семёна говорила о многом (оставалось для верности обнаружить там выдавленную буковку «К»). Говорила обо всём: Семён и был тот упырь, которого я так долго искал. И я был у него в плену, вернее, у них с мамашей.
-«Очнулся, красавчик», - так ласково обратилась она ко мне, - «ты уж не обессудь на моих ребят (ага, значит, она тут и есть главная, если говорит «моих» про этих отморозков), что пришлось им тебя усыпить – больно нехорошие вопросы ты мне задавал. Сейчас они вернутся, и ты нам всё расскажешь, есть подозрение, что ты, красавчик, из ментов, или ссученых приблатнённых, и явился ты сюда не просто так, не из-за той лапши с арбузами, что ты хотел мне на уши повесить».
Она продолжила: «А ребята пошли машинку твою сюда пригнать, да посмотреть, что там в ней есть любопытного, может, ксива ментовская найдётся или прокурорская, или пистолетик с рацией». Я-то знал, что в моём «Москвиче» кроме начатого ящика водки и нескольких палок колбасы ничего такого не было – ах, да, шофёрские права, выданные в нашем райцентре – больше, вроде, ничего их заинтересовать не могло.
«А карта с отметками, с крестиками?!» - тут же пронеслось у меня в мозгу, – «Ведь догадаются кого я ищу, особенно после моих расспросов этой тёти Маши о сопровождающих грузы за много лет. Она не производит впечатление недоумка и наверняка может сложить два плюс два и догадаться, что ищу я именно её сыночка».
Я попытался пошевелиться и понял, что крепко связан. Это была западня, в которую я загнал сам себя. Мне показалось, что где-то не так далеко раздался женский плач, приглушенный еле слышимый, но именно плач. Хотя бы и потому, что эта фурия – тётка Маша – встрепенулась и умчалась, хлопнув за собой дверью. Я кое-как поднялся с топчана, на котором лежал со связанными за спиной руками со стреноженными, как у коня в ночном ногами, и осмотрелся: помещение было почти кубическим со стороной 2 метра, стены обшиты фанерой или досками – не суть, - кроме топчана присутствовал небольшой столик и пара табуреток, в потолке неярко горела закрытая стальной сеткой лампочка.  Ну, а в одном углу за занавеской было оборудовано что-то вроде параши, в другом стояли рукомойник с тазом и ведро с водой. Судя по всему, это могло быть подвальное помещение под домом и, похоже, оно было не единственным. Опять тюрьма, вернее, карцер?