Измена

Мадам Безбашьянц, достопочтенная Циля Марковна, развешивала во дворе бельё — кипельно-белые пододеяльники, простыни, наволочки с оборками, свои просторные ночные сорочки, панталоны, которые могли бы служить чехлом для двух стульев одновременно, внушительных размеров атласные бюстгальтеры — всё откипячённое в огромном баке с «Персолью» и прополосканное в двух водах с добавлением эфирного масла лаванды — для аромату. Поодаль, на перевёрнутом ведре, стоял таз с тёмным, прокрученным в машинке — мужнины джинсы, синие сатиновые семейные трусы, большое количество чёрных носков. Циля Марковна пребывала в хорошем настроении и даже мычала через нос какую-то легкомысленную песенку, мощно встряхивая бельё, отчего тяжело колыхался под старым халатом монументальный бюст.
- Цилечка! - певуче окликнула её проходящая мимо забора соседка, Фира, - а шо я гляжу, ты всё по хозяйству? Я всем говорю: ни у кого нет таких белоснежных пододеяльников! Теперь же все пёстрые шьют. А пёстрые, они шо? По ним же ж не поймёшь, чистые они чи грязные! А на белом же каждое пятнышко!..
Фира идёт с базара. В одной руке у неё корзинка, в другой пакет, из которого свисает рыбий хвост.
- Форель взяла, на два килограмма, дочка моя с зятем любят суп из неё и запечённую, - делится она подробностями семейной жизни и тут же, нетерпеливо обрывая себя, с жадным любопытством спрашивает:
-А шо, Фаиночка приехала?
- Фаина? Нет. Она в сентябре собиралась. А шо?
Сладкий голосок соседки и нелепое предположение о приезде старшей дочки встревожили душу Цили Марковны.
- Почему ты спрашиваешь за Фаину?
- Та я так. - Потупила глаза, скрывая горящее в них любопытство, соседка и не удержалась, вытаращилась на Цилю Марковну: - Говорят, твоего Жору видели с шикарной дамочкой в машине, я и подумала, может, Фая…
- Блондинка? - роняя в таз простыню, спросила Циля Марковна.
- Платина! - многозначительно уточнила соседка и уверенно оценила: - высший класс!
- Наверное, подвозил кого-то из отдыхающих, - небрежно сказала Циля Марковна, - он же таксует, когда время есть.
- Наверное, - не стала спорить Фира, довольная, что, кажется, первая успела словно невзначай заложить соседа, Жору, жене, - ну, пойду, ужин пора готовить.

Циля Марковна медленно наклонилась, взяла из таза простыню, машинально стала расправлять на верёвке. Песенку она уже не напевала. Неужели Жора опять?..

Жора Безбашьянц, супруг, с которым они благополучно и вполне счастливо живут уже тридцать лет, имел один, весьма существенный и очень для его супруги чувствительный недостаток: любил женщин. Не только свою жену, Цилечку, а других, посторонних - молодых, весёлых, беззаботных, которые каждый сезон в изобилии прибывают на курорт. Зимой Циля Марковна успокаивалась, жизнь текла ровно, без потрясений, а уже в апреле покой покидал её сердце, уступая место постоянной тревоге и ревности. По молодости она устраивала скандалы, била посуду и поколачивала непосредственно самого изменщика, грозила разводом и даже вызывала на подмогу тяжёлую артиллерию — маму. Муж привычно каялся, просил прощения, обещал всё, что от него требовали, покупал жене то, чего она не могла выпросить у него зимой, и старался тщательнее заметать следы. Он правда, не хотел расстраивать свою Цилю и не любил скандалов, но… Жизнь на окраине курортного города, в частном секторе, где всё на виду, окна и калитки нараспашку, соседи слышат каждый скрип и каждый вздох, где с каждого балкончика, крыши или старой черешни соседние дворы и улицы как на ладони, сильно осложняет попытки сохранить в тайне пикантные приключения. Жора человек простой, хитрить, прятаться и изворачиваться не очень умеет, поэтому живёт с постоянным чувством вины и искренним желанием загладить.

С возрастом Циля Марковна стала спокойнее смотреть на его сезонные увлечения. Он мужчина темпераментный, горячий, в душе молодой, а тут на каждом шагу полуголые красотки всех мастей, ищущие приключений в отпуске. Сами, небось, вешаются. А Жора что? Он всего-навсего мужчина, существо слабое и до женского пола охочее. Главное, что своей семьёй дорожит, дочек любит, жену уважает, работает, старается, всё в дом. И пьёт редко. Циля Марковна в душе даже стала его оправдывать, не переставая, впрочем, при случае замахиваться скалкой и обзывать кобелем. С ударением на первый слог. Кобель. Но это так, по привычке и для острастки. Да и время играет на неё. Не молодеет Жора, вон, лысина уже, живот нависает над ремнём. Кому он будет нужен такой? Тем более, вокруг полно молодых и поджарых. Только законной супруге.

Циля Марковна чувствовала и свою долю вины. Она, хоть и моложе Жоры, но давно уже превратилась в степенную матрону, выглядит и ощущает себя на свой возраст и на мужа смотрит  больше по-матерински. А он-то ещё ого-го! А рядом - Циля пятьдесят шестого размера в панталонах и с мигренью.

А главное, мадам Безбашьянц и сама была не без греха. Когда за ней, студенткой техникума, большеглазой, сдобной, с персиковыми щёчками, ухаживал молодой, пылкий Жора, она влюбилась в немолодого преподавателя. Он был красивый, похожий на артиста, у него была завораживающая, витиеватая речь, бархатный голос, аристократические манеры. В него были влюблены все студентки. И юная Циля не стала исключением. Однажды он заболел, как раз во время сессии, и экзамены и зачёты принимали другие преподаватели. Студенты, вернее, в основном, студентки, решили его навестить, принести фрукты, предложить помощь. Пошли несколько человек. Среди них Циля. Преподаватель был дома один, жена его находилась в командировке, дети жили отдельно. Он обрадовался их визиту, расспрашивал, порывался напоить чаем. Они прибрались в квартире, купили продукты, сами приготовили чай, болтали, шутили. Преподаватель был в велюровом халате с золотыми шнурами на отворотах, сидел в кресле, прикрыв ноги сложенным клетчатым пледом. И совершенно не выглядел больным. Но ведь больничный просто так не дают. Потом все они ушли, но Циля вернулась. Он открыл ей дверь и удивился:
- Вы что-то забыли?
- Давайте, я сварю вам суп, - сказала Циля, глядя на него с обожанием своими коровьими, с поволокой, глазами.

Он посторонился, пропуская её в квартиру. Она сварила куриный супчик, сделала картофельное пюре и овощной салатик. Он сидел с ней на кухне, закутавшись в плед, и рассказывал интересные истории о великих учёных. Потом они вместе обедали. Потом отдыхали после обеда. И он говорил уже не об учёных, а о том, какие у Цилечки прекрасные глаза и нежные руки. Она таяла от его слов и была на седьмом небе от счастья. Но понимала, что это всё на короткий срок. Вернётся из командировки его жена, и всё прекратится. Разводиться из-за студентки он не будет. Да и она не хотела за него замуж. Ей уже сделал предложение Жора, и она дала согласие. Она приходила к своему преподавателю несколько раз и до сих пор вспоминала об этом с удовольствием. Потом начались каникулы, и прошёл слух, что они с женой переехали в Ленинград.

Замуж за Жору Циля выходила уже беременной, и он ни минуты не сомневался, что ребёнок его. Но девочка росла, и мать видела в ней черты любимого преподавателя. Ничего в ней не было от Жоры. Только что нос да большие глаза.  Но у преподавателя тоже был орлиный нос и миндалевидные глаза. И волосы у девочки были его — пшеничные кудри с золотым отливом. Дочка с детства была умницей, серьёзной, ответственной. Поступила в институт в Ленинграде — вот такое совпадение. Там и осталась, вышла замуж. Раз в год приезжают, привозят подарки. Жора гордился дочерью и немножко её робел.

Так что, ругая мужа за очередной поход налево и называя кобелем, Циля Марковна всё же старалась палку не перегибать.

И всё-таки каждый год перед началом курортного сезона она, замирая, загадывала: может, он станет первым, когда её Жора остепенится и перестанет кобелировать? Очень хотелось жить спокойно, не мучаясь ревностью. Она была женщина разумная и понимала, что конкурировать с Жориными пассиями ей нечем, разве что кипельно-белыми пододеяльниками и фаршированной рыбой. Знала по многолетнему опыту, что увлечения его не угрожают их семейной жизни. И хотя в ней самой желание близости еле теплилось, каждый раз, когда она узнавала, что муж вильнул налево, её жгли изнутри и ревность, и обида, и страх. Она любила своего Жору, и такое безумство, какое случилось у неё с преподавателем, больше в её жизни никогда не повторялось.

А он… Циля Марковна не понимала, откуда у него столько сил, энергии, интереса, желания, что на него клюют молодые, красивые, блондинистые?  Ведь он на три года старше неё, а ей это всё давно уже не нужно.
Муж пришёл поздно, но Циля Марковна ждала его с ужином. Он привычно обнял её за плечо, поцеловал в висок, и она за эти несколько мгновений успела уловить еле слышный аромат незнакомых и, как она безошибочно определила, дорогих духов. Не аромат даже, а лишь намёк на него. Но и этого хватило, чтобы взволновать сердце почтенной мадам Безбашьянц.

Муж был в короткой кожаной курточке, надетой на белую с голубыми полосками рубашку поло. В распахнутом вороте виднелась загорелая волосатая грудь. Захотелось прижаться, вдохнуть, припасть губами. Но гордость и оскорблённое женское достоинство не позволили этого сделать.
- Как покатался? - небрежно спросила она мужа. Так, для затравки.
- Нормально. Полный бак залил, на мойку съездил.
У них была вполне приличная машина, иномарка, на которую копили несколько лет. Продали старую, добавили, ещё старшая дочка подкинула деньжат. Жора в свободное время от основной работы в порту таксовал. Он считал, что машина должна сама себя содержать, поэтому подрабатывал ей же на бензин, ремонт, мойку, чистку.
- Куда ездил?
- Два раза в гостиницы, в ресторан, из него же потом других в посёлок вёз, с вокзала женщину с двумя внуками в гостевой дом отвозил. С ними покрутился, она название неточно запомнила, сначала приехали не туда. Очень извинялась, благодарила, заплатила хорошо. Похвалила, что у меня кресла детские есть.
Жора возил в багажнике два детских кресла, оставшиеся от внуков.
Всё, о чём он говорил, действительно имело место быть, только не сегодня.
- Говорят, платиновую блондинку вёз? - бросила пробный шар Циля Марковна.
Взгляд Жоры сделался отрешённым. Он отодвинул тарелку с недоеденным ужином и мягко, но твёрдо сказал:
- Не будем об этом.
И ушёл. Поплескался в душе и сразу лёг и погасил свою лампу.
Циля Марковна, удивлённая и встревоженная его поведением, стала убирать со стола.

А блондинку — действительно, платиновую — Жора таки вёз. Причём, два раза. Первый — три дня назад. Возле большого офисного центра с зеркальными окнами всегда дежурят такси, и медленно проезжая мимо, он увидел, как незнакомый мужик приглашал в свою машину стройную женщину и она уже было сделала несколько шагов, но что-то, видимо, ей не понравилось, и она резко развернулась и пошла обратно, доставая на ходу из сумочки телефон. Мужик что-то закричал, темпераментно размахивая руками, и пошёл за ней, крутя на пальце ключи от машины. Жора плавно  подъехал к женщине, приоткрыл дверь и негромко спросил:
- Нужно такси?
Женщина посмотрела — машина приличная, с «шашечками» на крыше, водитель не наглый, голос сдержанный, даже чуть сочувствующий. Она назвала отель. Дорогой. Жоре не часто доводилось туда ездить.
- Прошу.
Женщина села на заднее сиденье. Умница. Хотя, жаль. Приятнее было бы, если бы она сидела рядом. Он посматривал на неё в зеркало. Женщине было под сорок, хотя сейчас возраст определить трудно. Она была очень красивая — правильные черты лица, тёмные серые глаза, густые светлые волосы сплошной массой стекают с плеч до середины лопаток.
- И волосы льняные, застывшие рекой,
так хочется поныне попробовать рукой…

Жоре, правда, захотелось коснуться этих блестящих, тяжёлых волос, мочки маленького изящного ушка, украшенного золотой серёжкой с остро посверкивающим бриллиантиком, кончиками пальцев погладить чёткую линию скулы, подбородка. Но он сразу понял — табу. Не тот случай. И не та, с которой можно бы…

Женщина была одета в светлый, но строгий и элегантный костюм — узкая юбка-карандаш, короткий, в талию, жакет. Туфли лодочки. С собой чемодан на колёсиках с выдвижной ручкой. Совсем небольшой, такие берут с собой в салон самолёта как ручную кладь. Жора преисполнился уважением и с пониманием спросил:
- Вы к нам не отдыхать? По делам?
- В командировку, - подтвердила его догадку пассажирка.
- Из Москвы? - полуутвердительно спросил Жора, и она снова подтвердила и полюбопытствовала:
- Да. А как вы догадались?
Жора улыбнулся и чуть пожал широким плечом:
- Речь московская. И вообще…
У женщины дрогнул уголок красиво изогнутых губ, и Жора с удовольствием отметил про себя, что настороженность в её глазах сменилась приветливостью. Она тоже проявила редкую для дамы проницательность:
- Вы ведь не таксист, правда, наверное, просто подрабатываете? - и добавила, покосившись на заламинированную карточку на торпеде: - Георгий Мушегович.

Своё имя, произнесённое устами этой женщины, взволновало Жору необычайно. Он ощутил себя юнцом, у которого от смущения к щекам, покрытым тёмным загаром, подступил горячий румянец. Он вёл машину очень аккуратно и чуть медленнее, чем обычно, оттягивая момент, когда они подъедут  к отелю и она уйдёт. И он видел, что пассажирке нравится, как они едут, и что она понимает причину несвойственной ему неторопливости. Он, словно приёмник, моментально настроился на её волну и угадывал под серьёзностью и сдержанностью натуру свободолюбивую и страстную. Будто встретил родственную душу. Но чётко осознавал, что между ними пропасть. И наслаждался последними минутами пребывания вдвоём в салоне своего автомобиля, поглядывая в зеркало и вдыхая еле уловимый аромат. Встретившись с ним в узеньком зеркальце глазами, женщина не отвела взгляд, и Жоре почудилось в нём и понимание, и сожаление, и снисходительная грусть. Его сердце, рвущееся из груди навстречу невозможному, затопила необъяснимая благодарность.
- Долго у нас пробудете?
- Думаю, дня три-четыре.
Жора достал из кармана и протянул пассажирке свою визитную карточку.
- Если вам понадобится такси, позвоните, я приеду в любое время и в любое место.
- Даже в рабочее время?
- В любое.
- А где вы работаете, если не секрет?
- В порту. Инженер.
- Спасибо, - сказала женщина и убрала карточку в наружный кармашек сумочки.

Подъехали к отелю. Жора вышел из машины, она спокойно сидела, привычно ожидая, когда ей откроют дверь. Жора галантно подал руку, пассажирка легко оперлась о его ладонь и вдруг оказалась совсем близко. Жора смутился, торопливо отступил в сторону, давая ей дорогу. И прошёл несколько метров рядом с ней, везя её лёгонький блестящий чемоданчик цвета молодого красного вина. Едва они попали из крутящихся дверей в просторный холл, отделанный мрамором и красным деревом, как к ним подскочил служащий в форме и взял чемоданчик, а с ним и все последующие заботы о Жориной пассажирке на себя. И Жоре ничего не оставалось делать, как шагнуть опять на медленно вращающийся круг с толстыми стеклянными перегородками, который вернул его обратно на улицу. Но она, вступив в привычную обстановку и увлекаемая служителем к стойке ресепшен, всё же бросила на Жору короткий взгляд, который вселил в него радужные, но несбыточные надежды.

Впрочем, одна надежда сбылась. Она позвонила! У Жоры ещё не закончилась смена, но он, предупредив кого надо, бросил всё и полетел к знакомому отелю. Стоял около машины и, волнуясь, смотрел на вход. Она вышла в красивом голубом платье, вполне летнем и курортном, и уверенно пошла прямо  к его машине. Значит, запомнила! Жора подавил в себе порыв поцеловать ей руку, сказал коротко:
- Прошу! - и открыл перед ней дверь.

Съездили в большой универмаг, торговый центр и на центральный рынок. В багажнике стояли два красивых пакета с какими-то покупками, на рынке Жора со знанием дела выбрал самую лучшую чурчхелу, пахлаву, вяленую хурму и аккуратно уложил всё в купленную здесь же сумку с названием города-курорта и принтами в виде моря и гор. Поехали обратно в отель. Она снова сидела на заднем сиденье. Не доверяет, - подумал Жора, но не расстроился. Он и сам себе не доверял.
- Удачно съездили? - спросил Жора, - всё успели сделать, что нужно?
- Да, всё в порядке. Были некоторые трудности, но мы их преодолели, - неожиданно подробно ответила незнакомка, и Жору больно кольнуло это «мы», подразумевающее не его.
- Удалось хоть немного по городу погулять, в море окунуться?
- Удалось, - улыбнулась она. - Разве можно быть у моря и не поздороваться с ним, не искупаться?
- Любите море?
- Люблю. - Она произнесла это так, что Жора остро позавидовал морю.
- Когда в Москву?
- Сегодня в ночь.
- Самолётом, поездом?
- Самолётом.
- Нужно отвезти в аэропорт? - с надеждой спросил Жора, чуть не задохнувшийся на словах «сегодня в ночь».
- Нет, Георгий Мушегович, спасибо. Мы возвращаемся вместе с коллегой, я ему в помощь приезжала. Нас отвезёт служебная машина.

Жора немедленно ощутил ревность к этому коллеге, который поедет сегодня в ночь на служебной машине с ней в аэропорт, а потом будет сидеть на соседнем кресле, касаясь плечом тяжёлых блестящих волос и вдыхая волнующий аромат неизвестных Жоре духов. Интересно, это просто коллега или?… Мучительно хотелось пригласить её в ресторан — до ночи ещё пара-тройка часов. Но смолчал, зная, как больно будет услышать отказ. А в том, что она откажет, он не сомневался. Поэтому, передав незнакомку с покупками на попечение служащего в фирменном кителе, он бодро произнёс банальные дежурные слова:
- Счастливого пути! Приезжайте к нам ещё!
В глазах его при этом была такая тоска — как говорил его покойный тесть, Марк Лазаревич: вся скорбь еврейского народа - что она повернулась к нему, коснулась кончиками тонких пальцев с блестящими розовыми ноготками рукава его куртки и тепло сказала:
- Спасибо, Георгий. Всего вам хорошего!
И ушла.

Вот и всё. А Циле уже донесли. А она, бедняжка, страдает. Да ведь ничего же не было! Хотя, себе-то чего врать. Было. Всё было. Жора лежал в темноте на спине, перекатывая по подушке тяжёлую горячую голову. В висках стучало. Впервые он, кажется, понял, что значит выражение «без вины виноватый».

Циля Марковна долго прибиралась на кухне, бездумно стояла перед открытым холодильником, пытаясь сообразить — надо ли подкупить завтра сметаны и сливочного масла и есть ли из чего варить суп, принимала душ, проверяла, сколько осталось её таблеток от давления, оторвала и внимательно прочитала три листочка отрывного календаря - тянула время. Её пугал Жора, его незнакомые интонации, слова, взгляд. Что это значит? Сердце подсказывало, что дело плохо.

Она пришла в спальню, не зажигая света, тихонько легла. Полежала, прислушиваясь, поняла, что Жора не спит. Он лежал совсем рядом, но казался чужим и далёким. Циле Марковне стало страшно. Чужим? Её Жорик? Ну уж нет! Она его любит, у них семья, дети, любовь! Супружеская. А в семье мало ли что бывает. И не такое случалось.

Она не знала, что «такого» у них ещё не случалось. И в счастливом неведении, полная решимости бороться за своего Жору до конца, повернулась к нему и обхватила мощной рукой поперёк живота. Он на мгновение напрягся, словно окаменел, но тут же расслабился, положил свою ладонь на её руку и слегка погладил большим пальцем. Циля Марковна подгребла его к себе и прижалась к широкой волосатой спине своим освобождённым из атласного плена с пятью крючками тёплым бюстом. Через некоторое время послышался равномерный храп, а она долго ещё лежала без сна.

Циля Марковна из классической провинциальной еврейской семьи — папа портной, мама учительница музыки, четыре дочки: Сарочка, Цилечка, Лилечка, Розочка. Девочек сызмальства обучали рукоделию, ведению домашнего хозяйства, игре на пианино. Все четверо пригодились там, где родились. Закончили кто училище, кто техникум, все замужем, имеют детей и внуков, живут в родном городе. Циля Марковна, например, всю жизнь работает технологом на консервном заводе.

А в Жоре намешано кровей — греческая, еврейская, турецкая, армянская. Гремучая смесь. Отсюда темперамент, колоритная внешность. Родственники разбросаны по всему миру. Правда, в их южном  портовом городе таких мужчин, как Жора, полно — чернявых, усатых, носатых, с золотыми зубами и печаткой на волосатом пальце. Любвеобильных, нагловатых, напористых.

Но юная Цилечка полюбила  другого Жору — романтичного, нежного, доброго, весёлого. И знала, что всё это живо в его душе до сих пор. И не собиралась ни с кем делиться этими сокровищами. И пока эти бледные курортницы из холодных городов западали на орлиный профиль, бронзовый загар и карикатурный акцент, Циля Марковна, хоть и ревновала, но относилась к ним с некоторым превосходством. А вот сейчас почувствовала настоящую опасность.

Но длинное южное лето катило свои волны ровно и спокойно, без штормов и потрясений. Жору не в чем было упрекнуть. Приезжала с мужем и детьми старшая дочка, Фаиночка. Младшая звонила: приехать не смогут, взяли квартиру в ипотеку, начали ремонт. Прислала сына-старшеклассника на месяц - позагорать, поплескаться в море. Циля Марковна вдохновенно жарила, запекала, фаршировала - как, смеясь, говорил Жора: работала еврейской мамой - и была абсолютно счастлива.

Потом все разъехались, дом опустел. Но грусти не было — у детей всё хорошо, приехали с подарками, родителям тоже было и чем встретить, и чем проводить, и что с собой дать. Наговорились, со всеми повидались.

Больше чем наполовину опустел и город — уехали отдыхающие с детьми. Наступил респектабельный бархатный сезон. Жизнь казалась безмятежной.

Тут у старшей сестры, Сары, подоспел юбилей. Праздновали два дня. У них большой дом, сад, крытый двор, двери нараспашку, вино рекой, закуски горой, ребятишки носятся, лазят по деревьям, едят поздний виноград с куста, колют камнем молодые грецкие орехи. Музыка, смех, визг, разговоры!

К вечеру второго дня Циля Марковна устала, пошла по саду поискать Жору, сказать, что пора бы собираться домой. По дороге попалось старое грушевое дерево. На нём висело несколько последних плодов, просвечивающихся на солнце и источающих острый душистый аромат. У Цили Марковны, объевшейся так, что трудно было дышать, рот моментально наполнился слюной. Она сорвала большую грушу с румяным бочком, осмотрела со всех сторон — не сидит ли оса, и с наслаждением впилась недавно сделанной дорогой металлокерамикой в сочную сладкую мякоть. По подбородку побежала струйка сока. Тяжеловесная Циля Марковна словно окунулась в детство, ощутила себя лёгкой, тонконогой, счастливой! И пошла, пританцовывая и кусая на ходу грушу, в ту сторону, откуда доносились мужские голоса.

В беседке, увитой виноградом, за бутылью молодого домашнего вина сидели мужики, среди них Жора. Видимо, они как раз достигли в разговоре под винцо наивысшей точки откровенности, потому что, подойдя сбоку, она услышала:
- А ты своей Циле много изменял? А то про тебя говорят…
И Жорин короткий ответ тихим, отрешённым, совершенно трезвым голосом:
- Один раз.
И стук донышка стакана по деревянному столу.

Циля Марковна сразу поняла — какой именно раз.

Во рту моментально стало горько. Она тихо отошла в сторону, забросила в кусты истекающую соком грушу, прополоскала дождевой водой из бочки рот и, ни с кем не попрощавшись, ушла домой и легла в праздничном платье на диван.

Скоро пришёл встревоженный Жора, допытывался, что случилось и как она себя чувствует. Циля приподнялась на локте и спросила:
- Помнишь, ты подвозил блондинку? Ну, платиновую?
Жора еле заметно кивнул головой, не пряча глаз от пристального взгляда жены.
- У тебя с ней что-то было?
Он спокойно и честно ответил:
- Нет.
И она сразу поверила. Но не смогла остановиться:
- А ты хотел бы с ней? Ну…
- Я хотел бы иметь её фотографию, - отрешённо, с ноткой обречённости сказал муж.

И эти его слова Циля Марковна до конца жизни переживала как измену, которую невозможно простить.

                15.06.2025