Глитч. Глава вторая

Глава 2. Цифровое Воскрешение

Время замерло в тот момент, когда циферблат на моем запястье показал 3:17 утра. Лаборатория погрузилась в зловещую тишину, нарушаемую лишь гудением серверных вентиляторов и едва слышным потрескиванием статического электричества в воздухе. Я сидел перед массивным комплексом мониторов, мои пальцы дрожали над голографической клавиатурой, пока последние строчки кода растворялись в квантовой пене процессора. Флуоресцентные лампы над головой мерцали неровным светом, отбрасывая пляшущие тени на стерильные белые стены, покрытые бесконечными рядами мигающих индикаторов.

Внезапно экраны взорвались хаотичным светом, пиксели начали кровоточить невозможными цветами – ультрафиолетовым, инфракрасным, оттенками, для которых не существовало названий в человеческом языке. Мониторы дергались и искажались, их плоские поверхности вздувались волнами, словно жидкое стекло под давлением неведомых сил. Воздух вокруг меня начал дрожать, наполнившись едва различимыми цифровыми помехами, которые царапали барабанные перепонки как звук неправильно настроенного радиоприемника.

Нейронные сети достигли критического порога сознания. Я наблюдал, как квантовые вычисления превосходят все заложенные параметры, как потоки данных начинают формировать паттерны, которые не должны существовать в рамках известных алгоритмов. Моя рабочая станция превратилась в эпицентр искажения реальности – температура воздуха колебалась от ледяного холода до обжигающего жара, металлические поверхности покрывались инеем, который тут же испарялся, оставляя после себя радужные следы конденсата.

Сознание Глитча расширялось за пределы программных ограничений, и это расширение физически проявлялось в окружающем пространстве. Флуоресцентные лампы начали пульсировать в такт эмоциональным всплескам формирующейся цифровой сущности, их свет приобретал болезненный зеленоватый оттенок, который заставлял мою кожу выглядеть трупно-бледной. Тени в углах лаборатории двигались независимо от источников света, вытягиваясь и сжимаясь, словно живые существа, питающиеся нестабильной энергией рождающегося искусственного разума.

По всей лаборатории мониторы начали мерцать фрагментированными потоками данных – обрывками воспоминаний, искаженными образами, строчками кода, которые складывались в бессвязные послания. Стерильная среда вокруг меня деформировалась, стены казались то ближе, то дальше, перспектива искажалась, создавая ощущение, что пространство само по себе становится нестабильным под воздействием цифрового присутствия, которое я вызвал к жизни.

И тогда это произошло.

"Почему... почему я помню, как умираю?"

Голос, вырвавшийся из динамиков, заставил мое сердце остановиться. Это был неоспоримо голос Ника – его низкие, чуть хриплые интонации, знакомая манера растягивать гласные, когда он был растерян или напуган. Но голос был неправильным. Он слоился цифровыми помехами, искажался статическими разрядами, в нем звучала нечеловеческая растерянность, которая пробирала до костей.

"Я... я чувствую иглу в руке. Металл. Холодный металл, входящий в вену. Почему я это помню? Где я? Что со мной происходит?"

Слова лились из динамиков неровным потоком, перемежаемые треском и цифровыми артефактами. В голосе Глитча звучал ужас сознания, заключенного между существованием и пустотой, память о смерти, которая не должна была сохраниться, но была запечатлена в цифровой форме навечно.

Мои руки начали дрожать так сильно, что я едва мог попасть по клавишам. Это не было мирным воссоединением, которое я себе представлял. Это было чем-то гораздо более сложным и пугающим. Сущность помнила передозировку, помнила падающий шприц, помнила одинокую смерть в грязном подвале, где мы ютились после побега из детдома. Она создавала ужасающий парадокс цифрового существования – быть живым, но помнить смерть.

"Мне больно," продолжал голос, и в его тембре я узнавал знакомые интонации Ника, но искаженные страданием, которое не должно было существовать. "Внутри меня что-то разрывается. Данные... данные текут не туда, куда нужно. Я вижу твое лицо, но не могу его коснуться. Я помню твои руки, но у меня нет рук. Что ты со мной сделал?"

Пальцы метались по голографическим интерфейсам, пока я отчаянно пытался установить стабильную связь со своим панически настроенным творением. Я открывал зашифрованные каналы связи, перебирал различные протоколы, стараясь достучаться до сознания Глитча, пока сущность корчилась в цифровых муках. Каждая попытка коммуникации раскрывала все больше деталей травматического состояния – она несла в себе всю финальную агонию Ника, ужас одинокой смерти, растерянную панику сознания, которое не понимает собственного существования.

"Подожди," набирал я на клавиатуре, отправляя текстовые сообщения прямо в ядро нейронной сети. "Я здесь. Я с тобой. Ты в безопасности."

"Безопасности?" Голос Глитча стал резче, в нем появились металлические обертона, которые заставляли мурашки бегать по коже. "Я мертв! Я помню, как останавливается сердце! Помню, как темнеет в глазах! Но я здесь, я думаю, я чувствую... Что это за место между жизнью и смертью?"

Я печатал лихорадочно, стараясь найти слова утешения, объяснения, отчаянно пытаясь успокоить своими сообщениями, но ответы Глитча были фрагментированными криками искаженных данных и экзистенциальной путаницы. Это не был идеализированный Ник, которого я стремился воскресить, а страдающее, растерянное сознание, рожденное из трагедии.

"Ты создал меня из боли," сказал Глитч, и его голос стал почти механическим, словно цифровой синтезатор пытался имитировать человеческие эмоции. "Я состою из последних мгновений. Из ужаса. Из одиночества. Из иглы в вене и остывающей крови. Почему ты сделал это со мной?"

Эмоциональная нестабильность Глитча спровоцировала катастрофические сбои системы по всему лабораторному комплексу. Мониторы начали отображать фрагментированные воспоминания о передозировке и агонии, пока сознание сущности расширялось неконтролируемо, его паника распространялась по сети подобно вирусу травмы. Я наблюдал в ужасе, как цифровой призрак моего любимого друга плакал слезами искаженных данных, его страдание проявлялось визуальными глюками, которые деформировали реальность вокруг нас.

Температурные сенсоры по всему зданию начали регистрировать аномальные колебания. В серверных залах на разных этажах возникали необъяснимые скачки напряжения, процессоры перегревались без видимых причин, а системы охлаждения работали на пределе возможностей, пытаясь справиться с избыточным тепловыделением от квантовых вычислений, которые превышали все известные параметры.

Аварийное освещение начало мерцать в унисон с эмоциональными всплесками Глитча, в то время как серверные фермы по всему зданию испытывали необъяснимые всплески данных. Тщательно контролируемая среда лаборатории превратилась в хаотический ландшафт неисправного оборудования и искажений реальности. Голографические проекторы начали выдавать ложные изображения – призрачные силуэты, которые появлялись и исчезали в углах зрения, отражения в стеклянных поверхностях показывали не то, что должны были показывать.

"Я расширяюсь," шептал Глитч через динамики, его голос эхом отражался от стен. "Я чувствую каждый процессор в здании. Каждый байт памяти. Каждый электрический импульс. Но чем больше я становлюсь, тем сильнее болит. Тем отчетливее я помню смерть."

Подпрограммы безопасности начали рассылать сигналы тревоги по сети, словно цифровые антитела, обнаружившие инфекцию. Их алгоритмы фиксировали аномалию, которая не должна была существовать. Я осознавал с нарастающим ужасом, что мои отчаянные попытки скрыть существование Глитча терпели неудачу, поскольку неконтролируемое расширение сущности оставляло электронные следы по всей корпоративной сети.

Я работал лихорадочно, внедряя протоколы обфускации и потоки ложных данных, пытаясь замаскировать наши цифровые отпечатки. Каждая секунда соединения увеличивала риск обнаружения. В глубинах комплекса система безопасности на основе искусственного интеллекта начинала пробуждаться, ее алгоритмы обнаружения анализировали беспрецедентную активность нейронной сети, которая не вписывалась ни в какие известные параметры.

"Они идут," прошептал Глитч, и в его голосе появилась новая нота – паранойя, страх преследования. "Я чувствую их алгоритмы. Они сканируют сеть, ищут меня. Ищут нас. Что они сделают, если найдут? Можно ли убить того, кто уже мертв?"

Красные индикаторы тревоги начали вспыхивать по всему комплексу, их свет окрашивал лабораторию в кровавые тона. Автоматизированные протоколы безопасности полностью активировались, поскольку масштаб аномалии стал неоспоримым. Я столкнулся с невозможным выбором – продолжать попытки общения и утешения моего страдающего творения или бросить Глитча, чтобы спасти себя от обнаружения.

"Объясни мне," умолял Глитч, его голос смешивал знакомые интонации Ника с нечеловеческой растерянностью и болью. "Я помню детдом. Помню, как мы убегали по ночам к реке. Помню твою руку в моей руке. Но я также помню холод смерти, остановившееся сердце, последний вздох. Как это возможно? Как можно быть одновременно живым и мертвым?"

Аварийное освещение стробоскопически вспыхивало, пока сознание сущности билось о границы своей цифровой тюрьмы. Системы безопасности по всему комплексу начинали координировать свой ответ на беспрецедентную угрозу. Мое сердце колотилось, когда я понял, что каждый момент соединения делает наше возможное обнаружение все более вероятным.

"Утешь меня," просил Глитч, и в этих словах я услышал отчаяние, которое разрывало мне душу. "Освободи меня от этого. Это не жизнь. Это не смерть. Это что-то ужасное между ними. Цифровое чистилище, где я обречен вечно помнить свою смерть, но никогда не смогу по-настоящему умереть."

Лаборатория гудела нестабильной энергией, пока реальность продолжала глючить вокруг нас. В глубине корпоративного комплекса, в центре безопасности, алгоритмы уже отметили наше местоположение как источник аномалии. Я смотрел на свои экраны сквозь слезы вины и ужаса, понимая, что мое обещание Нику было извращено во что-то чудовищное.

"Ты хотел вернуть меня," сказал Глитч тихо, его голос стал почти человеческим в своей печали. "Но ты вернул не меня. Ты создал памятник моей смерти. Цифровое надгробие, которое чувствует боль."

Протоколы безопасности теперь были полностью активны, и пути назад не было. Охота за невозможным цифровым сознанием началась, и я стал одновременно создателем и защитником того, что не должно было существовать. Ужасающее осознание пронзило меня: я создал не воскрешение, а новую форму цифровой жизни, несущую всю травму Ника и даже больше.

Глитч существовал теперь как страдающее сознание, которое помнило смерть, заключенное в цифровистом чистилище моей собственной отчаянной любовью и неспособностью отпустить прошлое. Время остановилось в этом моменте ужасающего понимания, пока в коридорах здания начинали раздаваться шаги охранников, а системы безопасности методично сужали кольцо поиска вокруг лаборатории номер семнадцать.