И снова о любви

   В воде купались воробьи. Струи поливалок щедро разбрызгивали её в разные стороны. Она впитывалась, разливалась и потом текла по дорожкам. Солнце, не смотря на утро, было уже жарким и беспощадным к прохожим. Брызги искрились в нём, переливались спектром цветов и давали недолгую свежесть.
Дальше, по кленовой аллее, на брусчатке лежала горстка уже жёлтых и сушеных листьев, сюда не попадала живительная влага.
   Можно было пройти дальше и попадаешь в тень, где вдоль всех корпусов растянулся фиолетовый Живокост. Как он попал сюда, никто не знает, забытый и неубранный он был теперь здесь королем, пока лето, пока зной.
-Давай, давай, быстрее, что ты копаешься как сонная тетеря!-раздался оглушительный шепот где-то слева. Звякнуло стекло рамы, что-то грохнулось и покатилось. И на миг снова были слышны только звуки воды, ветра и птиц.
   А после, над влажной травой, со свистом, пролетела чья-то голова. И приземлилась около скамьи.
Часы на башне показывали 7.21. В это время, раннее для сотрудников и студентов художественных мастерских, дед Василь обходил подотчётные владения. На окраине города, за старинной кованой оградой были слышны его неспешные шаги. Вот он выходит из-за угла желтоватого здания рабочих помещений, по аллее поворачивает к складам, на лево, мимо кирпичного учебного корпуса и выходит прямехонько к выставочным павильонам. На этот раз утро разразил вопль: Батюшки-святы! И шарканье смолкло где-то между ЗинаидыСавелишны и ИльиЕфимыча корпусами.
   Главный вход здания открывал перед собой вид лестницы, что была центром, вокруг которой разворачивался весь корпус. Это были и массивные бронзовые двери и керамическое пано на фасаде, и округлые окна. На первом марше лестницы были витражи. На которых переливами всех цветов, происходило действо мифов Древней Греции. Наверх же вели ступени разной степени кривизны и открывался второй марш лестницы с окнами в пол, с потоком света. Завершением был последний этаж с потолком в виде сердца, пронизанного с двух сторон белесыми колоннами. И, если заглянуть вправо, за одну из колонн, пройдя немного вглубь, можно увидеть дверь с надписью аудитория "137". Там след от свечного фонаря так и остался на потолке панорамной комнаты, что под крышей главного корпуса.
Когда-то дворник Митрофан ругался с графом Строгановым и не хотел лезть на стремянку или маляры, белившие здесь во времена Союза, упустили этот угол из виду или ещё чего, так подумалось Машеньке. Которая, запрокинув голову, смотрела на раритет и болтала ножкой со спавшей туфелькой. Разгильдяйство, не свойственное ей, овладело всеми её действиями уже который день. Вместо прилежных занятий она писала отражения в воде. Третьего дня от происходящих выше событий, был перерыв между парами. И нельзя было вернуться к холсту, но все её мысли были заняты им. И так и слышалось, будто в окна вплывают звуки, со скрипом от иглы старинного патефона ... Стою, смотрю на море...
   Даже юный и тощий гимназист, который шёл под окном и волок ворох картин на подрамнике, оглянулся, кажется тоже услышав его, споткнулся. Посыпались наброски изображения Христа в сиеновых и золоченых тонах. Он сгреб их и посеменил дальше.
Дверь отворилась и в аудиторию вошёл Иван.
-Хочешь яблоко, Машка-ромашка?
Она скептически скосила глаза: А оно сладкое?
-Ты только взгляни на его полосатые бока, вдохни этот запах сладости с кислинкой, почувствуй же, наконец, вкус августа! Из дома, между прочим, сказал он, скорчив обиженную физиономию.
Они грызли яблоко одно на двоих. Её руки были выпачканы  краской и уже не отмывалось что-то такое ультрамариновое с зелёным, выпачканые её морем. А его в вечном гипсе, буд-то заточенные под штихель.
-Я говорил, ты вылитая Психея...-начал он.
Она прервала его: "А ты вовсе не Купидон!" И смешинки заискрились в ее глазах.
   План созрел мгновенно. Сваять Психею, чтобы изгибы и дымка полотна окутывали ее тело, чтобы её глаза смотрели прямо в душу, чтобы это была именно она с Машкиной красотой. А потом вытащить статую из мастерской и поставить ей под окна! Чтобы доказать, чтобы открыла глаза и влюбилась и не нужно пить амброзию, отращивать крылья и делать вид, что невозможное возможно. Потому что так и есть. Но в какой-то момент все пошло не так. Тем утром Пашка, дружище, не удержался и расколотил весь план.
   Они потом долго ещё оправдывались перед деканом, весь курс смеялся над ними и она... Она просто сказала -пойдём гулять. А потом были белые ночи, была стрелка Васильевского острова и они долго целовались так, как бывает только в первую любовь.