КУЗЯ

Это было очень и очень давно. Так давно, что и забылось, как и положено тому. Школьные годы, детство, что рвётся в юность, желая перемахнуть отрочество и поскорее ломануться во взрослую жизнь.
Мои одноклассники- сплошь дети детей успешных родителей. Дедушки- профессора, генералы, даже маршалы с адмиралами.
Я учился в спец- школе на Таганке. Такая старенькая школа с усиленным преподаванием немецкого языка. Со 2-ого класса.
Нас отправили на растерзание преподавателей технического перевода, знатоков подлинников Гейне (надо произносить - Хайне) и Шиллера.
Лореляй, кстати, я помню до сих пор наизусть.
Были прекрасные учителя математики, химии и русского.
Преподаватель русского обладала редким именем Варвара и внушала нам священный ужас.
Мы боялись её знаний и её строгости.
-Любите Родину?,- спрашивала она нас порой,- Да?
-А надо, чтобы Родина любила вас.
Со стен класса, сверху вниз взирали писатели, казалось, ожидая ответа на её вопросы.
За спиной её смотрел, в сторону Москвы- реки, Ленин.
Ему было не до уроков.
Перемены, какао, физкультура, стенгазеты, сменная обувь.
Первые сигареты в туалете.
К мальчикам могла зайти лишь одна,- учитель химии- Клара Павловна.
-Курим?? Баякин, Абрамович, Соловьёв!! Вон отсюда! Сигареты в урну, родителей- в школу и немедленно.
Я не курил.
Курил Абрамович, кстати, что сейчас звучит забавно, но его звали Роман. Безбожно курили Костя Соловьёв, Ваня Баякин и щуплый Миша Гуревич.
Самый маленький в классе.
Мне всегда было ощутимо больно за него.
Он жил в прицеле насмешек.
Я не слишком отличался от него телосложением, но меня не троллили.
Даже не знаю, почему.
Я знал, что он, как и я, рос без папы, в окружении бабушек и редко вспоминающей о нём мамы.
Его иногда били в этом туалете, я так и не знаю, за что.
Я заступался даже. Он старался заручится доверием сильных, приносил сигареты, шутил, и матерился, как они.
Но. Не- то.
Что- то не складывалось.
Сложилось со мной. Он был благодарен за беспомощную мою защиту, приглашал домой.
Тогда, после уроков было принято болтаться по соседним дворам, снимая пионерский галстук и дожёвывая холодный пончик, оставшийся с завтрака, по утрам он не лез в горло.
Мы дошли до Воронцовской улицы.
Недалеко от Таганской  площади, рядом библиотека, я частенько бывал тут.
Миша жил на первом этаже двухэтажного домика, которых давно в Москве нет.
Палисад. Кривые деревянные ступени.
Жил без горячей воды, без лифтов (а зачем они тут?), без много всякого чего, но с пианино.
С пианино, на котором играла бабушка - Дора Борисовна.
И мама- Марина Петровна.
На этом пианино стояла золотая гондола. Сувенир из Венеции.
-Её привезла тётя Тамара. Тамара Синявская,- сказал мне Миша.
-Синявская,- это жена Магомаева, она приходит заниматься с бабушкой.
Я знал о Муслиме Магомаеве, конечно- знал! Я пел дома, когда не было никого «О, море, море!!!»
Не пел, а орал! Магомаев мне нравился. Я соседям- нет.
-И Татьяна Шмыга тут занимается, добавил Миша.
О Шмыге я ничего не знал.
И не хотел, если честно.
Оперетту не любил.
(Но зачем известным певицам сюда ходить, понять я не мог…)
Да и не думал об этом.
Внимание моё в доме его целиком было занято шпагами, что стояли в углу у дивана.
Одну я взял в руку,- тяжёлая однако.
-Миша!! Миша,- закричала вдруг из соседней кухни одна из бабушек (Каролина Акимовна- так её звали?)
-Иди гулять с Кузей!
Миша Гуревич переменился в лице.
Потупил голову. Сник.
-Что с тобой?- Я поставил шпагу на место. Что такое? Надо прогуляться?
Меня тоже ждал дома пёс, королевский пудель Прэм, красавец и забияка. Его тоже предстояло выгуливать.
-Пойдём!
Миша часто выглядел виноватым.
Просто это было его привычным состоянием. Рост- маленький, нос- большой, угри на этом самом носу, учился не лучше других, одет- хуже.
А тут ещё и собака.
Я её увидел и еле- еле сдержал улыбку.
-Таганская- Дворянская! Сказала, выходя на кривеньких ножках, с поводком в руке, Каролина Акимова,- идите мальчики, гулять, я вам пока супчик сварю.
Таких собак я не видел.
Никогда. Морда рыжая с белым, улыбающаяся,- извините, если что не так!
Тело, как маленький диван.
Ножки- короткие до невозможности и цокот когтей.
Уши- торчком.
Хвостом виляет и, вместе с ним, радуется нам.
-Ничего, ничего,- сказал я Мише,- идём гулять!
Я ощутил покровительство большого над малым, снисходительность и величие хозяина, достойной восторженных взглядов породистой собаки, над владельцем непонятной, собранной из выброшенных запчастей, псины и с некоторым трудом скрывал это.
-Как и где нашли это недоразумение,  думал я во время прогулки, зачем оно?
Да, так я думал тогда.
Мы подружились. Дрались на шпагах, пытались снимать кино.
В школе мы организовали театральную студию, ставили водевили.
«Мизантроп» Лабиша.
 Вы и не читали, уверен. (Но «Соломенную шляпку» с Андреем Мироновым видели? Тоже Эжен Лабиш)
Миша поступил в Щепкинское училище, там кафедрой вокала заведовала его мама, затем, руководитель его курса, Виктор Иванович Коршунов, отчислил его.
Не прошло и года.
Миша работал на киностудии имени Горького, был ассистентом режиссёра, собирался снова поступать в театральное училище.
Шёл, стесняясь, как когда- то за Кузю, по жизни.
Писал стихи, подражая бывшим однокурсникам, играл на гитаре, женился, разводился, ругался с бабушками, пил портвейн.
Много пил. Есть такие евреи.
Как начнут, не остановишь..
Потом он умер.
Первый из нашего класса.
Мама продолжала преподавать.
Вспоминала мужа Бориса, гениального художника, не признанного, хранила свой портрет его кисти, растворялась в учениках,- талантливых и известных теперь всем, актёрах.
Я сегодня был на Таганке.
Просто, что бывает редко, прогулялся по улицам.
Дошёл до Воронцовской.
Присел на лавочку, как никогда, как- старикашка какой.))
И тут ко мне подошла собачка.
Корги.
 Боже правый!!
Это- Кузя!!!
То, чего стеснялись мои сверстники, то, что казалось смешным, стало модным, потом привычным, теперь настолько обыденным, а мне и в голову не приходило, неуклюжий уродец- рулит!
Теперь- это целая порода!
Правда, только сейчас, когда Миши нет.