Тамплиер. Глава Седьмая. Часть Третья

               ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
  На следующий день они вдвоем отправились в лагерь бедуинов, хоть Зигфрид поначалу настаивал, чтобы взять эскадрон сержантов в качестве эскорта. В конце концов, рассуждал он, они не простые рыцари, а магистры крепостей, и многие сарацины с удовольствием похвалялись бы перед своими сородичами их отрубленными головами, насаженными на конец копья.

— Несомненно, все это так, - согласился Арн. — Однажды придет черный день  и наши головы предстанут перед неверными именно таким образом. Похоже, сарацинам нравится лицезреть отрезанные головы с длинными бородами, потому они предпочитают тамплиеров . В конце концов, светские франки всегда чисто выбриты и их головы не такие забавные.

— При чем здесь бороды, — обеспокоенно  возразил Зигфри,д — Борода тамплиера тут вовсе не при чем, просто сарацины считают нас самыми опасными своими врагами, и нельзя к этому относиться с таким легкомыслием.

  Его молодой друг прекратил спор, но все же он настоял на своем, и они поехали без эскорта.

   За час неспешного шага они добрались до места к северу от Газы, где раскинуло свои черные шатры племя Бану Аназа. Оказавшись в пределах видимости бедуинов, они увидели, как двадцать мужчин вскочили в седла и с диким гиканьем, потрясая копьями и обнажив мечи для атаки, припустили рысью им навстречу.

  Арн вынул меч из ножен и побледневший Зигфрид сделал то же.

— Ты  сможешь проскакать в полную силу, по крайней мере, совсем немного? –  весело спросил Арн. Зигфрид мрачно кивнул — жизнерадостность  его друга перед лицом толпы атакующих сарацин показалась ему, мягко говоря, беспечной.

— Тогда за мной, брат, но ради всего святого, не нападай ни на кого из них! – распорядился Арн, пустив коня в полный галоп и направив его к группе воинов, словно в контратаку.  Миг поколебавшись, Зигфрид помчался за ним, размахивая, как и он, мечом над головой.

    Воины-бедуины окружили рыцарей-тамплиеров и все вместе поскакали вперед — со стороны казалось, что храмовники и бедуины объединились и  собираются сообща атаковать лагерь. Они подъехали к самому большому шатру, где их ожидал пожилой мужчина с длинной седой бородой и в черном одеянии. Арн остановился перед стариком, спрыгнул на землю и отсалютовал взмахом меча, прошептав Зигфриду сделать то же. Бедуинские всадники объехали их по большому кругу, приветственно подняв мечи.

Арн спрятал меч в ножны, Зигфрид сделал так же, а воины - бедуины развернулись и ускакали прочь.

  Молодой тамплиер сердечно поприветствовал старика и представил своего брата по ордену. Они вошли в шатер, приняли из рук женщин, закутанных с ног до головы в черное чаши с ледяной водой и усесться на груду разноцветных ковриков и подушек.

   Сидя между Арном и стариком, который, видимо, был старейшеной племени, Зигфрид не понял из их витиеватого разговора ни слова. Зато он заметил, с каким уважением эти двое обращались друг к другу. Однако вскоре старик разволновался и рассердился и Арн, казалось, почти смиренно уступил и попытался его успокоить. Прошло время, и старик стал задумчив, он теребил свою бороду, бормоча и вздыхая.

   Внезапно Арн встал и засобирался, его уход встретили дружелюбными, но назойливыми протестами. Зигфрид тоже поднялся, и дружеское негодование пожилого сарацина относившееся, видимо, к отказу от предложения остаться на обед, постепенно иссякло. Они попрощались, взяв старика за обе руки и поклонившись, что Зигфрид сделал с некоторой неохотой, но оказавшись на чужой территории, счел за лучшее поступать так, как делал его брат.

  Когда они уезжали, та же церемония повторилась вновь — воины-бедуины окружили их, потрясая оружием, но внезапно развернулись и умчались обратно в лагерь.

  Мужчины вновь пустили коней шагом, и Арн объяснил, что произошло.

   Во-первых, они не могли явиться в лагерь бедуинов с эскортом, поскольку это сочли бы проявлением враждебности или трусостью — мужчина, въехавший в лагерь без охраны, показывал честность своих намерений и личную отвагу. Вот поэтому их встретили воинственно, но радушно.

   Эти бедуины действительно принадлежали Газе, по крайней мере, с точки зрения бухгалтеров рыцарей-тамплиеров. Однако в их собственном мире бедуину и в голову бы не пришло, что он может быть чьи-то рабом. Бедуина нельзя посадить в тюрьме: он умирал, если лишался свободы. Думать о них, как о рабах Газы было  по-детски самонадеянным — заподозри  они нечто подобное, их следы мгновенно потерялись бы в песках пустыни. В мире сарацин бедуины сами по себе были воплощением непобедимости и вечной свободы.

  На самом деле, все это было вопросом взаимного соглашения и деловой активности. Пока стоянки бедуинов размещались в пределах границ Газы, они знали, что защищены от враждебных им сарацин. Взамен их воины охраняли караваны, перевозившие сахар и каменные блоки в Тивериаду и Мекку, доставляя обратно специи, ароматические масла и голубой камень.

   Они посетили племя Бану Аназа, откуда родом Али, молодой человек, похитивший невесту. Случалось, что невест крали, если юные бедуины не соглашались с выбором своих отцов, бывало такое и раньше. Однако сейчас магистру Газы приходилось улаживать последствия побега по сговору, что казалось серьезнее банального похищения, поскольку ни одно племя не захотело бы оставить у себя влюбленных. Останься они все же остались в племени жениха, на них напало бы племя невесты и наоборот. Для бедуинов это было делом чести.

   К несчастью, два племени враждовали с незапамятных времен –никто не помнил, когда все началось — и их перемирие действовало до тех пор, пока они находились в пределах границ Газы.

   Арн предложил старому вождю поженить беглецов по закону, дабы этот брак ознаменовал мир между племенами. Старик, дядя Али, ответил, что не верит в возможность мира, поскольку вражда укоренилась слишком глубоко. Со своей стороны, он не стал бы возражать против мирного соглашения, но сомневался, что враждебное  племя пойдет на это. Тем не менее, оба племени разбили свои шатры в пределах Газы, заключив соглашение с тамплиерами, и это вселяло хоть  малую, но надежду.

   Выслушав рассказ друга, Зигфрид долго оставался тих и задумчив.Его удивляло, что его брат Арн, будучи моложе и проведя значительно меньше лет на Святой Земле, чем он сам, смог выучить все эти чужеземные правила: звероподобно звучащий язык сарацин и здешние варварские обычаи.

  Тот ответил, что всегда стремился узнать что-то новое, еще с тех пор, как его  маленьким мальчиком отдали в монастырь. В обители его особенно занимали книги и философия, но на Святой Земле эти знания оказались без надобности. Здесь он искал практических навыков, всего того, что пригодилось бы в войне и предпринимательстве, что зачастую одно и то же. Что же касается сетований Зигфрида на варваров, язвительно пошутил Арн, возможно, врачи-сарацины не так уж плохи? Ведь после ранения при Монжизаре  он остался  все таким же славным воином.

   Зигфрид открыл было рот, чтобы возразить, но передумал. За тот недолгий период, что он прожил в Газе и узнал много нового, он хотел сам во всем разобраться, прежде чем вступать в спор со своим молодым многоопытным другом.

  На следующий день Арн уехал к племени Бану Кайс к югу от Газы. Их лагерь раскинулся в месте, где холмы переходили в огромный пляж чуть в стороне от дороги на Эль Ариш. Отсутствуя весь день, он успел вернуться к вечерней молитве, а вечером за бокалом вина сообщил хорошую новость — бедуины Газы согласились заключить мир.

   С приближением весны лазарет Газы почти полностью опустел, на излечение оставались лишь два рыцаря. Парой недель ранее Зигфрид де Тюренн, полностью восстановленный, вернулся домой, в крепость Кастель Арнольд. Перед этим он совершил не одну длительную поездку верхом и активно упражнялся с мечом на тренировочном поле.

  Из-за опасности штормов в зимний период морская торговля обычно сокращалась, между тем весна становилась сезоном подготовки к началу напряженной поры, связанной с началом боевых действий.

  Арн делил свое время между ведением бухгалтерии у начальника таможни, углубленным изучением Корана с арабскими докторами, верховой ездой и уходом за своими лошадьми. С тех пор как уехал Зигфрид, Арн большую часть свободного времени проводил с любимым арабским конем Хамсином. Разговаривая с ним по-арабски с особыми интонациями и жестами, он знал, что конь понимает каждое его слово, а  братья- подумывали иногда, что в этом отношении он заходит слишком далеко.

   Необычным было не то, что он горячо любил коня; каждый рыцарь был привязан к своему скакуну и мог его понять. Обычно именно кони становились первыми мишенями для вражеских стрел, а жеребец магистра оставался невредим словно заговоренный. И это тот самый конь, на котором он, возглавляя атаку туркополов, легкой кавалерии тамплиеров, въезжал прямо под стрелы вражеских лучников. Облачаясь в тяжелые доспехи, он брал французского жеребца Ардента, к которому явно был не столь расположен.

  С наступлением весны все больше кораблей причаливало в гавань Газы, доставляя время от времени на  переполненных бортах вновь рекрутированных рыцарей и сержантов. Каждый раз повторялась одна и та же жалкая сцена: бледные мужчины, сходя на берег, ковыляли на подкашивающихся ногах — следствие многонедельного плаванья из далеких Марселя или Монпелье.
 
   Арн и Гвидо де Фарамонд, мастер над оружием Газы, по очереди проводили церемонию приветствия сержантов и новоиспеченных рыцарей, поскольку отныне любой изнеженный сопляк мог стать рыцарем в прецепториях* Франции  без прохождения испытательного срока в качестве сержанта. Это означало, что орден получал нескольких молодых мужчин, которым просто-напросто позволили носить белый плащ и обязали ветеранов относиться к ним как к полноправным братьям. На это требовалось немало усилий по примирению сторон, поскольку сопляки часто преувеличивали представление о себе, своей храбрости и умениях. Откровенно говоря, с реальностью их самомнение и крутость не имели ничего общего.
* Прецепторий - местный орган управления рыцарских Орденов тамплиеров и госпитальеров. Прецептор обладал верховной властью над собратьями рыцарями и отчитывался только перед гроссмейстером своего ордена.

  С сержантами, которые часто были старше рыцарей-молокососов и уже успели повоевать, дело обстояло проще, но, к несчастью, не обладая благородным происхождением, они не имели права получить белый плащ.

  Однажды на корабле, доставившим страдающих морской болезнью сержантов, которым пришлось особенно худо в последнюю неделю плаванья, оказались двое молодых мужчин, не проявлявшие во время построения во внутреннем дворе крепости на церемонию приветствия  не малейшего признака морской болезни. Оба были высоченного роста, один с пламенно рыжими волосами, другой очень светлый блондин, с бородой, которая украсила бы лицо любого тамплиера. Надо признать, что рыцарей со светлыми бородами сарацины опасались гораздо сильнее, чем чернобородых.

  Стоя бок о бок в толпе скрюченных товарищей с позеленевшими лицами, великаны весело переговаривались, вызвав любопытство Арна. Внимательно ознакомившись со списком прибывших, который вручил ему капитан корабля, он мог только догадываться об имени, подходившим одному из них, имени, всколыхнувшем смутные воспоминания о монастыре.

— Сержанты нашего ордена, кто из вас Танги де Бретон? – выкрикнул он, и рыжеволосый сразу же поднял руку.

— А ты, как зовут тебя? – указывая на светловолосого верзилу, стоящего рядом с рыжим и не походившего на бретонца, полюбопытствовал Арн.

— Теперь  мое имя Арал д’Эстин, — на  исковерканном франкском ответил длинноволосый блондин.

— А где же находится этот Эстин? - озадаченно поинтересовался Арн.

— А нигде, это мое новое имя. — ответил блондин, на ужасном франкском.

— Хорошо, тогда назови свое имя на родном языке. – весело предложил Арн.

— На  родине меня звали Харальд сын Эйстена. – произнес блондин на норвежском, и магистр на мгновение лишился дара речи.

  Он судорожно вспоминал слова северного наречия, чтобы впервые с тех пор как служит на Святой Земле поприветствовать земляка из Скандинавии, но слова никак не находились — он  слишком привык думать на языке франков, иногда на латыни или арабском.

  Оставив эту попытку, он произнес свою обычную суровую приветственную речь перед вновь прибывшим пополнением и представил сержанта крепости, который должен будет обеспечить их жильем и зарегистрировать новичков. Когда толпа новобранцев собиралась тронуться с места, Арн тихо шепнул сержанту, чтобы, когда все будет сделано, он привел Арала д’Эстина в трапезную.

  Закончив петь sext, крепкий норвежец с теперь уже остриженными волосами, сконфуженно подошел к Арну. Он и не скрывал, что зол и расстроен из-за потери своих прекрасных густых волос. Арн указал на стул и молодой человек степенно сел.

— Расскажи мне, земляк… — начал  Арн, с трудом подбирая слова на родном языке. – Кто ты, кто твой отец, из какого ты скандинавского рода?

  Сначала норвежец уставился на него, ничего не понимая. Прошло несколько мгновений, прежде чем он сообразил, что Арн говорит на языке северян. И тогда он выложил свою печальную историю. Вначале Арн с трудом вникал в смысл его слов, но постепенно ему стало казаться, что старый родной язык медленно просачивается в его сознание, и он, наконец, начал вникать в смысл его слов.

  Юный Харальд был сыном Эйстена Мойлы, который в свою очередь был сыном конунга Эйстена сына Харальда. Чуть больше года назад Бьёркстаммар, Березовые Ноги, как называли его род и их сородичей, проиграли решающую битву при Ре-и-Рамнесе под Тонсбергом на юге Норвегии. Конунг Эйстейн, отец Харальда, погиб и будущее не сулило Бьёркстаммарам ничего хорошего. Большинство сородичей подались в Западный Гётеленд к своим друзьям, но сын конунга Эйстейна Харальд узнал, что объявились люди, ищущие его смерти и что мстителей ничего не остановит, если только сам Харальд не уедет с родины как можно дальше. Он подумал, что если судьба уготовила ему покинуть отчий край, почему бы не поискать смерти где-нибудь в другом месте, и не умереть за великое дело, а не только потому, что он сын своего отца.

— А ты знаешь, кто сейчас конунг в Западном Гёталенде? — с замиранием сердца спросил Арн.

— Долгое время там правил конунг Кнут сын Эрика, он наш друг и близок клану Бьёркстаммаров, так же как его ярл Фолькунг Биргер Броса. Они хорошие люди и в Западном Гёталенде наши ближайшие сородичи. Рыцарь, а теперь расскажи, кто ты и почему моя история так тебе интересна?

— Меня зовут Арн сын Магнуса и я тоже Фолькунг; Биргер Броса брат моего отца и мой дядя. Кнут сын Эрика мой друг, детьми мы играли вместе. – взволнованно ответил Арн. – Бог вел тебя к нашему суровому братству, а в итоге привел к родичу.

— По языку ты больше похож на датчанина, в Западном Гёталенде говорят совсем по-другому. – с сомнением заметил Харальд.

— Ты угадал. Ребенком я много лет провел в монастыре Vitae Schola; я уж и не помню, как это называется на нашем языке. Быть может, ты не веришь мне? Напрасно. Ты же видишь, я рыцарь-тамплиер, а тамплиер не лжет никогда. Но почему тебе дали черную форму сержанта, а не белый плащ рыцаря?

— Я  не понял, что-то связанное с отцом, он вроде бы должен быть рыцарем. Об этом много говорили. Я объяснил, что мой отец конунг, но, похоже, для них это пустой звук.

— В таком случае, родич, с тобой поступили несправедливо. Но давай взглянем на эту ошибку с положительной стороны: мне нужен сержант, а тебе не помешает родич на чужбине.  Надев черный плащ, ты узнаешь больше и проживешь дольше, чем если бы тебе дали белый. Ты должен иметь в виду лишь одно. Даже если на севере Фолькунги и Бьёркстаммары сородичи, здесь, на Святой Земле, ты сержант, а я магистр крепости. Это что-то типа ярла, а ты примерно как вассал; ты никогда не должен воображать или представлять, что мы с тобою ровня, даже если говорим на одном языке.

— Таков удел всякого изгнанника — печально  вздохнул Харальд. – Могло быть и хуже. Если выбирать службу франку или Фолькунгу, долго мне думать не придется.

— Хорошо сказано, родич. – Арн поднялся, давая понять, что разговор окончен.

  Приближалось лето, а вместе с ним и время новой войны, а в Газе началась усиленная подготовка новых сержантов и рыцарей. Прежде всего, необходимо было приучать вновь прибывших щенков к строжайшей дисциплине. Рыцарь, покинувший строй по собственной воле, рисковал с позором лишиться своего белого плаща. Исключение делалось лишь для тех, кто покинул стой ради спасения жизни христиан, и позже это нужно было доказать.

   Большинство новичков, ставших рыцарями благодаря своему происхождению, прекрасно ездили верхом, так что эта часть занятий стала для них легкой и приятной.  Хуже дела обстояли с владением оружием — сопляки умели лишь стоять и потеть с мечем в руке. Их вера в свое непревзойденное владение боевым топором, копьем и щитом здесь, среди тамплиеров, вызывала лишь ироничное презрение.  Поначалу  рыцари-наставники были крайне суровы к ним. Тела новых рекрутов очень скоро покрылись черно-синими отметинами, и отправляясь ночью в постель, стонали от боли, как женщины, за что и получили прозвище нежные ножки.