Глава 149. Бабушкины уловки

Глава предыдущая: http://proza.ru/2025/06/14/129

Ох, и дал Яша прикурить своим близким в годы, которые принято называть пубертатным возрастом!
Не было недели, чтобы с ним что-нибудь не случалось такое, от чего взвивалась мать, мрачнел и уходил в себя отчим, а дед с бабушкой снова и снова не принимались сглаживать вновь возникшее завихрение в семье Сухарёвых.

Александра Степановна, «пропустившая» уже через свои руки двух сыновей, да и на племянников налюбовавшись, понимала, что парень «пробует» на зуб степень возможной свободы. Двигаясь постепенно от разовых нарушений запретов, одиночных случаев непослушания и неповиновения диктату родителей, Яшка, в конце концов, уяснил, что в родительском доме ему «ничего не будет»! Тычки отчима и материнские оскорбления он парировал грубостью, запретами пренебрегал, наказания не признавал. Все родительские: «Не пойдёшь, не будешь…» - он нарушал напропалую. Если запрещали гулять, он после школы не шёл домой, а ехал к друзьям или к «дедам». Установленный пароль на компьютер он быстро вычислил и тайком входил в сеть, пока дома не было матери и отчима. А больше ему ничего не грозило, что бы нарушало жизненный комфорт. Он научился не реагировать мгновенным страхом на крик матери, пренебрегать требованиями отчима, не обращать внимания на наставления и увещевания учителей. И только к дедам он прислушивался и ещё не определился с мерой дозволенного: что бабушка и дедушка ему спустят, а после чего будут не довольны и не обрадуются Яшиному «гостеванию».

К дедам Яша уходил «зализывать раны», нанесённые самолюбию дома или в школе.
Здесь его спокойно принимали, всегда были рады. У дедов он ощущал, что его любят всяким, а если чем-то не довольны, то не оскорбляют, не запрещают, не наказывают, а лишь строже разговаривают, а самое большое, что может ему грозить – это сердитое: «Собирайся и иди домой. Нам эти твои штучки ни к чему!»
И вот этого – «выгонят» – Яшка боялся взаправду.
Но деды к этой последней мере прибегали крайне редко. Не было почти причин, чтобы так рассердиться на внука. И только звонки от Альбины доводили ситуацию до коллапса.

Растерянная мать, привыкшая к безоговорочному послушанию маленького Яшки, с изумлением взирала на это лохматое, басящее, непокорное существо – уже не ребёнка, но ещё и совсем не взрослого, с которым не было никакого сладу: сын ничего не желал слушать и слушаться, где-то днями пропадал, домашними делами заниматься не желал, школьными – тоже.
Имея в голове «правильную линию поведения» Яшки, Альбина поминутно наталкивалась на совершенное неприятие этой линии сыном. И бывшие родственники, по мнению матери, только поощряли распоясавшегося внука и совершенно не желали подключаться к материнским заботам ввести Яшку в рамки.
До матери не доходило никак, что золотое время Яшкиного повиновения безвозвратно ушло, и в наступившем Яшином возрасте воздействовать на него можно было только двумя путями – непререкаемым авторитетом (а его Яшины родители катастрофически теряли) или безусловной любовью.

От Славы любви к пасынку ожидать не приходилось – не было кровного родства, а друзьями они так и не стали. Альбина же безусловно любила сына, но очень уж своеобразно: она болезненно переживала Яшины «неустройства» не потому, что ими Яшка портил себе жизнь и мог сломать собственную судьбу, а потому, что эти сыновние грехи «позорили» её, Альбину, в глазах товарок.

Давно ли она внешне снисходительно, а внутренне гордясь, делилась с ними Яшкиными успехами.
Глазастый, рыжий мальчуган, которого она одевала, как картинку, приходил к ней на рынок, послушно вставал за прилавок, если мать отлучалась покурить, рассказывал про успехи в школе, а мать потом всё это обсуждала с подругами, гордо улыбаясь – «вот какого сына она воспитала».
И вот всё пошло кувырком: «Видела твоего сегодня – идёт, с ним сплошная гопота, матерятся, курят. Народ от них шарахается. Ты ему скажи – нельзя ж так», - говорила Альбине очередная доброжелательница, и, придя домой, мать напускалась на сына:
- Ты с кем водишься?! Ты понимаешь, что позоришь меня?
А тот угрюмо отбрыкивался:
- Когда она меня видела? Я в это время в школе был. Не я это, ты чо! Она обозналась, а мне теперь отдуваться!
Хотя, конечно, то мог быть вполне он, потому что и его друзья тоже в разговорах не стеснялись в выражениях, и курили, и шумели, и вели себя на улицах города свободно до развязности. Но так ведь все сейчас себя ведут. Где мать других видела?
И снова растерянная и злая Альбина звонила к дедам – «посоветоваться», хотя Александра Степановна подозревала, что бывшая невестка контролирует – не у них ли опять Яша. А может, использует лишнюю возможность пожаловаться на сына.
У дедов создавалось впечатление, что свои неудачи в воспитании Яшки Альбина объясняла "плохими отцовским генами", и «дедам» звонила постоянно с единственной целью этот факт ещё раз подчеркнуть: был бы у Яши другой отец, не был бы он такой головной болью для всех.

И когда Яша лёг в больницу залечить разыгравшуюся снова язву, звонки от Альбины не прекращались.
После обязательных процедур врачи разрешали Яше покидать больницу, однако мать настаивала, чтобы Яша никуда не уезжал: ей было спокойней, что сын под присмотром взрослых, и это не дед и бабушка, «дурно на него влияющие», а посторонние – врачи и медсёстры. Им Альбина больше доверяла, чем бывшим родственникам.

Яшка в больнице тосковал. И не столько по друзьям, сколько по Ксюше. Поэтому рвался после процедур из палаты на волю. Вот и в это утро он позвонил «дедам»:
- Меня в одиннадцать отпускают. Можно, я к вам?
– Почему ты так рано? – тут же задала вопрос бабушка.
- А всё уже сделали, мне тут сегодня больше не надо. А мне в школу хочется, я по всем соскучился.
- Ага, - с сомнением сказала баба Ася, - по школе... Скажи уж правду - Ксюшу увидеть захотелось. Подожди, я по сотовому с мамой свяжусь.
Александра Степановна набрала номер Альбины:
- …разрешить или нет? А то ж ему же лечиться надо, а он ещё до обеда хочет слинять.
– Нет, - послышалось безоговорочное из трубки, - у него режим, процедуры, диетический стол. Я не разрешаю.
Бабушка передала внуку материн запрет и услышала в ответ:
- Так я и знал! Ну, вот всё она мне запрещает. Как мне надоело, баба! Я никому не нужен, везде я виноват, она всё время ругается, что я всех задолбал. А я не виноват, что я люблю Ксюшу. У меня никуда нервы не годятся, мне везде плохо. Я понимаю, что уже большой, и мне стыдно, что у меня слёзы льются, но я не могу, они льются. Мне так плохо! А мама всё время орёт на меня. Я не хочу, чтобы она касалась Ксюши, а она звонит Ксюшиной матери, и Ксюше из-за меня дома попадает.

Во время этого бурного монолога у бабы Аси слёзы брызнули из глаз.
Страстный Яшкин голос ошеломил её, и она стала говорить внуку первое, что шло на язык: про себя в его возрасте, про выдержку, что надо себя держать в узде, что он ещё не в том возрасте, чтобы так переживать, что надо повременить, что, может, быть надо разобраться, почему у них с Ксюшей не ладится: может быть, ей с Яшей не интересно, может быть, надо выяснить, что её интересует, и этим заняться. Что раз у него все друзья отошли в сторону, то надо войти в какой-нибудь коллектив и поискать себе друзей там.
- У меня в больнице появился друг, - тоже со слезами в голосе продолжал Яша, - но его выписали. А я даже номер его телефона не узнал.
- Вот что, дорогой, - решилась на нарушение бабушка. – Давай так – после обеда ты отпрашиваешься у врачей и едешь к нам. А маме мы ничего говорить не станем. Только в восемь вечера ты должен в больницу вернуться. И у нас чтобы не бездельничал, а занимался.
- А на улицу?.. – заикнулся внук.
- Нет, гулять – нет. Можешь пригласить Ксюшу к нам.
- Баба!.. – внук аж захлебнулся от радости словами. – Ты даже не знаешь, какая ты классная!

Глава следующая: http://proza.ru/2025/06/16/453