Стоверстники. Глава III. 2. Пасека

В мае, с открытием навигации, Федор отправился на пароходе в город Свободный за пасекой, да поучиться на пчеловода. В конторе ОРСа он кое-как отыскал Ивана Тимофеевича, которому еще пришлось объяснять, кто он такой и зачем приехал. Затем Иван Тимофеевич, куда-то звонил, после бегал по другим кабинетам и лишь к концу рабочего дня сказал Фёдору, чтобы ждал подводу, которая отвезёт его на пасеку в Дубровку к Петру Гавриловичу.

- Он у нас там старший пчеловод, – на последок сказал Иван Тимофеевич, – он тебе все покажет и научит чему надо. А через месяц ко мне, обсудим остальные вопросы.
Ждать подводу долго не пришлось, только Федор скушал картошку в мундире, которую отварила в дорогу еще Прасковья, да заел все кусочком сухарика, как во двор ОРСа въехала телега запряженная лошадью, с ввалившимися боками. 

- Здорово будешь, дядя! – поздоровался молоденький парень, спрыгивая с телеги. – Тебя что ли на пасеку везти? – и видя как кивнул Фёдор и направился в его сторону, продолжил: – меня Николаем кличут. Я у Петра Гаврилыча пчеловодом числюсь.

Возничий, который представился Николаем, был невысокого роста, худой, с слегка задранным вверх маленьким носом на вытянутом лице, с острым подбородком. На вид ему было лет четырнадцать-пятнадцать, но всем своим видом и манерами он старался казаться намного старше.

- Табачком не угостишь дядя? – видя, как Федор достал кисет с табаком и стал закручивать цигарку.

- А не рано тебе табачком баловаться? Батька ремнем на высечет?

- Ни-и, - сощурив свои синие глазки и подвигаясь ближе к Федору, произнес Николай, – мого батьку еще в сорок первом фрицы убили, так что дядя пороть меня некому. Я теперя за старшего в семье буду. Еще думаю годик поработаю, да как семнадцать стукнет так сам на войну пойду. Немцев, проклятых бить! Ужо я им там задам жару, вот увидите! Будут знать, сволочи как на нас нападать! Так табачком-то угостишь, если не жалко?

- Ну на, закуривай, коли так – и Фёдор протянул ему кисет.

Николай умело свернул цигарку, по-взрослому сделал затяжку и даже не закашлялся от крепкого табака, чему Фёдор немного удивился. Видно было что курит Николай давно, поэтому Фёдор перестал обращать на него внимание.

Добрались они до пасеки уже в сумерках. И хоть было уже темновато, Федор все-таки смог немного её разглядеть.

Пасека располагалась почти на самом берегу небольшой речушки, а далее с хороших пару верст, виднелись первые дома поселения, тянувшиеся куда-то вдаль по проселочной улице и утопали в сумерках. В стороне от домов, виднелся скотный двор. И еще какие-то хозяйственные постройки.

Сама пасека представляла собой старый, покосившийся сарай с пристроенным к нему большим навесом под которым располагался массивный верстак. Возле стены были выстроены в два ряда шесть ульев, да разбросанные по разным местам, пчелиные рамки. Одни рамки были вощенные, другие пустые, лишь с продольными натянутыми проволочками. Под навесом копошился какой-то старик, как показалось Фёдору на первый взгляд.

- Ну на конец-то! – Пробурчал обрадовавшийся старичок, увидев прибывшею повозку.
– Что-то под задержал вас Иван Тимофеевич. По моим расчетам еще час назад должны были прибыть.

- Да с такой лошадью хорошо хоть сами доехали, а то пала бы где еще. – Начал было оправдываться подросток.

-Ты, Николай, на лошадь шибко не сваливай. И что худа то не беда. На травке вновь бока нагуляет и тогда еще даст фору кому хош.

Когда старик приблизился к телеге, Федор смог получше его рассмотреть. На самом деле старик оказался мужичком, невысокого роста, худеньким с реденькой седеющей бородёнкой. На вид ему было лет под пятьдесят, может пятьдесят пять. Одет он был в старую стеганную шубейку на распашку, не по сезону в валенках с галошами и в старой, еще царского кроя, казачьей фуражке на голове.

- Как-звать-то? – обратился он к Федору.

- Фёдором кличут. – Представился Крючко и хотел было спросить о том же и собеседника, но тот опередил его другим вопросом.

- Ты топор в руках держать умеешь?

- Да кто ж его держать-то не могёт? – растерялся было Фёдор.

- Сейчас бывают и не мо;жут! – он окинул Фёдора с ног до головы своим острым взглядом и прищурив свои глаза продолжил:
- А скажем там, смастерить чаго? Это как?

- Смогу, что тут не смочь-то. Дело привычное. – Буднично ответил Фёдор. Но он еще не совсем понимал куда клонит человек, и вообще туда ли он попал. Ведь его вроде послали учиться с пчелами управляться.

- Ну тогда добро пожаловать Фёдор! Я Петро Гаврилович буду. А это как ты уже, наверное, догадался – моё хозяйство. Ну да ничего, завтра тебя уже с ним познакомлю. А теперь давай отдыхай с дороги.

Спать Федору пришлось в старом сарае среди непонятной утвари разбросанной по всему помещению. Вдоль стен стояли три сколоченных из досок топчана. На таком топчане и проснулся Федор еще до рассвета. Легкий ночной морозец гулял по сараю. Вскоре заворочался на другом топчане, закашлял Петр Гаврилович. Он встал и затопил железную печку, стоявшую посреди помещения.

Федор тоже слез с топчана и закуривая подошел к печке. В ней громко трещали дрова, сквозь щели виднелись языки пламени и исходило тепло, постепенно наполняя все помещение.

- Холодно еще по ночам. Потому улья еще не выставлял, но ничего через недельку можно будет сделать им первый облёт. – Не глядя на Федора заговорил Петр Гаврилович. – А ты ранее с пчелками не сталкивался как я погляжу.
Фёдор отрицательно покачал головой.

- Не беда, тут наука простая, скумекаешь что к чему. Да и пчела, хоть и с виду букашка, а умная, она сама подскажет, что да как.

Когда они попили чай заваренный на травах, вышли во двор пасеки.

- Вон видишь землянка. То на самом деле омшаник, там у нас пчелы зимуют. Пойдем поглядишь.

Омшаник представлял деревянный сруб, закопанный в землю, на поминающею обычную землянку. Внутри была небольшая печка буржуйка, такая же как в сарае, под потолком висела керосиновая лампа, а по центру в два ряда стояли улья.

Видя у Федора не поддельный интерес, Петр Гаврилович не без гордости сказал:

- Тридцать девять пчелиных семьи! А было бы все сорок девять, да десяток за зиму пропал.  Клещ – будь он не ладен, и как он завелся ума не приложу. Пришлось вместе с ульями сжечь. – Гаврилыч махнул рукой и поспешил выйти на свежий воздух, видно было, что он до сих пор сильно переживает за потерю пчел.

- Ты Фёдор запомни - настоящий пасечник это не только пчеловод, тут и плотником, и столяром надо быть. А то как семьи пчелиные разводить будешь? А чтоб улик сделать, а это я тебе скажу, целая наука.  – Он повел Федора под навес и начал показывать. – Тут надо чтоб ни одной щелочки, ни одной лишней дырочки. А еже что не так – то клещ, а то и другая какая зараза проникнуть может в пчелиный рой и тогда его уже ничем не спасешь – погибнут пчелы.

Да ты не робей Федор, еже ты и в самом деле рукастый, то дело у нас пойдет. Я тебе всей этой науки в раз научу.

Тут он посмотрел на идущих по дороге в его сторону, троих подростков и продолжил:
- Помощников-то моих прошлым летом по забрали на войну. Вот и дали мне их, – Петр Гаврилович мотнул головой в сторону идущих ребят, – пацанят малолетних. А с них что толку? Вроде и ребята толковые и за пчелками уход хороший чинят, а вот все равно им чего-то не хватает? Не пойму даже, чего? Может терпения? Усидчивости? Возьмут что строгать, так всё у них как-то ляписто получается.

- По молодости и у меня не все гладко выходило. То все с годами приходит. – Вступился было Фёдор за ребятишек.

- Да понимаю я все! А мне что делать прикажешь? Мне сейчас толковые руки нужны, а не потом, когда кто вырастит!

Да, ладно не бери в голову. Как-нибудь слажу с ними. Может и ты каким советом поможешь. Давай лучше перекурим, да за дело примемся.

Они присели на лежащее бревнышко у входа в сарай. Закуривая Гаврилыч показал рукой на кучу, наваленных друг на друга у забора, коротких брёвен толщиной в обхват, на которых расселись прибежавшие трое пацанов, на вид одногодок, один из которых был вчерашний возничий Николай.

- Видишь вон бревна навалены, то липа, дерево самое подходящее для нашего дела. Пчелы её уж больно уважают, да и нам с ней работать легко. Податливая она для обработки, хотя тоже свои особенности имеет. К примеру, не любит липа железо, стоит гвоздь вбить и все, считай пропало изделие, почернеет вокруг гвоздя дерево. Потому и делаем улья без единого гвоздичка. Вот так-то!
Для начала брёвна распустим на доски, а потом начнем улья делать для пчел. Не в кармане же ты их повезешь на свою пасеку. Так что нам их надо штук пятнадцать сгородить, до середины июня. Как раз успеть должны до роения. Это когда пчелы разделяются на две семьи, ну да это потом расскажу, как у них все мудрёно устроено.

И начал Федора постигать новою науку. А началось оно с того, что целыми днями они пилили продольно бревна, строгали доски. Подростки тоже не отставали от них, таскали и складывали доски, смотрели и учились как Фёдор с Гавриловичем делали пазы в досках и соединяли их вместе между собой.

Петр Гаврилович, во время работы постоянно рассказывал Федору и показывал практически как правильно мастерить ульи, не забывая попутно рассказывать о том, как надо ухаживать за пчелами.

 Но стоило выпасть свободной минутке, как Федор с тоской смотрел на чернеющие вдалеке пашни. Иногда по привычке трогал землю, не прогрелась ли ещё, не пора ли пахать, но опомнившись зло отворачивался и с остервенением принимался за работу.

 Федор и сам не понимал откуда проснулось в нём, давно забытое чувство родового крестьянина. Может весенний запах полей навеял забытое чувство, может что еще, но Федор старался спрятаться от него за работой. Но от пытливого глаза Петра Гавриловича это не скрылось, и он понял, что тоскуют руки у Федора по плугу да по севку, но виду не подавал.

  А между тем весна вступила в завершающую стадию.  Все громче и веселее пели утренние пташки. Почки на тальниках, растущих вдоль берега распушились и покрылись желтой пыльцой. На прогретых косогорах стали зацветать одуванчики.

 С самого утра под пристальным надзором Гаврилыча, Федор с подростками носили из омшаника улья и выставляли их за сараем на пригорке. Пчелы в ульях гудели от того, что их потревожили, но как только улик ставили на специально приготовленное для них место, тут же успокаивались. И как только все тридцать девять улика были вынесены из омшаника, Петр Гаврилович с важным видом стал обходить каждую пчелиную семью разговаривая с ними:

- Ну вот наконец-то и дождались мои хорошие. Давайте-ка летите, по разминайте свои крылышки. Чай за зиму-то наскучались по солнышку? А тут медок-то вас дожидается. Вон уже цветочки-то распустились. – и приоткрывал им летки.

Пчелы сначала с опаской выглядывали наружу, затем стали осторожно облетать, вокруг своего улика, а потом подлетали к Гаврилычу, кружились возле него, но он не обращал на них никакого внимания.

К Федору тоже подлетели несколько назойливых пчел и давай жужжать возле его носа и глаз. Федор стал отмахиваться от них руками как от надоевших оводов.
- Ты что Федор? – закричал Спиридон Гаврилович, – нельзя махать ру…

Но было уже поздно, пчела больно ужалила Федора в небритую щеку. Федор ругнулся и еще больше замахал руками и тут же еще две пчелы ужалили его, одна в руку, а другая прямо в лоб. Федор припустился бежать в сторону сарая и услышал позади себя крик Петра Гавриловича: «Стой дурень!» и надрывный смех подростков.

Когда он забежал в сарай, в котором они жили и где как узнал Федор, размещалась медогонка, один глаз его уже заплыл, на лбу красовалась шишка и жгло руку в месте куда ужалила пчела.

- Ты что, паря, сдурел? – Следом за ним в сарай вбежал запыхавшийся Гаврилыч, – я ведь тебя предупреждал, что пчелы не любят, когда руками возле них машут.

- А что она привязалась до меня как банный лист до одного места. – Возмутился Федор.

- Да не привязалась она, а знакомилась с тобою, дурья твоя башка. – Уже спокойным, нравоучительным голосом сказал Петр Гаврилович. – У них за всегда так, облетят тебя, обнюхают со всех сторон и уже будут тебя узнавать и за своего считать. А что ты хотел? У них паря строго с этим, у них ведь есть рабочая пчелка, есть охранники, те что следят чтоб чужой кто в улик не залетел медом ихним полакомиться.
 
А за глаз не переживай, к вечеру пройдет. Считай это было твое посвящение в пасечники и к тому же укус пчелы считается полезным, ими даже радикулит лечат. Но в следующий раз, стой по стойке смирно как в армии, и они тебя не тронут.

Федор уже сам был не рад, что связался с пасекой. «Доски строгать да улья строить это еще куда не шло, а пчел – ну их подальше, – думал Федор – кто ж знал, что они такие злющие». Но Гаврилыч словно читая его мысли продолжил:

- А на пчелок ты зла не держи, что так тебя не приветливо встретили. Меня тоже первый раз, еще мальцом был, покусали так, что я дороги не видел идя домой, слезы из глаз и то не могли вытечь, так всё лицо было опухшим. А прошлого моего помощника, Мишку Кузьмичева, как раз перед войной в позатом году было, когда он с похмелья пришел мед качать. Так его пчелы ух как отделали и не посмотрели, что он вроде свой. До самой речки гнали, только там в воде он и спасся от них. Они ведь пьяных страсть как не любят. За версту к ульям не подпускают. Так что мил человек, на ус себе намотай и выпивши к ним ни нагой!

Месяц быстро пролетел и закончив все свои дела, а также условившись с Иваном Тимофеевичем, что пчел ему доставят баржой через месяц, Федор отбыл домой.