Полки наверху

Иногда я оказываюсь в этом поезде.

Он не едет, но кажется, будто всё время движется. Ни окна, ни дверей — только бесконечный коридор и полки, как в старых плацкартных вагонах. Я лежу на средней. Ниже — шум, суета, чужие тела, чужие страхи. Там говорят быстро и бессмысленно, спорят, ищут что-то под матрасом. Наверху — тишина.

Иногда я слышу их. Те, что выше. Их почти не видно — только силуэты, если крышка немного сдвинута. Они не спят, хотя кажется, что спят. Они наблюдают. Разговаривают — не друг с другом, нет — просто говорят. Иногда — шепотом, иногда внятно. Не на моем языке, но я понимаю. Это не ответы. Это — как утреннее небо: ты не спрашиваешь, почему оно синее, оно просто есть.

Я пытался задать им вопрос. Однажды ночью, когда был особенно тихий шорох. Я спросил:

— Что будет со мной?

Ответа не последовало. Они не отвечают. Они говорят то, что считают нужным.

«Вода знает, что дно ждёт», — раздалось сверху, как будто внутри меня.

Я не понял. Или понял слишком глубоко, чтобы сказать словами.

Я думаю, они не умершие. Или не совсем. Может быть, это те, кто когда-то перестал спрашивать. Кто дошёл до края мыслей и остался там — лежать в темноте, в чистоте, вдали от шума и споров.

Иногда крышка отъезжает. Краем глаза я вижу глаз. Не светящийся, не страшный — просто смотрящий. Я замираю. Смотрю в ответ. Мы молчим. Это всегда длится секунду, но потом всё меняется. Становится тихо даже на нижних полках. Все перестают говорить. Воздух густеет, как перед грозой.

Иногда я просыпаюсь и чувствую, что кто-то всё ещё говорит у меня в голове. Слова неразборчивы, но я ощущаю: они были важны.

Они говорят не с нами, они говорят через нас. Не каждому. Только тем, кто готов не спрашивать.

;

С каждым сном я лежал выше. На полпальца, на ладонь. Никто не двигал меня. Просто утром я просыпался и понимал: теперь я ближе. И дальше одновременно.

Те, кто внизу, стали чужими. Их голос звучал плоско, как радиопередача из другого времени. Они спорили, кричали, жевали слова. А я слушал то, что было выше. Шепот. Фразы без начала и конца. Иногда казалось — они зовут. Но не по имени. А по состоянию.

Однажды ночью я встал. Это было нелепо — вставать в этом вагоне. Здесь не ходят. Здесь лежат. Но я встал. Согнувшись, чтобы не задеть верхние полки, я сделал шаг — тяжёлый, как в вязком сне. Рядом кто-то заворочался, но не проснулся. Шепот сверху стал громче. Не слова — намерение.

Я нашёл выступ. Поднялся. Моя полка осталась внизу. Она больше не моя.

Подо мной тишина. Впереди — ещё одна полка. На ней — человек. Или то, что когда-то было человеком. Он лежал на спине. Глаза открыты. Не мигают. Смотрит прямо в темноту.

Я лег рядом.

Он не шелохнулся. Но в голове звучала мысль, которая не моя:
«Ты пришёл не за ответами. Ты пришёл — чтобы перестать спрашивать».

Я не чувствовал тела. Только внимание. Только ощущение, что вот оно — нечто большее. Не свет. Не Бог. Даже не истина. А состояние полной тишины, когда нет нужды говорить, нет желания быть кем-то.

Спустя вечность или секунду, крышка отъехала. Прямо над моей головой. Я посмотрел вверх — и увидел себя, лежащего внизу. Спящего. Молчаливого. Как будто тот, кто остался там, никогда не поднимался.

И только тогда я понял:
Всё это время я был вопросом, который кто-то однажды задал.
Теперь — я ответ, который никто не услышит. Но он есть.

;

Тишина больше не казалась пустотой. Она была плотной. Теплой. Как воздух, которым дышат рыбы под водой.

Я не знал, сколько времени лежу здесь. И нужно ли вообще считать. Время — это привычка, как вопрос: «что дальше?». А здесь вопросов нет. И дальше — неважно. Всё сейчас.

И всё же что-то изменилось.

Не звук. Не движение. Даже не свет.
А ощущение того, что кто-то смотрит на меня — не сверху, а изнутри.
Как будто глаз открылся не снаружи, а внутри моего черепа. И смотрит. Смотрит на сам себя.

Я понял: я уже не на полке. Я не в поезде. Я — в том, что было между полками. Всегда. Просто раньше я называл это пустотой.

Тени, которых я краем глаза замечал, теперь были не тенями. Это были мысли. Не мои, не чужие — все сразу. Они не имели формы, но я знал их: страх, надежда, память, одиночество, любовь. Я чувствовал их, как кожу на руках, как удары сердца. Всё это — не за пределами, а внутри.

Я задал последний вопрос — не им, себе:
— Могу ли я вернуться?

Ответа не было. Только улыбка — не ртом, не лицом, а ощущением. Мягкая. Принятие.
Я понял: могу. Но уже другим.

И я проснулся.

Комната была тёмной. Окно открыто. Кошка смотрела на меня с подоконника, как будто знала. На секунду мне показалось, что она скажет что-то, но она только моргнула и отвернулась.

Я встал. Пошёл на кухню. Сделал чай.
Где-то в глубине черепа всё ещё звучала последняя фраза, сказанная не голосом:

“Теперь ты не ищешь — ты несёшь.”