Цена бессмертия

Глава 1
Капля упала на лацкан его Brioni. Аркадий Вольский с отвращением наблюдал, как влага впитывается в дорогую шерсть. Дождь? Нет. Его собственный пот, пробивающийся сквозь поры, несмотря на кондиционированный воздух кабинета. Рука дрожала. Подпись выходила кривой. Аркадий Вольский, человек, покупавший целые острова одним росчерком пера, теперь не мог ровно вывести свою фамилию на документе. Рука предательски дёргалась — не от волнения, а от того, что мышцы уже отказывали. Он бросил ручку, и она покатилась по мраморному полу, оставляя за собой тонкую чернильную нить. Тело предательски слабело с каждым днем. "От трех до шести  месяцев", — слова врача звенели в ушах. Всего несколько  месяцев осталось до того дня, как его тело окончательно превратится в гниющую плоть. Он сжал кулаки, но даже это простое движение теперь вызывало боль.
***
В кабинете главного хирурга клиники «Vita Nova» Аркадий Вольский не в первый раз. Сухопарый и чуть сгорбленный от болей в позвоночнике, он держался прямо и надменно в силу многолетней привычки власти. В свои семьдесят лет он выглядел на шестьдесят  благодаря регулярным  дорогим процедурам и тщательно подобранному гардеробу. Постукивая длинными ухоженными пальцами по корпусу часов Patek Philippe, подарок жены на пятидесятилетие, он холодно и оценивающе разглядывал доктора, при этом не выражая эмоций на узком, с резкими морщинами у рта, лице. Ольга Викторовна, за время неоднократного длительного общения с пациентом, знала о привычке Вольского сжимать губы в моменты раздумий, отчего   глубоко вырисовывались носогубные складки. Вот и сейчас сорокапятилетняя привлекательной внешности женщина-хирург  уловила его настроение. Откинув со лба черную челку с седой прядью, она положила на стол снимки МРТ:
— Ваш мозг, Аркадий Петрович, в идеальном состоянии. А вот тело… — она провела пальцем по снимку, – метастазы, отказ почек, некроз сосудов. Даже с нашими инновационными  методами лечения у вас максимум полгода.
Вольский потянулся к чашке с недопитым чаем и его рука предательски задрожала:
— Я платил за возможность жить, Ольга Викторовна. Не за… паллиатив.
Доктор Климова внимательно посмотрела в серые колючие глаза пациента и нажала на кнопку пульта, приглашая движением руки взглянуть на экран, где среди приборов в реанимационной палате он увидел  коматозного подростка с трубками во рту и множеством проводов к датчикам.
— Единственный вариант – трансплантация мозга. Донор: Дмитрий Седов, семнадцать  лет. ДТП, смерть мозга, но тело цело. Родительница подписала согласие на операцию. Сумма будет включена в ваш счёт. Вольский впился взглядом в экран, разглядывая  лицо мальчика. Тот был похож на его погибшего десять лет назад  сына 
— Он… будет я? После, — с трудом подбирая слова, тихо спросил. Ответ Ольги Викторовны прозвучал четко и сухо: 
— Ваши воспоминания, способность мыслить – да. Его ДНК, внешность, голос – нет. Вы станете молодым с сознанием старика, — сделав паузу, добавила: — Или умрёте на операционном столе. Тридцать процентов риска остаются. 
Аркадий Петрович не спеша достал из кармана перьевую ручку Montblanc и деловито осведомился: 
— Где подписать? 
***
Через пятнадцать минут он уже подходил к парковке у клиники. Куривший неподалеку личный водитель Олег Быстров, встрепенулся при виде шефа:
— Аркадий Петрович, что же не позвонили? Я бы живо к воротам подал.
— Не суетись Олег. Разговор есть.
Небрежно бросив пакет с документами в бардачок, Вольский подробно рассказал водителю о предстоящих событиях. Так сложилось, что этот пятидесятилетний бывший спецназовец со шрамом в пол лица, был единственным человеком, кому доверял Вольский.
— Посмотри внимательно на эту фотографию. Запомни. Таким я выйду из клиники после операции. И этот адрес запомни. Если я не выйду – отдай пакет жене. И… ещё... Это реквизиты счёта на твое имя. Присматривай за моими... Жене я позвонил. Сказал, что ложусь в клинику.
— Будет сделано, шеф. Всё исполню в точности, Аркадий Петрович, — Олег завел машину и крепко пожал протянутую ему руку. Вольский посмотрел вслед отъезжающий машине, а затем перевел взгляд на окно реанимации – там лежит Дмитрий, его будущее тело.
***
В палате интенсивной терапии клиники «Vita Nova»  привычная тишина. Только в полутьме мигали индикаторы многочисленных приборов. Резкая, пронзительная боль, будто кто-то вскрыл череп и влил в него раскалённый металл, заставила  Аркадия Вольского застонать.  Но голос, который вырвался из его горла, был... чужим. 
— Дыши, — услышал он беспристрастный женский голос.  Открыл глаза.  Над ним склонилась Ольга Николаевна, её лицо в синеватом свете мониторов казалось безжизненной маской. 
— Операция прошла успешно, — произнесла она, но её губы едва шевелились, — Вы живёте, Аркадий Петрович. В новом теле.
Аркадий Петрович попытался приподняться — и тут ощутил… это тело. Оно было лёгким, будто его десятилетиями сковывали невидимые цепи, а теперь — сбросили. Кожа под больничной простынёй гладкая, мускулы послушны. Пальцы — длинные, гибкие, без дрожи.  Когда он дотронулся до своего  лица — в недоумении отдёрнул пальцы:
— Где мой… шрам? — хрипло спросил он. Но голос был юным, звонким, словно кто-то наложил его сознание на чужую аудиозапись.  Климова молча поднесла к нему зеркало. В отражении смотрел незнакомый мальчик. Короткие тёмные волосы, острые скулы, широкие глаза с ещё детской округлостью.
— Это... я?— прошептал Аркадий. 
— Нет, это Дмитрий Седов. Его тело. Ваш только мозг, спокойно произнесла доктор. Он сжал кулаки и вдруг почувствовал, как мышцы ответили слишком быстро, с непривычной силой. Сердце забилось чаще, кровь звенела в ушах. 
— Я... молодой?
— Физически — да. Но ваши нейронные связи, воспоминания, личность — всё на месте.
Аркадий закрыл глаза. Внутри него бушевал хаос. Он вспомнил свою жизнь, пронёсшуюся в сознании мгновенно — первые миллионы, похороны сына, лицо внучки Лизы, когда она была маленькой.  Но кожа, кости, лёгкие — всё это было чужим. Он поднял руку. И вдруг пальцы сами сжались в кулак, будто по привычке. 
— Не пугайтесь, Аркадий Петрович. Иногда тело помнит то, что забыл мозг, — заметила Климова, — Мы не знаем, какие рефлексы сохранились у Дмитрия. 
Аркадий хотел встать, но тело его не слушалось. Голова закружилась. Ноги были другими. Длиннее. Сильнее. Не его.
— Я... не могу, — прошептал он в отчаянии.
— Придётся научиться,— Климова задумчиво и отстраненно смотрела на пациента, — Теперь вы  Дмитрий Седов. Через неделю вас выпишем. В выписке будет стоять диагноз: амнезия после ДТП и рекомендована реабилитация в Центре при нашей клинике. А завтра вас переведут в общее отделение и сможете общаться с вашими родственниками. Советую задавать больше вопросов о вашей прошлой жизни. А в остальном вы и сами найдете решение. Помните - вы в чужом теле.
Доктор вышла, оставив его наедине с новыми ощущениями. Аркадий посмотрел в зеркало.  Незнакомец в отражении дышал в унисон с его дыханием. Осторожно коснулся стекла, прошептав: 
— Кто я?
Ответа не последовало...
***
Палата в общем отделении хирургии была слишком белой, слишком стерильной. Аркадий сидел на краю кровати, пальцы непроизвольно сжимали край простыни. Это тело все еще не слушалось его до конца. В дверь постучали и вошла женщина. Климова предупредила, что сегодня его навестит мать Дмитрия.
— Дим? — Голос Ирины Седовой дрожал.  Он поднял голову.  Женщина в дверях выглядела изможденной — темные круги под глазами, в руках зажатый фотоальбом. Она сделала шаг вперед, потом еще один, будто боялась, что он испарится.
 — Мама... — выдавил из себя  Аркадий. Это слово обожгло язык. Ирина бросилась к нему, обняла так крепко, что у него перехватило дыхание.  Первая реакция — отстраниться. Его тело напряглось, руки остались висеть в воздухе. Он не помнил, когда в последний раз обнимали его так пылко. Но потом что-то щёлкнуло. Мышцы спины сами собой расслабились, правая рука сама поднялась и легла ей на плечо. Пальцы сами сомкнулись в привычном жесте. Так Дмитрий всегда  утешал свою мать.
— Ты помнишь? Хоть что-то? — прошептала Ирина, отстраняясь. Ее глаза блестели. Аркадий замер. Ложь была готова сорваться с губ, что бы утешить женщину: "Конечно, мам", но...  Аркадий вспомнил слова Климовой о поставленном диагнозе - полная амнезия. Ложь в данном случае не облегчит страдания матери. Он посмотрел на ее руки. На ссадины на костяшках. Похоже, что она била кулаками в стену, когда узнала об аварии. Аркадий чётко сознавал, что это не его боль... Но теперь —  стала его. Теперь он — её сын. 
— Я... —  начал было Аркадий, но голос сорвался.  Ирина вдруг схватила его руку, прижала к щеке:
— Папа бы тебя спас, — выдохнула она, — Он бы не дал тебе уехать на том мотоцикле... 
В груди сжало.  Аркадий моргнул. И вдруг глаза наполнились влагой. Что это? Он дотронулся до щеки. Слезы? Это плакал не он. Это тело помнило и реагировало на страдание матери.
— Мне... страшно, — прошептал он.  И это была правда.  Он боялся. Что никогда не станет для нее сыном.  Что всегда будет чувствовать эту чужую боль и вину за подлог. Что уже не сможет быть прежним Аркадием — холодным, расчетливым.  Ирина прижала его голову к плечу:
— Ничего, сынок, — сказала она, — Я с тобой. Все будет хорошо.   В этот момент Аркадий завидовал Дмитрию белой завистью. Потому что у того была такая любящая мать.   А у него теперь — только купленное тело и чужая жизнь. Медсестра заглянула в палату и,  увидев максимальный накал чувств, прервала визит матери. Через час доктор Климова зашла в палату, держа в руках ленту ЭКГ.
— Вы слишком эмоциональны, — сказала она, глядя на записи. Рефлексы влияют на вас. А должно быть наоборот — ваш мозг должен управлять телом. Аркадий молчал.  Он больше не был уверен, кто кого контролирует — он тело или тело его.
***
Через неделю Вольский был переведен в Реабилитационный Центр при клинике. Сеансы с психологом после первой встречи с Ириной Седовой, матерью Дмитрия, стали обязательны и игнорировать их Аркадий не мог. Он и сам чувствовал, что не может самостоятельно справляться с памятью тела юноши. Мозг отказывался управлять телом, а тело посылало в мозг все новые и новые импульсы. Он с ужасом понимал, что ничего не знает о себе новом.
Аркадий  зашёл в кабинет реабилитационного центра и устроился в удобном кресле напротив психолога Антона Викторовича. Непроизвольно его пальцы нервно забарабанили по подлокотникам, когда  увидел среди бумаг психолога фотографию Дмитрия Седова, сделанную до аварии. И снова он отметил про себя, как похож мальчик на его погибшего сына. Антон Викторович листал записи и, наконец, закрыв папку, обратился к Вольскому:
— Аркадий Петрович, давайте начистоту. Вы игнорируете все тесты, отказываетесь от групповой терапии... Что я должен записать в отчет для клиники? 
— Пишите, что ваш пациент — идеальный мальчик. Встает в семь, чистит зубы и мечтает об ЕГЭ, — Сквозь зубы, сжимая кулаки, процедил Аркадий.
— Вы не мальчик. Вы — семидесятилетний мужчина в теле подростка. И ваша ненависть к этому телу... 
Аркадий запальчиво прервал психолога: 
— Я не ненавижу его. Я презираю. Оно предает меня каждый раз, когда... — Внезапно он замолчал, почувствовав, как веко начало  дергаться.
 — Когда что? Когда плачете при матери? Или когда тянетесь к сигаретам, которых вы никогда не курили, а вот Дмитрий — да, курил? 
Аркадий помолчал и, впервые посмотрев  психологу в глаза, тихо произнес:
 — Сегодня утром я попытался написать свою фамилию. Но рука... вывела какие-то каракули. Это был не мой почерк. Я больше не Аркадий Вольский. Он управляет мной.
Антон Викторович наклонился вперед и произнес доверительно: 
— А если это не «он», а вы? Ваш мозг учится жить заново. Как младенец. 
Аркадий резко встал, неловко  опрокидывая бокал с водой : 
— Я не младенец! Я построил империю, я своим умом добился того, что многим и не снилось, а теперь... — С горечью посмотрел на свои молодые руки ...       — Теперь я вынужден прятаться в этом малолетнем  уроде и изображать потерю памяти.
 — Аркадий Петрович, потеря памяти не самое страшное в вашем положении. Совсем скоро вы узнаете больше о вашем новом теле, о том, каким был Дмитрий. Это поможет вашему разуму сконцентрироваться и принимать правильные решения. Вот здесь, — психолог взял в руки увесистую папку, — здесь собраны факты из жизни Дмитрия. Здесь же говорится о взаимоотношениях его и вашей внучки Елизаветы.
Вольский вопросительно уставился на психолога.
— Да-да, Аркадий Петрович. Дмитрий и Лиза не только одноклассники... И вам необходимо выработать линию поведения. Так что прикрытие амнезией вам на руку. А как только будете готовы, мы разрешим встречу с Елизаветой Вольской. Вашей внучкой. Вашей возлюбленной.
***
Аркадий сидел в своей комфортной комнате Реабилитационного Центра и ворошил содержимое картонной коробки с надписью "Личные вещи".  Папку, переданную психологом, он уже изучил. По просьбе клиники для "лучшей адаптации" Ирина Седова собрала фотографии, записи Дмитрия, некоторые вещи. Мать искренне считала, что дома память у ее сына восстановится быстрее, но врачи были непреклонны, назначив месячное пребывание в центре.
Пальцы — длинные, гибкие, чужие  дрожали, когда он доставал из коробки  тетрадь в синей обложке. На первом развороте было аккуратно выведено фломастером: "дневник». На следующей странице прочитал: "12 июня. Сегодня снова видел Лизу Вольскую у кафе. Она смеялась с подругами и не заметила меня. Как же она красива..."  Аркадий замер. Его внучка. Теперь — его одноклассница. Он резко перевернул страницу: "15 июня. Мама вчера плакала на кухне. Деньги от продажи квартиры закончились. Взнос за обучение надо сделать до августа. Я пообещал себе — теперь деньги должен добывать я. А когда выучусь — мама не будет работать ни минуты.» На полях дневника — рисунки: серый дом, забавные фигурки с большими глазами. Аркадий неожиданно почувствовал ком в горле. Он провел ладонью по странице. И вдруг его пальцы сами нашли затертый уголок. Тело помнило. На дне коробки  — школьное удостоверение. Развернул. Аккуратным почерком выведено: Дмитрий Седов. На фото — серьёзный взгляд, чуть вздернутый подбородок. Аркадий поднес документ к лицу и посмотрел в зеркало. Те же губы. Тот же разрез глаз. Но... в зеркале он опять увидел  отражение старика в молодом теле. «Вы должны стать им,» — вспомнились слова психолога. "Каждый день, каждую минуту посвятите, что бы принять себя новым.  Иначе сойдете с ума.» Аркадий швырнул удостоверение на стол. Оно соскользнуло и упало рядом с... медальоном. На полу лежал дешевый, посеребренный медальон с цепочкой.  Внутри — фото матери. На крышке гравировка: «Сыну. Защищай слабых. »  Аркадий сжал медальон в кулаке. В груди заныло. Не его боль. Не его воспоминания. Но теперь это его тело.
— Дмитрий! — раздался голос медсестры, — Ты готов к сеансу? Он не ответил. Вместо этого надел медальон на шею. Металл был холодным, но быстро согрелся от тепла кожи. Быстрыми шагами проследовал в кабинет психолога.
— Сегодня мы продолжим работу над вашей идентичностью, — начал Антон Викторович. — Ответьте : кто вы?
Аркадий молчал. Психолог нахмурился:
— Каждый раз, когда вы думаете о себе, как об  Аркадии, вы убиваете Дмитрия заново. Его тело. Его жизнь. Вы понимаете это?
— Я... — голос сорвался, — Я...
— Кто вы? — настаивал психолог. Комната поплыла перед глазами. Аркадий увидел, как в калейдоскопе: свои старые руки... но перед ним были молодые и крепкие...Кабинет в корпорации... но вокруг — больничные стены. Лицо внучки... но теперь она смотрела на него как на чужого, уплывая в зыбкую мглу...
— Дмитрий... — наконец выдавил он. — Меня зовут Дмитрий Седов.
Психолог улыбнулся и сделал пометку в журнале. Аркадий... Нет. Дмитрий поднес руку к медальону. Боль в груди утихла.
Поздним вечером он стоял перед зеркалом в ванной комнате и брился. Лезвие непривычно скользило по щекам, не встречая седой грубой щетины. Вдруг пальцы сами сменили хват — движение стало уверенным. Тело вспомнило.
— Дмитрий, — прошептал он отражению. На этот раз это не было ложью.
***
Тренажерный зал пропах железом и потом. Каждое утро Аркадий... Нет, Дмитрий — он уже почти привык к этому имени — с уверенностью входил в помещение и занимался, занимался, занимался... Ещё неделю назад на беговой дорожке ноги путались в ритме, но теперь он бежал уверенно и размеренно.  На турнике ладони стирались в кровь, но он подтягивался снова и снова, пока мышцы не начинали гореть. Он с упоением чувствовал каждую мышцу. Не так, как в старом теле — скрипящем, предательски дряхлеющем с каждым днем. В его  «новом сосуде», боль была другой. Острой, чистой, почти приятной.  Гантели оставляли на ладонях красные полосы, но он не останавливался. Наоборот, под руководством тренера постепенно увеличивал нагрузки. Ему нравилось, что тело безукоризненно  подчинялось разуму. Оно стало послушным и отзывчивым на любое желание.
По рекомендованному Антоном Викторовичем списку Дмитрий набрал в библиотеке внушительную стопку книг и, буквально, утонул в новой для себя информации. Для его разума было открытием, что можно управлять не только мышцами, но и более тонкими инструментами тела. Эндокринная, нервная системы способны подчиниться мозгу в результате несложных манипуляций. Дмитрий выписывал ровным почерком  из книг упражнения, а затем отрабатывал их с энтузиазмом и упорством молодого человека. Каждое утро начиналось с дыхательных упражнений — глубокий вдох, задержка, выдох. Затем переходил к аутотренингу. Он заставлял  слушаться каждую клеточку организма. Он научился слышать и понимать тело. Он полюбил себя. Полюбил такого, какой есть.
На очередной сеанс с психологом Дмитрий явился со спокойной решимостью просить встречу с Лизой. Антон Викторович поднял бровь и переспросил:
— А вы уверены, Дмитрий, что готовы к этому шагу? Это вам не встреча с другом Тимуром. У Лизы для вас двойная роль. Справитесь?
Дмитрий улыбнулся легко, по юношески:
— Я готов, Антон Викторович. К тому же, мне скоро на выписку. А там, дома, встреча будет неминуема. Так лучше пусть это будет здесь.—  Помолчав, Дмитрий хитро прищурился: — Ведь вы подстрахуете меня, если что? — и рассмеялся непринужденно.
Перед сном Дмитрий привычно стоял перед зеркалом, и, глядя в отражение глаз, вел беседу с собой: — Ну, что, Дмитрий Седов? Завтра — встреча. Завтра — экзамен. Ты готов?
И тело ответило готовностью каждой клеточкой.
***
— Седов, на свиданку собираешься? Тебя там барышня заждалась уже, — голос медсестры вывел Дмитрия из задумчивости.
— Как? А разве она не сюда придет! — растерянно протянул юноша.
— Иди в гостевую комнату. Там она.
Дмитрий стремительно вышел в коридор и, ускоряя шаги, почти бегом направился на первый этаж. Туда, где ждала его Лиза, его малышка. И только у двери он остановился и осознал, что встреча предстоит не с его любимой внучкой, а с одноклассницей и возлюбленной...
Яркая, живая, пахнущая летом и духами с нотками цитруса, Лиза порывисто бросилась навстречу вошедшему Дмитрию и...обняла. Тело Дмитрия вздрогнуло, как от тока. Где-то глубоко в мышцах сработал рефлекс — руки сами обхватили её. Слишком крепко, слишком по-взрослому. Сердце забилось — учащённо, неровно. 
— Дима! — Лиза отстранилась, держа его за плечи, — Ты выглядишь... точно таким же! Я так боялась, что увижу тебя изуродованным. Я подумала, что медики меня успокаивали, когда говорили просто про потерю памяти. Это после такой-то аварии, — щебетала девушка без умолку. Она была возбуждена встречей и не замечала... Не замечала, как его глаза слишком пристально всматриваются в её черты.  Не замечала, как его пальцы слегка дрожат, когда он поправляет волосы.  Не замечала главного. Его замешательства.
— Садись, — он указал на диван, заставив усилием воли звучать голос  ровно.  А она все говорила, говорила, говорила.  Быстро, сбивчиво, словно боялась тишины.
— Дедушка умер. Похороны были... ну, как обычно у богатых. Все в чёрном, фальшивые слова, слёзы по заказу.
Дмитрий стиснул зубы.
— Скоро сорок дней. А мне совсем не хочется туда идти. Снова бабку утешать надо будет. Типа я у нее одна осталась. Я поэтому и ездить к ней перестала. Скукотища.
Озноб прошел по телу юноши. Она так и сказала: «бабка». Их единственная и любимая внучка...
— А я одна дома. Маман опять укатила на Мальдивы с новым бойфрендом. Говорит: « подальше от тоски смертной»  Бабка никуда не вылезает из дома, рыдает, вся в трауре, — Лиза махнула рукой, — Ну его, скучно же.
Скучно. Он вдруг вспомнил, как он, Аркадий,  учил её кататься на велосипеде. Как она смеялась, когда он не удержал равновесия и кубарем полетел в канаву, в последний момент оттолкнув ее в мягкую траву. Теперь она считала его смерть скучной.
— А в школе как?  — он перевёл разговор на другую тему, сжимая кулаки, — Я ничего не помню. А через месяц учебный год начнется.
— О, — Лиза оживилась, доставая телефон, — Смотри! —  Прокручивая  фотографии, она показывала лица одноклассников: — Это Ванька, он тупица, но веселит всех.  Катя — сплетница, но если нужно — горой заступится.  Это Тимур — вы за одной партой сидите.  А это... —  Она замолчала. На экране — они. Дмитрий и Лиза.  В каком-то парке сидят на лавочке и она целует его в щёку. — Это мы, — Лиза покраснела. — Ну, ты же помнишь, да?
Ложь уже вертелась на языке, но Дмитрий сглотнул ее — шершавую и бесполезную. Правда сдавила горло:
— Нет, — хрипло прошептал он.—  Наступила тишина. Неловкая. Тяжёлая. Лиза сжала его руку.
 — Ничего, — сказала она нарочито бодро. — Мы всё начнём с нуля!
Она не понимала. Он понимал слишком хорошо. Но он не мог. Не имел права рассказать.
Лиза ушла, оставив след знакомых духов и нерешенные вопросы. А Дмитрий долго стоял у окна, наблюдая, как она садится в такси. Сможет ли он жить в этом новом мире, в который стремился попасть любой ценой для продолжения жизни? Примет ли этот мир его? Кто он в этом мире? Сын нищей одинокой женщины...В голове пустота, а в висках... Только ритм. Только пульс. Только боль.
 ***
Консилиум врачей разошёлся. Последние подписи поставлены. Документы оформлены. Антон Викторович вышел в коридор и огляделся. Он не сомневался, что Дмитрий где-то поблизости и с напряжением ждёт результата. Вчера он прошел полное обследование, которое показало полное здоровье — трансплантация мозга и реабилитация прошли успешно.
— Антон Викторович! Я здесь, — окликнул Дмитрий психолога, поднимаясь из глубокого кресла в глубине коридора.
— Ну вот и ладненько. А то я хотел уже в спальный корпус идти на розыски, — одобрительно  произнес доктор, подходя к юноше.
— Ну и какой вердикт? — голос Дмитрия прозвучал нарочито ровно и безразлично, но на последнем слоге предательски дрогнул.
— А знаешь, Дмитрий, очень и очень неплохо. Если учесть, что это третья операция такого рода и первая — полностью успешная. Молодой организм принял орган как свой собственный. Антитела не бунтовали в этот раз. С рефлексами полный порядок. Функции мозга не пострадали. Только вот...
— Что? — беззвучно, одними губами спросил Дмитрий.
— Понимаешь, Дмитрий... Мы долго обсуждали с коллегами такой нюанс. Адаптация в обществе — сложный процесс. Мы наблюдали за визитами матери, одноклассников и остались довольны как тобой, так и твоими визитерами. Как понимаешь, вне клиники тебе будет в разы сложнее психологически влиться в общество нового поколения. Пятьдесят три года — ощутимая разница для восприятия мира. Поэтому консилиум принял такое решение — установить группу инвалидности. В диагнозе — амнезия и поражения мозга. Не пугайся, пожалуйста, — поспешно добавил психолог, видя как юноша побледнел, —  Совсем скоро ты оценишь этот врачебный подлог. Во-первых, к тебе станут относиться с пониманием. А во-вторых — льготы от государства не помешают, принимая во внимание материальное положение семьи.
— Хорошо. Я понимаю и благодарю всех причастных докторов за индивидуальный подход к моей личности. Я постараюсь справиться достойно. Ведь это мой осознанный выбор между смертью и жизнью.
— И ещё, Дмитрий. На этот раз мой личный совет. Не тратьте годы попусту. Ваш мозг в превосходной рабочей форме. Его надо использовать во благо. Постарайтесь получить образование экстерном, для вас это не проблема. А с вашим жизненным опытом вы найдете ему дальнейшее применение, — доктор протянул руку,—  Ну, успехов, молодой человек.
— Спасибо огромное, Антон Викторович. За все. — Дмитрий крепко обнял доктора и, не оборачиваясь, устремился в свою комнату собирать личные вещи на выписку.
***
Ирина Седова нервно теребила сумку у выхода из клиники, то и дело поглядывая на часы. Такси стояло чуть поодаль. Увидев сына, она поспешила навстречу, взяла под руку и прошептала:
— Поехали домой, сынок.
В ответ Дмитрий крепче прижал ее руку к себе и ускорил шаги. Квартира встретила их запахом затхлости и старого линолеума. Дмитрий медленно обводил взглядом выгоревшие обои, потертый диван, крохотную кухню, где едва помещались двое. «Как здесь жить?" — мелькнуло в голове. Но тело... тело узнавало это место. Ноги сами понесли его к книжному шкафу. Пальцы потянулись к потрёпанному томику Джека Лондона.
 — Ты любил эту книгу, — тихо сказала Ирина. Дмитрий открыл её — на форзаце ровным почерком выведено: «Сыну Диме от папы»  Поставил на место. На узком самодельном столике у окна — стопка учебников и стопка тетрадей. Открыл верхнюю. Полистал. Аккуратный почерк. Среди оценок — пятерки и четверки. Он поднял глаза и… замер. На стене с фотографии смотрел... Максим. Несомненно, это был он. Его сын.  Рядом молодая девушка, в чертах которой узнал Ирину Седову.
— Кто это? — голос прозвучал хрипло. Горло перехватило, а по спине побежали мурашки от странной догадки. Ирина замерла. Капля пота скатилась по виску.
— Твой отец. Он погиб.
 — Как его звали? —  Тишина звенела в ушах. И наконец разразилась громом. Именно так отозвались еле слышные слова матери:
— Максим. Максим Вольский. Дмитрий бросился к лежащей на столе барсетке, резко вытащил  свой паспорт.
—Дмитрий Петрович Седов, — прочитал он, делая паузу между словами, — Почему не Максимович?! Мама! Объясни мне!
Ирина устало опустилась на диван:
— Хорошо, сынок. Садись рядышком. Ты уже взрослый и имеешь право знать правду.
Рассказ давался нелегко. Дмитрий видел, как она делала усилия, паузы, подыскивая нужные слова:
— Мы с Максимом учились в одном классе. Мы любили друг друга.  На выпускном вечере он сделал мне предложение. Тогда нам было по восемнадцать и мы готовились вместе поступать в Бауманку. В один из вечеров он сказал, что пора познакомиться с его родителями и в ближайший выходной поехали к ним домой. Встретила нас мама Максима.  Она сказала, что его отец на работе, но у нас ещё будет время познакомиться. Все было чинно, благородно. Максим сказал о нашем решении пожениться. Его мать без особых эмоций кивала головой. Потом Максим проводил меня домой и я его больше не видела пять лет. Через неделю я узнала, что родители отправили его учиться в Англию. Мне было обидно, что он даже не попрощался. А через месяц я узнала, что будет ребенок. Разумеется, о поступлении не могло быть и речи. Устроилась на работу. К маме на почту. В общем, Дима, растили мы тебя сообща с бабушкой. Твоего дедушки не стало, когда мне было десять лет. Я его и не помню почти. А через пять лет случайно повстречала на улице Максима. Я тогда серчала на него, не хотела разговаривать, но он умолял его выслушать. Оказалось, что его родители были категорически против ранней женитьбы и буквально насильно отправили в Англию, приставив к нему, как он сказал, водителя, чтобы не наделал глупостей и не сбежал ко мне. А в Англии быстро нашел приятелей, началась праздная жизнь, родители денег не жалели. В общем, через какое-то время одна из подружек-студенток объявила, что ждёт от него ребенка. Максим, как благородный человек женился и вскоре родилась дочь. Жена учебу забросила, родители Максима хорошо обеспечивали обоих. Я тогда Максиму не сказала о тебе. Незачем. Записала тебя в метриках на свою фамилию. Свое отчество дала. А он однажды как увидел тебя со мною, так сразу признал за своего сына. Говорит, похож очень на него. Да так оно и есть. Как две капли воды похожи. Так и прилип Максим к нам. Стал на два дома жить. Квартиру купил трёхкомнатную. Подарками завалил. А когда в школу пора было записывать, сказал, что ты будешь учиться в элитной, самой дорогой. Так и жили. Сильно ты привязался к отцу. А вскоре он в аварию попал. Погиб. Тебе сказала, что в командировку важную уехал. А без денег Максима трудно стало. Школу надо было оплачивать. Учителя в один голос - сын талантлив, должен продолжать учиться в школе с физматуклоном. Пришлось квартиру разменять, да самой подработки искать. Так что денег на обучение хватило. Годик остался — выкрутимся как-нибудь.— Ирина замолчала, покосившись на сына. Помолчав, вздохнула горестно:
— Как же ты учиться будешь, если  памяти нет.
Дмитрий сидел, оглушенный рассказом матери. Он — брат Лизы... Он — собственный внук. Тело заныло то ли от шока, то ли от памяти, прорвавшейся сквозь время. Он упал на колени и уткнулся в ее подол. Слезы катились по щекам. Крик застрял в горле. Ирина обняла его:
— Ты жив. Это главное. Все будет хорошо, сынок. Я с тобой. Вместе мы справимся.
Но правда была страшнее, чем могла себе представить Ирина Седова.
***
Дождь стучал по подоконнику. Капли скользили по стеклу, как слезы. Давно уже спустились сумерки. Дмитрий стоял у окна, сжимая в руках старую фотографию. На ней молодые Максим и Ирина. Счастливые. Сейчас же все иначе. Ах, если бы знать, чем обернется решение Аркадия Вольского! Как? Как он посмел играть судьбами сына и неизвестной ему девочки?!  А теперь... Теперь я — брат Лизы и внук самого себя. Мысли путались. За спиной мать хлопотала на кухне — гремела посудой, будто пыталась заглушить тишину.
— Дима, иди ужинать! — позвала она.  Он не двинулся с места. Вместо этого достал телефон. Набрал и отправил сообщение. Сердце замерло. Ответ пришел быстро. Всего два слова: «Хорошо. Заеду.»
— Мама, — голос звучал чужим, незнакомым, — кто еще знал, что я сын  Максима? 
Ирина уронила ложку и она со звоном отскочила в угол.
— Никто... Только твоя покойная бабушка.
Дмитрий подошёл вплотную к матери, схватил ее руки в свои и крепко сжал:
— Мам. Что бы ни случилось, не удивляйся, пожалуйста. Так надо. Я верю, что ты во всем будешь меня поддерживать.
Ирина побледнела:
— Да, сынок. Конечно. Я всегда с тобой.