47. Соня

Я пыталась представить, как я явлюсь к отоларингологу с собакой. Получался какой-то бред. Врач точно поймёт, что я странная. А если ещё и начнётся паническая атака... Я должна приложить все усилия, чтобы этого не случилось. Что бы то ни было, даже если я не понимаю всего, что происходит и произойдёт в следующий момент со мной, с другими людьми и вокруг меня, следовать плану: лимит паники - счёт - говорить о безобидных мелочах - быть хорошей.
Я допила чай, сразу вымыла кружку, чтобы не осталось налёта, умылась и оделась. Я думала, мама продолжит смотреть фильм без меня, поэтому выключать не стала, но когда я вернулась в комнату, на экране был запечатлён тот же кадр: смеющаяся девочка и старик в санках, мчащихся с горки по зимнему лесу.
- Я поставила на паузу, чтобы ты потом смотрела дальше, - пояснила мама, как только я вернулась в гостиную, и тут же смущённо добавила: - я просто хочу, чтобы ты не утонула в своих переживаниях, пока мы ждём встречу с Виолеттой Сергеевной. Мы обе, - неожиданно Хайди подошла по мне и посмотрела прямо в глаза так, что я похолодела, - нет, втроём, - мама улыбнулась уголками рта и тоже взглянула на меня, - хотим тебе помочь.
- Хорошо, - я могла сказать лишь это и согласно кивнуть. Стоп. "Мы ждём"!? Мама просто хотела сказать, надеется на помощь психотерапевта, или...
Мама надела тёмные джинсы и футболку - почти то же самое, что и на первый сеанс у Виолетты Сергеевны. Я подумала: может, у неё есть специальная одежда для похода по врачам? Я же берегу школьную форму от шерсти Хайди - может, мама делает что-то похожее? В общем, я тоже была в джинсах (в последнее время я выбираю только их. Или школьные брюки) и сиреневой майке, которая, по словам мамы, очень шла мне. Хотелось хоть немного её порадовать.
Я надела на себя куртку - к счастью, с пятницы там остались салфетки - и теперь поправляла шапку, которая упрямо подскакивала на волнах моих дурацких волос, собранных в хвост.
- Ты поведёшь? - спросила мама. Я вздрогнула... Она указывала глазами на довольную Хайди и чего-то очень ждала от меня.
Я поспешно кивнула, пытаясь выкинуть из головы все возникшие ассоциации, положила перчатки обратно в откидной ящик и пристегнула поводок к ошейнику Хайди.
Начало апреля выдалось ужасно холодным: минус семь, да ещё мелкий, мокроватый снег. На улице почти никого не было, а если редкие прохожие и появлялись, то куда-то спешили, от чего город становился серым, унылым, тревожно-депрессивным. Даже если бы сейчас выпало много снега, как на Новый Год, люди всё равно бы шатались в угрюмом настроении - ведь снежную погоду в апреле никто не любит. А особенно тоскливо думать о том, что ты едешь в больницу, а когда вернёшься домой, жизнь не станет слаще даже ни на капельку, ни на мгновение, как обычно чувствуется после неприятных дел.
Автобус приехал на остановку полупустой. Мокрая Хайди, оказавшись в салоне, не удержалась, чтобы не отряхнуться - мне повезло, что я шла сзади и в этот момент ещё стояла на улице. В ту секунду, когда мама и Хайди уже были в автобусе, мне захотелось убежать. Потому что страшно, стыдно, холодно, мокро, грязно, противно. Меня никто не держал, кроме поводка Хайди, я могла, но не стала. Шагнула в салон вслед за мамой и стала считать про себя.
Стараясь ничего не касаться, я робко примостилась на месте в проходе - мама села у окна, ещё и умудрившись посадить в ногах Хайди (наверное, мама позаботилась о том, чтобы я не испачкала джинсы). Та, между прочим, не особо реагировала на происходящее: смотрела в проход, на сиденья, на мокрые окна, как будто ездила в автобусе каждый день. Может, собак-терапевтов и правда учат вести себя в транспорте? Я проследила за спокойным взглядом Хайди и увидела её.
Я ни за что бы не узнала её, если бы не сиреневые пряди, падающие на её лицо. Она была в в капюшоне чёрной куртки, хотя сидела около батареи напротив нас. Маму она мало интересовала и, кажется, Хайди тоже, но у меня воспоминания о ней вызвали беспокойство. Она заклеивала запястья пластырями.
На соседнем сиденье, ближе к проходу, лежал рюкзак. Девочка шустро доставала из кармана рюкзака пластыри и туда же совала кусочки защитной плёнки - её порезанные запястья быстро покрывались тканевыми рубцами телесного цвета, и лишь только по немного зажившим ранкам на руках можно было догадаться, откуда взялись эти увечья... Было видно, что она волнуется, но делает это уже не первый раз. Хотя её мама только недавно об этом узнала.
Вдруг я поняла: я её видела раньше, до последнего приёма у Виолетты Сергеевны. В школе на нашем третьем этаже обитают седьмые, восьмые и девятые классы, и она точно из наших: обычно редко появляется в коридоре, но даже тогда робко стоит в сторонке, как и я. Я бы сказала, эта девочка из седьмого - выглядит чуть младше меня, - но какая буква у её класса, как её зовут, что именно заставляет её резать себе руки, я не знала. Это меня пугало.
Интересно, куда она едет в такое мокрое воскресное утро? Без взрослых? Я никогда не ездила на автобусе одна. Может, на кружок или на дополнительное занятие? Или она просто катается на автобусе, чтобы решить проблему с руками? Почему она ходит к Виолетте Сергеевне? Что её так волнует?
- Остановка "Городская больница", - пробубнил низкий женский голос из динамика, и мы с мамой встали. Девочка осталась на месте.
Мы приехали в больницу. Как странно это звучит. Будто мы останемся там ещё на месяц, и в течение этого месяца не будет ни школы, ни уроков, ни английского... Как в колонии для несовершеннолетних, куда меня ведут стражи жалости, желающие помочь и уберечь, но по факту создающие новые проблемы.
Выйдя из автобуса, мы двинулись к трёхэтажному зданию с множеством корпусов. Больница была похожа на серый бетонный лабиринт. Её стены стали мокрыми от снега, который сменился дождём. У меня сжалось горло.
- Так, отоларингология, - задумчиво сказала мама, смотря на схему больницы. - Вот, нашла, - она ткнула пальцем в мокрую пластиковую панель стенда, не очень надёжно закрепл;нного на земле. - Пойдём.
Мы заторопились вглубь лабиринта. Хайди сникла - наверное, не очень приятно сначала подсохнуть, а потом снова выходить в сырость и снег. Или она надеялась на что-то более интересное, чем больница?
Я озиралась, смотрела на окна, у которых никто не стоял. Вокруг была мёртвая тишина, лишь за спиной где-то ещ; шумело шоссе. Из-за угла виднелся новый стенд, на котором были нарисованы две большие стрелки. Под стрелкой, указывавшей налево, было написано - крупно и в столбик: терапевтическое отделение, педиатрия, дерматология, физиотерапия, пульмонология, отоларингология. А под стрелкой направо - реанимация, роддом, хирургия, МРТ и КТ, эндокринология, стоматология, психология, психиатрия. Мы повернули налево.
Я задумалась о последнем отделении из второго списка на указателе. Правда, что в психиатрическом отделении пациенты дерутся и носят смирительные рубашки, а буйных привязывают к кровати? Есть ли безобидные психи? Мирные, дружелюбные, аккуратные? А вдруг я тоже?.. Я почувствовала, как тугой комок сдавливает грудь и горло. Хорошо, что мы с мамой не разговаривали: я бы физически не смогла ответить.
Фасад больницы напоминал школу. Я подумала: почему мы поехали в больницу, а не пошли в реабилитационный центр? Должны же там быть отоларингологи. Теперь "Орион" казался мне тёплым, спокойным, уютным местом по сравнению с этим серым лабиринтом. А вообще хотелось домой, за свой стол, взять учебник алгебры и решать, решать примеры. Я снова остро ощутила желание сбежать.
Мы поднялись по лестнице. Мама толкнула тяжёлую входную дверь, похожую на те, какие есть на вокзале, и мы очутились в тёмном тамбуре. К тамбуру примыкала рамка-металлоискатель, которая делала его ещё длиннее. Не успели мы с Хайди пройти в холл, как она запищала.
- Ещё раз, - сказал кто-то глухим голосом по ту сторону рамки.
Я замерла. Это мне? Или нет? Что нужно сделать?
- Ещё раз пройдите через рамку, девушка, - голос стал громче и требовательнее. Хайди сообразила и стала пятиться назад, и я вместе с ней, чтобы не коснуться штаниной её шерсти.
Очутившись в холле, я увидела широкую стол-тумбу, за которой сидел лысый полный регистратор. Он лениво перегнулся через стол и посмотрел на Хайди, которая рассматривала новое место. Увидев, что регистратор пялится на неё, Хайди подняла голову и приветливо вильнула хвостом.
- С собаками нельзя, - пробасил регистратор. Я заметила у него бейджик на груди, но не смогла разобрать, как его зовут - буквы со временем сильно ст;рлись.
- У нас справка, - засуетилась мама, вытаскивая из её любимой серой сумочки сложенный вчетверо лист А4.
Она показала лист регистратору. Тот прищурился и забрал его у мамы. Мне показалось, что в тот же миг чистая бумага стала жирной и засаленной.
- А-а-а, это у нас поводырь, - протянул регистратор и с жалостью посмотрел на меня, будто я была слепая или глухая. - Бедная девочка! Как же тебя так..!
Я хотела сказать, что я не "бедная девочка", но промолчала - то ли потому, что стало стыдно, то ли из-за комка в горле, мешавшего возразить и вообще хоть что-то произнести. К счастью, мама сменила тему:
- Подскажите, пожалуйста, в каком кабинете принимает отоларинголог Карданова Радмила Романовна?
- Тридцать второй кабинет, третий этаж, подниметесь по дальней правой лестнице - неожиданно сухо откликнулся регистратор, и, взяв в руки телефон, добавил: - Гардероб по левой стороне коридора.
Мы с мамой быстро удалялись от стойки регистрации, и вместе с тем ко мне приходило облегчение, что меня наконец-то перестали жалеть.
Мне стало ещё спокойнее, когда мы вошли в полупустой гардероб. На наших сапогах уже были синие бахилы, и я почувствовала, как отступает страх испачкаться. Я отдала маме шапку, повесила свою мокрую куртку отдельно от стайки чужих пальто и вышла обратно в холл. Мы пересекли коридор и направились к правой лестнице.
Хайди резво бежала по ступенькам. Она бы поднялась на третий этаж ещё быстрее, если бы не поводок, и если бы не я, больная девочка, за которой нужен присмотр. Внутри больница была такая же серая, как и снаружи. Стены, может, и были побелены, но из-за тусклого света ламп и снежно-дождливой погоды на улице казалось, будто всё в больнице покрылось пылью. От этого ещё больше хотелось домой - никак не на приём к отоларингологу.
Поднявшись, мы оказались в новом холле. Там было чуть больше света, но его всё равно было недостаточно, и стены казались отвратительно грязными, потому что было невозможно понять, слишком темно там или наоборот. Хайди из-за своего окраса хорошо вписывалась в обстановку, в отличие от маминой ярко-синей сумки, которую она везде с собой брала, в том числе и на приём к Виолетте Сергеевне. Мама снова разглядывала надписи на дверях кабинетов, как тогда, в центре, и искала номер "тридцать два". Это было непросто: на некоторых дверях вообще не было номеров.
Наконец мы заметили дверь с табличкой "Отоларинголог".
- Если кабинет, который правее двух предыдущих, под номером "двадцать девять", то нам сюда, - рассудила мама. - У нас ещё четыре минуты.
Банкеток поблизости не оказалось (тут вообще их не было) - только в конце холла виднелась пара металлических стульев. Мы остались стоять. Хайди села и облизнулась - наверное, её беспокоило происходящее. Впрочем, как и меня - горло внезапно снова сжалось от тревоги.
Вот мама занесла руку, чтобы постучаться. Я чувствовала, как внутри меня всё цепенеет, замерзает, превращается в твёрдую тревожную ледышку, и, кажется, Хайди тоже это чувствовала. Я пыталась идти по числовому ряду, но всё время сбивалась.
Тук-тук.
Нет ответа.
Может, мы в действительности ошиблись кабинетом? Может, там никого нет? Или наш врач сегодня не принимает?
Мама стучит снова.
Стук-стук.
Тишина.
Третья попытка. Не надо! Пожалуйста, пойдём домой! Я хочу к себе в комнату, пить чай, делать уроки, готова даже смотреть фильм! Я устала, что у меня всё это время болит горло и пропадает голос, устала от панических атак! Я хочу, чтобы всё было хорошо!
- Подождите же! - вдруг из кабинета дон;сся резкий голос.
Мама опешила, Хайди испугалась и прижала уши. Мы втроём переглянулись, и мама пожала плечами.
Прошла минута. Две. Три. Наш приём уже начался, а мы всё ещё стояли в коридоре. Я видела, что мама нервничала, но она каким-то образом нашла в себе силы заглянуть в кабинет.
- Извините, мы по записи на...
- Я же сказала подождать! - оборвал её тот самый злой голос, и мама мгновенно захлопнула дверь и жалостливо, как регистратор, посмотрела на меня.
Захотелось заплакать. Пусть это будет не мой врач! Пусть это будет другая женщина, медсестра, пациентка! Пусть мы стучимся не в тот кабинет! Пусть мы приехали не в ту больницу!
Мама явно была недовольна происходящим, явно не понимая, стоило ли нам вообще ждать. На Хайди вообще было печально смотреть: она высунула язык и теперь тяжело дышала. Как выглядела я, я старалась не думать.
Спустя очередные пять минут дверь распахнулась.
- Проходите, - послышалось из глубины кабинета.
Мы вошли. Я увидела женщину в белом халате и с пучком тёмных волос на голове - точнее, её спину. Женщина стояла у раковины в углу кабинета, вода шумела.
Это она. У меня упало сердце.