Сказки взрослым-история любви Творца. Глава 8

Впереди ждал суетливый рабочий день. Само учреждение жило по своим, специфическим законам, представляя собой, если угодно, государство в государстве, причём по форме правления весьма напоминающее абсолютную монархию, если не сказать больше. Директор производства, державший всё под контролем, чувствовал себя абсолютно безнаказанным и вёл себя развязно и нагло. Постоянные задержки зарплаты были нормой, на что уже мало кто обращал внимание. Львиная доля средств предприятия, выделяемых, между прочим, из государственного бюджета, шла на приобретение цветов, деревьев и саженцев. И это при том, что деятельность организации никак не была связана с сельским хозяйством! Просто директор обожал сады и огороды, вот и превращал наукоёмкое, практически оборонное производство в бесплатное приложение к своему приусадебному участку, благо территория позволяла. Каждый день здесь начинался не с планёрок или пятиминуток, где обсуждались текущие вопросы. Нет! Ровно в 8:00 каждое подразделение выходило на закреплённый участок и приступало к наведению порядка. Уборка была тщательной, поскольку директор еженедельно объезжал свои владения с инспекцией, и сотрудники, чей участок был недостаточно вычищен, попадали "на карандаш" с перспективой лишения премии. Летом асфальт отмывали "по-флотски", с водой и даже шампунем, зимой долбили лёд ломами до блеска.

Вторым увлечением директора была любовь к искусству, особенно к фотографии. И любовь эта была настолько всеобъемлющей, что каждый сотрудник обязан был ежемесячно фотографироваться за свой счёт и приносить новое фото в коллективный альбом.

Всё это производило неизгладимое впечатление на сторонних наблюдателей. Неудивительно, что сюда часто приезжали комиссии и официальные лица, чтобы перенять опыт этого "образцово-показательного" заведения.

Но сегодня должно было произойти событие, выделяющееся даже на фоне всего этого абсурда. Сегодня на территории производства открывалась, точнее, освящалась часовня, построенная, разумеется, на добровольно-принудительные пожертвования сотрудников. По этому случаю ожидался приезд первых лиц города, представителей власти и духовенства, конечно же, с участием прессы и телевидения. Всю предыдущую неделю царила атмосфера, близкая к военной: наводился ещё больший марафет. Каждый день проводились репетиции праздничного концерта, подготовленного работниками: народный фольклор, песни, частушки, стихи и даже басни. Повсюду развесили транспаранты с жизнеутверждающими лозунгами, выкрасили и без того белоснежные бордюры и ограждения. Всё было готово к торжеству.

Ровно без четверти десять проходную пересёк губернаторский эскорт – четыре новеньких "Мерседеса" последней модели. Представители епархии прибыли чуть раньше и, надо отдать им должное, на гораздо более скромном транспорте: две отечественные "Волги".

На площади перед часовней уже толпились люди, изображавшие радость от предстоящего события. Все ждали окончания торжественной церемонии освящения, чтобы тихо разойтись по домам, поскольку по такому случаю день был сокращённым. Принудительного посещения концерта, к удивлению, не было, значит, можно было пораньше уйти и пройтись по магазинам, чтобы потратить получку, выданную накануне в связи с "замечательным событием".

Ровно в десять, как и было запланировано, на площадь перед часовней, в ложу для почётных гостей, вышли официальные лица. Первым слово взял епископ.

– Братья и сёстры! – начал он с присущей ему протяжностью и заунывностью. – Мы собрались сегодня для благого дела – открытия часовни. Я искренне тронут тем, что в наше непростое время ваши сердца сочли необходимым построение этого храма Божьего. Это ещё раз доказывает, что не умерла и никогда не умрёт в нашем народе истинная вера. Этим всегда сильна была, есть и будет земля русская, и сейчас я спокоен, ибо знаю: живо в народе православие.

"Какой бред", – подумал Фёдор, слушая долгую и до безобразия шаблонную речь.

"О какой вере здесь можно говорить, если деньги на часовню собирались принудительно? Каждому ясно дали понять: не сдашь положенную сумму – лишишься большего в зарплате, плюс приобретёшь неприятности морально-психологического толка. Неужели он не знает об этом? Если даже не знает, то для него, с высоты его сана, это преступная халатность. Но он-то знает, я более чем уверен".

Естественно, люди откликнулись бы на призыв о помощи в строительстве. Но добровольные пожертвования подразумевают именно акт доброй воли, когда каждый даёт столько, сколько считает нужным, или не даёт ничего, без каких-либо карательных санкций. А у нас что? Эх, глаза бы не смотрели, уши бы не слушали. Нет, нужно понять правильно, я ни в коем случае не хочу бросить тень на институт христианства как таковой. Более того, считаю его, или религию вообще, одним из важнейших стержней общества. Но это тот самый случай, к сожалению, очень распространённый в нашем обществе, когда не стоит путать саму идею и её воплощение.

После епископа на трибуну поднялся губернатор и тоже долго, правильно и занудно говорил о важности связи церкви и государства, светского и духовного, материального и идеального. Затем выступали чиновники рангом пониже, представители патриотических организаций. Последним слово взял директор.

– Друзья мои! – обратился он ко всем присутствующим. – Каждый знает, что мы здесь живём как одна большая дружная семья. И теперь у нас есть место, где мы можем отвлечься от суеты и интенсивности производственной жизни и побыть наедине с собой, подумать о вечном, о главном. Мы вместе строили это святое место, и теперь я могу с уверенностью сказать: Господь не оставит нас.

Он говорил настолько искренне и тепло, что у сторонних наблюдателей не могло возникнуть сомнений в правдивости его слов.

Да, красиво говорить этот деятель умел всегда. Впрочем, все хорошо знали и его выступления на производственных совещаниях, в узком кругу, где интонации и направленность его речей были совсем иными. Артистизма и дара ораторства ему не занимать, но вот здравого смысла, конструктивности и взвешенности в принятии решений ему явно не хватало. Каждый работник знал, насколько деспотичен и бескомпромиссен он бывает при обращении к нему с личными вопросами. В повседневной жизни он больше походил не на родного отца, а на злого отчима.

По окончании церемонии освящения всех пригласили на праздничный концерт в клуб. Об этом месте стоит рассказать подробнее, оно того заслуживает. Клуб был по-настоящему шикарен, недавно проведённый ремонт впечатлял своим размахом, благо деньги на его реконструкцию брались из весьма понятной статьи расходов, в чём никто и не сомневался. Так вот, если бы цеха и отделы производства хоть отдалённо соответствовали роскоши клуба, думаю, все только радовались бы такому отличному культурному заведению. Но в действительности всё было иначе.

В действительности же всё обстояло с точностью до наоборот: средства утекали, словно вода сквозь пальцы, но только не на модернизацию обветшалого оборудования и уж тем более не на улучшение условий труда. Всё поглощал этот проклятый клуб, призванный создать лишь иллюзию процветания предприятия.

Гости и часть работяг, словно марионетки, расселись в новеньких, скрипучих креслах. На сцену, словно на плаху, взошла заведующая клубом и, натянуто улыбаясь, неестественно бодрым голосом объявила о начале торжества. Представление представляло собой унылое зрелище: корявые номера самодеятельности, наспех сколоченной из местных талантов, лишь изредка разбавлялись проблесками мастерства приглашенных артистов.

– Да уж, дожили, – проворчал Андрей Валентинович, мастер с многолетним стажем, обращаясь к своему коллеге. – Мало того, что часовню на наши кровные отгрохали, мало того, что в клубе, на наши же деньги отремонтированном, сидим, так ещё и эти господа здесь восседают, представление для них организованное лицезрят. А отчим наш, глядишь, орден получит за открытие часовни, а то и вовсе к лику святых причислен будет. Да прости меня, Господи, грешного!

– А что толку здесь желчь изливать? – ответил Иван, человек молодой, державшийся за место лишь благодаря сыну, обучавшемуся за счёт предприятия. Он знал, что скоро сын закончит институт, и он станет вольной птицей. – Я говорю, что толку возмущаться втихую? Вспомни Аркадича. Он что предлагал? Коллективную жалобу в суд. И кто его поддержал?

Пришлось Аркадичу в одиночку против системы воевать. И выиграл ведь дело! Только уйти всё равно заставили, затравили проверками, несмотря на то, что когда-то юность вместе делили, из одного котелка ели. Ушёл Аркадич, зато с гордо поднятой головой, сохранив чувство собственного достоинства.

– А у нас сразу тысячи причин нашлось, чтобы не подписывать ту жалобу. Кому до пенсии рукой подать, кто и вовсе пенсионер, понимает, что никуда больше не устроится. Да и меня вот учёба сына держит. Так что злиться не на кого. Все мы в одной лодке, и каждый народ достоин своего правителя. Стало быть, и отчима нашего вполне заслуживаем. Так что сиди, Валентиныч, и наслаждайся концертом, зрелищем, прямо скажем, весьма убогим.

После этих слов дальнейшие препирательства стихли, и унылое действо продолжилось без помех.

Лишь лица, облечённые властью, оставались невозмутимыми. Они-то знали, что впереди их ждёт главное блюдо культурной программы – посещение сауны, расположенной тут же, на территории. Место это, конечно, было не для простых смертных, а лишь для избранных: важных гостей, членов комиссий и прочих небожителей. Зато о нравах, царивших в этих стенах, ходили легенды. Там гостей ждал настоящий пир духа и тела. Пир, перед которым в этот вечер не устоял даже епископ, в очередной раз доказав, что ничто человеческое ему не чуждо.

– Иди, иди сюда, я тебе спинку попарю, – зазывал губернатора епископа. – За дело-то святое, которое мы все вместе вершили.

– Да погоди ты, в прошлом заходе Нинка меня так напарила! Да и пить столько – сил моих больше нет. Иди вон лучше директора отшлёпай! Ха-ха! Сам такую парилку устроил, сам пусть и отдувается.

Подобные реплики и разговоры разносились в тот вечер в клубах пара местной сауны.

Все разошлись и разъехались. Все уснули, прожив этот день, посвящённый столь благому делу. Только один человек не мог сомкнуть глаз, терзаемый тягостными мыслями.

– Да уж, вакханалия! – бормотал в сердцах Фёдор. – И кого, скажите на милость, винить во всём этом? С кого спрашивать? Да, таков уж наш народ, таковы уж мы все, и тут ничего не поделаешь. Мы проявляем завидное единство в пьянках и праздниках, зато выйти и отстоять свои права оказываемся не в состоянии. Менталитет ли у нас такой специфический, или свойственное русскому человеку великое терпение, или просто банальное неуважение к самим себе? Понятно, что у каждого своя причина: кто стар, кто молод, да и с работой у нас вообще дела обстоят непросто – везде всё по знакомству, по блату, по родственным связям. Что и говорить, если даже здесь одни династии работают, что, с одной стороны, и неплохо. Издавна на Руси родами жили – крестьянскими, купеческими. Да и в мире такая практика не редкость. Дело в другом. Когда же люди начнут у нас уважать и отстаивать свои права цивилизованно, в рамках пусть и не совсем идеальных, но всё же действующих законов? Когда мы уйдём, наконец, от крайностей: либо терпеть всё безропотно, либо крушить всё отчаянно и без разбора?

И возникает справедливый вопрос: почему я ещё здесь? Что я делаю в этом гадюшнике? Уйду – за мной не заржавеет. Так уже было не раз, так, возможно, ещё не раз будет. Да и, если честно, ни карьера, ни даже очень денежная работа меня не интересуют. Искусство в чистом виде, но не в стороне от народа, а для него, – вот всё, о чём думаю я последние годы. Всё, чего хочу и о чём мечтаю: чтобы дошли мои «Сказки» до каждого, чтобы прочитавшие их увидели в тех далёких событиях отражение нашей действительности, взглянули на себя со стороны и научились не повторять ошибок прошлого, к сожалению, так похожего на наше настоящее.

Вот такой денёк выдался сегодня – при внешнем благополучии и даже, можно сказать без преувеличения, святости событий.