Сказки взрослым-история любви Творца. Глава 10

Итак, он расстелил предо мной карту своих владений: планы развития, программы помощи обездоленным. И, знаешь, на бумаге всё выглядело складно, умно;. Но червь сомнения грыз меня – насколько слова их соответствуют делам? И в тот самый миг, когда губернатор, собственной персоной, предложил ощутимую поддержку в решении моей проблемы, я, внезапно ощутив неотложность, изволил откланяться, сославшись на неминуемый самолёт. Губернатор, конечно же, предложил доставить меня до аэродрома в личном экипаже. Я, с благодарностью, но непреклонно, отказался от столь любезного предложения. Когда мы покинули здание, а он, собственной персоной, провожал меня до самых врат роскошной резиденции, у кованой ограды сидел безногий старик, просящий подаяние. Обменявшись поклонами, губернатор передал привет некоему человеку с фотографий, оказавшемуся чиновником рангом повыше – почти небожителем. И вот, едва я свернул за угол, меня оглушил дикий крик и брань. Обернувшись, я узрел, как два амбала, словно церберы, охраняющие вход в резиденцию, бесцеремонно вышвыривают несчастного старика прочь. Дождавшись, пока качки скроются из виду – до сих пор не пойму, зачем нужно столько охраны и прислуги для обеспечения жизнедеятельности учреждения, – я вернулся.

Подойдя к старику, я увидел слезы, бороздящие его морщинистое лицо. Разговорившись, он поведал мне, что является участником великой войны, той, что называют самой жестокой и беспощадной. Между прочим, дата эта здесь в особом почете, сам губернатор не раз ссылался на те или иные события, приуроченные к очередной годовщине Великой Отечественной. Так её здесь величают, хотя, кажется, война-то была мировая, да и не первая вовсе. Но это всё классификации, суть в другом.

Старик излил мне душу: рассказал, как воевали, как их, словно пушечное мясо, бросали в пекло сражений, как после войны не смог найти себе достойного применения, хотя ума ему было не занимать. До войны ведь производством руководил, мелким, правда, но всё же. А вернулся с фронта – оказался никому не нужен. Жена ушла к другому, дети отвернулись. До войны – отец-герой, всеобщий любимец, а тут – инвалид, хоть и вся грудь в орденах. Но не сломался человек, жил, как мог, в коммуналке, перебиваясь пенсией и мелкими плотницкими подработками. И жил бы себе тихо, никого не трогал, но грянули 90-е – наступил у них тут некий кризис, как я понял из его рассказа. Хотя кризисы, как известно, в основном в головах и бывают. Так вот, в 90-е какой-то «новый русский» – до сих пор не понимаю значения этого слова – скупил его коммуналку и вышвырнул Виктора Михалыча, так звали старика, на улицу. И представь себе, ни один из власть имущих даже не пошевелил пальцем! Дальше – больше. Скитался Михалыч по приютам да домам престарелых, пока в одном из них не случился пожар. Сам чудом выжил, а вот имущество, самое дорогое, что у него было: награды с войны да письма жены с фронта, которые он хранил всю жизнь, любил её, несмотря ни на что, – всё сгорело в огне. Вот тогда-то и пришла настоящая беда. Без документов он лишился и единственного дохода – пенсии. Не нужно объяснять, что ходить по инстанциям у него не было ни сил, ни возможностей. Таким образом, полный кавалер ордена Красной Звезды превратился, и не по своей воле, в бомжа: человека без жилья, без документов и без будущего. Но даже после такого удара судьбы он не спился, в петлю не полез, жил в подземном переходе, пытался заработать на хлеб, играя на трофейной губной гармошке. И лишь иногда, в дни, когда совсем мало удавалось собрать, приходил сюда, к губернаторским хоромам, не в надежде найти правду – он давно отчаялся, – а просто потому, что иногда чиновники хоть что-то подкидывали, а иногда, конечно, выпроваживали его с формулировкой: «Сидишь тут, весь вид портишь». Вот и сегодня так случилось.

Хотелось мне сначала пойти к губернатору и рассказать всё, но потом подумал: неужели он сам не видел этого старика? Неужели ему сложно, видя положение этого человека, элементарно накормить и обогреть его в своих роскошных столовых? Вспомнил я сразу великого Гегемона, о жестокости и бескомпромиссности которого ходили легенды. Но разве мог он позволить своему воину влачить такое жалкое существование? Разве могло случиться так, что перед Дворцом Желаний находился бы хоть один страждущий, и ему бы не была оказана помощь? Да, он был жесток с теми, кто осмеливался ослушаться его, кто перечил ему. Да, он подверг когда-то страшной пытке самого упрямого глупца. Но чтобы оставить в беде нищего, тем более проливавшего за него кровь человека! Быть такого не могло. Вспомни мудрейшего Соломона, который был правой рукой Гегемона, он ведь так же, как и этот отважный воин, служил верой и правдой великой империи. Насколько же велика разница в поощрении за проявленные доблесть и отвагу! Я, конечно, наделил Михалыча и здоровьем, и обеспеченностью, тем более он сполна заслужил это и как честный воин, и как просто сильная личность.

Но вывод я могу сделать следующий: общество это на порядок трусливее, на порядок жестче и лживее, хотя, скрывать не стану, научный прогресс заметен невооруженным глазом.

У них тут вообще странные вещи творятся. Как может государство, победившее в великой войне – а ведь празднуют они годовщины именно Победы, – жить хуже побежденных им стран? И как можно вообще жить так, обладая несметными богатствами и разнообразными ресурсами? Можешь ли ты представить, что в империи Гегемона кто-то из рабов, не говоря уже о свободном люде, жил хуже, чем за её границами? Это было бы самым большим оскорблением для него, и он бы никогда не допустил такого. Удивляет меня и другое: здесь много говорят о жертвах той войны, пусть хоть реально мало делается, но говорят достаточно. Тем не менее, ещё до той страшной войны чуть ли не треть людей была отправлена в тюрьмы самими правителями. Да, Гегемон также славился своей жестокостью, особенно к осмелившимся бросить вызов самому мироустройству. Но разве можно представить такие масштабы, даже не в количественном, а в процентном соотношении? Получается, что здесь либо живёт огромное количество нестандартно мыслящих и одарённых личностей – тогда непонятно, почему они до сих пор терпят такое, почему не предпринимают каких-либо мер для изменения ситуации в свою пользу. Либо нынешний режим по своей жестокости и лживости не знает себе равных. Думаю, скорее всего, истина где-то посередине. Эти люди достаточно одарены и самобытны, тем не менее, они безалаберны и дурно воспитаны.

Мне сложно понять общество, которое, с одной стороны, способно на такие подвиги и лишения, а с другой – так неуважительно относится и друг к другу, и к самим себе в первую очередь. Не укладывается у меня в голове, как настоящий герой Михалыч, достойный самого высокого уважения, мог влачить такое жалкое существование. А этот юнец Дима живет, ни в чем себе не отказывая, потому что когда-то в пресловутых 90-х его отец, мягко говоря, очень сомнительным путем сколотил, как это у них принято говорить, солидное состояние, разворовывая государственное добро. И самое главное – все всё знают и делают вид, что так и должно быть.

Ты представь только, что кто-либо в империи Гегемона позволил бы себе такие вещи, после чего не только не поплатился бы за это, но и получил весьма приличную государственную должность, жреца, например.

Да его бы сразу на кол, а тут – такое! Выходит, здесь даже власть обманывает, и, самое главное, себя в первую очередь. Даже законы, с частью которых я позволил себе немного порезвиться над этим молодым маменькиным сыночком Димой, который с самого раннего детства живет на всем готовеньком. И это как раз не беда, плохо то, что он цены всему этому не знает. Так вот.

Законы как-то странно пишутся здесь, выполняются, нужно сказать, ещё странней. В этом обществе на самом деле правят не законы, а личная заинтересованность, корысть и выгода. Все пытаются не создать наиболее справедливые и равные условия жизни, а ищут пути и методы, как бы обойти законы, ими же писанные. Получается, что общество пытается обмануть всех: друг друга и, в первую очередь, самих себя. Практически во всём здесь присутствуют двойные стандарты, двойная мораль, причём это проявляется как в общественной, так и в личной жизни. Не совсем понимаю я, зачем им всё это и почему они таким образом строят свою жизнь? Очевидно другое: такую публику мы возьмем очень просто, и в этом у меня уже нет никакого сомнения.