Вступление. Москва, Лето 2010

Воздух Москвы в тот август был густым от недавних пожаров и электрического ощущения новых начинаний. Для Максима Полтапова 22 лет отроду, только что получившего диплом и с трепетом приступившего к работе младшим разработчиком в «Яндексе», это лето пахло свежей краской офисных стен и пылью старого парка у его дома на окраине. Высокий, с копной темных волос и яркими голубыми глазами, Максим часто улыбался — широкой, искренней улыбкой, которая будто обещала, что все будет хорошо. Его длинные пальцы, словно созданные для фортепиано, ловко порхали по клавиатуре, выстраивая строчки кода с той же легкостью, с какой музыкант извлекает мелодию. Его мир был миром логики, чистых линий кода и понятных алгоритмов. Но за пределами монитора, в тишине его скромной квартиры, царила иная реальность — тихая, пустующая, где единственным звуком часто было эхо собственных шагов.
Его профессиональный интерес к дизайну сайтов и поведению пользователей в интернете привел его к изучению зарубежных социальных сетей. Он разбирал их структуру, поток информации, способы взаимодействия — все это под предлогом профессионального развития. Но в глубине души Максим, застенчивый и неловкий в живом общении, искал окно в тот яркий, шумный мир, который казался ему таким недостижимым. Facebook, малоизвестный в его кругу, использовался в основном для изучения западных трендов. Его еще не воспринимали как повседневную соцсеть, и Максим чувствовал себя немного хакером, заходя туда. Максим, с его привычкой прятаться за экраном, находил в этом безопасное пространство, где он мог быть чуть смелее, чем в реальной жизни.
Однажды поздним вечером, когда за окном давно стемнело, а на столе остывал чай в потрепанной кружке с логотипом МФТИ, его длинные пальцы механически листали ленту.

Профили мелькали как кадры чужого кино: вечеринки, путешествия, улыбки в солнечных лучах. Ничто не цепляло. До тех пор, пока он не наткнулся на нее.
Профиль был неброским: Рейчел Грейс. Сан-Диего, Калифорния. 26 лет. Информации о работе — минимум. Но фотографии… Они рассказывали историю куда красноречивее слов. И главной среди них было фото, от которого у Максима перехватило дыхание: океан. Не просто море, а бушующий, бескрайний, дикий Тихий океан у берегов Сан-Диего. Закатное солнце золотило гребни могучих волн, а на их фоне, едва различимая в сиянии, была фигура девушки с серфом. Лица не было видно, лишь силуэт, сражающийся со стихией. Эта мощь, эта свобода… она гипнотизировала.
Максим кликнул, завороженный. Другие фото открыли ему Рейчел во всей ее необычной красоте: эта девчонка сразу цепляла глаз, но не кричаще, а как-то тихо, по-настоящему. Волосы у нее светлые, почти белые от соленой воды и солнца, будто океан и само небо выжгли из них весь цвет, оставив только чистую, сияющую бледность. Они собраны в небрежный хвост, но несколько прядей выбились наружу, растрепанные ветром, и вьются вокруг ее лица, словно тонкие нити света. Глаза — огромные, цвета морской волны, но не той, что в спокойной лагуне, а бушующего океана перед штормом, серо-зеленые, с темными всполохами, где читается глубина, загадка и какая-то дикая, неукротимая энергия, будто она сама — часть этого шторма, готовая вот-вот разразиться. На ней костюм для серфинга — облегающий, с яркими полосами неоново-голубого и белого, что переливаются на солнце, как морская пена. Топ с короткими рукавами плотно обхватывает ее худенькую, но подвижную фигуру, подчеркивая тонкую талию, а шорты доходят до середины бедра, открывая загорелые ноги с легким налетом соли и песка, будто она только что вышла из воды. На шее болтается маленький кулон на цепочке — звезда, которую кто-то поймал и повесил ей на грудь. Ее фигура — живая, с мягкими линиями, которые говорят, что она еще девчонка, но уже почти женщина. На фоне — пляж в районе Сан-Диего, где золотистый песок раскинулся под утренним солнцем, а волны Тихого океана с шумом накатывают на берег, оставляя за собой пену. Вдалеке виднеются силуэты пальм, а воздух пропитан соленым бризом и легким ароматом прибоя. Вся она — как кусочек лета, который кто-то вырезал и поставил перед тобой. Она не позировала, не старалась. Ее красота была естественной, как сам океан — сильной, немного необузданной, лишенной гламурного лоска. На одном снимке она смеялась, запрыгивая на доску после волны, на другом — задумчиво смотрела на горизонт, сидя на песке. Было фото в простой оранжевой кофте и джинсах на набережной Сан-Диего, и даже… фото со Шайей ЛаБафом! Знаменитый актер улыбался в камеру, обняв Рейчел за плечи на каком-то шумном мероприятии. Подпись гласила: “It was a cool day!”. Максим узнал актера — «Трансформеры» были культовыми. Но Рейчел рядом с ним не выглядела звездой или фанаткой. Она улыбалась легко, без претензии, и было ясно, что это просто момент из ее жизни.
К слову, Максим никогда не мог похвастаться большим послужным списком побед на любовном фронте. Если он влюблялся, то с головой, отдаваясь чувству полностью, как погружаются в музыку или код. Но выбор девушек оставлял желать лучшего: многие не хотели серьезных отношений в столь юном возрасте, а те, что интересовались, быстро становились предсказуемыми, и общение с ними теряло искру.

Его внимание привлекла еще одна деталь: в одном из постов Рейчел упомянула, что в колледже учила русский, и даже написала пару фраз с милой, чуть неуклюжей грамматикой и мягким, певучим акцентом, который Максим мог лишь представить. На фото был большой пряник, вероятно подаренный кем-то из друзей, и подпись: «Слишком большой печенье на вечер».
Сам он английский знал хорошо, но только писал. Разговор давался ему тяжело — слова цеплялись друг за друга, фразы звучали коряво. Письмо же было его убежищем, где он мог выразить мысли если не идеально, то хотя бы понятно, позволяя своим длинным пальцам выстукивать слова с той же точностью, с какой он писал код.

Он не собирался писать. Совсем. Просто смотрел на этот профиль, на девушку с океаном в глазах, чья жизнь казалась такой яркой и далекой. Мысль о том, чтобы отправить сообщение через полмира, казалась абсурдной. Наивной. Но палец, будто живя своей жизнью, завис над клавиатурой. Его голубые глаза, отражавшие свет монитора, сузились от волнения. Вспомнив ее попытку писать по-русски, он набрал первое, что пришло в голову — застенчивую, немного философскую строчку на английском, отсылку к той самой фотке с океаном и серфом, что его зацепила первой:
“The ocean on your photo… it’s wild and beautiful. Just like the look in your eyes. Do you ever feel you belong more to the sea than to the land?”;(“Океан на твоей фотке… он дикий и прекрасный. Прямо как взгляд в твоих глазах. Ты когда-нибудь чувствуешь, что принадлежишь морю больше, чем земле?”);
Отправил.
И тут же его накрыла волна паники. Что я наделал? Сердце колотилось, как барабан на рок-концерте. Глупо! Высокопарно! Выглядит как полный романтичный идиот! Эта девушка из Сан-Диего сейчас прочтет его пафосную строчку и либо проигнорирует, либо усмехнется над застенчивым русским парнем с голубыми глазами и широкой улыбкой, осмелившимся писать ей.;Максим резко щелкнул крышкой ноутбука. Тишина квартиры оглушила. Только тиканье старых часов на стене съемной квартиры нарушало молчание. Он сидел в темноте, уставившись на черный экран, чувствуя, как жар стыда разливается по лицу и шее. Глупость. Совершенная, непростительная глупость. Никакого ответа он не ждал. Никакого. Совсем.