Бытие в отпуске

Пролог
        Все ждут- не дождутся отпуска, как манны небесной. Я понимаю их: заслужили.   
        Но я не жду. Что мне делать в отпускное время? Неужели отдыхать? Конечно, нет. Напротив, в отпуск я работаю: думаю, пишу. Это в рабочее время я отдыхаю. Работа со студентами для меня сплошной отдых. Как правило, на занятиях я не думаю, - студенты все равно не поймут мои мудреные мысли. Если только, проснувшись ранним утром, я, как будда, не задумаюсь и забуду, что уже нахожусь на занятии, где положено учителями не думать, а обучать своих учеников.
        Иногда я думаю не только про себя, но и вслух. Это, конечно, недочет с моей стороны, ибо мои думы смущают людей и, прежде всего, моих учеников, не расположенных думать, сопереживать мне в думах. Что касается мыслей, то им никак не угрожает со-мыслие со мной, так как они по-своему опыту не знают, что такое мысль.         
        К слову сказать, этим грешат не только ученики, но и их учителя.
         Если в случае учеников я имею дело контакта с опытом чувств, то в случае с учителями я контактирую с опытом счета. И чувствовать, и считать могут только люди. Речь идет об осознанных чувствах и умении сводить счеты, подчитывать баланс, читать и писать. В принципе любой человек может считать, читать и сочинять, писать, что чувствует. Я так считаю. Но далеко не любой человек может и тем более умеет мыслить. Я так думаю. Может быть, я ошибаюсь. Поэтому я так думаю, а не мыслю. Вот так человек часто противоречит сам себе.
        Но если я умею думать, чтобы мыслить, то у меня есть опыт мысли в том смысле, что практикуясь в мысли, в ее творении я уже пользуюсь некоторым материалом мышления, выработанным или наработанным мной в ходе его. На основе так или этак наработанного опыта мысли у меня не может не проявиться своего специфического способа, метода мысли. Если этот способ формируется самой мыслью, то метод является философским, метафизическим, медитативным. Так из формы мысли, из идеи развертывается опыт мысли, который в итоге свертывается в теорию мысли.

Глава первая. Моя теория
        Мысль конципируется, является концептом, понимается, выливается и отливается в готовое понятие. В стадии своего становления, в динамике из мысли, как концепта, интеллигибельного образования, понимательной или концептуальной материи вырастает концепция. Эта концепция является подготовительным материалом для формирования теории. Когда появляется теория, то возникает возможность уже предложить, преподать ее другим мыслящим, разумным существам а качестве руководства, гида, проводника для ориентирования, ориентации в мире не вещей, но мыслей.
        Усвоить такую теорию в качестве уже мыслиучения очень трудно, ибо новоявленным ученикам в ходе освоения чужой для них теории придется вывести свои ментальные приемы и собственный способы мысли из тени бессознательного на свет разума, осознать их для понимания того, что и как ты осваиваешь.
       Так знакомясь и изучая чужую работу, ты узнаешь самого себя, начинаешь понимать свой способ, метод работы, творения мысли и манеру, стиль ее выражения. Встреча с самим собой, а тем более с чужим Я в мысли не может не быть болезненной и непременно заставит испытателя мысли невыносимо страдать. Он, как минимум, переживет нервное расстройство, если не психическое, и может сойти с ума.
       Однако природа нас бережет и поэтому человек в среднем думает только тогда, когда не может не думать. Переход от думы к мысли невозможен без транса, трансцендирования не может не закончиться для самоучки психической, если не ментальной травмой. Вот почему медитировать следует заниматься под присмотром, чутким руководством учителя мысли, который выработался сам прежде из чужого учения или, в лучшем случае из самого себя, сделав сам себя примером для подражания, учением.
       В любом случае путь к самому себе через мысль лежит через безумие. Поиск смысла жизни не может не обернуться бессмыслицей (нонсенсом), абсурдом, завести его в тупик мысли. Оказавшись в тупике, можно, конечно, вернуться назад обратно в состояние входа. Выход окажется во входе.
        Но есть ли в мысли как личном деянии обратимость. Ведь мысль уже случилась, ее нельзя сделать не бывшей в ясном и отчетливом, различимом сознании бессмыслицы жизни. Почему же эта жизнь бессмысленна? Да, потому что ты вышел из нее, из обычного порядка жизни, из обычая, традиции как системы программирования твоего сознания социальной средой в форме общественного сознания. Тебе с пеленок внушили, навязали помимо твоей воли, как представлять, воспринимать, чувствовать, переживать, считать все то, что есть в мире. Тебя сделали обычным человеком, одним из многих, коллективным существом, особью из стада людей. Вот и пасись, потребля...ствуй, чтобы тебя в свой черед употребили, отправили на убой, принесли в жертву ради благоденствия, благополучия общественной системы, так называемого "общего блага".
        Как ты не хочешь быть, как все, быть в стойле, подобно прочим овцам, пытаешься найти свой путь в жизни? Так мы будем ставить тебе палки в твой круг бытия, сделаем твой путь в нирвану колесом сансары, в котором ты будешь вертеться, как белка, крутиться и станешь крутым, "тертым калачом". Ты же не хочешь стать "дыркой от бублика"?!
        Нет, хочу. Ах, хочешь? Тогда мы поможем тебе, подтолкнем падающего, ты станешь для нас, нормальных, таких, как все, "неприкасаемым", чандалой, чужим, отчужденным от нас. Ты этого сам хотел, хотел быть униженным и оскорбленным, "опущенным", отверженным. На тебя мы накладываем табу, изгоняем из семьи, из общины, из общества.
        Для нас ученых чужим опытом, примерных учеников, эпигонов, имитаторов, которое всех знают по именам и словам, ты ставший на свой путь, несешь "отсебятину". Чему ты можешь научить? Ты вредный. Поэтому мы не дадим тебе быть учителем. Если хочешь быть учителем, делай, как мы, делай с нами, делай лучше нас, если можешь то, что мы делаем, - подражаем, как обезьяны, обезьянничаем. Только в этом ты можешь добиться успеха. Иначе тебя обязательно ждет неудача, ведь ты вышел из программы всеобуча.
        Ты сам обязательно вернешься к самому себе, как бумеранг, и тебе будет больно. Ты стукнешь самого себя, окажешься в дураках. Таков путь существа не от мира сего. Это плата за все хорошее, за то, что ты строишь свой мир и живешь в нем. Тебя никто не понимает и не хочет, и, главное, не может понять, ибо живет, как все. Ведь он не мазохист. Нет, ты не мазохист, ты просто (что может быть проще простого?) пытаешься быть самим собой. Но с точки зрения всех прочих, похожих друг на друга в том, как это было прежде, в строительстве "светлого будущего" для "коммунячего начальства" или, как ныне, в "сколачивании бабла" (вот у меня есть то, чего нет у тебя, потому что я перешел на другой уровень потребления, потому что лучше соответствуя цифровому рейтингу, набрал больше баллов, скиллов, чем ты), ты ненормальный, мазохист.
        Зачем тебе это "дерьмо", мысли, надо? Ведь их нельзя "доить", как вымя или как конец, с которого лихо капает это самое бабло, этот гормон мещанского, буржуинского счастья.  Утонуть в "море" сладострастного гормона счастья (мор счастья), млека продолжения богатой, а не убогой "нищего духом", жизни. Но тебе, отчужденному от бабла, этого не понять, не понять того, сколько есть у нас. У тебя же нет ничего того, что есть у нас, ибо мы есть то, что можно хоть ж... есть и не съесть то, на чем мы сидим. Так вы сидите на ней самой или в ней?
        Однако не менее опасная, если не более, ждет тебя беда там, куда ты отважился направиться. Тебе, как и в дольнем мире, здесь, в горнем мире придется "колотить понты", крутиться, врать, строить иллюзии, "втирать бельма в глаза", добиваться расположения уже не сильных мира сего, а совершенных мира иного, чтобы найти место, всегда чужое, не свое, в общем хоре славословия. Ты и это обязательно должен преодолеть, чтобы стать самим собой, а не быть ведомым чужой волей "бараном" на заклание традиционным ценностям "дедов". Вот такие тебя ждут искушения демобилизации или..., впрочем, я уже наговорил достаточно, чтобы настроить вас, любезные читатель, против себя неприятными истинами.
        Как на земле, так и на небе, все, в целом то же самое. Как сказал поэт устами своего музыкального героя: "На свете правды нет, но нет его и свыше". Поэтому в другом месте он пишет: "Но есть покой и воля". Успокойся, примирись и будь, как все. Здесь лежит выбор между этим поклонением надличным ценностям: откажись от самого себя и волей, "желанием пожить по своей глупой воле", как говорит парадоксалист - "человек из подполья" - достоевщины. Уши Достоевского растут из головы Пушкина.
        И там в царстве идей, как оно представляется мудрецам, если судить по их письменам ты должен пожертвовать собой ради всеобщего блага. Пожертвовать то можно, но разве в жертве заключается смысл?
        Вот читаешь древних и не совсем древних мыслителей или тем более слушаешь нынешних "муд-р-ил" и удивляешься: "И это все"? Ну, не знаю, не знаю... Да, это уровень. Уровень чего? Конечного, нечто определенное ими. И все? И все. Бери и кидай сам дальше и больше, если можешь. Кидать читателя? Увольте.
        Иногда при чтении мыслителей, про софистов, болтунов, интеллигентов (ученых  не упоминаю по причине, что это техники, исполнительные функционеры, решалы квестов) я, вообще, молчу, возникает догадка, что вот здесь есть намек, что они подобрались к тому, что стоит внимания, но испугались и спрятались за привычные общезначимости или начинают мямлить, повторяться, за неимением того, что есть сказать, - сказать то нечего: своим толоконным лбом уперлись в потолок, в предел, предел, его же не прейдеши, ибо дальше доя них начинается беспредел, каша в голове, которой они боятся, как черт огня.
        Они ничего тебе не подскажут. Полагайся на самого себя, штурмуя небо, возносясь за облака философских мнений - "высоких материй" в беспредельное, безначальное и беспредельное. Может быть, и Платон, как и ты, махнув рукой на свои диалоги, понимал, что все равно не поймут. Так зачем писать?! Кстати. Может быть и нет, о чем говорят его диалектические финты вокруг и около немыслимого.
        Но мне этого мало, всей этой "как если бы" платоновской, кантовской, гегелевской лабуды. Здесь нет выхода на бесконечное. Все это есть лишь попытка повязать понятием то, что выходит из круга понимания. Нет, его необходимо ввести в круг известного хотя под маркировкой неизвестного, неведомого. И что с того? Помогли тебе, Платоша, твои идеи, и Гоша, твои понятия? И в самом деле, чем не Чебурашка с Крокодилом Геной? Тут, как бы, ненароком не чебурахнуться. Who его знает.
        Или, можешь быть знает, Будда, Иисус? Что они знают? Что нет никакого Я. Так и я знаю. Есть только тоя, какое есть у меня, у тебя. Другое дело, как сделать его большим, чем оно само, надличным. Ведь надличное делается только из того, что есть личного. А ты, читатель, как если бы не знал? Может быть, они и знали, но говорили наоборот или молчали.

Глава вторая. Позиция вненаходимости или "не от мира сего"
        Я думаю у мира есть помимо прочего тот аспект, который реализован или воплощен в моей персоне. Для него я есть своего рода маска, которую он надел на себя, когда смотрит внутрь самого себя. Для того, чтобы себя увидеть, мир делает все, что есть в нем, зеркалом, в котором отражается он сам, как я.
        Мир переносит внимание со всего на меня с целью увидеть себя, отличным от всего. Для этого всему следует стать пустым. Таким я нахожу в мысли исток своего происхождения в качестве Я как самого себя. Это причина порождения, производительная сила мира, сотворившая меня.
        Как сказал поэт: "Да напрасный, дар случайный, Жизнь, зачем ты мне дана? Иль зачем судьбою тайной ты на казнь осуждена? Кто меня враждебной властью из ничтожества воззвал? Душу мне наполнил страстью, Ум сомненьем взволновал? Цели нет передо мною, Сердце пусто, празден ум, И томит меня тоскою Однозвучный жизни шум". Как ответить на вопрос поэта? Кто же воззвал меня из ничтожества?
        Не мир ли? Поэт передает этими впечатление человека, отчужденного от мира, как если бы ставшего ему чужим. Так рождается человек, как личность. Он в самом себе находит точку опоры. Нв самом же деле это мир, сама реальность создает себя вне себя, в образе человека, который же не ищет свое место в нем, потому что он, так сказать, есть "пассажир без места". Место в мире есть, место много, но они все уже заняты иным, другими. Где же ему найти свое, а не чужое место? Во мне. Там, на пустом от другого месте, создается новый мир. Вот почему я занял позицию вненаходимости. Потому что я создаю новый мир. Но где? Естественно, в своем сознании, силой мысли. Я есть побочный эффект творения нового мира миром же. Но я есть Я в той мере, в какой могу освоить, населить этот мир самим собой. Так творение становится познание самого себя, самопознанием и самосознанием, само-пониманием.
        Только создав свой мир, я могу на равных сообщаться, коммуницировать с другими мирами, с мирами других агентов или субъектов других миров, транслировать им свое толковое понимание мира.
        Я должен быть равноудален от всех прочих, иных источников силы, чтобы не быть частью других, а цельным и самостоятельным источником силы творения мира, как самого себя.
        Вот для чего я должен самоустраниться из мира, преодолеть соблазн быть вовлеченным в жизнь и дела других. В творении нельзя избежать нейтрализации влияния иного и других, под властью которых ты не можешь не находиться, будучи их частичным подражателем, имитатором, эпигоном. Мне особенно трудно было преодолеть культурное влияние чужого интеллекта. Это влияние проявлялось в том, как я понимал его в той мере, в какой подражал ему, пытаясь осмыслить опыт собственной жизни.
        Когда я переполнился им, то встал перед неизбежной дилеммой: быть, как все, частью всемства, или стать самим собой. Таким я мог стать только в мысли, к которой лежала моя душа. Необходимо было снять ментальное влияние многих мыслителей, под сенью, в тени мыслей которых формировалась моя мысль.
        Мне следовало найти свою идею, которой и в которой я мог открыться и раскрыться. Это уже были не установки мыслителей, а само внимание духа в виде идеи к моей персоне. Без посторонней помощи я не мог быть в мысли. Я мог стать местом на отведенное мне время проявления духа. Телом этого духа и является мир. Но как стать местом откровения духа, творения нового мира? Нет другого пути, метода, способа, как стать Я. Это и есть место творения мира, та точка, центр, из которого раскрывается новый мир. Он создается, сочиняется таким образом, что я становлюсь в нем, как автором, так одновременно и героем, действующим в нем. Я ставлю в нем его же, как представление самого себя в виде истории в качестве сценария жизни героя.
        В итоге мир становится театром одного актера, который играет для меня в качестве зрителя. Выходит, что таким образом я разыгрываю самого себя, наблюдаю, инспектирую, слежу и служу, забочусь о самом себе.
         Но тут нельзя обойти вопрос о том достаточно ли для тебя, для твоего творения быть в себе и для себя другим или ты до сих пор нуждаешься в ином вне себя, во внешнем другом, но уже не для того, чтобы взять у него, а дать ему то, чего нет в нем, но есть в тебе.
         Однако нужно ли это ему или ему нужно от тебя только одно: "Папа-мама, вышли денег"! И в самом деле, человек просит у другого то, чего нет у него, но есть у другого. В данном случае роль родителей и учителей заключается в том, чтобы давать тем, кто берет уроки жизни у них. Уроком жизни является быть самому себе светильником, освещая свой жизненный путь. Но в этом следует иметь пример в родителях или в учителях. Опять же не для подражания, а для творения через рождение себя. Это рождение не от плоти и не от слова, а от духа, от идеи, замысла в мысли.
        Но как в таком случае понять то, что утверждают буддисты, объявляя Я отсутствующим в реальности? Выходит, мне только кажется, что есть я? Не есть не только Я, как абстракции, обобщения само-представления всех я, но и меня самого, как представляющего. Как же может быть представление без представляющего? Нет и самого представления здесь и теперь. Хорошо, сами "здесь" и "теперь" есть? Нет, места и времени самих по себе тоже нет.
        Что же есть? То, что есть, в качестве того, чего нет. Есть одно отсутствие. Тогда нет присутствия в качестве условия возможности отсутствия. Но это само-противоречивое утверждение, то есть, такое утверждение или высказывание, которое отрицает себя. Однако, чтобы отрицать себя, следует быть, иначе не только ничего не следует из высказывания, но и оно само не следует, ибо из ничего следует только ничто из сказанного и само сказанное является бессмысленным. Что говорит тот, кто отрицает существование Я? Только то, что ничего не говорит осмысленно. Он даже не понимает это.
        Более осмысленным будет утверждение реальности не только меня, но и другого. Другое есть, есть и другое я в другом. Что есть так или этак где-то и когда-то.
        Например, есть я локально. Но я не везде и не всегда. В моем случае есть реальность меня, есть я в реальности, а не помимо реальности. И во мне есть реальность в качестве меня. Она есть и в понятии реальности. Ведь это понятие реальности, а не ирреальности или не-реальности. Но понятие реальности не есть сама реальность помимо понятия, так ка реальность не ограничивается одним понятием о себе.
        Во мне, как в Я, есть реальность, как я понимаю ее. Но и есть и та реальность, которую я не понимаю, но могу представить в качестве отсутствующей для понимания. Зачем полагать, что меня нет? В таком случае нет и самого полагания "не есть", нет как положения. Зачем тогда я полагаю? Бессмыслица какая-то.
        Другое дело, что можно сознательно, намеренно лишь себя с помощью медитации сознания. В таком случае можно стать не Я, а не-я. Для чего? Для того, чтобы не страдать от самого себя. Но тогда ты будешь страдать от другого, пока есть не-я. Вот до чего может довести зацикленность, сосредоточенность на одном страдании.
        Возможно каждый человек вольно создает свою реальность или невольно соучаствует наряду с другими людьми в е создании. Но в том то и дело, что я создал свою реальность сознательно, взяв данный мне материал традиции такого рода создания уже в готовом виде, и переиначил    его на свой лад, перетворил не только его, но и самого себя. Зачем я это сделал?
        Затем, что так и не научился пользоваться тем, что и так есть, помимо меня, как это умеют делать другие люди по готовому шаблону. В этом как раз заключается их преимущество передо мной. Мое творческое бытие есть своего рода проклятие отверженного. Я никому не был нужен. Только поэтому я стал нужен самому себе. В этом и только в этом я подобен евреям.
        Ну, кому нужны евреи, кроме евреев? Разумеется, никому. Вот они и сделали сами себя избранными. Кем? Богом, которого они приватизировали, присвоили себе, лишив его всеобщего содержания. Тем самым они навлекли на себя не любовь всех прочих людей. В итоге бог всех стал богом одних евреев. Такова иудаистская точка зрения.
        Тогда кто такие мусульмане? Это те, кто хочет вернуть себе бога, отнятого у них евреями. Кто же есть истинные христиане? Те, кто принимает Иисуса Христа, как одного из евреев, за своего бога.
        Для меня Иисус Христос, как и Будда, есть не еврей, пусть даже он был евреем и считал таким себя. Какое мне дело до того, что думал Иисус, как, впрочем, и Будда?!
        Мне важно то, что в них сказалось помимо того, кем они были, точнее, казались, в глазах других и своих собственных.
        Мне интересно, зачем мне это нужно знать. Есть в них загадка и разгадкой ее не может быть вера. Это нечто большее, чем то, что вынуждает нас поклоняться и надеяться на спасение от смерти.
        Что это? Смысл. Жизнь необходима, но одной ее недостаточно. Нужен еще смысл. Для чего нужен? Уже не столько для жизни, сколько для существования, бытия. Казалось бы, должно быть наоборот. Необходимо бытие, а жить достаточно. Но здесь я вижу ошибку знания. Так можно договориться и до глупости, вроде той, что жить хорошо, а хорошо жить лучше. Так жить - это жить в достатке. Неверно, что в этом заключается цель существования. Она состоит из смысла жизни.
        Но в чем этот смысл? В какой жизни?
        Я мыслю, но говорит другой. Пока он не стал я, то есть, я не поставил себя на его место, не осознал, не идентифицировал с собой, он есть явление оно. Это оно говорит, а не я. Я думаю, на пределе мыслю. Кто есть я, в чем заключается моя сущность, самость? Да, я сам. Но это "сам" есть я, как сущее, не сущность, ибо моя сущность заключается не в том, чтобы просто быть, существовать, но в том, чтобы становиться и осуществиться, иронически преодолевая наличное состояние жизни. Жизнь для меня много больше жизни.
        Слава богу, я долго жил среди л-юдей. Они научили меня думать. Они да немцы прежде многих из наших научили думать на свою голову. Было время, когда я смотрел их глазами на людей. Смотрел так, что те казались мне чужими. Я пытался смотреть этими глазами и на умные книги. Но ничего в них не понимал. И лишь когда я вернул свое зрение, я научился думать сам. Только после этого я стал понимать, как думают авторы этих книг. Хорошо, но как думаю я?         
        В поисках ответа я крепко задумался и пошел в мысли, научился мыслить и, наконец, нашел себя. Теперь я сам пишу то, что понял, нет, не в других, - это понять не трудно, - а в самом себе. Раньше я мало, что понимал. Поэтому сочинял то, что не понимал, выдумывал, был мечтателем. Меня слушал, как я витал в облаках. Хитрые смеялись надо мной, высмеивали меня, как в старину Аристофан смеялся над идеями Сократа. Но Платон не смеялся, не плакал, когда учителя заставили отравиться. Он пытался понять его. И, в конце концов, понял. Так появилась философия. Уже ей он учил своего ученика. Но тот сказал, что учитель ему друг, но истина дороже. Он имел в виду, что любит не учителя, а истину, которую сам нашел. Это была истина знания. Он стал ученым, лицом традиционной, правильной ориентации. Ему нужна была нужна, категорически выражаясь, правильная истина. Он жил по правилам. Поэтому стал автором логики. Лучше дружить со знанием, чем с мыслью. Так можно завоевать весь мир, что и сделал его ученик.
        Однако хватит говорить о древних, пора вернуться в свое время. То, что я стал думать, способствовало моему развитию, преодолению невольной близости с родными. Я вольно стал сближаться с не родными, чужими.  Это помогло мне объясниться с ними. Я предпочел отказаться от передачи сообщения от сердца к сердцу.
        В чувственной интуиции было многое, но там не было главного, - меня. Я появился на свет, только когда пришла интуиция интеллектуальная. Вот тогда я понял себя, как Спиноза понял Декарта. Декарт ему открыл глаза на бога, на то, что такое интеллектуальная любовь к богу. Заставь Спинозу думать, он лоб себе разобьет, но заставит тебя доказывать истину научным, геометрическим образом. Спиноза начал заздравную мысль, но кончил за упокоение ее в знании. Именно интеллектуальная интуиция может помочь справиться со своими чувствами. Это и есть настоящая телепатия, но не как ее обычно понимают в качестве передачи мыслей на расстояние, а как сообщение с богом в мысли. В мысли он есть идея.
        Говорят, есть еще мистическая интуиция. Кто так говорит? Кто бы вы думали? Конечно, интуитивисты. Они знатные мистики мысли. Я уважаю их, но им мало верю. Вера держится на интуиции, на чувстве. В данном случае речь идет уже не об уме, а о сверхчувственном. Разум имеет сверхчувственный характер. Но мистическое чувство не есть еще разум. Можно сказать, что это не-до-разум. Из-за своей неполноценности в качестве разума, мистическое чувство, как это обычно бывает с «унтерами» мнит себя «обером». То есть, неполноценность из-за ущербности выдает себя за сверх-полноценность. Не тут то было, но для недоумков проходит со свистом. Они прямо млеют от мистики. Мистика – вот это вещь! Что за глупость. То есть, мистическая интуиция – это не доведенная до понятия, до понимания или до ума сверхчувственность, не-до-рациональная интуиция. Такая интуиция является иррациональной, немыслимой, непостижимой интуицией. Но те, кто практикует мистическую интуицию принимают ее по недоразумению за сверхрациональную, сюрреалистическую интуицию.
        Может быть, единственно, что есть положительного в такой апофатической или негативной интуиции, так это намек на то, что у тебя не хватает, чтобы нечто понять. Но кто-то, вроде мудреца или бога, понять может.   
        Обычно мысли не передаются прямо на расстояние. Так передаются чувства, что буквально соответствует телепатии. В случае с мыслью это патология. И в самом деле для того, чтобы мыслить требуется вывих ума, обратимость в уме, так сказать, как говорил Платон, "вторая навигация". Простые, наивные люди думают необратимо, готовыми, прописными истинами, подсказанными им хитрыми людьми, л-юдьми, софистами, интеллигентами, которые учат начальство, как управлять не руками, а языком, народом. Такое приучение и есть приручение, народное просвещение.
        Но мне нужно было не просвещение, а мышление, чтобы общаться с богом. Для общения с людьми достаточно слова. Для чего люди едут в город, в стольный град? Разумеется, для того, чтобы на людей посмотреть и себя показать. Что для этого надо сделать? Собрать дань с нищих, заработать бабло. Но мне не по нутру такое общение денежными знаками. Только о нем они и думают, о своей прелести, о ней и говорят друг с другом, сколько ее и какого она вида.
        Есть и другие. Так те, Толстые и Достоевские, говорят о другом,
        И я поначалу увлекался умными людьми, их умом. Как они об ином, своем, любимом на словах народном благе. Я в свое время клюнул на эту удочку и попал, как малек, в их широко расставленные сети, грешен, - была такая глупость, - соблазнился. Кто лучше соблазняет? Кто сам увлекается. Один так увлекся, что за слова, за болтливый язык пошел на каторгу. Другой не просто учил народ, как какой-то пророк, но вошел так в роль, что "переоделся в народ", переобулся, стал босяком (нет, это не граф, а купеческий сын по имени не то «Горький», не то «Сладкий», разулся), ходил в лаптях за плугом. И чего он добился. Его объявили самодуром, сумасшедшим и отлучили от церкви. Между тем он агитировал народ за бога.
        Правда, давал тому свое, от себя, не каноническое толкование. Он призывал народ верить в своего бога - бога не богатых, а нищих. Но церковь придерживается стародавних, традиционных ценностей, служит богу, производя от него богатство. Все от бога. А нищета? Это от тебя одного. Он тебя оставил, вот ты и стал нищим. Зачем оставил? Чтобы ты заработал его, лодырь такой-сякой. "Народная мудрость".
        Так я работаю. Мало, значит, работаешь, мало воруешь. Вона, посмотри, как люди красиво живут. Заработали. Те же самые популярные писатели, мать их..., заматерели, заработали имя. Осталось только за материться. Но ноне нельзя, - не поймут-с.

Глава третья. Бессмыслица знания
        Я долго не понимал того, что двигает многими на пути к знанию. Я думал, что ... Кстати, я только, что подумал, взявшись за объяснение, что почти всегда дума заканчивается ложью, враньем, если задумчивый лжец, и заблуждением, если он честный человек. И только мысль ведет к истине. Может быть, я слишком категоричен? Да, не без этого. Но я нахожусь на верном пути к ней.
        Итак, вернусь к тому, на чем остановился. И на чем? Ах, да, на том, что ведет искателя на пути познания к знанию. Меня, например, ведет к нему незнание, точнее, недостаток того, что я знаю. Я еще не наелся знанием, не сыт им. Вот если наемся досыта, то отвалюсь от него, как от того, к чему присосался, и замру в пассивном наслаждении, как насытившийся вампир. Я добился своего, - достиг меры потребления знания. Я знаю себя, потому что знаю где, когда и на чем остановиться, я знаю свою меру.
        В противном случае я буду радикалом, экстремистом, который не знает себя, не знает своей меры и поэтому бывает несчастен. Ему всего мало. Он является не эпикурейцем, находящим приятное в полезном, но гедонистом, заблуждающимся в том, что приятное полезно. Его неумеренность может привести к тому, что противоположности совпадут и все смешается со всем. В результате он найдет в неприятном приятное и во вредном полезное. И кем он станет? Настоящим, полноценным извращенцем.
        Что же мной движет в познании? Разум, ближайшим названием которого является мера, которую я как раз имел в виду.
        Но есть и безумие, как прямо противоположное тому, что является целью познания. Глупо стремиться к познанию всего. Да, у тебя есть желание. Оно безмерно. Меру ему задает разум. Но ему не следует быть явным. Иначе пропадет желание, которое имеет свою волю. Как объяснить то положение, что в стремлении к невозможному, в данном случае, к всезнанию, мы, вообще, способны исполнить возможное, узнать нечто конкретное.
        Да, всезнание абстрактно, знание же не того, а этого конкретно. Мы узнаем в пути познания. В конце пути познания мы утверждаемся в том, что знаем, стоим на нем, настаиваем. В пути мы узнаем то, к чему идем, - не то, не то, вот это. Мы перебираем варианты того же самого незнания, сомневаемся в том, что знаем, то есть, ищем искомое знание, пока не находим его, и ставим точку: все, - иначе все начнется сначала, с незнания, с сомнения в том, что мы узнали.
        Но, может быть, не это заводит многих в познании, не само искомое знание. Тогда что? Переформулирую вопрос: не что, а кто? Да, так будет интереснее. Другие люди, которые опередили тебя в познании, заставляют продолжить поиск знания. Это стратегия отстающих: догнать и перегнать. Неполноценные меняют свой знак на противоположный в надежде не только догнать, но и перегнать успешных, стать героем, победителем чемпионом знания.
        Соперничество мотивируется осознанием того, что ты хуже других. Тот, кто хуже, желает стать лучше. Но это глупо, будучи неполноценным, мнить себя сверхполноценном, пусть даже в конце концов. Разумнее в подражании, достичь положения тех, кто впереди тебя, не быть отстающим. Это хорошо, но не отлично.
        Отличие твое от других - подражателей, пусть и не бесталанных, состоит в том, что ты становишься оригинальным, неповторимым, когда не догоняешь других, как их имитатор, но становишься самим собой, знаешь свою меру знания.
        Ну, конечно, - я не спорю, - совсем плохо в том случае, когда ты не догоняешь. Но не в этом суть, смысл, а только значение. Смысл жизни заключается не в том, чтобы быть, как все, - стадом, - но пастухом, который не столько пасет других, овец, сколько самого себя, не в загоне, а на воле. Свобода заключается не в самой воле, а в необходимости самого себя, без которого не только другие в качестве овец не могут обойтись, как без их пастуха, но, главное, но и ты сам никак не обойдешься. Кто о тебе позаботится? Да, кому ты нужен, кроме самого себя. Только если ты нашел себя, то бог тебе поможет. Иначе, как можно помочь тому, кто не есть кто, а есть что, не отличимое от всего, ничтожество. Как можно помочь ничтожеству, тому, кого нет?! Они, званные на пир разума, сгорят, как солома, а ты, избранный умом, один спасешься. Естественно, не один из всего, но один в своем роде.

Глава четвертая. Молитва и медитация.
        Молитва, моление, молва, слово, мол. Я говорю - молюсь. Я думаю - медитирую. Я думаю тогда, когда не знаю, чтобы узнать. Знание в мысли, незнание в думе.
        Другой смысл медитации, нежели мысли, размышления, точнее, уже не смысл, а собственно значение, - это чувство. Чувство? Что за чувство? Чувство языка? Или мысли? Чувство мысли - это осознанное чувство или мнение. Мнение о чем? О том, что думает другой, не я? Если другой - бог, который говорит со мной, беседует молча?
        Так медитация есть тогда, когда мне сказать нечего или я не могу высказать всего?
        Вот я думаю - значит медитирую? Это мысли про себя. Молитва - слова или мысли вслух? То, о чем я подумал, я попросил об этом бога. О чем эе я попросил его? О том, что пожелал. Что же я пожелал? То, чего у меня нет, но это есть у бога. Но это желание, а не мысль. Слово - это высказанное, проявленное желание. Слово, молитва проявляет то, что я хочу.
        Что является целью медитации? Немыслимое. Не-думание, безмыслие. То, что недоступно мысли. Что это? Знание? Нет, незнание. Я думаю, чтобы не думать, в пределе, вообще. Но что тогда делать? Расслабляться, "сняв" тревогу мысли. Быть безмятежным, молчаливым, немым, слепым, глухим, бесчувственным, неживым. Для чего? Чтобы во мне, наконец, сказалось, заговорило то, чему я мешаю своим присутствием. Но для того, чтобы меня не стало во мне ради того, чтобы было все остальное, то есть, мир во мне, я должен быть в качестве условия возможности мира во мне. Так незнание станет знанием, оно само заговорит, точнее, проговорится. Но для этого я должен освободить себя, как пустой сосуд, от всякой отсебятины.
        Зачем мне это нужно, когда мне легче самому узнать то, что я не знаю, самим собой, Я, нежели себя сделать другим. Зачем становится другим, когда и так другой, еще не стал самим собой, но только становишься.
        Другими словами, зачем намеренно умножать скорби в жизни, когда она и так есть место скорби?
        Когда человек пишет, он думает? Думает, как дописать то, что он пишет, чтобы больше, дальше не писать, закончить мысль точкой в конце предложения. Но он вынужден пойти дальше, написать следующее предложение, в котором найдет смысл предыдущего предложения, послужившего вопросом, ответом на который оно стало, это следующее предложение.
        Есть идея. Она приходит в голову тем, кто не думает, что мыслит, но мыслит то, что думает, ни больше, ни меньше, то есть, так, чтобы уловить в мысли немыслимое, которое есть в думе, как ее мотив.
        Проще говоря, человек задумывается над тем, что не понимает. Что же он не понимает? Элементарно: не понимает то, что не ведает, не знает. Но можно ли, задумавшись, познать не познанное? Обычно таким путем человек не познает то, что есть, не открывает существующее, а, напротив, выводит из думы, выдумывает то, чего нет, придумывает то есть, добавляет к тому, что есть, то, чего нет. Как это называется? Игра воображения. Ее произведение - образ, фантазия. Она есть в сознании, но ее нет в реальности. Поэтому фантазия, как плод игры воображения иллюзорна. Что с чем играет в ее творении: чувство разумом или разум с чувством? Это зависит от того, чем мы занимаемся: наукой или искусством.
        В науке ученый играет умом с чувством, точнее, с чувственным представлением, которое извлекает из опыта. Данные опыта чувств наводят его на умное предположение - гипотезу знания. От чувств, от мнения, от того, что мнится, он следует умным путем к искомому знанию. Ученый открывает то, что уже есть в природе, но этого нет еще в его сознании. Оно появляется в нем путем представления, которое находит себя в описании словами, абстрактным образом в форме (формулы) термина и конкретным образом имени и его верифицирующей или фальсифицирующей дескрипции. Заводит механизм научного познания, будит его ум любознательность, точнее, любопытство
        В искусстве же мы имеем дело с игрой чувств. Чувства играют разумом, ибо стихией деятеля искусства является не просто чувственность, но чувствительность. Ей имя тонкость.
         Мир искусства - это область тонких чувств. Здесь ум есть тоже чувства, то чувство, которое доходит до конца, до предела и балансирует на нем, как на пороге, за которым уже скрывается сверхчувственное.
        Здесь обычный человек теряет свою чувствительность, становится в мире чувств бесчувственным. Это происходит потому, что он вступает в мир, где человеческие чувства уже не работают, не функционируют, заступает за их границу.  Там начинается мир сверхчувственного, в котором могут ориентироваться только гении искусства. Они являются нашими проводниками в сверхчувственный мир сюрреалистических образов вечности. Вот почему говорят, что жизнь гения коротка, а его искусство, творение вечно. Он обретает вечность в художественном образе героя. Например, любой читатель может узнать Пушкина в образе его героя Онегина. Поэта уже давно нет в живых, но до сих пор жив его образ в стихах.
        Но не только поэту, художнику доступен сверхчувственный мир. В него могут войти и философы, и мистики.
        Чем является для мыслителя сверхчувственный мир? Миром мысли, вернее, миром идей. В нем мыслитель ориентируется с помощью мысли. Если в мире иллюзии плутает, блудит задумчивый человек мечты, фантазер, то в мире идей верной дорогой идет мыслитель. Он уже не полагается на то, что он видит, а видит он то, что мнит, мечту. Мыслителя ведет идея в образе мысли. Она обращается в его уме в понятие, как не то, что он видит (как можно видеть в мире невидимого?), а то, чем он видит. Здесь видение есть ведание, понимание, знание. Вот когда не дума, а мысль, но ведет к познанию. Здесь разыгрывается драма мысли, здесь идея разыгрывает мыслителя, играет его умом.
        Главное: мыслитель должен знать меру, уметь совладать с идейной игрой, укротить идею, совладать с ней, чтобы не просто не потерять чувство реальности, но понять, что реально, а что ирреально для чувств, но реально для ума. Иначе он станет рабом идеи, идейным человеком, фанатиком идей, утопистом, то есть, таким человеком который принимает мир идей за мир материй, что далеко не одно и то же. В результате утопист приносит в жертву сверхчувственному то, что является ему в чувствах, - тот мир, в котором он живет и живут, окружающие его здесь и теперь люди. Тем самым он приносит в жертву близких тому, что только он видит, точнее, идеирует.
        Такая идеация принимается за "чистую монету" мистиком. Тот, кто становится одержимым невидимым, якобы обретает сверхчувственное чувство. Это и есть так называемая телепатия или мистическая интуиция. Он, мистик, буквально, как говорит, видит невидимое. Но чем такое видение, как привидение, которое называется "ясновидением", отличается от фантазии поэта или писателя? Тем, что он не придумывает и переживает воображаемое, как телесное, материальное в себе или снаружи в виде живописного или музыкального образа, спроецированного на природу а акте любования, но существует сверхчувственным образом, видит себя во всем и все в себе.

Глава пятая. Смысл жизни
        Я нахожусь в отпуске и ничем не занят, кроме бытия, за исключением того, чтобы просто быть. В этом заключается смысл жизни?
       Что это? Бытие? Есть ли новое в нем? Новое есть. Есть что? То, чего не было. Никогда? Да, никогда. Но разве есть то, чего не было? Оно есть в будущем. Так есть новое во времени.
        Но есть ли оно в вечности? Есть. Есть, как что? Как ничто из того, что есть. То, что есть в вечности, - это одно бытие, чистое бытие или вечное, бытие, как таковое. Следовательно, новое в вечном бытии есть не бытие, так как бытие уже всегда есть, было и будет. Оно всегда новое, как не бытие или ничто. Новое в вечности есть ничто в смысле из чего оно? Оно не из того, что уже есть. Иначе оно не новое, то есть, не самое само, а иное старому, прямо ему противоположное.
        Другими словами, новое состоит из материи, как нечто неопределенного, лишь возможного, потенциального? Или состоит из пустого? Как же пустое становится полным? Полным чего? Бытия.
        Значит, новое есть в бытии. Но из чего оно возникает? Из чего или из ничего? В бытии, как говорят, все возникает не из ничего, а из чего-то еще. Но само бытие возникает. Если и возникает, то из себя самого, что то же самое, что возникает не из чего другого, кроме, как из самого себя.
        Так думать, не означает ли полагать предел беспредельному. Но это противоречит природе беспредельного, заходить за предел. Но тогда предел не есть предел. Так думать, не означает ли полагать предел беспредельному. Но это противоречит природе беспредельного, заходить за предел. Но тогда предел не есть предел. Так думать, не означает ли полагать предел беспредельному. Но это противоречит природе беспредельного, заходить за предел. Но тогда предел не есть предел. Он беспределен; есть предел всех пределов в беспределе. Что мы находим в беспределе? Предел своих мечтаний. Это истина, как идеал, идеальная истина. Истина в пределе есть истина желания.
        На пределе мы сознаем, что такое истина желания, то, что мы на самом деле желаем. И что же это? Это реальность, как соответствие желательного желаемому. Что оно? Любовь в качестве гармонии, меры, разумности реального. Это гармония между сущностью и сущим, реальностью и реальным. Это и есть бытие. Бытие есть любовь. Бытие духа. Идеальным иным для духовного, как одного, является духовность.
        Дух, любовь и духовность. Дух есть духовность. Дух есть и есть идеал. Он идеален, совершенен, ибо в нем сущность совпадает с существованием. Духовность духа есть его истинность. В чем же заключается смысл духа? В его идеальности, совершенстве. Истина духа есть реальность.
        Дух есть везде. Поэтому он есть всегда. Но тогда он есть и не есть. Он есть и тут, и там. Но не только тут или там. В бытии он есть. Он и есть собственно бытие. И поэтому ограничить, локализовать его можно только абстрактно, в понятии всеобщего, что уже является противоречием в себе. Дух и есть истинное Я. Дух есть тот, кем хочу быть я. Но и каждый мыслящий хочет быть им. Быть духовным, идеальным не только в мысли, но в реальности, реально быть им.
        В любви, как экстатическом состоянии бытия дух выходит из себя и становится материальным. Он материализуется в качестве мира или сущего в целом. Творец становится творением. Он есть вне себя. В материи дух есть душа. Душа кого? Тебя. Поэтому ты есть Я, как его явление. Собственно говоря, не он является тебе, но ты есть его явление. Поэтому явление духа есть осознание тобой того, что ты есть Я, то, что в тебе есть дух, есть бог, что ты и есть бог в том и только том смысле, что он является в миру в качестве тебя. Он дарит тебе возможность в мысли быть им.
        Идентифицируясь, как Я, ты на самом деле становишься богом для себя, становишься самим собой. Но ты не есть бог для других, как он. Для других ты можешь быть богом в идеале. В этом случае они есть твои любимые, близкие. Любовь - это близость, не только физическая, материальная, душевная, но и духовная, божественная, полная, совершенная, идеальная.
        Вернусь собственно к смыслу жизни. В чем же он заключается? Можно ли это знать? Доступен ли смысл жизни знанию? Есть ли смысл в жизни? Не знаю. Кто знает? Не знаю. Сомневаюсь. Те, кто претендует на это знание, а это мудрецы, учителя жизни, как говорит о них молва, не убеждают меня в этом. На основании чего я сужу так негативно об этом? На основании того, что узнал из их текстов, дошедших до меня.
        Как понимает другой человек смысл жизни? Интеллигент обычным делом понимает так, как пишет автор, как он высказывается. Если он понимает его так, как он говорит, то это понимание верное, а толкование, точнее, истолкование, то есть, из толка, смысла следующее преподнесение того, как думает автор, например, Лев Толстой. Он ясно пишет, как хороший писатель, который не только пишет, что пишется, как прочие писатели, вроде Тургенева, Гончарова или Чехова. Конечно, они знают то, что пишут. Откуда? Естественно, лично, из опыта своих чувств, интимных переживаний, да коллективно, из учения, как не просто грамотные, правильно пишущие, но образованные люди, имеющие форму, образ общего представления.
        Такой писатель, как Толстой или Достоевский, еще думает, когда пишет. Но он думает, правда, может не правильно, как положено понятием, вроде профессионального философа, специалиста. И у него есть свои мысли. Как правило, у специалиста мысли не свои, а чужие, мыслителя, которые он выражает, ретранслирует или переводит на свой лад, точнее, встраивает в порядок того языка, которым пользуется, переводя текст мыслителя, пишущего на другом языке. Или занимается комментарием, объясняет, как следует читать автора, чтобы понять, если не его самого, автора, то хотя бы то, что он пишет и о чем.
        Вот эти комментаторы, вроде филолога и переводчика Владимира Бибихина или философствующего лектора Мераба Мамардашвили, который не просто излагал, представлял свои мысли на суд читателя в качестве приставок или продолжения мыслей автора, выносил их из собственного сознания и вносил, вставлял в сознание слушателя и собеседника, но сочинял их на ходу, в ходе своего рассуждения, порой интересны сами по себе. Но вот именно порой. От них часто и быстро устаешь. Почему? Потому что рано или поздно понимаешь, что это интеллигенты, которые играют не просто словами, как софисты, но мыслями. «Бог шельму метит», и они проговариваются, отслаиваются от мыслей мыслителей. И ты воочию встречаешься, снимая глянец, лак, а порой и мусор, с мыслью автора в сыром виде.
        Нет худа без добра. Бывает отслаивается со слоем комментария, интерпретации посредника, стоящего между читателем и писателем, и авторский слой выражения, к которому намертво присох способ, образ преподнесения мысли автора комментатором. Пускай, хотя бы в таком неприглядном виде, вне единства мысли и слова, в разделе между ними, до тебя доходит автор.
        Конечно, лучше читать самого автора, без словоохотливого ассистента ("может быть, и я на что сгожусь"?!). Но в таком случае следует самому стать толкователем. Лучше, вообще, подумать самому и отложить книгу автора или использовать мыслителя только в качестве удобного повода обращения к себе, как мыслителю, конечно, если ты умеешь творить мысли, а не просто задумываться.
        Не факт, что правильное толкование мысли мыслителя соответствует тому, что тот сам думал, какой смысл вкладывал в слова. Интерпретаторы для оправдания своего значения придумали или выдумали целую теорию толкового понимания и понимающего толкования. Видите ли, важнее не то, что подумал автор, - мало ли о чем, что и как он подумал, - а то, что объективного в плане содержания есть, содержится в этом писании, что может извлечь из него современный читатель здесь и теперь. Такова так называемая "актуальность понимания".
        Не понимаю, зачем с этим вымыслом интеллигента или профессионала следует спорить. Себе дороже. Пускай "носится" по сознанию читателей со своей "писанной- переписанной торбой". Мне важно понять самого себя, эксплуатируя автора, как он того заслуживает. Хорош Толстой тем, что он честен перед читателем, не пыжится и не набивает себе цену, как прочие "мыслители", воздерживаясь от обмана читателя. Приходится утирать нос себе, как читателю, и становиться автором мыслей. Если у тебя есть свои мысли, а не чужие, то ты уже не просто думаешь, но мыслишь. У них есть своя, внутренняя, а не внешняя, формальная, не правильность, но правда, истина.
        Конечно, комментарии, толкования нужны, просто необходимы тем, кто сам не умеет думать, тем более мыслить. Хотя бы через упрощенные переложения комментаторов и толкователей они могут приблизиться на пушечный выстрел к словам умного автора, разглядеть в них, условно говоря, знакомые буквы, знаки авторского замысла и увидеть в них, расплетая их как клубок нитей, пути мысли, которые утаиваются в них.

Глава шестая. Судьба
        Быть и быть не от мира сего. Почему не от мира сего? Потому что в нем нет для тебя места. Твоя карма быть неуместным, так сказать, как говорят научные работники, нерелевантным, без места. Главное и важное: не занимать чужое место, не имея своего. Это надо еще постараться.
        Вот ты не имеешь своего места, угла, но имеешь свой угол зрения, взгляд на что? На не место? Парадокс. Откуда ты смотришь? Из не-места? Из пустоты? Со стороны ничто? То это за ничто? Иное? Ты мертвый? Нет, живой. Так где ты? Естественно, в мысли. Медитируешь? Размышляю.
        Кто ты? Я? Я есть я, вернее, я есть Я. Так ты вне мира? Да, но я в бытии. У меня нет бытия-в-мире, но я есть в бытии. У меня модус бытия - быть-в. Не важно в чем. Важно: кто есть. Есть я. И я есть Я в том смысле, что это Я есть свидетельство, откровение Я, бога. Бог во мне и я в боге, как в Я. Есть ли я в боге я или есть Я? Есть ли место в боге для меня? Не знаю.
        Казалось бы, есть, но...  быть частью, пусть даже бога, мало. Я не апостол, чтобы самонадеянно утверждать, что уже не я во мне, но бог, Христос. Хотя то, что Павел чувствовал в себе Христа не значило то, что он уже Христос. Он был Павлом. Или уже не был им, самим собой? Что это означает? Потерю себя в боге посредством обретения бога в себе? Зачем? Нет, мне не нужен бог без меня. Но зачем мне я? Затем, что это единственное, что у меня есть, а я есть у бога. Вот так. В этом есть хоть какой-то смысл. Иначе все зачем, когда нет меня. Это так думаю не только я, но и любой, в ком есть я. Но есть ли в нем Я? Есть под видом "я".
        Не понятно, что есть вечность. Прежде мне думалось, что вечность в ином мире, между ангелами.  Но нет, и там есть время. Есть ли оно в вечности? Святые говорят, что есть. Как их понять? Там же нет конца. Это ужас, а где же конец? Нет, это не шутка. Почему? Потому что там нет и начала. Разве? Так это не бог? Нет, он вечный, но не есть вечность. Он сущий, как вечный, а вечность есть его сущность. Он пребывает в ней, в безначальной и бесконечной. Это место в ней и есть время бога. Он есть вечно, в вечности, на время бытия мира. Мира не будет, начнется новый эон. Есть время в вечности. Есть ли вечность во времени? Есть, как миг. Его достаточно, чтобы попасть в вечность из времени.
        Вечность вечностью, но жизнь по расписанию, по плану, по порядку, а не сразу все одновременно. Иначе откуда возьмется порядок, если нет последовательности моментов, одного за другим, с началом и концом. Если нет и того, и другого, то есть одно и то же для всего и всех.

Глава седьмая. Абсурд существования
        Что есть? Одно. Без другого? Нет, с другим. Другим оно становится со временем, в котором находит место для себя. Но если места нет? Значит, ты появился не вовремя, не в свое время, - тебя никто не ждал. Не ждал, не гадал, а ты вдруг взял да появился. Случайно. Случайно, что не связано с тем, что было, что рвет связь, нить времени, нарушает порядок следования в том, а не в другом направлении. Во времени есть своя необходимость. Это необходимость раз-деления или раз(у)множения. Что же передает время от прошлого к будущему? Момент движения, своего течения. Убери время и обнаружится, откроется вечность, которая стоит за временем, скрывается, ускользает от него. Время есть посредник, среда, разделенная вечность на моменты. Разделение вечности на моменты и есть время. Из этого деления одного появляется жизнь, в которой одно вытесняет другое, занимая его место.
        Что не имеет своего места во времени? То, что не становится старым. Это новое. Оно не успевает оставить свой след во времени. То новое, которое не вышло в тираж, не стало, но только становится стать, несвоевременно. Оно есть в потенции, как нечто еще неопределенное. Вот где оно определяется? Если только в мысли, то действительно ему нет место в реальности, как в материальной действительности. В этом качестве оно неуместно там. Но оно уже есть объективно в мысли, как нечто идеально существующее. Вот это идеальное, в моем случае Я, идеальное Я абсурдно в существовании, как бытии-в-мире, но имеет смысл бытия в мысли. Его бытие есть бытие-в, точнее, в модусе бытия-в-мысли.
         Где скрывается мысль? Мысль выходит из сознания мыслителя (из сознания мыслящего выходит дума) и облекается, оборачивается словом. Теперь она находится в слове из текста. Но как так получается? Идеальная мысль пребывает в материальном слове. Как это может быть? Также может быть, как душа (или сознание), будучи идеальной живет в материальном теле, живет телом в мире.
        Но чем именно является мысль в своем теле - в слове - среди других тел (слов) текста? Смыслом. Если говорить точнее, то мысль пребывает в слове в качестве смысла. Смысл слова от ума, как его значение от чувства в виде мнения, того, что мнится, видится, представляется, думается.
        Значит, мысль есть явление идеи в сознании, когда оно находится в таком состоянии, которое имеет смысл назвать задумчивостью, думой. Дума есть чувство не языка, а ума. Дума есть умное чувство. Человек переживает мысль, как думу. В думе человек чувствует мысль, ее присутствие, но еще не знает, не понимает. Он знает, что она есть в нем, когда задумается. Поэтому дума есть вдох человеческой души, его вдохновение, ведь идея и есть дух в сознании человека. Он сознает, но что есть, какое оно по содержанию не знает.
        Понимание приходит с мыслью. Дума становится мыслью в качестве откровения идеи, ее явления. Поэтому мысль есть выдох души, отвлечение от материи тела, извлечение из него, акт, действие трансценденции. В мысли человек трансцендирует, преодолевает тяготение материи, парит над ней. Мыслью он снова входит в материю, находя подходящее слово. Теперь он, как мысль, живет в слове в качестве смысла. Человек в образе автора живет в тексте.
        Жизнь автора коротка в теле, но вечно в слове, как в его творении. Во всяком случае она имеет смысл и в этом качестве переживет его. Она будет жить в душе, на уме читателя. Там смысл вновь обратится мыслью, если читатель додумается до понимания автора. Сначала задумается, почувствует его присутствие, что значит, какое значение оно имеет для него. И какое? Важное. И только тогда начнет понимать автора, то, что тот вложил в слова, какой смысл.
        Чувствует мысль, кто думает, способен задуматься. Мыслит тот, кому открывается дух, является идея.
         Идея - это образ не того, на что мы смотрим, но как мы смотрим, видим. Это видение есть ведание, знание, как укладывать в сознании содержание опыта чувств, чтобы уложение было толковым, таким, каким содержание можно сложить в форму мысли или замысел.

Глава восьмая. Любовь к мысли
        Любовь к мысли – это вещь, вернее, ценность. Любить мысль -  как минимум, а вот любовь к идее - это максимум в мышлении или разумении, уже как чувстве. Только разум есть не конечное чувство, которое нам привычно, как людям, существам душевным, а бесконечное. Не у нас в природе располагать бесконечными чувствами, что свойственно духовным существам, ангелам.
        У нас природа не духовная, а материальная, ограниченная миром тел, физической, натуральной реальностью, которую мы дополняем в работе реальностью искусственной, культурной и технической. Поэтому духовная реальность является для нас сверхъестественной, чудесной. Тогда как мы живем в мире необходимости, где действуют законы природы. Отклонение от них возможны случайно, да и то потому, что законов много и они не все согласны друг с другом. Поэтому у на есть некоторая доля свободы, возможность без чего-то обойтись. В результате мы может что-то сделать сами, например, подумать и помыслить.
        Возможность мыслить - это чудо, дар, которым нас одаряет бог в качестве духа являясь нам в качестве идеи. Таким образом мы можем, вольны подумать и даже помыслить о нем.
        Любовь есть дар. Таким даром является любовь к мысли. Мы любим то, чего хотим. Желаем то, чего нам не хватает, в чем испытываем недостаток. Это дар потому, что его нельзя заслужить и заработать. Правда, таким путем можно развить то, что уже есть, как дар. Например, есть дар разума, в таком случае можно поупражняться в разуме и, в конце концов, научиться на своем примере, а не подражая другому, вроде учителя, думать. С мышлением еще труднее, сложнее. В принципе, мыслить не только научить, но и научиться нельзя.
        Мыслителями не становятся, а рождаются. Конечно, не в полном смысле слова, а в потенции, в тенденции. Вот думать можно научиться у других. Но научить нельзя, как например, считать, читать, писать. У кого же можно научиться думать? Разумеется, у мыслителя. Он сам не научит тебя думать. Этому следует научиться самому, но у него, внимательно следя за тем, как он говорит в беседе с тобой, или что он написал в книге. Причем далеко не всегда он говорит или пишет то, что замыслил, о чем, что и как он мыслит.
        Обычным людям свойственна любовь не к мысли, а тем более к идее, но к знанию. Ведь люди - существа любопытные. Поэтому многие люди могут стать учеными- естествоиспытателями. Меньше людей могут быть гуманитариями. Людям больше нравиться пытать других, чем самих себя испытывать. У людей природа стоит на первом месте, культура на втором, а мысль на последнем месте. Поэтому они думают только тогда, когда не могут не думать, то есть, в случае крайней необходимости.
        Мыслить же почти ни разу в жизни не случается. Редко когда бывают в жизни чудеса, происходит нечто сверхъестественное, - может быть, лишь случайно. Ведь жизнь человеческая материальная, тем более в настоящее время тотального материализма, сплошного баблоизма. Достаточно посмотреть на инфантильных мажоров в пестрых одежда. Это и есть настоящая молодежь. Вылитые агрессивные и тупые зомби. Кто не злобен, нахален, тот туп, как пробка. Двух слов связать не может, зато топает, как слон, и говорит, смеется громко, чтобы привлечь внимание дикой публики к своей ничтожной персоне.
        Это особенно бросается в глаза в мегаполисе, где собирается и ошивается, слоняется всякая шваль со всего света. Ну, как же, люди хотят посмотреть на таких же существ, как и они, и себя показать, на что они способны.  Действительно они способны на многое такое, чего и "не снилось нашим мудрецам". Что же это такое? Немыслимое, всякие глупости.
        Одним словом, жить в мегаполисе - это быть в большой, толстой и вонючей ж... Как будто в другом месте лучше. Известное дело, свинья всегда найдет грязь. Это справедливо и для критика цивилизации. Ну, что такого, - и самокритике есть место.


Глава девятая. Творение
        Прежде я полагал, что царство бога - это место бога, его мир. Да, этот мир сотворил бог и сотворил его из себя. Значит, он сотворил его в вечности, как Вечный. Сотворил, творит и будет творить. Бог не покоится и его царство не есть место вечного покоя, но вечного движения.
        Это вечное движение есть движение по кругу? Оно циклично? Нет. Это движение есть движение от не-бытия к бытию. В нем появляется новое, более совершенное из бытия. В прошлом не-бытие, в будущем бытие. В настоящем творение из не-бытия бытия. Только в вечности начало - прошлое - и конец - будущее - равноудалены от того, что между ними, а между ними находится настоящее и оно вечное.
        Есть начало, есть и конец, но они лежат в вечности. Ни до начала, назад в прошлое, ни до конца, вперед в будущее нам не дойти, ибо мы конечные существа, которые появились в этом мире, который ограничен временем и ему соответствующим конечным, а не бесконечным, миром.
        Не только вечность есть во времени в качестве мгновения, которое не имеет временной размерности. Мгновением, как моментом времени измеряется время. Но оно само, как момент времени, неизмеримо, не имеет меры, вернее, его мера есть мера не времени, но вечности.
        Но и время есть в вечности. Время в вечности составляет круг. Только это не один круг, цикл времени, а много, множество кругов времени, вплоть до бесконечности. И они не идут другом за другом следом, составляя хронологию вечности, но идут одновременно. Сообщаются ли они друг с другом в вечности - это еще вопрос. Такие круги времени и есть отдельно взятые мира, ограниченные не друг другом, а собой. Этакие монады-миры, миры личности.
        Но тогда вечность есть тоже круг, объемлющий все прочие круги, своего рода круг кругов. Бесконечное множество мест и времен. Что в таком случае является границей вечности? Начало и конец? Чего? Бытия? Не есть ли в таком случае границей бытия не-бытие? Но оно то же есть. Не-бытие есть в бытии. Тогда граница бытия есть само бытие. Начало и конец есть для самого бога, но не для того, что есть в нем, как вечный мир бога.
        Между нами - богом и миром - лежит вечность. Это мир не только наш, но и мир бога, мир духовных существ. И духи ограничены богом, как Духом. Но он не ограничен ими, вечностью, и тем более нами во времени. Бог находится за вечностью в качестве творца самой вечности. Или он творит в вечности? Есть ли время до времени, вне времени. Это вечно настоящее? Если "да", то это вечность. Сотворенная ли она? Нет. Из нее, из Вечности, бог творит себя, как Вечного. Бог состоит из вечности. Она есть его материя. Вечность - божественная материя Вечного. Она есть Духовность, Сущность Бога, как Духа.
        Он есть Сущий Дух и есть его явления в виде духов или ангелов. Они ему имманентны. Но он, как их форма, демиург им имманентен ли? Да, если он сосуществует с ними. Нет, если является творцом самих форм. В таком случае он трансцендентен и ангелам, как творец своим творениям, а не только нам.

Глава десятая. Экзистенция
        У меня есть экзистенция. Что это такое? Это прокладка между мной и другими людьми, сгиб бытия, его складка, о-внутр-ение. Она позволяет уйти в себя и встретиться с самим собой. Для этого необходимо за-изолировать от контакта с другим, который обязательно разомкнет связь с самим собой, вытеснит тебя самим собой, подменит тебя. Контакт с другим опасен. Но кто сказал, что жизнь безопасная вещь? Никак нет.
        Тогда как совместить бытие самим собой с бытием с другим? Никак. Они несовместимы в том смысле, что отношения могут быть гармоничными. Они такие только у тебя в голове в качестве идеи, которая, естественно, недостижима в материальном мире в силу ее идеальности.
        Поэтому принимая другого, ты рискуешь отказаться от себя, быть подменяемым другим. Это так в отношении семьи, жены детей, друзей и коллег на работе. Я уже не говорю о власти.
        В отношении с людьми и даже в отношении к миру трудно быть наедине с самим собой, приходится приспосабливаться, считаться с предлагаемыми ими условиями своего существования в функционально-ролевом качестве семьянина, мужа, отца, сына, друга, приятеля, коллеги, товарища, гражданина, подданного, человека, существа, сущего. Трудно быть мыслителем, метафизиком, приходится занимать ту или иную идеологическую позицию, которую они навязывают тебе. Иначе придется развязать с ними отношения, перестать общаться. Другого языка они не понимают.
        Тогда нельзя не задать более радикальный вопрос: "Есть ли у них экзистенция? То, что я здесь условно называю "экзистенция". Нет. Если и есть, то случайно, вне поля их внимания. Это правило для современных людей. Зачем становится архатом, они уже пустые внутри, изнутри. Может быть, я давно уже нахожусь в нирване, и тот мир, который окружает меня есть рай?
        Язык выражения экзистенции не обязательно должен быть русским. Это может быть язык музыки, живописи и пр.
        Люди в этом мире живут сначала в качестве творцов или пользователей вещей, а потом уходят из него в этом качестве и остаются в нем лишь в качестве самих вещей, которыми можно только пользоваться.
        Какая разница в какой роли ты функционируешь: в роли преподавателя, студента, рабочего, дельца, шпиона, преступника, слуги, раба, господина, олигарха, политика, диктатора, маньяка? Никакой. Все это мусор с метафизической точки зрения. Все эти роли не имеют оправдания, обоснования в бытии. Поэтому их легко можно уценить, обесценить.
        Ценность имеет то, что творится, что не вышло в тираж. Там, в ставшем виде, оно подвергается уценке. Но именно это и обладает для всего вышеуказанного человеческого мусора ценностью, которую они, склонные переводить в вещь, в то, что можно пощупать руками, оторвут с ними, с этими руками.
       
Глава одиннадцатая. Мысль и смысл
        Обычно я говорю тому, кто меня слушает, например, самому себе, кто ее только слушает, но и слышит, что мысль является в слове смыслом. Во всяком случае она есть в нем то, чем слово может быть осмысленно.
        Мысль является субъективной в том смысле, что есть творение или произведение мыслителя. Мыслитель - это тот субъект, который не просто думает, но творит мысль. Поэтому мысль живет, когда ее творит мыслитель или реанимирует читатель, толково, со смыслом понимающий автора мысли.
        Мысль является объективной со стороны уже не своего события, но содержания, если адекватно отражает то, что мыслится.
        В мысли устанавливается единство субъекта с объектом того, кто мыслит, с тем, о чем он мыслит. Следовательно, они встречаются, пересекаются в том, что мыслится и как мыслится. Что или сущность мысли и как или форма, образ мысли, включая в него стиль, манеру мыслить, а также образ выражения мысли, изречения и написания.
        Относительно образа мысли можно говорить о технике или приеме и методе мысли. Это опыт или эмпирия мысли, ее технология и инструментарий. Здесь можно говорить о владении мыслью, способности пользоваться мыслью ради (цели) решения проблем познания и знания, а также жизни. Для этого следует быть внимательным (памятливым, припоминательным, интендированным или установленным), предусмотрительным, осмотрительным, наблюдательным и, наконец, нацеленным на результат, предвосхищающим, антиципирующим, сознательным.
        Иметь в виду объект мысли, мысленно уловив, схватив его, следить и следовать за ним, не теряя себя из вида, присматривать за собой, осознавать и засматриваться, сосредоточиваться в созерцании, любовании им, составляя с ним единое целое.
        Вместе с тем строить в уме модель, идею, конструкцию, теорию мысли, как объекта само-описания, объясняя его им самим и другим ради, с целью понимания мысли и само-понимания себя, как мыслящего. Формой мысли в теории служит понятие, которое предвосхищается в образе, в концепте, в смысле. Смысл интуитивен, а понятие дискурсивно, рассудительно и рассудочно.
        В понимании содержится цель, ради чего ты мыслишь, являешься умудренным, мудрым. Ради знания. Ты разбираешься в знании, вяжешь лыко знания. Лыком знания, как понимания, является смысл неявным образом и явным образом понятие, которое находит себя, выражается точным словом, термином. Оно скрывается в качестве смысла в символе, который контекстуален и требует истолкования ввиду своей многозначности.
        Единство мысли и слова, благозвучнее сказать слова и мысли, мы обнаруживаем в смысле. Это идеальное, что есть в мысли от идеи. Его мы находим в слове, теле мысли.
        Тело мысли выразительно, соблазнительно. Оно напрягается, как член речи, настаивает, колеблется ввиду объекта соблазна. Его мы не только представляем внешним образом, в проекции, мним, как мнение, но и внутренне переживаем, чувствуем его близость, любим. Мы любим членом или словом мысль, ласкаем ее. Проницаем мысль, проникаем в нее, как в сущность, в основу, в материю ради рождения смысла. Мы зачинаем мысль в слове. Плодом рождения мысли (идеи) в слове (материи) является смысл. Член мысли - это термин. Им имеют в виду, вводят понятие в клетку мысли. Словом любят мысль.
        Мысль есть вклад, склад, складка смысла, хранилище, матка зерна, семени знания, вводимого в нее понятием, орудием, членом любви, как познания. И познал ее, мысль, понятием и стали они одна плоть слова. Здесь понятие сливается с термином. Их надо различать, иначе выходит один аутоэротизм. Недаром со стороны несведущие люди, путающие, принимающие х... за п... называют мышление онанизмом, а мыслителя рефлексивным мастурбантом или онанистом.
        Интересно кого имеет в виду писатель, когда описывает свои членом, словом круг жизни, рассказывает историю? Самого себя? Он показывает самого себя, обнажается на глазах публики, привлекая к себе ее внимание. Зачем? Чтобы получить признание, стать популярным человеком, Ломом? Ну, ладно, с ним все понятно, особенно когда он занимается словесной медитацией, мастурбирует публично. Обычно люди занимаются этим адекватным образом интимно, заводят и пишут личный дневник.
        Другое дело, мыслитель. Он имеет в виду самого себя наедине с самим собой. Но тут не все так просто, как в том, в чем дело буквально доходит до рук. Не бога ли, не дух ли он имеет ввиду уже не словами, как верующий, доводя того своими бесконечными просьбами до ручки, до десницы, но мыслями, точнее, понятиями в мысли? Скажу прямо, все на самом деле обстоит наоборот, - это дух имеет в виду, как идея, мыслителя, соблазняя его помыслить и замыслить смысл, который можно осознать, залюбоваться и полюбить в слове, смачно выразившись и получив от этого изъяснимое наслаждение. Уже потом, взяв пример с духа, мыслитель может заразить мыслью своих читателей, если подберет нужное, верное слово, как писатель, удовлетворив желание, нужду читателя быть начитанным до дыр в письме.
        Что здесь может сделать философ? Он может сделать такой вывод. Если писатель вульгарный материалист, то он е..., извините, пожалуйста, воздействует на мозг читателя. Но если говорить писатель диалектический материалист, то он действует не на мозг, а на сознание другого, читателя, которое функционирует, реагирует на его член, слово, в мозгу.
        Если же писатель субъективный идеалист, то он "полощет" свое собственное сознание. В случае объективного идеализма не писатель, а писателю выносит не мозг, а сознание идеей бог. Зачем? Затем, чтобы писатель, имея в виду пример бога, уже сам вынес мыслью сознание своему читателю. Куда вынес? В слово.
        Секс втроем напоминает коллективное, натуральное, наивное, народное мышление, в котором само мышление есть третий лишний. Для коллективного или родового мышления, точнее, думы характерна медиация, посредничество и кувырки в мысли, переиначивание на противное по знаку.
        Сексу вдвоем, если сексующиеся одного пола, сродни идеология, как бесплодное, не столько мышление, сколько толчение в ступе, пустая, бессмысленная болтовня.
        Если секс разнополый, то он является образом мысли, оплодотворенной смыслом.
       
Глава двенадцатая. Быть
        Зачем быть, а не быть? Не быть то же, что быть, только ни кем, а никем. Однако ты есть "кто", и тот, кто имеет имя. Будучи никем, ты не существуешь и являешься анонимом. Что в таком случае можно обозначить твоим именем? Ничто, пустое место. Чтобы не быть пустым место, я, как и ты, есть в мире. Мне быть, как и тебе, любезный читатель. Но так быть, значить, быть до поры до времени, чтобы потом уже не быть. И в чем тогда смысл жизни? Я живу до поры, до времени, чтобы позже не жить. Такая жизнь имеет смысл, ограниченный временем.
        Может быть, мое бытие имеет смысл только в качестве предпосылки или источника следующей жизни моего потомка, но уже другого человека. Я неповторим. В другой жизни и я другой. Не является ли мой потомок мной уже в другой для меня жизни? Но если на мне прекращается род, то кем буду я? Буду другим, но уже не своим, а чужим другим. Тем не менее буду.
        Сейчас я знаю, понял, что можно быть другим себе и в этой жизни. Так я равен самому себе? Нет. В таком случае есть ли я? Нет. Я есть я? Нет. Ну, и хорошо. Теперь я могу умереть. Моя смерть - это признание в том, что я не есть я. После такой смерти легко, без страха умереть физическим, естественным образом.
        Достоевский был не прав, выдумав образ самоубийцы Кириллова. В том, что тот заявил своеволие, убив себя в "Бесах", нет никакого смысла. Я все могу. "Все" употребляется в каком смысле? В том негативном смысле, что никто из людей не сделает это - не убьет себя. "Все могу" полагается в негативном, отрицательном значении. Но как это можно понять? Не так ли, что самоубийство может совершить только такое существо, которое потеряло рассудок. Люди в рассудке, в здравом смысле веры говорят (насколько можно быть здравомыслящим, рассудительным, будучи верующим), что "на все (что есть в жизни и в смерти) воля божия". Но в этом случае Кириллов берет на себя полную ответственность за собственные жизнь и смерть. Он принимает решение, волит быть ему или не быть. И в этом видит свою роль, как бога. Таким образом он разыгрывает самого себя, занимается самообманом. Заявляя своеволие, он прямо-таки заблуждается.
        Но смысл есть в смерти Я. Это смысл бессмысленной жизни. Ты живешь, но твоя жизнь бессмысленна, ибо в ней нет Я. Ты стал животным и не сознаешь, что есть. Именно жизнь Я меня и интересует. Зачем мне жизнь без Я, без осознания себя живым?
        Однако выше я излагал возможность быть другим Я, быть Я в другом и не быть уже я, самим собой, но самим другим.
        Штайнер пишет, что у человека может быть физическое, эфирное и астральное тела разного происхождения. Что с того? Мне важнее тело, форма Я, чтобы это Я было того же происхождения, что и я. Важно, что не Я есть я, а я есть Я. Как сделать я Я, сделать так, чтобы я отождествился с Я таким образом, что я стану бессмертным, ибо только Я и есть вечное? Это возможно сделать только через сближение, непосредственное явление Я в я.
        Но зачем все же мне это Я и через него я сам? Что я так ношусь с этим Я? Пойду дальше до предела вопрошания: что я ношусь с самим собой? Если нет Я, если оно не реально, то когда меня не будет, я стану этим нереальным Я, самим собой в полном смысле не реальности, как ирреальности. То есть, я добьюсь того, чего хочу: быть самим собой - это не быть.
         Другими словами, быть - это и значит не быть, не быть я, ибо быть я, быть самим собой иллюзия, пределом существования которой является ничто. Нет меня - это цель моего ничтожного существования. Что и требовалось доказать. Когда меня не будет - и будет мне, парадокс, счастье. И я, наконец, успокоюсь. Нельзя сказать, что такое безличное счастье и есть нирвана. Это больше, чем нирвана. Оно не имеет имени, его, вообще, нет. Поэтому только оно и есть. Все прочее, включая само бытие, есть иллюзия.
        Это так со стороны ничто, если встать на сторону не-бытия как основы, источника самого не-бытия и бытия. Но так думать - значит думать так же, как и думать со стороны бытия, только прямо наоборот, полагая бытие основой и пробным камнем бытия и не-бытия. Такая позиция в мышлении или точка зрения, установка в мысли на мир предпочтительнее противоположной, потому что является позитивной, положительной, моментом становления которой служит то, что ей противоположно, а именно негативное или отрицательное утверждение.
        Более логично думать, что я есть, что мое существование является реальным, а не иллюзорным. Поэтому, естественно, мне следует думать и стремиться к более полному существованию, чем теперь, а не, напротив, к менее полному существованию и тем более к не-существованию, к ничто.
        Какое бытие будет более полным, совершенным, в котором момент не-бытия будет уменьшен до минимума? Такое, в котором я буду самим собой, я буду Я.
        Почему же мне необходимо исчезнуть, измениться до такой степени, до какой я перестану существовать, как Я. Я могу измениться до исчезновения я, но Я не исчезнет полностью. Оно только или просто станет в ходе изменения "Я минус я" (Я - я). Вместо меня в Я будет другое я. Но это другое я будет мое я или я другого разумного существа?  Если это я другого, то где есть я сам? Уже нигде. Здесь "где" есть оператор места бытия, места в бытии. Он ортогонален мировой линии становления бытия в мире, его другому оператору или координате времени. Со временем, с исчерпанием времени моей жизни в мире исчезнет, будет исчерпано и место бытия меня в мире. Будут другие я, как они есть и сейчас, только спустя определенное время мое место в реальном мире будет занято другим, которого еще нет. Если бы я был, то его бы не было, он не появился бы.
        Следовательно, мне важно знать не потом, когда меня уже не будет, но теперь, когда я еще есть, кто это? И кто это? Не я, как другое я, не мое? Или мое? Но что моего будет в этом я. если меня не будет? Это Я. Оно не мое, но твое, другое я, ибо я другого.
        Неужели я, как я, есть лишь место для Я в мире? Да, это такое место, которое имеет смысл, который измеряется временем его существования в нем, уместностью. Я есть в я. Я вечно, но я конечен во времени, ибо вездесущ только в мысли, в осознании себя в качестве я. Быть в мысли - значит быть в Я? Но тогда Я имеет характер мысленного, а не мысленного, не мыслимого существования. Может ли быть немыслимое Я? Немыслимое кем? Никем. Нет, не может. Теперь мыслю я. Но потом или одновременно со мной может мыслить себя и другой, другое я. Ну, и ладно. Пусть меня не будет, но мыслить себя некто будет, и это будет тоже я. Только это я будет этим я, а не тем я, кем я был.
        Почему же мое место в мире уникально, когда оно равно другим местам (я)? В таком случае мне должно быть все равно с точки зрения мысли, что есть я, как Я. Не будь я, будет другое я, Я другого, будет другой, сознающий, что он есть и есть я. Но он есть я со своей точки зрения. Все же я уникально, и это я есть я. Но где я есть? В мире или в мысли? Я есть в мире и поэтому есть в мысли. Мое место в мысли реально, ибо я есть. И поэтому мысль есть, является событием в мире. Конечно, и другой есть в мире. Но есть ли другой в качестве разумного существа, не сознавая, не мысля себя, как я?
        Важно не просто быть, но быть так, что бытие будет на месте, местами, иметь смысл, быть уместным. Уместность бытия есть смысл бытия. И этот смысл есть я теперь вот-тут. Этим моментом смысла бытия являюсь я. Есть и другие моменты бытия в смысле, как явления вечного Я. Они не просто есть явления, но феномены Я, сущностью которого являюсь и я тоже. Следовательно, я есть не просто явление сущности, но и сущность явления на момент явленности, откровения, истины. Здесь и теперь так есть истина, как я.

Эпилог
        Мое бытие в отпуске оказывается в работе, в рабочем состоянии. И, в принципе, не важно для Я в ком быть, в каком я. Но важно для меня. Когда – всегда? Нет, не всегда, но только тогда, когда я думаю, мыслю себя я, когда сейчас пишу. Да я важно и важен я, когда мыслю в жизни себя, не как я, а собственно я сам. Есть мое место в бытии. Это место бытия в мысли. Там есть для меня место. Есть ли место для меня в языке, в слове? Не очевидно так, как в мысли. Место в языке не является личным, как в мысли, ибо я мыслю. Я ли говорю, пишу? Казалось бы. Вот именно, - казалось. Моя позиция в слове условна, а не безусловна, как в мысли, в той мысли, которая не есть мысль по поводу мысли другого, как толкование интеллигента, его комментарий на естественное существование в мысли натуралиста. Пора интеллигенту возвращаться на свою подлинную родину – на природу разума в мысли. Что-то он засиделся в «чужих палестинах», заплутал в дебрях языка.
        Да, «я» имеет время и оно со мной, я есть в нем и оно есть во мне. Есть ли я в другое время? Это будет важно не сейчас, а в другое время. Будет ли оно? Если будет, то и будет важно, будет иметь смысл и буду я осмысленным, буду я. Буду ли я? Какая разница, если теперь не хуже, чем завтра или вчера. Зачем тогда вся вечность? Достаточно теперь для того, чтобы быть и быть я. В это не надо верить для утешения, в это следует вдуматься, осмыслить для полного существования.