Геннадий и Глафира

 Глаша — моя четвёртая любовь, - рассказывал мне Гена Грибов,- мамина подруга, вдова, муж то ли помер, то ли расстались навсегда, живёт одна в доме-пятистенке в Личадееве, дети где-то далеко, чуть ли не в Америке. Мать пристроила меня к ней на постой, когда я перебрался в Личадеево для продолжения учебы.
 Вся такая — зае...ись, баба ядрёная, кровь с молоком, всё при ней. Бывало начнёт пол мыть, подол подоткнет, титьки вывалятся, попой играет, а у меня дух захватывает, как бы сзади пристроиться, но я себя смирял, нельзя время торопить: кто я- всего лишь постоялец, а она- хозяйка квартиры.
 Это уж потом, когда поладили, если я не хочу, а она хочет, то начинает пол мыть…
 А пока, у неё никого нет, одна спит, то ли всё ещё мужу хранит верность, то ли нет подходящей замены, то ли готовиться стать послушницей в Дивеевском монастыре, но кровать её ни разу при мне не скрипела, а я, значит, через стенку сплю, а может и не сплю, лишь о ней мечтаю... вдруг позовёт: холодно чегой-то, зайди погрей...  увы… два одиночества, видно вместе лежать в кровати не суждено...
 Это уж потом, когда мы поладили, её кровать скрипела ночи напролёт, а первое время ещё и днём её грел…
  Я в душе немного ей мстил, ещё бы , целую неделю меня мучила  отказами, почти не спал:  ещё бы: за стенкой шикарная баба в возрасте
«жаркая Африка» и не даёт, а уж я:
 По пятам за ней ходил,
 Дай е...ать, её просил.
 Нет, не дам, -её ответ:
 Тебе слишком мало лет,
 Ты не справишься со мной.
  С моей  жаркою хвиздой!
 Ещё как справился, а ей всё нипочем. Утром весела. Глаза сияют:  да я случалось и троих за ночь ублажал, а уж один всегда первый сдавался.
 Хлопочет у печи ухватом и чугунками, во дворе поленницы дров, на всю зиму, моя обязанность принести и хлопнуть её по попе. — Генка, не шали, ночи тебе мало, а впрочем…
 И отставляет ухват и  отклячивает попу, а я быстро расстёгиваю ширинку.
..Какое счастье, что у мамы есть такая прекрасная подруга, которую можно любить и ночью и днём и она не требует: сначала резинку надень, теперь пообещай, что женишься, ну теперь можно... люби, да не так быстро...
А пока она меня всерьёз не воспринимает и на  страстные мольбы не отвечает:
- Нет- нет, Генадий, не дам пока, слышу, что полюбил с первого взгляда, что я  для тебя самая красивая и желанная, и другие комплименты слова я слушаю твои, но ничего они не значат…
 Не потому, что в моих масштабах, ты недостаточно красив, а потому, что недостаточно стар. У меня все кавалеры заметно старше меня, молодые слишком быстро кончают, ну а таких как ты вообще не пробовала.
 А ты ещё и сын моей подруги, мы ровесницы и комплекция у нас одинакова, копия твоей мамки, понимаешь я к чему… не смущает это тебя, не заробеешь, может и не встать, а если встанет, не покажется ли впотьмах: что это я делаю, я же маманю е..у...Но ты уже не сможешь остановиться, непременно кончишь и будешь шептать: ма, прости, я не могу иначе, это так приятно, дай ещё разок, а я буду толкать тебя в бок: Генка, очнись, это же я, Глафира, а ещё разок- это можно…
 А на выходные ты вернёшься домой, ночью вспомнишь про меня и на цыпочках в мамину спальню и к ней под бочок, мы же с ней одинаковые, тем более в темноте… Вот  к чему это может привести, если я тебе дам...
 Ох, в молодости мы с твоей маман были бедовые и рисковые: чего только не вытворяли на танцах в  городском саду. Большинство отдыхают и танцуют, знакомятся, но некоторые девицы пришли на танцплощадку, чтоб подцепить провожатого, и чтобы он на крылечке, не только поцеловал, но и.... Ну а мы прямо во время танцев, уводили кавалера в ближайшие кусты и не только целоваться… В медленном танце бывало прижмёмся, у него встанет и он толкает мне в ляжки, а  ему: ну не здесь же, давай выйдем , дам в кустах. Ну а провожатого выбираю через белый танец. Вижу он танцует, шепчет девице на ушко, а она в ответ отрицательно качает головой, значит будет мой, приглашаю на белый танец, теперь я шепчу ему на ушко и он в ответ кивает головой…
 Иногда делили одного кавалера на двоих: вот лежим втроём и всегда уступали друг другу: сегодня ты дашь ему первая, а в следующий раз — я.
 Что-что, Гена, ты бы тоже хотел быть на месте провожатого или побывать со мной в кустах, чтоб поцеловать и не только…
 Да ты бедовый и рисковый , весь в мать, ну ладно, возьму тебя в субботу в баню, как говорится, парня в баню возьми с собой, там поймёшь кто такой: хотя бы спинку потрёшь. А может увидишь меня голую и разочаруешься и перехочешь и сердце успокоится. 
... Настал момент истины. Разделись в бане: она в упор смотрит на моё интимное место, у меня висит, спит а я — на шерстку на лобке.  Какое там перехотеть, у неё такая оху...тельная фигура: 100Х60Х120. И в тот же миг мой проснулся, вскочил на боевой взвод: хочу туда, где мёд и море огня... У неё округлились глаза, разум умолк, заговорила страсть, легла, раскинула ляжки и загнула «салазки»…
 Не знала она, что я акселерат, у меня интимный инструмент вырос с опережением и когда вставал, был конечно не до колена, но почти, и это её ошеломило…
 Потом я её  намылил и взял второй раз намыленную: ох и скользкое дело, потом поимел мокрую, ох и приятное дело, и хочется ещё, потом е..ал сухую в предбаннике, побывал в раю и наконец распробовал её мёд, а когда пришли домой и легли на кровать, уже не смог, сразу уснул…
 … Так я оказался в плену у Глашиной хвизды на целых два года. Но верность не хранил и всё из-за богомолок. Они шли через Личадеево в Дивеевский монастырь, замаливать грехи блуда и поставить свечку заступнице, бывшей блудницы, но причисленной к святым, Марии Магдалене.    Все как на подбор здоровенные бабы и каждой мужа было мало, поэтому блудили, а потом шли каяться. Они ночевали у Глаши в пристройке, во флигеле. Когда я просил о близости, прикинувшись бедным студентом, которому без денег девки не дают, жалели меня. Охотно бесплатно раздвигали ноги, приговаривая: семь бед, один ответ. Иногда за ночь я пробовал мёд у двух, а то и трёх богомолок. Случалось, одна за, но две против, тогда одну уводил на ночь в не топленную баню, водить  баб в избу Глаша не разрешала.   Но и сама мужиков не водила. Хранила мне верность, вряд ли. Иногда ночевала у подруги, иногда уходила в соседнее село.
 В деревнях ведь как. Длинными вечерами бабы и девки собираются на посиделки, гадают, играют в подкидного дурака, проигравшая показывает шерстку на лобке, все смеются: Нинка, почему у тебя хвизда рыжая, красишься в брюнетку? потом рассказывают друг другу, как доводилось давать е..ать случайно, неожиданно, без подготовки, без ухаживаний и уговоров. Если долго уговаривал и дала, это не интересно, это у каждой бывало, а вот если дала неожиданно, без слов, давай подробности…
***
- Я пришла на полуденную дойку, июль , жара, стадо у речки Нуча. Подпасок Ванятка: тёть Кать, пойдём в кусты, гнездо перепёлки покажу с птенцами. Где- где гнездо, наклонилась, а он ловко сзади пристроился и засадил сразу и до упора, не стала мешать…почему, не могу объяснить, то ли от неожиданности, думала, мал ещё , с таким в кусты можно, а может сразу стало приятно, почувствовала размер и поняла, можно получить удовольствие, так и случилось, пока он старался, ухватив меня за бёдра и насаживая мою попу на себя, я три раза кончила, плохо ли, а с мужем, дай бог , раз.
  Ещё удивилась, когда раком даю, ё...арь часто промахивается,  вставляет выше, а этот малой сразу попал в нужный  вход, подозреваю, что я у него не одна зазноба, не мне первой гнездо показывал, уж очень уверенно и деловито себя вёл и даже нагло шептал: птенцы сидят в гнезде, а мой йух у ней в хвизде...   потом в речке подмылась и домой к мужу, и вот диво:  он два дня не хотел, а тут днём два раза меня уёп сзади…
  Ой, бабы, суди люди, суди бог, всё лето ходила в кусты с Ваняткой, гнездо птицы искали, но так и не нашли… прав Ванятка: птенцам хорошо в гнезде, а фую тепло в физде!
***
- А меня Степан на телеге подвозил, вдруг тпру-у, телега остановилась, а он руку мне сунул под подол, трусов нет. Схватил за хвизду, я прыг с телеги и спряталась в траве, а он встал на оглобли и кобылу е...ёт.
  Тут я не стерпела, вернулась на телегу, заголила подол до шеи, чтоб не только лобок, но и титьки мои шикарные видел, раздвинула ляжки: не смей кобылку обижать… он сразу потерял всякий интерес к лошадке и начал меня,  ту ещё кобылу, жарить… сколько раз была тпру и но? 
   Не считала, не меньше трёх… у меня вся опа в сене или в соломе, он помог отряхнуть, хвизду  в речке замыла, из неё уже текла его сила, столько влил, что боялась залететь, но обошлось, интересно, а кобыла родит кентавра, а тут и к околице подъехали, я заранее сошла с телеги, чтоб муж не видел, что меня Степан подвозил, для него: ничего не было, только подвёз: милый, хочешь, днём дам, чего ночи ждать...
  ***
Сенокосная пора, вся деревня на заливных лугах реки Нуча.  Бабы с граблями, мужики с косами, к вечеру десятки копён. И под каждой  копной парочки, сначала объятья, прижимаются теснее телами, нежные поцелуи, а как стемнеет… Потом одни идут домой, усталые, но счастливые. получив бесценную награду за труд от недотроги, которая всю зиму динамила, и только на сенокосе...  но некоторые  косцы, ненасытные и неутомимые, не отпускают бабу до утра:
   А поутру они расстались,
   Кругом развалена копна,
   Да не одна копна измята,
   Помята бабия хвизда!
Ой, бабы , мне достался Колька, самый молодой косарь, всю зиму клинья подбивал: я ему, нет, дам только на сенокосе...дала, три «палки» бросил, я ему: хватит уже, довольна я вполне, пойдём домой. — Нет, я только начал.  Спина болит, поясница болит, ещё бы, всю ночь подмахивала, от копны труха, там болит, как это в песне: целовались бы ищо, да болит влагалищо. К счастью, мужа дома не было, с моей подругой Нинкой,  сенокос отмечал до полудня. Ну и Нинка, зараза, я всё же с Колькой только до утра, а ей и ночи мало.
 Мужу неделю не давала, раны залечивала.  А Нинка — целых две, муж её ко мне пришёл через неделю, жаловался, а что я могу, сама только отошла, и вошла в тонус, ну если только разок… Нинке отомстить…
    
 Гена, как настоящий друг, подарил мне фото Глафиры, своей четвёртой любови в бане, как он увидел её в первый раз.

 Его я свято берегу,
 Любуюсь с тайною тоскою
 И наглядеться не могу.