Мысль

22 мая 2020 г. в 20:13

Мысль настойчиво стучалась в дверь. Он сразу понял, что она всё равно не уйдёт. Пришлось сделать над собой усилие, встать и открыть ей.
Она вошла – без формы, без лица. Просто сгусток дрожащего воздуха с запахом озона. Больше он не мог ни о чём другом думать.

— Место есть? — прошипело в радиоприёмнике на столе. Он молчал.
Она заняла кресло у окна. Ткань обивки посерела.
— Пиши, — сказали часы на стене. Маятник замер.

И не только он не мог ни о чём другом думать. Он не одинок в этом. Но его «ни о чём другом» отличается от «ни о чём другом» тех, о ком следующий абзац – как Марианская впадина от Эвереста.

Бюджет – кровь государства, состоящая из крови его граждан и юридических лиц, объединённая государственной системой. Не потому ли к ней так и норовят присосаться многочисленные вампиры, упыри и вурдалаки, которые и думать больше ни о чём другом не в состоянии? Кстати, первыми свои клыки в эту вену вонзают вполне респектабельные на вид господа в манерных цилиндрах по старой моде, такие как крупные банки, например.

Он перестал писать.
— Пиши...  — снова угрожающе зашипело из радиоприёмника.
Он продолжил выкладывать мысли на бумагу:

Сегодня фигура речи «сливки общества» приобрела иной, более адекватный смысл. Сливки – от сленгового «сливать», то бишь все те нечистоты, которые сливаются в канализацию. Грязь, пена, бессовестные и беспринципные, для кого всё соизмеряется лишь деньгами и «статусом» – это «сливки» современного общества.

Круговорот жестоких убийств. Мимика прямо под софитами убила лирику под рукоплескание публики, секс прикончил любовь и стал «в законе», смех со ржанием бесстыже зарезали юмор, а террористические акты коварно подорвали войну. При обилии средств связи люди остаются во всё большем одиночестве, форма убила содержание, одноразовость – качество, эмоции – мышление, а демократические процедуры с правом голоса для всех – идею демократии.

Мода бывает на всё, даже на религии. Мода является прежде всего формой подачи, вернее будет сказать – универсальной тарой, пригодной для всего. Тот случай, когда форма превалирует над содержанием. И ей безразлично, мода ли она на способ убийства или на глупый танец, на честность или на жуликоватость.

Минимализм это жестокая и сложная в исполнении задача. Потому что следует принять решение, что именно является лишним и кого следует казнить [от чего избавиться]. А казнить при таком подходе придётся много и от многого отказаться. И всё только ради принципа.

Чтобы Белоруссия стала Италией – достаточно убрать с флага РБ вертикальную вышиванку, добавить белую полосу между зелёной и красной, и развернуть всё на 90 градусов вправо.

Если стараешься произвести правильное впечатление, то правильным будет – не стараться произвести впечатление.

Немного кофе, много бренди, много табака, много красок, добавить талант и психическое расстройство, – и вот ты уже почти Сальвадор Дали.

Кризисы сродни домашним свиньям. Их откармливают, чтобы они набирали вес, приближая свой конец. Тучные годы, когда про кризис вспоминают всё реже, а затем и вовсе начинают забывать, неминуемо ведут к тому, что набравших вес свиней оптом отправят на убой. Самая умная свинья – шустрая и стройнее других, и рада ещё пожить, пока не случились её нажористые годы.

Так называемые экономические «кризисы» неизбежны до тех пор, пока будет превалировать надуманная теория об обязанности экономики [перед кем?] постоянно линейно расти. У экономики нет такой обязанности, экономика имеет такой же сугубо описательный характер, как историческая «наука».

Экономические «кризисы» – просто возможность сдуть те или иные биржевые пузыри, дав некоторым возможность заработать на этом и создав для многих новые возможности для заработка. Это как поесть, переварить пищу и затем сходить в туалет, освободив кишечник.

Если ты объявил, что экология под твоей защитой, то обязан погибнуть под гусеницами бульдозера, попирающими то, что ты защищаешь. Иначе ты не защитник, а обычный коллаборационист. Защищай по-настоящему или заткнись.

Исповедь мясника, с руками по локоть в крови, может быть куда менее страшной, чем обладателя наманикюренных холёных пальцев, ни разу не держащих рукоятку топора, рассекающего плоть.

Чипы необязательно вживлять людям. Достаточно снабдить чип дисплеем, набором коммуникационного и др.софта, и игрушек для пользователя, и граждане станут за собственные деньги [даже в кредит] сами покупать эти чипы, и вы их не сможете уговорить расстаться с ними. Тут важно не забывать периодически вбрасывать страшилки про принудительное «чипирование», о чём граждане будут узнавать из своих чипов и негодовать в запрещённом в РФ вражеском твиттере, скрины сообщений из которого федеральные каналы не забывают ежедневно демонстрировать своим лопоухим гражданам и подробно обсуждать в прайм-тайм.

Если не смотреть федеральные телевизионные каналы, то можно и не узнать, как в стране жить хорошо.

Можно присвоить культуру чужого народа и выдавать её за свою. Можно до одури крутить одну и ту же пластинку, пока такого диджея не выкинут вместе с граммофоном. Можно ностальгировать по прошлой великой истории вместо того, чтобы творить новую в настоящем.

В неустраивающей тебя температуре на улице виноваты исключительно столбики термометров. Об этом из каждого телевизора надрываются пропагандисты. Невозможно не поверить.

«Провести время», есть такая фигура речи. Людям обычно хочется [хорошо] провести время. Между тем время невозможно провести, как ни старайся. Оно одинаково спокойнодушно проводит [в последний путь] и академика, и президента, и бомжа, и всех остальных.

Предательское Солнце блестит огромным окуляром старой снайперской винтовки, начиная целиться в тебя ещё рано утром с востока и лишь вечером пропадая далеко за горизонтом на вечно загнивающем западе. Какое-то непатриотичное светило.

Виртуальная реальность – это не совсем то, что принято понимать под этим термином. Та иллюзорная клиповая реальность, в которой каждодневно оказываются сегодня многие, и есть ключевой аспект виртуальности, выпадающий из внимания старших поколений.

Генералы в своей «аналитике» погружаются не глубже уровня выбора цвета и фактуры итальянской плитки для своего загородного дома или комфортабельной квартиры. Глупо объединять в одно – военное и политическое руководство. Термин «военно-политическое руководство» по своей сути уже ошибочен. Это как объединить банк и заёмщика, или акушерку с палачом. Военным должно быть плевать на внешнюю политику. Ничего «личного», только голый цинизм и жёсткое ремесло.

Если овёс виртуально обозначить как «патриотизм», кнут извозчика – пропагандой, удила во рту – налогами, то лишь останется ощутить себя запряжённой в повозку лошадью. И понимание, как всё устроено в реальности, не замедлит себя ждать.

Только Бог мог позволить себе быть настолько неполиткорректным, чтобы в райском саду поселить белого мужчину с белой женщиной.

Сплетни в русском понимании определяются как «слух о ком-нибудь или чём-нибудь, основанный на неточных или заведомо недостоверных сведениях». В зарубежных же культурах сплетней является сообщение достоверной информации приватного характера, которая не должна бы разглашаться.

Предметом сплетни всегда являются люди, но слухи необязательно касаются людей и слухи не представляют собой достоверный факт. Слухи это коллективный гипноз и отличное информационное оружие. Менталитет играет с русскими злую шутку и даёт условному Западу преимущество.

Ф.Ницше заметил: «Сплетня – пастух, пасущий своё стадо». Интернет, если уметь им пользоваться, позволяет пасти ещё и чужое стадо. Сплетни, слухи, введение в заблуждение, враньё, наглая ложь и расчётливый обман — боезаряды, а Интернет – универсальное средство их доставки.

Есть избитая тема про «нечего надеть», но остаётся без внимания куда более важное – «нечего читать». Выбор огромный, если бы не проклятые нюансы… Так называемая классика [русская и зарубежная] прочитана ещё в детстве и юности, а современные суррогаты литературой называться могут, но ею не являются.

Он перестал писать. В последний раз прокрутил заводную головку часов, надел их на правое запястье, защёлкнул браслет, поднёс руку к голове и пустил себе последнюю секунду в висок. Она разорвалась в мозгу и унесла с собой жизни несчётного числа ни в чём неповинных нейронов.

Сел за стол. Рукопись «Читатель и дарвинизм» лежала открытой.
Буквы в ужасе поползли со страницы. Слились в чёрную лужу на полу.
— Не о белых чернилах, — чай в чашке задрожал, разгоняя зловещие круги от центра к краям. — Пиши обо мне.

Он взял ручку. Вывел: «Книга – змея, страницей за страницей она сбрасывает кожу...». Бумага вспыхнула синим. На листе осталось: «... В этот момент раздался треск разрывающейся ткани реальности.»
Голуби за окном застыли в полёте. Наступил стоп-кадр.

Она проявлялась в комнате где хотела:
— Тронула фото жены – лицо на снимке поплыло, как акварель.
— Коснулась холодильника – на двери проступил иней. Внутри что-то лопнуло.
— Дыхнула на зеркало – отразилась пустая комната. Без него.

Он спросил:
— Что ты?
Радиоприёмник выдохнул:
«Твой последний сюжет. И главный вирус.»

Ночью Она светилась. Синим перламутром.
Он проснулся от тишины. Бездыханной тишины.
— Где будильник? Где трамваи за окном?
Она шевельнулась:
— Я об этом позаботилась. Теперь пиши. Шума нет.

Утром обнаружил:
Тень тоже исчезла Ни от него. Ни от вазы. Ни от ножа.
— Где тени? — прошептал.
Она протянула «руку» – на стене возник абрис ключа.
— Выбирай: твоя тень... или твой сюжет?

Он написал: «Она убила тени...»
Чернила испарились. На столе остались пять монет. Жёлтых. Блестяжих. Человеческих.
Приёмник хрипел: «Плата за буквы.»

На второй день Она начала распадаться:
— Маленькие Мысли-капли скакали по потолку. Оставляли клейма-ожоги в виде букв: ЛОЖЬ... СТРАХ... ПУСТОТА...
Хлеб в хлебнице обуглился и тихо дымился, распространяя лавандовый морок.

Он вышел на балкон. Крикнул в пустой двор:
— Помогите! — Эхо в отчаянии билось головой о стены: «...пиши...пиши...пиши...».
Голос был Её.

Вернулся. На столе лежал новый чистый лист. Белый. Гладкий. Беззубый.
Желая, чтобы это всё закончилось, он написал: «КОНЕЦ». Бумага впитала слово. Взамен вытолкнула ключ. Старый. Подёрнутый патиной.

— Открой шкатулку, — сказало радио. — Внутри: бархатная стопка аккуратно сложенных пропавших вчера теней.
— Выпустишь нас — Она исчезнет, — прошептала его тень.

Он взял ключ. Повернул в замке шкатулки. Тени хлынули на пол. Запрыгали по стенам. Слились с темнотой. Он обернулся. Кресло было пусто. Только запах озона.

На столе – его рукопись «Читатель и дарвинизм». Буквы вернулись на страницы. Образовался Текст. Последняя фраза: «... сохранить этот момент для вечности – сделать селфи.» Странная концовка. Всё не как у людей.

Он подошёл к окну. Голуби полетели. Трамвай зазвенел. Шум от машин полился в окно.
В углу стола на листе рядом с ручкой – большая синяя капля. Мерцает. Подрагивает.
Он накрыл её перевёрнутым стаканом.
 
— Завтра решу, — сказал сам себе. Но тишина была уже обычной тишиной.

Решительно сел за стол. Открыл свою записную книжку сразу на нужном месте. Случайность? Да-да, конечно.

Вот эта его заметка: «Явление резонанса недостаточно изучено. Хотя именно на этом явлении основана притягательность мыслей и идей, которые человек воспринимает как близкие себе и считает «правдой».»

Синеватое мерцание под стеклом уже напоминало обыкновенный ночник, от дневного света скорее декоративный. Но это уже не имело значения. Мысль вырвалась наружу и ложилась на бумагу, сама под его рукой выстраиваясь в текст. Он еле за ней успевал.

Явление резонанса недостаточно изучено в психическом смысле. Хотя именно на этом явлении основана притягательность мыслей и идей, которые человек воспринимает как близкие себе и считает «правдой». Оно подобно океану, чьи глубинные течения незримо влекут за собой корабли сознания, – когда волна внешней мысли встречает в душе созвучный ритм, рождается танец, где границы между «я» и «иным» растворяются, как туман на рассвете. Правда здесь – не средневековый коптящий факел, освещающий «путь», а цифровое эхо, возвращающееся из пещер подсознания, где сталактиты личного опыта и сталагмиты коллективных мифов срастаются в хрустальные колонны убеждений.

Резонанс – это магнитное поле, сплетённое из невидимых нитей памяти и боли, где каждая персональная «истина» – лишь железная стружка, прилипшая к тем участкам души, что заряжены страхом или надеждой. Люди не излучают мысли, но лишь улавливают «свои» мысли, как радиоприёмники, пойманные в сеть частот, не замечая, что сами стали обыкновенными принимающими антеннами, чья форма десятилетиями ковалась молотом травм и наковальней мечтаний. В этом плане создатель текста – радист, выстукивающий на клавиатуре буквы и отправляющий сообщение не в эфир, а непосредственно в мозг читателю через отражённый любимыми им буквами свет, улавливаемый глазами читателя. Только вместо азбуки Морзе – слова.

Возможно, «правда» – не цель, а резонансная частота, на которой дрожит паутина мироздания: одних она опутывает шёлком уверенности, других – обжигает, как огненная нить, оставляя на коже ума холодные шрамы сомнений. И пока наука ищет формулы, чтобы измерить эту вибрацию, сердце продолжает биться в такт тем идеям, что повторяют его собственный, древний как приливы, ритм.