Повесть о матери глава 7

Уважаемый читатель! Мы вновь возвращаемся в далекий 1953г. Год, когда вся страна была потрясена потерей своего великого вождя – И.В. Сталина, создателя одного из двух величайших государств мира.

Сейчас, после прошествии большого времени, все более ощущается его величие. Все бывшие и настоящие критики его методов создания государства, едины в оценке его гения, его величия.

Да, в этот год всеобщего горя, совсем незаметной оказалась смерть моего отца и маленького брата. Настоящим потрясением это было для моей матери, для нашей семьи. Мы были вынуждены буквально выживать в этой разоренной, нищей стране.

В то время мы жили на территории районной больницы, на окраине райцентра. Мама работала санитаркой, понятно, что с нищенской зарплатой. В некоторые дни сестра Тамара, будучи подростком, заменяла маму на ее основной работе, по договоренности с врачами. Мама же, в это время, занималась побелкой квартир врачебного персонала, руководства райздрава. Надо же было как – то одевать и обувать четырех детей. Особенно меня, на котором, одежда и обувь горела огнем, в постоянных играх со сверстниками.

Вскоре мы переехали в райцентр, поскольку ходить в среднюю школу было далеко. Но немалой причиной было то, что маме было тяжело работать там, где умер отец. Помню, что мы ютились в тесной комнатке при здании народного суда. Старшая сестра Валя уже заканчивала десятый класс, и встал вопрос. Что делать дальше?

Мама была непреклонна:

-Валечка, учись дальше. Как я хотела учиться, но не пришлось. Теперь хоть вы учитесь. Будем помогать, как сможем, может, стипендию будешь получать.

Надо сказать, что нам назначили довольно приличную пенсию за отцовский шахтерский стаж. Иначе нам было бы совсем туго.

В этот год Валя поступила в пединститут. В семье был настоящий праздник, тем более, что ей сразу назначили стипендию. Мамины глаза светились счастьем и гордостью.

В комнатке, при нарсуде, мы прожили год, но потом случилось чудо…

Мама купила дом! Теперь это был наш собственный дом. Домик, конечно, был маленький, но нам он казался дворцом. Перегорожен внутри деревянной заборкой, с печью посредине. С одной стороны подобие кухни, где помещалась одна мама или кто - то из сестер. Там готовилась еда. С другой стороны печи стоял стол. Он служил нам как обеденный, он же одновременно был и письменным. Здесь мы готовили уроки. Сестры тщательно отмывали его после приема пищи, протирали насухо, чтобы не запачкать книги, тетради. Другая половина дома служила нам спальней.

Каким образом, каким чудом сумела мама собрать деньги на него, нам до сих пор неизвестно. Понятно, что экономила на всем – на одежде, обуви, еде. Однажды, в четвертом классе, я неделю не ходил в школу, Причина прозаическая, мне нечего было надеть на ноги. У мамы не было денег. Была весна. Перед началом уроков, наша учительница подошла ко мне, где мы носились на площадке.

-Коля, а почему тебя так долго не было в школе?

Я стоял, опустив голову, было страшно стыдно перед, окружившими нас, одноклассниками, Молчание затягивалось. Объяснить причину было выше моих сил. На выручку поспешил осведомленный одноклассник.

-Да у него надеть нечего было на ноги.

Учительница грустно посмотрела на меня и отошла, опустив голову. Веселье для меня на площадке закончилось, но на ногах у меня были новенькие кирзовые сапоги.

Сестры учились с охотой, ну а я по обязанности. Двойки считались позором, на тройки мама смотрела с укоризной, поэтому надо было учиться на четыре и пять, чтобы не обижать маму.

При доме был прекрасный огород, где мы садили картошку, и всякую мелочь. Этот огород был настоящим спасением для мамы. Осталась позади вечная головная боль – чем накормить детей.

Но самым счастливым был я. За огородом протекала маленькая речушка, она впадала в озеро, которое, при маловодье, делилось на два. Все лето мы с друзьями пропадали на этой речке и озере. Предпочтение отдавали речке, так как озеро было глубоким, и туда ходили те, кто хорошо плавал. В речке же, на мелководье, можно было играть, беситься, но у нас всегда оставался нетронутым заливчик с чистой водой, поросший камышом. Когда надоедало возиться в мутной воде, мы осторожно входили в этот заливчик, чтобы смыть грязь и прополоскать волосы.

Вторым любимым занятием был, конечно, футбол. Играл я, наверное, неплохо, судя по тому, что старшие пацаны с удовольствием брали меня в команду. Играли в любое время и летом и зимой. Уроки физкультуры отдавались только футболу. Учительница физкультуры подзывала нашего главаря Юрку Глызина, передавала ему мяч, и отправляла на площадку в любое время года, лишь бы там грязи не было. Сама же занималась с девчонками в коридоре школы.

Юрка делил нас на две команды и весь урок мы резались, ругаясь на спорных моментах. К концу урока собирались в классе, мокрые, и возбужденные. Учительница ставила оценки в журнал, которые называл Юрка.

-Этому пять, этому тоже пять, этому четыре, этому надо бы три, но не будем же мы ее ставить, ставьте четыре. Учительница соглашалась.

Дома, в вечернее время, вся улица оккупировалась нами, превращаясь в футбольное поле. Время года не играло никакой роли. Машины по нашей улице практически не ходили. Но была одна маленькая проблема. Для игры был нужен мяч, а мяч был только у Мишки, настоящий, кожаный, со шнуровкой. Мишка был младше нас, но нам приходилось к нему подлизываться. Группа пацанов подходила к его дому и вызывала его:

-Мишк… пойдем, поиграем.

-Ну, идите, играйте.

Мишка был подленьким пацаненком, все его тихо ненавидели, но вынуждены были подлизываться. Наконец он удовлетворялся нашим унижением и снисходил:

-Ну, ладно, пошли.

Перед игрой он сам выбирал себе команду. В спорных моментах начинал психовать, угрожая забрать мяч. Семья у него была богатая, по нашему мнению. Но главное то, что у Мишки был отец, притом, что почти половина нашей банды, была безотцовщиной. Отец работал механиком на машинотракторной станции, к тому же, у них была небольшая пасека в несколько ульев. В наших сибирских краях, это считалось едва ли не вершиной семейного благополучия.

У Мишки была сестра, примерно нашего возраста, признанная красавица не только улицы, но и школы. Людка иногда принимала участие в наших играх в лапту, выжигало. Но меня она презирала, как босоногого нищеброда. Несколько лет спустя, нам пришлось раза два встречаться в разных ситуациях. Но об этом ниже.

Когда наступали морозы, и замерзало озеро, для нас наступала новая забава. Все с нетерпением ожидали, когда можно будет спускаться на лед и не провалиться. Коньки, опять, были только у Мишки, но тут мы были на равных. Не было коньков и не надо. Строились салазки на бегунках. Бегунки – это деревянные брусочки, подбитые проволокой. Получалось подобие коньков. С проволокой было туго, приходилось ходить на машинотракторную станцию и клянчить кусочки у слесарей.

Садились на эти салазки, отталкивались короткими палками, с вбитыми гвоздями на концах и носились по льду. Салазки строились с помощью отцов и старших братьев, которые и сами с удовольствием пробовали свои силы на них. Мне же приходилось обходиться своими силами, надо было только подглядеть, как они устроены. Вскоре и я рассекал воздух на льду на собственных салазках, сделанных своими руками. Выглядели они коряво, но служили верно. Что такое хоккей, мы еще тогда не знали. Просто гоняли по льду кусок льда или обыкновенный мерзлый кусок коровьего кала, толкая его салазками. Мишке отец сделал салазки на коньках, но тут, среди нас, он не имел никакого преимущества, его разве что только терпели.

Эти игры заканчивались, когда снег покрывал лед толстым слоем. Тогда мы снова переходили на футбол. Но тут для меня опять наступали проблемы. Моя обувь, а это валенки, не выдерживала такой интенсивной эксплуатации. После очередного матча, мои пальцы ног, иногда, выглядывали наружу. Надо было, что то предпринимать. Я понимал, что мамины возможности слишком малы, что бы удовлетворить мои потребности. Надо было искать какой – то выход. В те времена прохудившиеся валенки подшивали дополнительной подошвой, вырезанной из голенищ старых валенок, уже не пригодных к носке. Короче говоря, в пятом классе, я уже самостоятельно занимался ремонтом своей футбольной обуви. Этот процесс занимал у меня два, три раза в неделю, совпадая с уроками физкультуры.

Я брал катушку ниток, а они у мамы были всегда, потому, что она постоянно что-то шила, подшивала наши и свои вещи. Из этих ниток я наматывал толстую, длинную дратву, скручивал ее в сложенных ладонях и натирал куском гудрона, он, почему – то назывался у нас варом. Шило с крючком тоже пришлось делать самому, помочь было некому. Старым, сточенным трехгранным напильником, надо было выточить крючок на конце куска проволоки. После долгих мытарств это удалось. Вот таким инструментом я приводил в порядок свои валенки, ощущая, иногда, на себе грустный взгляд мамы.

Я уже говорил, что домик наш был старым, в заборах зияли дыры, калитка болталась на одной петле. Мне самому было стыдно глядеть на это, видя порядок у соседних домов, поддерживаемый мужской рукой. Строительный инструмент у нас состоял из молотка, топора, для колки дров, двуручной пилы и старой, беззубой ножовки. Нужны были гвозди, но где их взять. Гвозди торчали в старом заборе, в стенах дома. Больше взять было негде, оставалось вытаскивать старые, но чем. После многих попыток пришло умение. Осторожными ударами молотка, я подгибал его и начинал потихоньку раскачивать. Качать приходилось долго, силы в пальцах было мало, но кроме них ничего не было, приходилось терпеть, меняя руки с занемевшими пальцами. Так у меня появлялся строительный материал. Гвозди, конечно, приходилось выправлять на обухе топора, отбивая пальцы до синяков.

Другая проблема нашего дома, это дрова. Лес был далеко от райцентра. На дрова надо было выписывать лесобилет, и заготавливать самим, либо покупать.Понятно, что второй вариант отпадал. Мама с Тамарой, верной и основной ее помощницей, пошли пешком на заготовку дров. Процесс для женщины с девочкой подростком, невероятно труден, ведь они ни разу не занимались этим. Надо было спиливать растущее дерево, очищать от сучьев, затем распиливать на чурки и складывать в поленницы.

Как им это удалось, описывать не буду. Я только помню дрожащие губы мамы, когда выяснилось, что дрова украдены. Это была настоящая трагедия, а наступала зима, настоящая сибирская зима.

Мне приходилось, почти каждый день, ходить с санками до дальних родственников и знакомых, чтобы привезти охапку дров. Это было мучительно, ведь на подворьях встречали разные взгляды, иногда приветливые, а иногда откровенно хмурые. Мучение мое закончилось, когда нам ко двору притащили на машине целый хлыст лиственницы. Хлыст, это дерево, очищенное от сучьев. Для меня это было счастье. Теперь наличие дров, и соответственно, тепла в доме, зависело только от наших усилий.Все свободное время нам с сестрами приходилось тратить, чтобы отпилить несколько чурок. Но потом их надо было расколоть. Эта работа, как мужское занятие, ложилась на меня. Топор мой поднимался и опускался, но поленья от чурки отлетали редко. Постепенно приходило умение, но сила удара увеличивалась медленно. Опыт показывал, что отрубать полено поперек сучка бесполезно, разве что применить чудовищную силу, но где ее было взять. Потом стало понятно, что надо использовать естественные трещины на чурке. Работа пошла веселее.

Однажды я увидел, как колет дрова сосед, дядя Петя. Самую толстую чурку он ставил на землю, на эту чурку ставилась другая, он придерживал ее одной рукой, а другой наносил сильный удар топором. Поленья отлетали одно за другим. Несколько чурок были расколоты минут за десять. На это бы мне понадобилось полдня.

Я поделился с мамой своим восхищением.

- Мам, как он это делает?-

-Мужик – с тихой грустью ответила мама.

Вскоре нас посетила настоящая беда. У сестры Тамары украли зимнее пальто в школьной раздевалке. Пока шли внутри школьные разборки, Тамара не ходила в школу. Маме пришлось занять денег, чтобы сестра могла посещать занятия. Чтобы разрешить конфликт с нашей семьей, руководство школы приняло экстраординарное решение. На школу пришла путевка во Всесоюзный пионерский лагерь Артек, поэтому туда направили члена нашей семьи, то есть меня. Это был первый весенний набор, с марта по май, там предстояло продолжение учебных занятий.

Я учился неплохо, но не думаю, что при других обстоятельствах, я был бы направлен туда. Это же было чудо, я увижу Черное море, Крым, там же растет виноград, который я еще ни разу не видел. Предстояла поездка в сказку. Там недалеко, как говорила мама, на Украине живут наши родственники, мои тети, дядя Алеша, мои двоюродные братья и сестры.

У нас в марте еще снег, мы ходим в валенках, Но там же юг, там тепло, надо брать ботинки. Ботинки у меня были, но это была «футбольная» обувь, побывавшая в серьезных баталиях. Но, у мамы не было денег, чтобы купить мне новые. Поехал я в той же ватной фуфайке, верной моей спутницы не только в футбольных, но и борцовских поединках.

Неделя в плацкартном вагоне, и вот мы в Артеке. Вот оно и море. Был шторм. Я с восторгом смотрел на громадные валы, набегавшие на берег и меня охватывал ужас. Как тогда все купаются и плавают в море? То далекое, родное озеро, где мы боялись купаться из-за его глубины, сейчас казалось ласковой лужицей.

Через два дня море затихло. Чайки качались на небольшой волне, резвящиеся дельфины парили над волной, в грациозном полете, и громадный Аю-Даг припал к ласковой волне, подтверждая легенду о пьющем морскую воду, медведе.

Все мы получили форменную одежду, для меня это было счастьем. Я с наслаждением скинул свою боевую подругу – фуфайку, Мы все носили одинаковые черные бушлаты, но обувь каждый носил свою. Это было ложкой дегтя в бочке с медом. Моя обувь начала окончательно расползаться. Благо, что для нас в лагере работал сапожник, добрый пожилой дядечка. Я стал его постоянным клиентом. Вначале я ждал, пока он починит мои ботинки, потом на их ремонт надо было уделять большее время. Сапожник давал мне на время другую обувь, пока основательно посидит над моей. Подходившие, забрать свою обувь, артековцы, беззлобно ржали над моей, достойной музейного экспоната.

Но в спортивном плане я пользовался всеобщим признанием. Однажды, я пятиклассник, вошел в сборную нашего лагеря номер два, где основу составляли мальчишки седьмых классов. Мы одолели команду лагеря номер три, который располагался у подножия горы Аю-Даг. Играли в игру «Снайпер», что-то на подобие нашего «Выжигало».

Одно меня раздражало, нам не разрешали купаться в море. Была середина апреля, тепло, даже жарко, но воспитатели были непреклонны.

-Вода еще холодная, купаться запрещено!

Мы побывали на плантации виноградника. Мне он не понравился, какие-то корявые стволы с отслаивающейся корой. Я даже обиделся, что эти вкуснющие ягоды могут расти на таких ветках. Но до ягод было еще далеко, они созреют только к осени. Мы везде и всегда передвигались только строем. Утром на подъем флага, вечером на спуск флага, в столовую, на занятия, на экскурсии и так далее. О столовой отдельно.

Набегавшиеся, нагулявшие аппетит, подходим строем к столовой. Вот тут бы,бегом ворваться за столы, и начать удовлетворять свои потребности. Но нет. Мы чинно подходим до своих столов, и становимся за спинками девчоночьих стульев. Девчонки горделивой, независимой походкой подходят на свои места, и мы аккуратно пододвигаем им стулья. Потом садимся за свои места, но мне «повезло» двигать стулья за двумя, поэтому приходилось немного запаздывать. На столах только закуски-ломтики вкуснейшего твердого сыра, который я никогда не ел. Тут бы схватить кусок хлеба, пластинку сыра и.…Но нет, воспитатели строги:

-Локти со стола убрать, сидеть прямо, стулья подвинуть ближе, чтобы крошки на стол не падали.

Закуски исчезают мгновенно. Дежурные разносят первые блюда, Ура. наконец-то, но…

-Ложку в кулаке не держать, не чавкать, с ложки еду снимать аккуратно губами, не засасывать с воздухом.

Ну, кажется, все. С первым блюдом покончено, теперь второе…

-Ножи-то зачем? - Вилку держите в левой руке, нож в правой. Накалывайте край куска мяса вилкой, придерживайте и аккуратно отрезайте кусочек, обмакивайте в подливку и отправляйте в рот. Когда закончите с жеванием, отрезайте следующий кусочек. Кисти рук кладите на край стола, рядом с тарелкой. Чтобы взять кусочек хлеба, вилку кладите на край тарелки зубчиками вниз.

Уф…ф. Ну, кажется все. Теперь компот.

-Не пейте залпом, по одному-два глотка.

Обед закончен. Мы встаем, девчонки сидят, ожидая, когда мальчики встанут за их спинками стульев. Стулья отодвинуты, девчонки выходят, но моя-то вторая еще сидит. Иду к ней…

Ну, все, обед закончен.

Окончен и наш сезон. Девчонки ревут, прощаясь с подружками, с воспитателем. Пацаны, сурово хмурясь, не дай боже опозориться и заплакать, жмут друг другу руки, прощаются. Воспитательница, со слезами на глазах, расцеловывает каждого. Вскоре ей предстоит встреча с новым потоком, Мы откровенно завидуем, им – то купаться будет можно.

Прощальный пионерский костер.

-Внимание!!! Лагерь!!! На флаг – Смирно!!! Флаг - Спустить!!!

Печально - суровые лица мальчишек. Зарёванные мордашки девчонок.

Прощай Аю-Даг!

----*----

Я дома. Расспросы, рассказы. Радостные, ласковые взгляды мамы. Внимательный осмотр привезенных фотографий. На улице собирается футбольная банда, но не играем. Что-то спрашивают, что-то рассказываю.

-Ты хоть в море то искупался?

-Нет, нам не разрешали, говорили, что вода холодная.

-Фу…я бы так тихонько удрал, и все равно бы искупался.

-Ну, ты бы…

Здесь же наши девчонки стоят, слушают. Людка Баянова стоит рядом с подружкой Люськой, но меня не «видит», растерянно смотрит в сторону.

----*----

К нам приехал брат отца Прокопий. Я его знаю, он приезжал к нам, когда отец еще был живой. Справившись с делами в районе, он попросил маму, чтобы я поехал с ним в деревню на лето. Мама, поколебавшись, разрешила. Часть моих артековских фотографий дядя взял, чтобы показать их всей родне. Родственников оказалось много, так до конца я не смог разобраться, кто и по какой линии состоит родственником. В процессе разговоров между собой, они произносили слова, обращенные ко мне – «внук Хозяина». Но это было для меня слишком туманно.

Сын дяди Прокопия-Андрей, мой двоюродный брат, однажды повел меня в деревню. Там, в большом загоне, было собрано много лошадей. Среди них часто возникали драки. Кони вставали на дыбы, грызлись зубами, лягались задними копытами, ржали, визжали. Было страшновато, но интересно.

-Если раньше бы, то это были бы твои табуны - вдруг сказал Андрюха. Я непонимающе уставился на него.

-Конечно, это уже не те кони, но они произошли от тех коней, которые были собственностью Хозяина и твоего отца. Хозяин был неродным отцом твоего отца, его фамилия Степанов, он и твоему отцу дал эту фамилию.- Андрюха совсем запутал меня, я вообще уже ничего не понимал.

Потом Андрей повернулся и показал на большой дом.

-Видишь, это сейчас начальная школа, а раньше в нем жил твой отец и Хозяин.

-Они что, вдвоем там жили?

-Нет, с ними жила Шагайхен, мама твоего отца, жена Хозяина. Дом этот тоже был бы твой.

Я представил, что был бы хозяином этих коней, и этого дома, и меня охватывал тихий ужас. Это сколько дров надо было бы мне рубить, чтобы натопить эту громадину. А маме с Тамарой никогда бы заготовить в лесу столько. А что бы мы делали с этими табунами коней? Нет, слава богу, что они теперь не наши.

Андрей сдавал экзамены за десятый класс. Экстерном. Такого слова я никогда раньше не слышал. Но он еще работал в колхозе пастухом.

-Ты на коне верхом умеешь? - вечером спросил он меня.

- Нет, у нас же нет лошадей.

-Завтра я тебя, научу, и ты будешь за меня пасти табун. Я экзамены буду сдавать. Сможешь?

Я неопределенно пожал плечами.

-А кони драться не будут?

-Нет, они смирные, Надо будет только следить, чтобы они в тайгу не заходили.

Рано утром Андрей разбудил меня. У жердевой изгороди стояла светло-серая лошадь под седлом. Мы подошли к ней.

-Ты не бойся, она очень смирная. На ней ты будешь пасти табун, – он легко поднялся в седло, опираясь ногой о стремя - ты с земли не залезешь, маленький еще. Просто подводи ее к изгороди и с нее залезай в седло. Потом научишься и с земли.Учеба прошла успешно. Когда Андрей поднял стремена повыше, и я почувствовал опору для ног, то в седле сидеть было совсем не страшно. Когда табун пасется спокойно, то и ты давай своей лошади пастись. Удила в рот ей не будем вставлять, ослабь повод, и она будет спокойно щипать траву. Можно с нее слезть, она никуда не уйдет, только привяжи повод к ее ноге. Вон там, у леса, бежит ручей, в обед и вечером, перед тем, как загонять, подгоняй их напиться.

Вон жеребец, он хозяин табуна. Никто, из других коней, не подойдет и близко, все боятся его.

Огромный жеребец поражал своими размерами. Я заметил, что в табуне одни кобылицы с жеребятами и молодые кони-подростки. Андрей объяснил, что жеребец не терпит молодых жеребцов в табуне.

-Как только они подрастают, он их прогоняет. Вон видишь, четыре коня пасутся, они из этого табуна, он их недавно выгнал, и больше никогда не пустит. Так они и ходят рядом, но близко боятся подходить, если догонит, то загрызет.

У жеребца на шее висела огромная дубина, она откровенно ему мешала. На другой день я понял ее назначение. Четверка коней-изгнанников, видимо, тосковала по своему табуну и старалась незаметно приблизиться к нему, но хозяин табуна был всегда начеку. Как только они подошли достаточно близко, он прижал уши, и на бешеной скорости ринулся на них. Дубина била его по коленям, отлетала в сторону и, с размаху, вновь врезалась в его колени. Было видно, что она заметно снижала его скорость, иначе коням было бы несдобровать

Эти летние каникулы я запомнил на всю жизнь. Свобода, послушная, быстроногая лошадь в моем полном распоряжении. Я чувствовал себя настоящим ковбоем.

Загнав к вечеру табун в загон, я передавал лошадь брату, он расседлывал ее, стреноживал передние ноги и отпускал на всю ночь в степь. Утром, пока я завтракал, моя лошадка уже стояла под седлом у изгороди, поджидая меня.

Весть о приезжем «чужаке», который пасет табун, видимо, разлетелась по деревенским пацанам. Как-то в один из дней, двое таких же пастушков, как и я, подъехали к моему табуну. Оба на гнедых конях, такого же возраста, как и я. После обычного знакомства, они сразу же предложили устроить гонки на лошадях. Я согласился.

Выстроившись в линию, мы пустили лошадей в галоп. Пацаны изо всех сил обхаживали своих коней короткими бичами. У меня тоже был бич, но моя лошадь никогда не знала такого обхождения, она чувствовала мое настроение только по реакции моих колен.В этот раз моя реакция была необычайно нервной и, прижав уши, она рванулась изо всех сил. Оба гнедых коня моих соперников остались позади. Пацаны были не только уязвлены, они были обозлены.

Дав лошадям отдышаться, мы подъехали ближе к моему табуну. Мои гости сошли с лошадей, и присели на траву, приглашая и меня. Я решил показать им небольшой выпендреж. Упершись руками о переднюю луку седла, я сделал мах ногами назад и лег на лошадь позади седла. Потом оттолкнулся руками от седла и сполз на землю со стороны хвоста. Пацаны разинули рты от удивления. Потом один из них залез на своего коня и попробовал повторить то же самое. Но как только он начал скользить по заду коня, тот нервно брыкнул задними ногами, и пацан отлетел на несколько шагов. Хорошо, что он отделался только испугом. Встал другой пацан.

-Давай поборемся.

-Давай…

Мы встали в борцовскую стойку. Соперник сходу атаковал меня передней подножкой, но в нашей банде это было знакомо. Я легко убрал свою ногу, подхватил рукой его ногу и помог ей продолжить движение вверх.

Пацан довольно тяжело «хряснулся» на спину. Желание продолжить поединок, у него уже не было.

-Давай со мной – встал с травы второй.

-Давай.

Второй не стал ставить мне подножки, сходу взял меня за руки выше локтей, я сделал то же самое. Теперь только оставалось выполнить «мельницу», которую показал нашей банде взрослый парень. Мои пальцы, поднаторевшие в борьбе с вытаскиванием гвоздей из стен, сжали его руки, и он поневоле ослабил свою хватку. Оставалось только подсесть под него и выпрямить ноги. Пацан перелетел через мою спину и тяжело рухнул на траву, но я запнулся о небольшую кочку и упал не него с выставленным локтем. Он застонал от боли, потом встал, но в его глазах я не увидел смирения, они выражали злость. Я понял, что поединок продолжится.

Пацан смотрел выше моего плеча и его глаз неожиданно мигнул. Я услышал приближающийся топот сзади, в глазах, впереди стоящего, светилось торжество. Шестым… восьмым…десятым чувством я понял, что сейчас буду сбит с ног и упал на бок. Атакующий сзади, перелетел через меня, и врезался в стоящего впереди. Оба свалились в траву.

Я обошел их и залез на свою лошадь. Их было двое и они не смирились. Вечером я поделился с Андреем своими приключениями, он молча выслушал меня и угрожающе произнес:

-Ладно!

На следующий день он встретил меня и, снимая седло, произнес:

-Все в порядке, они больше не приедут.

Я понял, что ребята еще и на орехи от него получили.

Вскоре у меня случилось еще одно событие. Однажды утром, приняв табун в свое распоряжение, я не увидел в нем жеребца. Как выяснилось, его забрали, на какие то показательные мероприятия. Этот день в моей пастушьей профессии, запомнился надолго. Прошло не очень - то много времени, когда жеребцы разных рангов со всей степи, прознали, про отсутствие настоящего хозяина табуна. Я уже писал, что в нем преобладали преимущественно кобылицы и, еще не вошедшие в силу, подрастающая молодежь. Всех соперников наш жеребец попросту прогонял из табуна.

Первыми, про отсутствие хозяина, прознала четверка, недавно выгнанных, коней. Они моментально соединились с табуном, и я не стал их прогонять.

Но тут к моему табуну, один за другим стали прибегать посторонние жеребцы. Они нагло заигрывали с кобылицами, слегка покусывая их и разгоняя. Табун уже не мог спокойно пастись, и был разогнан на большие расстояния. Все мои попытки навести порядок, собрать табун, не имели никакого успеха. Пока я гонялся за одним, пытаясь его прогнать, остальные занимались настоящим бандитизмом. Но большинство уже не принимало меня всерьез, некоторые на бегу, при ударе моего бича, только прижимали уши и с угрозой поворачивали морды, с оскаленной пастью, в мою сторону. Это уже было очень серьезное предупреждение. Удар одиннадцатилетнего пацана не принимался ими в серьез.

Солнце уже перевалило на вторую половину дня, а мой табун разогнан почти на пол степи. Лошадь моя тяжело дышала, я был весь мокрый, хотелось пить. Злые слезы катились по щекам, настоящая ненависть к жеребцам обуревала меня.

И вдруг что-то изменилось, Жеребцы на полном скаку бросились от табуна, это походило на настоящее бегство. Тяжелый топот заставил повернуть голову. Со стороны деревни летел мой жеребец. На полном скаку он перемахнул через жердевой забор, высотой почти в рост человека, и галопом мчался к своему табуну. Чужаки как зайцы, врассыпную уходили в степь. Один из них бежал в мою сторону, удирая от преследователя.

Подленькое, мстительное чувство захватило меня всего. Я толкнул коленями свою лошадку, и мы с ней помчались наперерез к удиравшему беглецу. Все внимание его было переключено на преследователя, на шее которого не было той дубины, которая разбивала его колени. На меня, беглец не обратил никакого внимания, а зря. Как только мы поравнялись с ним, я с наслаждением огрел его по башке своим бичом. От неожиданности он шарахнулся в сторону, но там его и ждал мой спаситель. Он с не меньшим наслаждением, чем я, грызнул его за мясистый зад.

Одно мгновение и степь затихла. Мой спаситель легко собрал табун, пробежав по кругу, слегка покусывая замешкавшихся. Проходя мимо, он повернул голову и, как мне показалось, с симпатией посмотрел на меня.

----*----

Каникулы закончились. Через два часа подойдет попутная машина, и я поеду домой. Андрей разрешил мне напоследок съездить к табуну, и попрощаться с ним. Моя лошадь, верой и правдой служившая мне все лето, легкой рысью доставила меня к табуну. Я подъехал к пасущемуся жеребцу и слез с лошади, тот поднял голову и вопросительно посмотрел на меня. Держа лошадь за повод, я робко подошел к нему. До этого, я ни разу не осмеливался подойти так близко, я уважал его на расстоянии. При звуке моего голоса, он перестал жевать, и внимательно посмотрел на меня. Я вынул кусок хлеба и подошел еще ближе. Он понюхал хлеб и взял его мягкими губами. Я осмелился до дерзости и коснулся его бархатистой кожи. Закончив жевать, он повернул шею и обнюхал меня. У меня хватило наглости погладить его по горбоносой голове, он разрешил. Потом отошел и принялся мирно щипать траву.

Мы подружились. Я был на вершине счастья.

----*---

Волею судьбы мы поменяли место проживания на другой район. Прошло уже пять лет. Я закончил десять классов. Однажды в областном центре, где я был по вопросам своей дальнейшей судьбы, я встретился с двумя девушками, которых узнал моментально, Конечно же, это была Люська, моя одноклассница по предыдущему месту жительства, где разгорались наши футбольные баталии. С ней же ее подружка Людка Баянова, та признанная красавица нашей улицы и школы. Люська тоже узнала меня и радостно заулыбалась.

-Ты где сейчас живешь, чем занимаешься?

.-Да вот, только что десять классов закончил. А ты как?

-Мы с Людкой в педучилище учимся, сейчас домой ехать собрались. Она восемь классов закончила и меня уговорила в педучилище поступить. Я ведь только девять классов закончила. Людка, ты что, не узнаешь Кольку, да с нашей улицы же.- Людка стояла в пол оборота к нам, она повернула голову, пренебрежительно оглядела меня.

-Нет, не помню – и отвернулась.

Я купил три стаканчика мороженного и предложил девушкам. Люська охотно взяла и аппетитно захрустела стаканчиком. Людка наотрез отказалась. Я с удовольствием съел оба. Мы еще немного поболтали, и я попрощался с Люськой.

-Ну, ладно Люсь, пойду я, а то твоя подруга совсем заскучала, вдруг да еще узнает меня, босоногого нище брода.

Людка повернула, искаженное презрительной улыбкой, лицо и отвернулась. Я засмеялся.

-Передай Мишке привет - и помахал Люське рукой.

----*----

Я уже армии, в знаменитых погранвойсках. Чем знаменитых? Всем ходом шестидесятых годов прошлого столетия, положившим началу противостояния между Китаем и СССР и дошедшим до прямого вооруженного столкновения. Но я не приступаю к описанию боевых будней пограничников, хотя, бывало, будни были и горячими. Я хочу остановиться на тех моментах, которые в будущем натолкнули меня на написание рассказов и конкретно, к написанию этой повести.

На заставах, как правило, ограниченный контингент военнослужащих, это два, три десятка солдат. Это большая семья, где все знают друг о друге если не все, то многое. Так уж сложилось, что я на заставе был единственным солдатом со средним образованием. Это мое положение приводило к тому, что многие обращались ко мне по разным вопросам. Вот один из моих друзей – годков, однажды спросил меня.

-Коль, вот как арективный самолет летает? У нас в отряде кукурузники есть, но с ними все понятно, там винт крутится и тянет его за собой. А арективный? Там же винта нет.

Дело в том, что у Вовки было четыре класса образования. Я попытался объяснить на понятных ему примерах.

-Почему пуля из ствола автомата вылетает?

-Ну, в патроне же порох, вот он и выбрасывает пулю.

-А игрушечные ракеты ты видел, почему они летят, правда, недолго?

-Да что там, пых… и упала.

-Потому, что там пороха на один «пых» и положили. Если бы положили на три, четыре «пыха», то ты бы ее не нашел, улетела бы к чертям твоя игрушка. В ракетном двигателе авиационный керосин поджигается, и образующийся газ с огромной силой из сопла вылетает и толкает самолет. Чем больше летчик подает керосина в двигатель, тем больше газов образуется и, значит, быстрее летит самолет.

Вовка долго смотрел на меня и я понимаю, что мои объяснения для него туманны, но он не стал предлагать мне поглубже разъяснить эту тему.

Тогда в армии мы служили три года, с восемнадцати до двадцати одного года, из юношей превращаясь в мужчин. Кто-то уже имел счастье обзавестись подругой. Кого-то ждали, кого-то забывали, кто-то только мечтал о своей будущей подруге. Но все писали письма и ждали ответов. Кто не имел подруг, те писали письма незнакомым девушкам. Для этого брали адреса у своих друзей, сослуживцев. Один из нас, призванный из Москвы, поделился тем, что у него есть знакомая, с которой все мечтали подружиться. Сам он ей и не пытался писать:

-Все равно не ответит.

Но кто-то из наших годков, загорелся с ней познакомиться.

Однажды, в свободное время от службы, я сидел за столом в Ленинской комнате и писал письмо в Областной комитет радиовещания г. Иркутска. Я просил передать привет моей маме и популярную украинскую песню - «Ридна маты моя»

-Мама моя сейчас одна, она растила нас четверых одна, отдавала нам все. Это мое письмо-дань благодарности ей от всех нас - и так далее…

Вовка подсел рядом:

- Чего пишешь?

-Письмо на радио, маме привет и песню передать.

-Дай прочитать.

-Читай…

Вовка прочитал и долго смотрел на него.

-Здорово, вот бы матери моей также. Она тоже одна.

-Ну и напиши.

-Да я же не умею, как ты.

-Пиши, как думаешь и получится.

Прошло несколько дней. Ко мне подсел годок.

-Слушай, напиши от меня письмо той москвичке.

-Так ей уже писали парни.

-Никому не ответила.

-Значит и мне не ответит.

-Ну, ты напиши, попробуй. Вовка сказал, что ты здорово пишешь, должна обязательно ответить. Попробуй.

-Надо посидеть, подумать.

-Подумай, чем черт не шутит, когда бог спит.

Я написал, что бы отвязаться от парня:

« Здравствуй, незнакомая! Я знаю о тебе не много. Знаю, что красивая, знаю, что неприступная, но я же не рыцарь, чтобы брать тебя приступом. Я солдат пограничник. Когда ты спишь, я выхожу на дозорную тропу и меряю километры, чтобы не пропустить нарушителя, который может нарушить твой покой. Это, конечно, пафосно звучит, но мы-то выполняем свой долг без пафоса. Служу я в далекой, от тебя стороне, о которой ты знаешь только по учебнику географии. В той стороне, где в годы гражданской войны рассекал воздух шашкой (и не только воздух), удалой казак Ромка Улыбин, описанный в романе «Даурия». Эта сторона и называется – Даурия. Не знаю, как тебе, но для меня это слово, как музыка. Тебе она может не понравиться. Это сопки и степи, солончаки и комары, которые не дают покоя на службе. А сколько здесь дичи.…Перед восходом солнца, когда возвращаешься с наряда, слышишь, как охорашивается на озерах вся водоплавающая рать. Это похоже на полоскание белья тысячей прачек.

А живу я в той стороне, где красавица Ангара, в одну из ночей, сбежала от седого Байкала к красавцу Енисею. Рассвирепевший Байкал швырнул ей вдогонку огромный камень, Так и лежит он посреди могучего потока, этот символ отцовского гнева. Люди построили огромную плотину на Ангаре, и ее уровень поднялся высоко. Но по-прежнему возвышается он над мощным потоком, и зовут его Шаман-камень.

У меня есть мечта. Через два года закончится срок моей службы. Я вновь приду посмотреть на этот камень и полюбоваться величием нашей реки, а в моей руке будет лежать теплая ладошка моей избранницы.

Может, это будешь ты?!

Не криви губы в пренебрежительной усмешке. «Пути господни неисповедимы». Нет, я не верю в бога, просто эта поговорка пришла на ум.

Через два часа мне в дозор. Я буду идти, и думать о тебе. Спокойной тебе ночи неизвестная красавица, а может доброе утро, неприступная».

P.S.Я вспомнил строки, и они засели мне в голову:

Вы разрешите с вами познакомиться.

А может быть я тот, кого вы ищете.

А может быть, вам этот миг запомнится.

Как первый светлый день, из многих тысячей…

----*----

Я отдал письмо годку. Он прочитал и с восхищением посмотрел на меня.

-Слушай, а она точно ответит - потом он погрустнел - а что я ей потом писать буду, придется снова к тебе обращаться.

- Нет уж, дальше давай сам. Ну, а если напишет, дашь прочитать?

-Конечно, дам.

Про это письмо узнала вся застава, некоторые переписывали его и посылали по своим адресам. Мне тоже было интересно, ответит москвичка, или нет. Уже половина заставы, разослав мое письмо по незнакомым адресам, ожидали ответов. И ответы стали приходить. По удовлетворенным лицам отправителей, можно было догадаться об их содержании. Но ответа из Москвы не было, это интриговало нас с годком.

Теперь свободных мест в Ленинской комнате, было мало. Получившие письма парни, «рожали» ответы, пытаясь выглядеть достойно, относительно первого письма. Прошел уже месяц, и мы с годком уже решили, что ответа москвички не будет. Остальные парни получали уже повторные ответы, но по их кислым физиономиям было понятно их содержание.

-Ну, дай почитать, что она тебе ответила – попросил я у одного погрустневшего парня, который только что распечатал письмо.

-Да на – сунул мне лист письма солдат – Пиши ей сам.

Я развернул листок:

-Первое письмо, конечно, писал не ты. Не обижайся, мы же все равно незнакомы. Попроси ответить того, кто его писал.

Я вернул листок и молча пожал плечами. Прошла еще неделя и вдруг неожиданность, годок получил письмо от москвички.

«Здравствуй незнакомый солдат. Я получила твое письмо, оно, кстати, уже не первое из вашей заставы. Догадываюсь, кто виновен в распространении моего адреса. Два первых я прочитала, а твое просто выбросила в корзину для бумаг, посчитав, что оно такое же пустое, как и первые два. Через несколько дней я вновь увидела его на своем столе. Горничная наша, убирая мусор, увидела в корзине нераспечатанное письмо и подумала, что я ошиблась и нечаянно выбросила его вместе с другими бумагами. Так что за мой ответ благодари нашу горничную.

Я прочитала про седой Байкал, красавицу Ангару, про незнакомую страну Даурию. В самом деле, звучит поэтично. Ты знаешь про меня хоть что-то, я же о тебе ничего, кроме того, что ты солдат. Но, неожиданно для себя, мне вдруг захотелось побывать на берегах Байкала. Посмотреть на красавицу Ангару,Шаман-камень и, совсем уж несбыточное желание, мне захотелось вместе с тобой, пройтись по твоей дозорной тропе, держа на плече автомат. Я чувствую, что ты образован, а я окончила второй курс Московского ин. яза, специализируюсь на английском языке. В начале этого лета моя мама ушла в отпуск, и я уговорила ее съездить в Иркутск, посмотреть на Байкал, Шаман-камень, Ангару. У мамы были другие планы, но я уговорила ее. Так что, солдат, я побывала на твоей родине, я видела Байкал и все остальное. Это все в поселке Лиственничное. Мы любовались Ангарой и Шаман-камнем. Я стояла, и думал, кто ты, какой ты, кто хотел бы держать мою руку, стоя здесь. Признаюсь, что глупо, но я там незаметно оглядывалась, мечтая о том, что вдруг кто-то подойдет, возьмет мою руку и скажет «ну, здравствуй, это я». Я прочитала твое письмо много раз, но губы ни разу не кривила, не такая уж я неприступная гордячка, как преподносит меня мой знакомый. А вот четверостишие в постскриптуме, я ни разу не слышала. Неужели это тоже твои строки? Тогда это будет уж совсем неожиданно.

Спокойной тебе ночи в тревожном дозоре, или доброе утро, солдат».

Годок растерянно стоял, рядом ожидая, когда я закончу читать письмо.

-Ну, и что я могу ответить на это письмо? Да она же сразу поймет, что я тупой валенок. Не… ты писал, ты и отвечай, рассказывай про нашу прекрасную Даурию. Мне бы кого-нибудь попроще.

Ответ москвички гулял по рукам всех солдат и сержантов заставы, но никто не рискнул взять на себя смелость написать ей. Потом, едва ли не пол заставы стали приступать ко мне с просьбами дать ответ москвичке.

-Ну, напиши, чего тебе стоит. Интересно же, что дальше будет.

Я уступил просьбам друзей и, на сей раз, последовал быстрый ответ по адресу моего годка. Прочитал я его уже десятым, или одиннадцатым. Так последовало несколько переписок, и уже вся застава с нетерпением ожидала вестей из Москвы, как впоследствии, вся страна ожидала очередной серии «Санта Барбары».

Чем бы все это закончилось, я не знаю, но меня с заставы перевели в другое подразделение погранотряда. Признаюсь, что меня уже грызла совесть, ведь между нами завязались откровенно дружеские чувства и, с ее стороны возникало желание о встрече. Я понимал, что это невозможно и, в конце концов, решился на последнее письмо.

«Здравствуй! Я пишу тебе последнее письмо, потому, что считаю себя последним подлецом. Да, ты писала письма мне, и я отвечал тебе. Но адресовала свои письма ты другому солдату, который и попросил меня написать то первое письмо. Ответ, на твое первое письмо, он дать не решился и вновь попросил написать меня. Так и продолжилась наша переписка, но твои ответы читала вся застава. Но не торопись винить меня и того солдата в подлости. Конечно, читать чужие письма подло, но ни один из них, кто читал твои письма, не опустился до подленьких замечаний. Они все испытывали сожаление от того, что не им предназначены твои строки. Ты стала для них идеалом их будущих избранниц. Если бы ты могла видеть, с каким нетерпением вся застава ждала твоих московских посланий. Признаюсь – и я не исключение.

Но будущего у нас нет. Я простой парень - солдат, который не знает, что ждет его в будущем. У меня мама – простая женщина, вырастившая нас четверых в одиночестве. Соответствовать статусу твоей семьи и твоему будущему статусу, мне не грозит. Останься светлым пятном в моей памяти, неизвестная красавица».

Я отправил это письмо без обратного адреса.

----*----

Прошло уже много лет. Далеко за плечами армейские годы, несколько лет отдано простому, рабочему стажу. Неожиданно для меня, я оказался в учительской среде. Получил соответствующее образование. Через несколько лет, опять же неожиданно для себя, получаю предложение возглавить незнакомый школьный коллектив. Первый педсовет, широко открытые, любопытные глаза трех десятков учителей.

После получасового общения, ощущаю на себе упорный взгляд. Он исходит от женщины с красивым, но несколько нервным лицом. Когда наши глаза встречаются, она тотчас отводит взгляд в сторону. Поневоле он начал привлекать меня своей необычностью, в нем чувствовалось какая-то напряженность, острое переживание.

И вдруг меня осеняет… Людка… Людка Баянова, подружка детских лет. Конечно, мой взгляд изменился и потеплел. Она поняла, что узнана, ее взгляд опустился на поверхность ученического стола и больше не поднимался. Впоследствии, при встрече в учительской комнате, в коридоре, она здоровалась и тут же старалась удалиться.

Однажды, при проведении аттестации учителей, я посетил ее урок и был вынужден выйти из класса через десять минут. С учителем, с моей подружкой детских лет, творилось что-то невероятное. Ее лицо то краснело, то бледнело, речь ее запиналась, она отходила к окну и по целой минуте молча стояла, глядя в пустоту. Была угроза нервного срыва.

Я понял, что причиной этого являюсь я. Пришлось выйти и попросить завуча заменить Людмилу Алексеевну на уроке, из-за ухудшения состояния ее здоровья.

После окончания всех уроков, в кабинет ко мне вошла Людмила Алексеевна. Ее лицо озарял целый калейдоскоп страстей и красок.

-Отпустите меня товарищ директор, (она даже не называла мое имя и отчество) я не смогу больше здесь работать, Заявление на увольнение я написала.

-Люда, что случилось? Мы же взрослые люди, детство и его страсти давно закончились. Надо быть выше их. С другой стороны, тебя ведь некому заменить, все заняты. Это же придется твоему классу организовывать занятия во вторую смену, чтобы освободившийся учитель в первой смене, смог занять твой класс во вторую, Это же чудовищная нагрузка.

-Тогда увольняйте меня по статье, больше на работу я не выйду.

-Отработай хотя бы, положенные по закону, две недели. Может, за это время, мы найдем тебе замену.

Людка молча вышла из кабинета.

На следующий день ко мне в кабинет вошел офицер - танкист, в звании капитана.

-Товарищ директор, я муж Людмилы Алексеевны, Мы приехали сюда два года назад, моя часть в пятнадцати километров от сюда. Все было в порядке, нам дали квартиру в городе, Люда нашла работу в вашей школе. Но вчера она пришла вся взвинченная и сказала, что больше не выйдет на работу. Я не буду выяснять, что случилось, но прошу вас отпустить ее, я опасаюсь за ее здоровье.

Не объясняя капитану причину заболевания его жены, я тут же написал приказ об увольнении ее по собственному желанию. Заполнил трудовую книжку, проставил печати и пожелал капитану здоровья его жене.

Оставшись наедине, я немного порассуждал о том, что капитану, в дальнейшем, придется нелегко с его женой, с ее неустойчивой психикой. Людмила не смогла перенести понижения своего социального статуса, перед, презираемым в детстве, босоногим нище бродом

----*----

Мне не пришлось более побывать на родине отца. Но там побывала моя старшая сестра Валя. Не выдержав нищеты, она решила оставить институт, после третьего курса и была направлена на учительскую работу именно в то село, где родился и жил наш отец. Она работала в той школе, которая помещалась в бывшем доме отца. Она учила детей в тех комнатах, а теперь классах, где бегал и играл ребенком, а потом уже и взрослым мужчиной, наш отец.

Валя окончила образование много позже, когда у нее уже были двое прекрасных детей, и которые, стали ей надежной опорой в старости.

Мы разъехались по разным местам области, мама осталась одна в своем уютном, маленьком домике. Но каждый год мы приезжали к ней, радуя ее нашими подросшими детьми, внуками, а вскоре появились и правнуки. Мама по- прежнему активна в своем немудреном хозяйстве, пользуется авторитетом и спросом у местных жителей, своих подруг. Она ведь она у нас хорошая швея. Обращаются к ней уважительно, не иначе как Анна Ивановна. У нее образовался узкий круг подруг, таких же, как и она, пенсионерок. Собираются вместе, справляя дни рождения, различные праздники, или просто чаепития.

Вскоре у мамы появилась настоящая радость в жизни. Моя сестра, Тамара, вышла на пенсию, женила сына, побыла с ними, помогая устроить быт молодой семьи. Потом уехала к маме, став ей верной помощницей в старости, какой и была ей в ранней юности.

Нашей семье пришлось пережить страшную трагедию.

Молодой мажор, ошалев от безнаказанности и от скоростных возможностей своей новой машины, на бешеной скорости сбил нашу младшую из сестер Зину, прямо на пешеходной дорожке, в пяти метрах от автобуса, куда она собиралась войти.

Зина умерла мгновенно.

Как описать горе каждого из нас, как описать горе нашей мамы, потерявшей уже третьего ребенка в жизни.

Следствие по этой аварии длилось долго, судебные заседания откладывались раз за разом. Логику судебно-следственных органов, вероятно подкрепленных финансовой подпиткой, понять несложно… время лечит горе.

Судебное заседание, все-таки, состоялось. Виновной в аварии признана наша сестра, она ведь лежала уже не на пешеходной дорожке… Свидетели дали «правдивые» показания…

Мама с Тамарой переехали в город, в квартиру, оставшуюся после гибели Зины. Зиму они проживали в квартире, летом же переезжали на дачный участок, где у сестры стоял уютный дачный домик. Мама любила землю, и до последних своих дней, старалась быть помощницей Тамаре. Убирать урожай для нее было наслаждением. Именно земля была ее верной союзницей в самые тяжелые для нас годы.



ЭПИЛОГ.



Я стою на невысоком пригорке, едва ли на полметра, метр, возвышающейся над остальной частью местности. Природа совсем недавно освободилась от снега, но почва уже сухая, даже в низинах нет остатков талой воды, как всегда бывает в это время. Молодой сосновый бор не затеняет землю, полон щедрого весеннего солнца, и дает простор невысоким березкам, весело шевелящим мелкими, еще клейкими,не до конца распустившимися, листочками. Я не замечаю красоты уголка скупой, сибирской природы. Мой взгляд обращен вниз, на небольшой могильный холмик, со скромным обелиском. На нем фотография пожилой, но еще сохранившей былую красоту, женщины. Это не та, броская и яркая красота капризных красавиц, заставляющая совершать безумные поступки, ломающая характеры и судьбы.

От этой красоты веет надежностью, верностью, спокойствием, невозможностью предать. Предательски щиплет глаза, в горле комок, не дающий высказать слова.

-Прости меня МАМА…

Прости мою детскую непослушность…

Прости мою юношескую агрессивность…

Прости мою взрослую невнимательность…

Прости меня НЕНЬКО!!!

Я смахнул слезу с ресниц и повернулся к сестре.

-Тома, а где сейчас кольцо?

КольцоШагайхен, Эта была реликвия нашей семьи. Наш отец подарил его нашей маме, когда они поженились, а до этого, оно принадлежало его названной маме. Это массивное золотое кольцо, с прекрасным камнем-рубином. Мама иногда доставала его и мы все обступали ее, любуясь его красотой. Мы знали, где оно хранилось-за портретом отца, но ни у кого даже мысли не было взять его без спроса.

Никогда, даже в самые критические моменты нашей жизни, у мамы не возникало желание продать его.

-Кольцо Шагайхен? – переспросила Тамара – Я не стала надевать его на палец маме…ну, так, от греха подальше,… чтобы никто не знал.

Оно лежит у нее на груди, под одеждой.

Я удовлетворенно улыбнулся. Кольцо Шагайхен с мамой.

НАВСЕГДА!!!


Конец