Повесть о матери глава5

               



 В этой главе мы вновь возвращаемся в далекую Сибирь, где мы оставили на время хозяина степи и его новообретенного сына – Прохора. Да, к хозяину вернулась его любимая жена Шагайхен, с которой он расстался по известным нам причинам, и сейчас он был на вершине семейного счастья. Они оба находились в расцвете сил и возможностей, как солнце, которое достигло зенита и щедро отдает свое тепло живой природе. Но обладая печальным опытом почти годовой разлуки, они боялись расплескать свое счастье, даже ночью они засыпали с переплетными руками. Утром, просыпаясь, они почти одновременно раскрывали глаза и радостно улыбались друг другу. Всю свою нерастраченную любовь они перенесли на Прохора, и он купался в ее лучах.

Нет, Прохор не забыл о своем родном отце, о своих братьях - Федоре и Прокопии.Но теперь его не терзали мысли об их семейном неблагополучии. С новым карабином отец стал удачливым охотником, но и это теперь не было главным. Отец женился второй раз, и Федька с Прокопкой перестали быть настоящими беспризорниками. Более того, у них стали, один за другим, появляться новые родственники. Через год, когда отец привел новую маму, у них родился младший братишка Саша, еще через год появился Шабай. Теперь у Федьки и Прокопки появились заботы, которые они раньше и не знали. Надо было ухаживать за коровами и появившимися телятами, не забывать кормить и поить лошадей.

Летом они с отцом заготавливали сено, которого требовалось все больше и больше. Прохор, с согласия своего нового отца, частенько приходил к ним на помощь. Через год после рождения Шабая, появилась сестренка Дуся. Забот стало много, зато исчезла главная проблема с едой.

Отец далеко в тайге срубил зимовье и теперь каждую осень уходил на промысел соболя и другого пушного зверя. Но главное для него был соболь, настоящий баргузинский соболь. Его драгоценный мех ценился едва ли не на вес золота. Его собратья из более северных районов и из Западной Сибири, с их рыжеватым мехом не шли ни в какое сравнение с благородством баргузинского.

Теперь их семья никогда уже не знала проблем с отсутствием муки, хлеба, сахара, чая. Ну а такие продукты, как молоко, сметана, масло, мясо не являлись проблемой для любой семьи, занимающейся животноводством и охотой. А сбором лесных дикоросов не занимались только откровенно ленивые.

Однажды Хозяин проснулся и с задумчивым лицом лежал, не шевелясь, боясь разбудить жену. Она открыла глаза и, улыбаясь, потянулась всем телом к нему. Хозяин улыбнулся и слегка погладил ее руку, лежавшую на его груди.

Шагайхен сразу почувствовала едва различимую холодность в ответной ласке.

-Что-нибудь случилось? Ты плохо спал, или у тебя заболел живот?

-Нет, нет, родная. Я здоров, у меня ничего не болит… Во сне я сейчас увидел маму… Она молчала и смотрела на меня с укором. Мама ушла, не дождавшись наследников, она не знает, что у нас есть сын. Как теперь ей сказать об этом, что у нас есть кому передать дело их жизни - ее с отцом хозяйство? Я понимаю, что никак, но мне тяжело после этого сна.

Весь день хозяин старался быть самим собой, любящим, внимательным отцом и мужем. Но Шагайхен видела, ощущала его внутреннее напряжение, некоторую отрешенность от реальности. Он не сразу реагировал на вопросы и долго смотрел, соображая, что от него требуется.

Вечером, беспокоясь за его душевное здоровье, жена села рядом с ним, пытаясь отвлечь его от невеселых дум:

-Коля, мы оба с тобой не очень верим в силу шаманизма, сами однажды обращались к ним и безрезультатно. Но что поделаешь, таковы традиции нашего народа. Наши отцы, деды и прадеды всегда обращались к шаманам за помощью и в беды, ив радости. Не будем и мы забывать эти традиции, может в этот раз они помогут нам. А не помогут, так мы хотя бы, будем знать, что мы пытались сделать так, чтобы духи донесли до твоих родителей радостные вести.

Хозяин поднял широко открытые глаза и долго смотрел в ее лицо. Потом радостно улыбнулся и прижал ее голову к своей груди:

- Какая ты молодец, что вспомнила об этом. Надо шаманить. В однодневном конном переходе от нас на север, живет известный шаман. О нем очень хорошо отзываются. Я пошлю к нему двух гонцов с приглашением, думаю, он не откажется посетить нас.

На завтра два молодых наездника, по просьбе хозяина, получили поручение навестить шамана и передать ему приглашение хозяина совершить ритуал вызова духов.

Каждый наездник вел за собой подменного скакуна. При согласии шамана принять приглашение, один из наездников должен на другой день отбыть в обратном направлении, чтобы предупредить о времени приезда шамана. Второй наездник остается для сопровождения его до места ритуала.

К вечеру второго дня один из наездников вернулся с вестью, что шаман прибывает через два дня, за что и получил щедрое вознаграждение.

Начались хлопоты по оборудованию места для ритуального костра. В тайге собирали сушняк, срубили несколько высохших деревьев и лошадьми подтянули их к костру, распилив по длине в косую сажень. С нескольких берез содрали кору, которую в обиходе называли берестой. Береста - незаменимая вещь при разжигании костра, особенно в непогоду.

Нередко ее пользуются домохозяйки для без проблемной растопки домашних печей.

Сушняк уложили кучей и обложили его со всех сторон сухими бревнами, поставленными на торец. Нарезанную пластами бересту, подложили снизу под сушняк вокруг всего костра. Получилось сооружение, издали похожее на эвенкийский чум. Подожжённая со всех сторон береста, поджигает сушняк и он дает ровное и мощное пламя.

Подготовлены и тщательно очищены три больших котла, в них будет вариться мясо молодой лошади, которой оказана честь стать основным блюдом для предстоящего пира. Она уже отобрана и ее не будут кормить два дня, чтобы очистить ее внутренности. Ее забьют перед началом ритуального действия, а кровь понадобится для вызова и задабривания духов. Проверялись и пополнялись запасы национального, очень крепкого, алкогольного напитка – тарасун – производное молока кобылиц, без которого не обходится ни одно пиршество.

Настал день приезда шамана. Он прибыл на простой белой кобылице, которая вела за собой подменного скакуна. Несколько молодых парней, ожидавшие его на окраине деревни, прискакали с вестью о его приезде.

Хозяин с женой и Прохором встречали шамана пешим. После взаимных ритуальных приветствий, шамана проводили в отведенную юрту. После долгой трудной дороги, ему необходим был отдых. В юрте горел костер, стояли подносы с кушаньем и питьем. У стены приготовлена лежанка, покрытая ковром.

Шаман был мужчиной среднего роста и возраста, он выслушал хозяина о причинах его приглашения, задал несколько вопросов. После этого он назначил время начала ритуала – в первой половине следующего дня, когда солнце войдет в зенит.

На завтра, едва ли не с самого восхода солнца, жители начали сходиться к месту ритуала. Собирались группками, прохаживались вокруг костра, сидели на бревнах, оставшихся после подготовки костра, или прямо на земле, беседовали на важные для них темы. Поглядывали на солнце, терпеливо ожидая время выхода шамана.

Наконец, одна из женщин, следивших за порядком в юрте, объявила о том, что шаман готов и можно зажигать костер. Несколько парней бросились зажигать бересту вокруг костра и, в то же время, безжалостный нож вскрыл горло молодой лошади, и она захрипела, отдавая свою кровь для последующих ритуальных действий.

Из юрты донеслись медленные, ритмичные удары бубна шамана, предупреждающих о скором выходе его. Два молодых парня бегом принесли большой берестяной туес с ритуальной кровью лошади и поставили вблизи костра.

Удары бубна резко участились и умолкли. Дверь юрты отворилась, и из нее вышел шаман во всем великолепии своего наряда. Головной убор украшали большие перья черного ворона, перед собой он держал бубен обеими руками, по всей длине рукавов халата свисали разноцветные ленты, ноги обуты в кожаные унты.

Подойдя к костру, он положил бубен на землю и, прижав сложенные ладони к груди, низко поклонился огню. Костер горел ровно и мощно, издавая равномерный гул.

Бубен заговорил ритмично и громко, шаман обошел костер два раза и остановился у туеса с кровью, подозвав движением руки хозяина с семьей. Обмакнув палец в кровь, он нанес им на лоб по три полоски. Потом пригласил их следовать за собой и обошел костер два раза под ритмичный разговор бубна. Положив бубен на землю, он набрал в деревянный ковш крови и вновь обошел костер два раза, обильно поливая его кровью.

Мощное пламя мгновенно поглощало жертвенное подношение, ни на долю секунды не прерывая равномерного гула. Движением руки шаман попросил хозяина с семьей отойти в ряды зрителей.

Бубен вновь заговорил ритмично и громко, постепенно убыстряя темп, и шаман начал ритуальную пляску вызова духов. Потряхивая и ударяя в бубен, он понесся вокруг костра, подпрыгивая и вращаясь вокруг своей оси, иногда останавливаясь, поднимая руки вверх, издавая гортанный клич и прислушиваясь. Потом действо повторялось вновь и вновь. Прошло уже много времени, шаман по-прежнему носился вокруг костра, не сбавляя скорости, пот заливал ему глаза.

В толпе присутствующих постепенно возникал ропот, но это был ропот одобрения, вызванный упорством и выносливостью шамана. Такой работы шамана они еще не видели. В то же время проявлялось и недовольство упрямством духов, которым бы уже пора откликнуться на такой вызов.

Толстые бревна, стоящие вокруг костра, прогорели в середине и с шумом рухнули, подняв тучу искр и дыма. Шаман в изнеможении упал на колени, поднял руки вверх и крикнул:

-Пищу!!! Духи просят пищу для огня.

По взмаху руки хозяина молодые парни бросились к костру с охапками хвороста.

-Нет!!! - Неистово крикнул шаман, - ему нужна другая пища.

Более опытный молодец схватил туес с тарасуном и, подбежав к костру, дважды плеснул в него, каждый раз отскакивая от нестерпимого жара.

Шаман поднял руки и испустил гортанный клич. Вновь и вновь он кружился вокруг костра в бешеной пляске, показывая нечеловеческую выносливость. Ропот недовольства поведением духом в толпе усиливался. Этот ропот как бы вливал новые силы в шамана. Но, наконец, его силы истощились, и он упал навзничь, хватая ртом воздух. Ропот толпы стал еще громче. Некоторые стояли в полной растерянности, молодых же обуяла ярость: «Как же можно не откликнуться на такой позыв?». Хозяин степи побледнел и крепко сжимал руки жены и Прохора.

Вдруг шаман зашевелился, встал на колени и поднял руки вверх:

-Духи просят пищи, дорогой пищи для огня, иначе они не хотят говорить.

Все растерянно смотрели друг на друга. Вдруг Шагайхен вырвала руку и крикнула:

-Я сейчас, - и ринулась к дому.

Через мгновение она появилась со свертком и бегом побежала к костру. Подбежав к шаману, она развернула сверток и подала ему… шубу,… шубу из прекрасного баргузинского соболя – подарок хозяина.

- О…о…о…- восхищенно выдохнула толпа. Глаза шамана хищно сверкнули, но тут же вновь стали равнодушными. Он грубо смял бесценную, невесомую вещь и швырнул ее в середину костра. В одно мгновение она вспыхнула и исчезла в горниле пламени.

- Ах… - вновь выдохнула толпа.

Шаман воздел руки к небу и бросил в него гортанный клич. Потом опустил руки в карманы халата и швырнул какой-то темный порошок в огонь. И снова испустил гортанный клич. Вновь он повторил это действо и не получил желаемого результата. Третий раз он швырнул порошок в огонь, и костер вдруг вспыхнул яркой вспышкой, заставив шамана отшатнуться на два шага. Потом он встрепенулся и протянул руки к вершине костра.

- Вот! Смотрите, вот она! – он повернулся к хозяину. - Это она, твоя мама!Говори с ней! Быстрее!

Ошеломленный хозяин схватил за руки жену и Прохора и быстрым шагом подошел к костру. Они упали на колени, и хозяин закричал, глядя в вершину пламени:

- Мама, это мы. В наш дом вновь пришла радость. У нас есть сын. У нас есть наследник. Мы вновь вместе. Порадуй отца!

- Она поняла тебя. Она услышала тебя. Ее уже нет, - прокричал шаман и вновь упал без сил.

Потрясённая толпа замерла, произошедшее действо ни у кого не вызывало сомнения. Теперь шаман был для них великим человеком, никто иной не смог бы сломить упорство духов и заставить их откликнуться на позыв. Ропот восхищения достиг апогея.

Правда у некоторых из них, в подсознании, мелькнула мысль о том, что такую вспышку огня в костре может вызвать только горсть пороха. Но теперь, в этой ликующей толпе, эта мысль была такой кощунственной, что ее быстренько запихнули поглубже. Тем более, что вода в трех котлах уже бурлила и туда опускалось мясо жертвенной лошади, а на подносах, прямо на земле, стояли туеса с тарасуном.

Молодые парни бережно подняли шамана и занесли его в юрту, уложив на лежанку. Вскоре ему принесут на подносе лучшие куски мяса и разнообразные напитки. Здесь будут молоко, сметана, свежие сливки, пахта, кумыс и, конечно, тарасун. Шаману надо восстанавливать силы.

На завтра с утра отдохнувший шаман объявил о своем отъезде. Вошедший в юрту хозяин со своей семьей, выразил ему глубокую признательность за проведенный ритуал. Они приложили сложенные ладони к груди и поклонились друг другу. Тоже совершили и Шагайхен с Прохором. Шаман с непроницаемым лицом мельком оглядел всех и не увидел ничего, похожего на вещественное подтверждение благодарности, но не подал виду.

На выходе из юрты их ожидала толпа людей, пришедшая выразить признательность его шаманскому мастерству. Они приложили руки к груди и низко поклонились. Шаман сделал ответный поклон, но краем глаза успел заметить, сбоку от толпы, великолепного скакуна, покрытого роскошной попоной, шитой серебром. Его глаза раскрылись от восхищения, и он вопросительно взглянул на хозяина. Тот сделал знак рукой и к ним подвели скакуна.

- Примите, уважаемый, наш скромный дар в знак уважения и восхищения вашим мастерством.

Маска равнодушия сошла с лица шамана, он подошел к скакуну, погладил и похлопал по его мускулистой шее. Повернувшись к хозяину, с удовлетворенной улыбкой, он протянул руки для объятия, и они трижды прикоснулись грудью друг к другу. Потом он трижды полуобнял Шагайхен, прошептав ей:

- Я сказал вашему мужу, чтобы он, как можно скорее, возместил вам ваш бесценный дар огню.

Шагайхен мило улыбнулась ему в ответ.

- Расти большой, – шаман дружелюбно потрепал по голове Прохора.

Поводья узды скакуна приторочили к седлу белой кобылицы шамана, и он тронулся в обратный путь, сопровождаемый двумя гонцами и прощальными возгласами толпы.

----*----



После отъезда шамана хозяин обрел обычное душевное равновесие. Он вновь стал тем любящим мужем и отцом, каким и был ранее. Его глаза вспыхивали радостью каждый раз при виде Шагайхен и Прохора, даже если он отлучался совсем ненадолго по хозяйственным делам.

Прохор же теперь каждую зиму уезжал в окружной центр, где его новый отец устроил в местную семилетнюю гимназию, где он и познавал положенные науки. В зимние каникулы отец приезжал за ним на паре лошадей и привозил в родной дом. Такие поездки глубокой зимой были далеко не безопасны. Расплодившиеся волки трудно передвигались по глубокому снегу. Голод заставлял их выходить на дороги вблизи отдаленных деревень, и они представляли огромную опасность для одиноких и, особенно, безоружных путников. Но хозяин со своим карабином и в одиночестве чувствовал себя в полной безопасности, хотя почти с каждым выездом он привозил с собой ценный охотничий трофей.

В этот выезд Шагайхен была, почему-то, особенно тревожной. Просила проверить оружие, протереть насухо стволы, затвор и обоймы патронов. Хозяин не удивился этим просьбам, местные женщины были хорошо знакомы с оружием и причинами осечек патронов. Тревожили другие слухи. Передавались другие вести о том, что с северных районов пришли стаи голодных волков. Они начали выдавливать местных, так как были крупнее и свирепее.

Хозяин с улыбкой принял советы жены, ее обеспокоенность. Выехал он рано утром, чтобы засветло приехать в соседнюю деревню, где необходимо было остановиться для ночлега. День был морозный, дорога боле-менее наезжена. Лошади бежали легкой трусцой, из ноздрей у них с шумом вырывались струи пара, Долго бежать на морозе им давать нельзя, частое дыхание в морозном воздухе приведет к постепенному обледенению ноздрей. Если этого не знать или вовремя не понять, то это может привести к трагедии.

Дав лошадям согреться от бега, он перевел их на шаг, замерзнуть сам он не боялся. Теплая доха из овечьих шкур, надетая поверх полушубка, надежно защищала от встречного ветра, ноги обуты в меховые унты и прикрыты второй дохой, которая предназначалась для Прохора. Под этой броней хозяин чувствовал себя тепло и уютно.

Уже два года, как идет война на западной границе огромной империи. Война идет с переменным успехом. Да, немец - упорный враг. Новейшие известия с фронта доходили до них поздно. Приезжая на летние каникулы, Прохор привозил и все новые вести. Как-никак, а в окружном центре была и телефонная связь, телеграф, выпускалась газета. Конечно, это был уже более – менее, цивилизованный мир. В этот приезд Хозяин надеялся увести комплекты местной газеты, чтобы в спокойное вечернее время познавать жизнь национального округа, области, да и России.

В прошлый приезд, еще поздней осенью, Прохор привез им номер газеты, в котором говорилось о благородном поступке уважаемого человека из национального округа, который подарил в фонд победы над кайзеровской Германией пятьдесят строевых лошадей. С большим удовлетворением Хозяин увидел свою фамилию и узнал, что она будет внесена в книгу почетных граждан национального округа.

Теперь Прохор, как сын почетного гражданина, будет бесплатно обучаться во всех учебных заведениях округа.

Приятные воспоминания грели душу, равномерный скрип кошевки и хруст снега под копытами лошадей, убаюкивал. Незаметно Хозяин уснул.

Много или мало прошло времени, но он открыл глаза и понял, что лошади несут вскачь. Воротник дохи полностью закрывал голову, оставляя заиндевевшую щелку. Сквозь эту щелку он увидел глаза. Сердце забилось с удвоенной силой, он сразу понял, что это глаза волка, стоящего в кошевке. Руки нащупали карабин под дохой, приклад между ног, ствол прижат к плечу. Меховая рукавица слетела с правой руки. Следующие движения опережали мысль. Волк уже был в прыжке, но ноги Хозяина за мгновение до прыжка, уже были подтянуты к животу и с силой выбросили ему навстречу доху, укрывавшую ноги… Отброшенный ударом ног, зверь тут же был накрыт дохой и теперь рвал ее зубами снизу, силясь освободиться.

В долю секунды Хозяин был на ногах, краем глаза заметив пару зверей, мчавшихся по обе стороны кошевки и готовившихся к прыжку на лошадей. Карабин лязгнул затвором и грохнул выстрел. Завизжал раненный волк, он вывалился из кошевки и, опираясь на передние ноги, тащил, уже не повинующийся, зад.

Пара волков, уже готовившихся к прыжку на лошадей, отпрянула в стороны и завязла, с трудом вымахивая из сугробов метровой высоты. Двумя последующими выстрелами они были сражены и утонули в сугробах.

Хозяин взглянул назад и обомлел. Не сбавляя скорости, на него по дороге накатывалось не менее десятка зверей. Он вскинул карабин и еще один покатился по дороге. Мушка поймала очередного, но палец замер на спусковом крючке.

- Патрон последний.… Перезарядить не успею, - мелькнула паническая мысль.

Стая накатывалась. Впереди бежал волк явно меньшего размера, чем остальные. Бежавший справа зверь начал обгонять его и тут же отпрянул в сторону, опасаясь оскаленной пасти переднего. Отчетливо был слышен лязг клыков.

- Волчица… Волчья свадьба… Повинуясь только интуиции, приклад брошен к плечу, удар, и волчица покатилась по дороге. Стая резко притормозила и остановилась в замешательстве - лошади несли…

Хозяин в изнеможении рухнул в кошевку, ноги не держали, сердце билось в бешеном ритме, руки дрожали от перенапряжения. Он отчетливо понимал, что вместе с лошадьми был на волосок от гибели.

Он остановил, уже храпящих лошадей, вышел из кошевки, успокоил их, поглаживая по шеям. Помог им освободиться от льда, почти наполовину забившем ноздри. Постоял, перезарядил карабин, постепенно успокаиваясь. Потом решительно развернул коней, надо же подобрать расстрелянных зверей. Это будет настоящий подарок знакомому, у которого он собирался остановиться на ночлег.

Волчица и волк лежали на дороге без движения. Двоих он извлек из сугробов, снег был глубок, и их почти не было видно. Раненый волк прополз немного, волоча непослушный зад. Сил у него уже не было и он, не шевелясь, смотрел на подходившего человека. Матерый, огромного, для волка, роста. Наверняка вожак. Он понимал, что обречен, но в глазах ни страха, ни покорности, одна ненависть и презрение.

Осиротевшая стая крутилась вдалеке на дороге. Хозяин поднял карабин, и эхо выстрела разметало их, не задев никого. Слишком далеко.

- Извини брат, но они вернутся и тебе предстоит мучительная смерть. Пусть это будет легко и быстро,- Хозяин поднял ствол. Ненависть в глазах обреченного исчезла, осталось одно презрение. Он положил голову на лапы и исподлобья смотрел в лицо смерти. Когда пуля пробила ему голову, он даже не вздрогнул.

----*----



Прохор ехал по запорошенной, едва заметной дороге, ведущей глубоко в тайгу, на своем любимом Самолете. Свою кличку этот, самый быстроногий скакун в хозяйстве, получил после события, переполошившего всю их степь. Эта огромная, железная птица грохоча, пролетела низко над степью, разметая табуны лошадей и наводя панику среди населения в обеих деревнях. Это событие очень долгое время служило пищей для разговоров, пересудов и как бы отправной точкой для определения каких- либо дат, и других событий.

Самолет Прохора оправдывал свою кличку, они с ним принимали участие в первенстве национального округа и даже завоевали почетное призовое место. Было это уже год тому назад.

Да, прошло уже много лет. Осталась за спиной гимназия, потом зоотехнические курсы, краткосрочные ветеринарные курсы. На этом настаивал отец. Хозяйство большое, нужны современные знания. Табуны уже давно восстановили поголовье – да, тот самый дар в фонд победы над кайзеровской Германией. Уже начались проблемы во время зимовки – не хватало корма. Из этого положения вышли удачно. Прохор узнал от своего родного отца, что далеко в тайге, километрах в десяти, есть обширные поляны, настоящие луга. Заготовить сена там можно очень много. Проблема только в том, что вывезти его оттуда невозможно. Рубить просеку - это огромная работа.

У Прохора возникла идея организовать там отгонную стоянку в зимнее время. Огородить сенокосные поляны по опушке тайги несложно. Срубить дом для проживания смены табунщиков, накосить сена и, можно пригонять табун для зимовки. Ветров в лютые морозы не бывает, от них сама тайга защита. Отец с радостью принял идею сына, в отгонной стоянке уже проведены соответствующие работы и накошено несколько стогов сена.

В этот год проводится первая зимовка табуна. Его пригнали еще по неглубокому снегу, но сейчас следы прошедшего табуна едва видны. Несколько сот метров Самолет прошел по тропе, оставленных целой группой волков. Зимние дни заканчиваются быстро. Солнце поднимается невысоко над горизонтом и с полудня, как бы обожженное морозом, торопливо опускается вниз.

Было еще относительно светло, когда Прохор подъехал к избушке табунщиков. Каждая смена их менялась через неделю. Решили проведать табун, было интересно, как кони адаптировались к новому месту. Один табунщик остался готовить ужин, второй провожал Прохора. Ружье свое он оставил в избушке, взяв только короткий бич с вплетенной свинчаткой. Прохор последовал его примеру, оставив только нож за голенищем мехового унта.

- Тут близко, да и волков не видно, - беспечно улыбнулся он Прохору.

Выехали уже в сумерках, но видимость была хорошей. Вскоре уже различили темное пятно табуна, сбившееся в кучу.

Остановились, заслышав дикое ржанье и увидев несколько метущихся теней.

-Волки! - вскрикнул табунщик, разворачивая коня, - Давай за ружьями! - и хлестнул коня своим бичом.

Прохор вырвал бич из его рук и пустил Самолета в мах, крикнув табунщику.

- Быстрее… Я туда…

Подлетая, Прохор увидел табун кобылиц, стоящих головами внутрь круга, внутри которого толпились от страха жеребята, задами отбиваясь от нападающих волков. Могучий жеребец, вне круга, отбивался от нескольких волков, на снегу виднелись два волчьих трупа. Третий с перебитым позвоночником, греб передними лапами, волоча неподвижный зад. Но жеребцу уже было плохо. На шее у него висел волк, спиной к Прохору. Второй волк рвал его с другой стороны. Несчастное животное вздымалось на дыбы, пытаясь достать их копытами, но волки, почуяв кровь, держались мертвой хваткой. Колени жеребца, которыми он доставал зверей, не приносили им никакого ущерба. С каждым бешеным прыжком он вымахивал все ниже и ниже. Было видно, что вскоре его битва превратится в агонию. Третий волк сумел вскочить ему на спину и рвал спину, лопатки…

Страха у Прохора не было, одно бешенство от наглости волков. Самолет подлетел прямо к жеребцу, Прохор привстал на стременах и нанес бешеный удар бичом по волку на спине жеребца, затем, чуть развернув руку, по голове волка, висевшего на шее жеребца. Тот прянул в сторону, тряся головой – свинчатка прилегла точно. Но с боку взлетел еще один зверь, Прохор едва успел подставить руку под его раскрытую пасть, и тот сомкнул клыки на руке чуть ниже локтя. Сквозь толстый рукав полушубка Прохор ощутил всю неимоверную мощь его хватки. Вес волка был не меньше человеческого, и Прохору пришлось напрячь все силы, чтобы не упасть под ноги Самолета. Жеребец освободился от нападения и вновь ринулся на стаю, отгоняя их от табуна. Прохор же не мог освободиться от мертвой хватки и продолжал борьбу. Изо всех сил он уперся на стремя и подтянул волка к себе. Ремень подпруги у седла лопнул, и он свалился прямо на волка, который и не думал разжимать клыки. Придавив голову волка рукой, зажатой в его пасти, Прохор левой нащупал нож и вытащил его из-за голенища. Придавленный телом Прохора, волк рвал полушубок задними лапами. Бить ножом левой рукой было неудобно, тогда он нащупал острием тело волка и с силой вдавил лезвие между его ребер, поворачивая в стороны. Пронзительный визг едва не оглушил его. Постепенно зверь полностью обмяк под ним.

Издали раздался выстрел и топот коней подоспевших табунщиков. Они спрыгнули с коней и изумленно переводили взгляды то на волка, перед стоящим на коленях Прохором, то на двух других и волка с перебитым позвоночником. Наконец один, заикаясь, спросил:

- А эт.т.их…т.т.тоже… Ты?

Прохор нашел в себе силы слегка улыбнуться:

-Нет. … Это его работа, - и показал на жеребца.

Они подошли к жеребцу, Тот стоял, опустив голову. Кожа на горле была серьезно порвана, на спине и лопатках открытые раны, из которых сочилась кровь. Прохор осторожно погладил кожу жеребца вокруг ран, жеребец стоял спокойно, полностью доверяясь людям.

- Чем же тебе помочь?- Прохор поглаживал жеребца, лихорадочно перебирая в памяти все известные методы заживления ран. Но что было можно придумать в этих условиях, при почти сорокаградусном морозе.

-Печку давно чистили? Золы можно набрать?

Табунщики кивнули головами:

- Можно.

- Тогда привези быстрей, да побольше.

Один из них вскочил на коня и погнал его в мах. Прохор осмотрел свой полушубок. Правый рукав разодран, но клыки волка не успели добраться до тела. Синяки будут наверняка. Полы полушубка, побывавшие под когтями зверя, имели плачевный вид. Табунщик с сочувствием смотрел на него.

- Женщины зашьют, но видно будет. Ты же не будешь в драном ходить. Новый шить надо. Помолчали …

- Как ты не побоялся, один на стаю? Задрали бы, если б мы не успели. Но жеребца ты спас, он бы не отбился один.

Табунщик с невольным уважением смотрел на Прохора. Подоспел второй табунщик с целым туесом золы, с еще тлеющими углями. Прохор выбрал угли, остудил золу и обильно посыпал теплым порошком открытые раны на спине и лопатках жеребца. Труднее было обрабатывать раны на шее, со свисающими лохмотьями кожи. Их надо бы, конечно, удалить и наложить повязки, но на такую операцию жеребец , явно бы, не согласился. Удержать его нечем.

- Извини, брат, больше сделать ничего не могу, придётся тебе самому выздоравливать, - Прохор погладил жеребца и отошел к Самолету.

Седло висело на одной передней подпруге, порвалась задняя в месте крепления с пряжкой. Чтобы доехать завтра до дому, придётся просто подвязать их, ремонт - уже дома. Возбуждение от схватки с волками спало, но сейчас, трезво оценивая ситуацию, он понял, что спасло его только чудо. Невдалеке раздался выстрел, табунщики добили раненого волка, цепляли трупы на свои арканы и привязывали их к седлам. Надо снимать шкуры, пока они не промерзли. Медлить нельзя. Прохор вынул из переметных сум войлочную попону, которой намеревался укрывать Самолета в эту ночь, поскольку ночевать ему придётся под открытым небом, также как всему табуну. Но табун не примет чужака.

Прохор подошел к жеребцу и осмотрел его раны. Зола пропиталась кровью, и подсыхая, образует защитную корку, под ней заживление пройдет быстрее. Прохор решил покрыть его попоной, чтобы ему не пришлось страдать еще и от мороза. Приняв на спину непривычный груз, жеребец вздрогнул и беспокойно вскинул голову, Прохор успокаивающе погладил его и тот смирился, вновь опустив голову.

У избушки загорелся костер, табунщики принялись снимать шкуры с потерпевших неудачу хищников.

----*----



Наутро Прохор отбыл в обратную дорогу, когда солнце уже вышло в полдень. Самолет благополучно переночевал у ближайшего стога сена, вместе с конями табунщиков. По сравнению с ними, он был в более комфортном положении. На спине у него был привязан настоящий ковер из травяных матов, сооруженных Прохором с помощью табунщиков. Тем пришлось несколько раз выходить ночью из избушки и прислушиваться: не вернулись ли волки, не слышно ли дикого ржания коней.

Но, потеряв почти половину стаи, волки не осмелились повторить нападение. Табун спокойно ходил вокруг стога сена, объедая его, отчего он постепенно превращался в подобие гриба. За зиму они съедят не один такой стог. Табунщики деревянными вилами поднимали, наполовину затоптанное сено в снег, заставляя лошадей экономнее поедать сено.

Жеребец тоже вел себя спокойно, не страдая от мороза под теплой попоной. Нанесенные волчьими зубами раны, видимо давали о себе знать, и он стоял несколько в стороне от табуна, который аппетитно хрустел сеном, то отходя, то вновь подходя к стогу.

В дороге Прохор ехал в задумчивости. Вспоминались гимназические и студенческие года. Не понятно чем закончившаяся война с Германией. То ли победили, то ли проиграли. Отречение царя от престола. Митинги - война до победного конца, распахнутые, дерзкие глаза молодых… Свобода!!! Свобода!!! От кого, от чего свобода? Было до конца не понятно. Вести приходили разноречивые, но всеобщий настрой втягивал, будоражил ощущением праздника.

Потом Ленин… Красные флаги… Суровые лица. Наконец, страшное - гражданская война. Красные … Белые…

Сюда в степь, в эти две деревни, вести практически перестали доходить. Все по по-прежнему занимались своей работой: пасли скот; табуны лошадей; охотились; рожали детей; приглашали шаманов, если кто заболевал; горели костры, отправляя к духам тех, кто уходил в мир иной.

Раза два приезжали люди из округа, собрали народ, говорили о необходимости избрать совет депутатов и его председателя. Народ ничего не понимал, для чего совет, зачем председатель. Приезжие втолковывали: пришло новое время, власть взяли большевики во главе с Лениным. У приезжих ничего не получалось, никто не хотел быть депутатом, никто не хотел быть председателем.

Потом посланцы большевиков перестали приезжать. Пришли новые вести. Главный теперь - адмирал Колчак, победили белые. Народ недоумевал. Адмирал - это главный на море, почему он главный здесь, и зачем вообще менять порядки. То Ленин главный, то Колчак. Вот есть у них здесь в степи главный - это Хозяин. У кого свое хозяйства слабое, тот идет к нему работать. Работы много: ухаживать за скотом; за табунами лошадей; на заготовке сена очень много работы. Хозяин не обижает - кому деньги надо, тому дает деньги. Надо муку, чай, сахар, соль, материю на рубахи и халаты, штаны - иди в магазин и бери вместо денег. Охотники несут в магазин свою добычу - пушнину. В обмен бери припасы охотничьи, есть и ружья, выбирай все, что есть в магазине. Тарасуна, спирта, правда, нет. Ну а если желаешь, то делай сам. Никто в степи не обижается на хозяина: просто, удобно, привычно, и не надо никакой власти.

Во время учебы Прохора, отец приезжал с обозом в окружной центр. Сдавал пушнину, покупал в магазинах, на складах нужный товар. Прохор повсюду ходил с отцом, приобретая необходимые навыки, знакомясь с финансовыми операциями в местном банке. Уже закончив учебу, он сам дважды ходил с обозом, привозил необходимые товары. В последнее время отец с матерью с улыбкой поглядывали на него - не пора ли жениться?

-Нет, не пора еще,- ни одна из местных девушек не тронула его сердце.

Самолет вышел на проторённую, ведущую в деревню дорогу и пошел уже веселее. Подъезжая, Прохор увидел заметное оживление на улицах деревни. Приглядевшись, заметил всадников с оружием. У дома отца вся коновязь была занята чужими лошадьми под седлом. На улицах горели костры, и стояли три больших котла, в которых грелась вода. Неподалеку, солдаты разделывали уже забитого коня. В вытяжное отверстие юрты валил дым, и рядом с ней суетились женщины.

Прохор поставил Самолета у изгороди загона и направился в дом, сопровождаемый настороженными взглядами солдат. В доме за столом сидели пять офицеров. Отец, скрестив руки на груди, стоял неподалеку. Мать хлопотала у стола, видимо, готовя еду для офицеров. Прохор поздоровался по-русски и начал снимать карабин, висевший за спиной. Офицеры насторожились, трое потянулись за оружием.

- Господа… Господа… Это мой сын, - отец торопливо шагнул вперед, заслоняя Прохора и подняв руки.

- Спокойно, господа, - старший из офицеров лениво поднял ладонь от стола. - Молодой человек, видимо, тоже из похода, как и мы. Здравствуйте, молодой человек, как охотничьи успехи? Судя по вашему полушубку вам, едва ли, не с медведем пришлось сразиться?

- Нет, всего лишь со стаей волков.

- О-о-о! Вашему карабину пришлось изрядно потрудиться?

-Нет, карабина со мной не было, стая волков напала на табун лошадей.

Шагайхен и отец встревоженно подошли к сыну.

- Надо полагать, стая отступила, понеся потери? И большие?

- Четверо зверей.

-О-о-о, Николай Павлович, да ваш сын настоящий батыр!

-Нет, мой только один, когда я подъехал жеребец двоих уже убил, а третьему сломал спину. Но его самого чуть не задрали, двое на шее висели, а третий на спине его рвал.

-А он тебя не схватил?- Шагайхен встревоженно ощупывала его руку.

-Да нет, мама, не успел. Только рукав вот порвал, да задними лапами шубу распустил.

- Однако,… в серьезной переделке вы побывали, - офицер одобрительно смотрел на Прохора. Двери с шумом отворились, и в дом быстро вошел унтер- офицер.

- Дозвольте вашбродь, – бросил он руку к шапке.

- Что-то серьезное Шувалов?

- Так точно, с заслона двое прибыли, - офицер нахмурился и быстро вышел с унтер-офицером. Вскоре он вернулся один и обратился к матери:

-Милая Шагайхен, покормите нас как можно быстрее, – потом обратился к отцу:

– Николай Павлович, попрошу вас организовать два воза сена в парной упряжке, нам чем-то надо в походе кормить лошадей. Нам нужно еще пятнадцать одноконных саней, вместе с конями, разумеется. Мы вам заплатим еще царскими рублями. Сейчас их называют николаевками, но другой валюты у нас нет. Время поджимает, даю вам два часа. Кроме того нам нужен проводник до ближайшей дороги, которая ведет на Байкал, там мы его отпустим.

- Господин штабс-капитан, дорогу на Ольхон вы уже проехали, надо возвращаться назад.

-Дорога на Ольхон уже перерезана красными, не буду этого от вас скрывать. Наши части отступили из Иркутска по Круго-байкальской железной дороге. Мы оказались отрезанными. Теперь мы хотим перейти Байкал севернее и там дальше пробиваться на Улан - Удэ или уж Читу. Обстановка покажет. Говорю вам откровенно, вы, все-таки, человек нашего круга.

- Господин штабс-капитан, боюсь я не смогу найти вам столько саней и ездовых лошадей. Лошадей у меня много, но они в табунах: дикие, необъезженные, их приручать надо долгое время. После того, как я подарил в фонд победы пятьдесят строевых лошадей, у меня нет и не нужно в хозяйстве столько обученных.

-Николай Павлович, за нами идет смерть, и мы сами несем смерть. Если вы сами не найдете нужное мне количество гужевого транспорта, я прикажу реквизировать у местного населения все, что нам нужно. Я отвечаю за жизнь моих людей, миндальничать не будем. Время страшное, мы оба понимаем. Идет гражданская война. Разбираться будем потом, когда победим. Если победим, - добавил он после паузы.

Шагайхен хлопотала у обеденного стола, офицеры присели, готовясь к приему пищи.Отец оделся и, выходя, шепнул Прохору:

- Возьми карабин, оденься и выйди.

Прохор надел свой подранный полушубок, взял карабин и вышел, сопровождаемый испуганным взглядом матери и внимательным старшего офицера.

- Обуздай моего коня, садись на своего Самолета и поезжай в тайгу. Их могут забрать. В деревню не заезжай, сейчас они будут отбирать у людей сани и лошадей. Побудь часа два, потом они должны уйти. Возвращаться будешь, посматривай внимательно, уйдут они или нет. Ну, давай сынок, - отец приобнял Прохора и отошел.

Прохор вывел отцовского коня и погнал Самолета. На окраине деревни он отъехал на пол версты, и остановился. Примерно через полчаса в деревне начали раздаваться громкие голоса, потом крики, ругань, детский и женский плач. Послышались голоса, отдающие команды. Шум, крики, плач постепенно перекатывались по деревне.

Прохор представлял, как солдаты заходят в подворья, выводят коня, запрягают его в сани. Из дома выбегают хозяева, бросаются отбирать своего кормильца, плач и крики женщин, детей. Солдаты отталкивают их, вырывают вожжи, унтера поспешно суют им в руки «николаевки», эти,уже никому не нужные бумажки, бывшие царские деньги. Заученно повторяя фразу:

- Когда поедем назад, тогда заберете.

Кулаки сжимались и разжимались, но он ясно себе представлял, что беспомощен против нескольких десятков вооруженных солдат. Он слез с Самолета и пошел вглубь тайги по своему недавнему следу, ведя коней на поводу, смахивая с глаз беспомощные, злые слезы.

Уже стемнело, когда Прохор вновь подъехал к окраине деревни. Остановив коней, он долго вслушивался, но улавливал лишь звуки обычной деревенской жизни. Только сейчас он вспомнил, что за весь день у него не было во рту ни крошки.

Конюх встретил его у распахнутых ворот конюшни. Оттуда не доносилось привычных звуков – лошадиного фырканья, аппетитного хруста сена, топота копыт. Растеряно разводя руками, он сказал:

- Всех забрали, никого нету.

Приняв поводья коней, он повел их внутрь, сразу, как бы постаревший, сгорбленный.

- Дай им воды, а Самолету сена побольше, он весь день не ел.

Дома, конечно, все были встревожены, особенно мать.

-Сынок, ты же целый день ничего не ел!

Отец молчал, но по его глазам было видно все. Пока мать готовила на стол, Прохор вкратце рассказал о прошлых событиях в табуне, о нападении волков, ранении жеребца. После ужина они с отцом еще долго говорили о проблемах своего хозяйства, о красных и белых, какая власть установится после страшной гражданской войны. Что ждет их при новой власти? Остановились на той беде, что охватила их соплеменников, оставшихся без лошадей, реквизированных солдатами Колчака. Отец высказал мысль о том, чтобы помочь их беде и компенсировать им потерю коней из своих табунов. Лошади, конечно, еще дикие, но все люди опытные и способны сами обучить их верховой езде, так и в упряжной работе.

Прохор горячо поддержал эту мысль, так же как и мать, с которой они поделились еще утром.

Чуть позже всю деревню всполошил кратковременный бой, который произошел в полуверсте от южной окраины села. Вскоре по дороге на север, куда прошла часть белых, на полном скаку пролетели трое саней с солдатами.

-Сынок, тебе придется снова спасать своего Самолета и моего коня. Боюсь, что красным тоже понадобятся лошади. Мама сейчас соберет тебе еду в переметные сумы и поезжай опять к новому табуну. Посмотри, как здоровье жеребца, возьми мази и подлечи его. Красные идут за белыми, и думаю, они долго не задержатся.

Деревня замерла в ожидании. Вскоре на опушке леса появился одинокий всадник. Он осадил коня и долго всматривался в деревенские улицы и окрестности. Потом повернулся и нерешительно махнул рукой. Через две минуты к нему присоединились еще трое, держа винтовки на изготовку. Посовещавшись, один из них вновь двинулся вперед и осторожно въехал в деревню. Убедившись в безопасности, он успокаивающе взмахнул рукой. Вскоре в деревню втянулось довольно крупное подразделение красных. Десяток одноконных саней были забиты вооруженными людьми, человек двадцать шли за ними пешком. Каждая упряжка тащила за собой пустые сани, в двух из них стояли пулеметы.

Они остановились на площади перед домом Хозяина, где совсем недавно находились солдаты и до сих пор стояли неубранными три больших котла. Коновязь была вновь заполнена оседланными конями. Спешившиеся люди сразу ослабляли подпруги, разгружая лошадей. У каждого на шапке наискось, была прикреплена красная лента.

Командир поздоровался за руку с Хозяином, вышедшим к нему навстречу.

- Вы староста этого поселения?

- Нет, у нас нет такой официальной должности. Я просто хозяин этого дома, ну и всего этого хозяйства, - он обвел рукой хозяйственные постройки.

- Вы, наверное, хотите узнать про солдат, которые были здесь еще вчера?

- Вы догадливы, - командир изобразил на лице подобие улыбки.

- Они ушли еще вчера, забрали всех ездовых лошадей с санями. У многих хозяев в деревне реквизировали лошадей, тоже с санями.

- Вы хотите сказать, что не располагаете больше лошадиной силой? - ирония четко улавливалась в его словах.

- Почему? – Хозяин прямо смотрел на командира, - я человек не бедный, вы правильно догадались. В недавнем прошлом я подарил императорской армии пятьдесят строевых лошадей в фонд победы над Германией. Лошадей у меня много, но они в диких табунах, необъезженные.

- Мне нужно не менее десятка добротных коней, мы потеряли их в недавнем бою. Беляки оставили заслон и те расстреливали только лошадей. Понимали, что без них мы далеко не уйдем. К счастью никто из людей не пострадал. На месте боя остались мои люди, они свежуют расстрелянных коней. Они возьмут мясо двух - трех лошадей, остальное могут забрать ваши соплеменники. Не оставлять же волкам, это будет хоть какой-то компенсацией за тех лошадей, которых нам придется забрать.

-Я уже принял решение, что дам им коней из своих табунов, вместо реквизированных солдатами. Придется дать и тем, у кого заберете вы.

Командир строго смотрел в глаза Хозяина, и постепенно его взгляд теплел:

- Советская власть будет благодарна вам за это. Я дам вам расписку и буду надеяться, что вам зачтется это, как заслуга перед нашей новой властью.

Вскоре под котлами вновь заполыхали костры, забурлила вода, принимая мясо расстрелянных лошадей. Командир попросил Хозяина поприсутствовать при реквизиции лошадей, и обещать хозяевам замену из своих табунов. Конечно, это не обошлось без отчаянных криков и слез, но слово Хозяина смягчало трагизм прощания со своим любимцем. Кроме того командир, по просьбе самого Хозяина, разрешил использовать уже реквизированных лошадей на поездку за мясом расстрелянных лошадей. Что еще более подсластило горечь расставания. Мясо будет хорошим подспорьем для семей, чтобы пережить еще долгую и долгую зиму.

Некоторые хозяева реквизированных лошадей глубоко в душе еще надеялись на обещание унтер-офицеров вернуть лошадей при возвращении назад. Но на жесткий вопрос односельчан:

-А зачем красные поехали вслед за белыми? А зачем у них два пулемета на санях?- замолкали и растерянно хлопали глазами.

Зима закончилась, но назад не вернулся никто. В доме же у Прохора вся семья пришла к единому мнению, которое заключалось в следующем:

-Пускай красные не догонят белых, и те спокойно перейдут Байкал и сами дальше решают свою судьбу. А красные, не догнав белых, вернутся назад вдоль берега, в сторону Иркутска. Слишком много крови пролито в эти две войны.

Отец Прохора выполнил свое обещание, и каждая безлошадная семья получила полную компенсацию из его табунов. Розданные унтерами «николаевки» в обмен реквизированных лошадей, в семьях хранились глубоко в сундуках. Так, на всякий случай, а вдруг… кто его знает…

Жители были безмерно благодарны Хозяину за его щедрый жест. Но некоторые не нашли в этом ничего выдающегося. Хозяин всегда был благородным человеком, а чего ему стоит подарить три десятка лошадей при его-то табунах. Но, когда сами пошарились в укромных тайниках своей души, то не находили прямого ответа, что поступили бы точно также.

Отец с Прохором вечерами много разговаривали о том, как сложится будущее. Складывалось мнение, что Колчак не выдержит натиска красных. По всей очевидности победа будет за ними. Из беседы с офицерами, стало ясно, что за Уралом, в России уже полностью большевики взяли власть. Лозунги Ленина были известны:

-Заводы рабочим! Земля крестьянам!



----*----



Шагайхен заболела. Нет, ничего не изменилось. По-прежнему легка ее походка, все также вспыхивают ее глаза при виде мужа и сына, нежны ее руки при прикосновении к ним. Весел и звонок ее смех. Но они так сроднились и срослись душами, что сразу заметили, что ее лучезарная улыбка ничтожно, на какой-то микрон, притеняется ресницами, ее легкая походка незримо утяжеляется непонятным грузом на плечах. Когда присаживается на стул или кровать, то уже сама не замечает за собой облегченного выдоха.

-Ты не заболела, родная?

-Нет, Коля, нет. Может, я начинаю уже стареть, все-таки пятый десяток зим за плечами.

- Да разве это возраст? Ты у меня еще ого-го. Но все равно не надо слишком много хлопотать по хозяйству. Все прекрасно знают свои обязанности, Наш сын превосходно справляется, он стал уже настоящим хозяином, мне самому уже делать нечего стало.

- Дорогой мой, я прихожу к людям не затем, чтобы проверить, как они работают. Мне приятно видеть, как они улыбаются при встрече, что труд их не так тяжел. Мне приятно, что они уважают нас: тебя, меня, нашего сына. Мне, наоборот, хорошо от этого. Я не устаю от общения с ними.

- Хорошо, милая, пусть все будет так, как ты хочешь.

Но Шагайхен болела. Все грустнее и задумчивее ее взгляд. Ее приветливая улыбка дается ей с трудом. И, однажды, она не смогла ответить отрицательно на очередной вопрос мужа.

-Не заболела ли ты?

-Да, Коля. Что-то болит у меня в груди. Боль появилась недавно, но она не утихает, болит и днем и ночью.

Прохор на двух санях сгонял в окружной центр и уже на третий день прибыл с врачом. Врач пробыла два дня, тщательно осматривая Шагайхен. На третий день она собрала мужа и сына за столом в столовой.

Выставив флакон с лекарственной жидкостью, и положив рядом шприц, она сказала:

-Это морфий.

Прохор вздрогнул и пристально взглянул на нее.

- Будете делать укол один раз в день, я научу вас.

Прохор успокаивающе приподнял руку.

- Ну, вот и хорошо. Я как чувствовала и захватила его с собой. Он, правда, дорогой… Теперь уже и муж успокаивающе поднял руку.

- Это обезболивающее лекарство и это все, что я могу сделать. Экономно расходуйте лекарство, скоро у нее начнутся сильнейшие боли. Последнее, что я хочу вам сказать, мужчины, крепитесь, она скоро уйдет, ей недолго осталось.

Она отвернулась – смотреть на слезы мужчин было невыносимо.

Шагайхен слегла. Отец почти все время находился рядом с ней. После укола ей становилось легче, и они с Прохором сидели на постели, весело беседуя об отвлеченном. Потом она уставала и засыпала, а мужчины уходили рыдать на улицу.

Как-то беседуя один на один, Хозяин долго раздумывал, потом робко сказал ей:

-Милая, может, мы шамана вызовем, кто знает, может, поможет?

-Коля, мы с тобой оба хорошо знаем, что это просто дань традициям наших предков. Ты же знаешь, кто серьезно заболевал, то после обряда шамана благополучно уходил к духам на погребальном костре. Шаманы не способны остановить тяжелую болезнь.

Хозяин не сдержался и впервые разразился тяжелыми мужскими рыданиями. Она взяла его руку и успокаивающе погладила.

Шагайхен ушла… Врач не ошиблась в своем диагнозе. Морфий закончился, и она устала бороться с болью. Теперь она не чувствовала ее, все мышцы лица расслабились, распрямились и она вновь предстала перед ними той прекрасной, любящей женой и матерью, какой они видели ее всегда.

Прохор не находил себе места от горя, на отца было страшно смотреть. Целых три дня его не могли оторвать от ее тела. Уже готов погребальный костер, а он не давал никому подходить к ней. На четвертый день Прохор подошел к нему:

- Отец, мамы уже нет, ее нет с нами. Она мертва. Надо помочь ей уйти к духам, иначе они не примут ее. Там ее ждут твои отец и мать. Смирись, папа.

Отец упал на грудь жены и не шевелился, потом встал и прохрипел:

-Забирайте.

Шагайхен положили на вершину громадной пирамиды из хвороста и бревен. Почти одновременно вспыхнула жаркая береста вокруг костра и пламя, пожирая хворост, рванулось вверх, ровно и мощно гудя. Наконец, оно достигло тела Шагайхен, пожирая ее. Сухожилия напряглись от жара и приподняли ее голову, согнули ее руку в призывном жесте.

Прохор видел дикие глаза отца и сквозь гул пламени услышал его шепот:

-Я иду к тебе…

Он запоздал с броском и поймал его за ногу, которая была уже в прыжке в костер. Подоспевшие парни помогли ему выдернуть отца из костра, когда на нем уже вспыхнули волосы и одежда. Окружающие люди бросились тушить его снегом, который шипел на обгоревшей голове и одежде. Он приподнялся, увидел свою Шагайхен, окруженную бешеным пламенем, уронил голову на снег и забился в тяжком рыдании.

Толпа людей, потрясенная страшным зрелищем, молчала.

Ровно и мощно гудел огонь…

----*----



Каждое утро солнце поднималось из-за горизонта. Обогревало землю, давая жизнь всему живому, чтобы к вечеру вновь уйти за горизонт, исправно отсчитывая дни, месяцы, годы. Выполняя, кем-то свыше, установленный порядок. Да, прошло уже три года с тех печальных событий, которые произошли в степи. Советская власть установилась повсюду, но не здесь. Как мы помним, жители не приняли новый порядок, никто не захотел стать ни депутатом, ни председателем Совета. Всех устраивал старый порядок. Все помнили, что старый Хозяин воспринял беду, принесенную белыми и красными вооруженными отрядами, как свою и полностью возместил им понесенные потери в хозяйстве. Такое не забывается.

Вскоре в деревню приехали командированные из округа, возглавляемые самим председателем Исполкома округа, сопровождаемые двумя милиционерами. Собрание жителей обеих деревень состоялось на широкой поляне, перед домом Хозяина. Повестка собрания содержала два вопроса:

Первое. Установление Советской власти.

Второе. Организация коллективного хозяйства на основе обеих деревень степи.

Председатель Исполкома округа представил, прибывшего с ним, высокого, худощавого мужчину, как представителя рабочего класса города Иркутска. Он являлся одним из двадцати пяти тысяч человек, которых партия коммунистов России направила на места, для оказания помощи населению по различным вопросам.

- Он – двадцатипятитысячник, и будет у вас председателем местного совета депутатов трудящихся.

У всех жителей, из этого, трудно запоминающегося слова, осталось в памяти одно – тысячник. Председатель - тысячник.

- Депутатов местного Совета вы изберете попозже, когда ознакомитесь поближе с ним.

Тут Предисполкома немного слукавил, помня о том, что предыдущая попытка избрания депутатов в деревне потерпела фиаско, и он наверняка побоялся потерпеть неудачу сам.

- Теперь перейдем ко второму вопросу. По всей стране, как и в нашем округе, организуются коллективные хозяйства – колхозы. Они уже есть везде, осталось только ваше хозяйство. Вы еще плохо знаете, что это такое. Вот ваш новый председатель Совета сейчас кратко расскажет, как вы дальше будете жить при Советской власти.

Новый председатель вышел вперед и, довольно кратко, объяснил, в чем выражается суть коллективного хозяйства. В конце он добавил, что руководить новым колхозом будет председатель, которого мы сейчас изберем из вашей среды.

Прохор с отцом стояли несколько позади толпы присутствующих. Они с напряженным вниманием слушали речь нового председателя. Отец, которому было уже трудно стоять, оперся о плечо сына и взглянул ему в лицо.

- Сынок, это все… Они отберут у нас все, что есть. Против этой власти мы ничего не сможем сделать. Продать наше хозяйство некому, да и не успеем. Я сейчас выступлю, ты поддержишь меня?

-Да, отец. Все, что скажешь, не может быть неправильным.

Предисполкома вновь вышел вперед:

- Итак, у кого, на этот счет имеются свои мнения? Как вы считаете, кто может быть выдвинут на этот важный пост и, самое важное, кто из вас готов вступить в колхоз со всем своим имуществом? Напоминаю, что в округе уже поголовно организованы колхозы, вы последние, где еще царствуют единоличные хозяйства. Не стесняйтесь, вы все прекрасно знаете друг друга.

Всеобщее молчание было ему ответом. Хозяин степи поднял руку, прося слова.

- Вот, пожалуйста, – обрадовался Предисполкома, – вы пожилой, умудренный опытом человек, вам, наверняка, есть, что сказать.

Хозяин, медленно шагая, подошел к столу, который был вынесен из его дома, где сидел второй командировочный, записывая что-то на бумаге. Он тяжело оперся рукой о стол, было видно, что ему было тяжело стоять.

-Если мы все войдем в колхоз со своим имуществом, это будет большое, богатое хозяйство, - большинство в толпе мимолетно улыбнулись, - надо много знать и уметь, чтобы управлять этим хозяйством. Кто из вас способен на это?

- Вы, Хозяин!- раздался выкрик из толпы.

- Я не могу. Я уже стар и болен, - он снял с головы малахай, склонил голову, и все увидели страшные шрамы на голове и шее, оставленные жестоким огнем. Мертвая тишина охватила толпу, все знали предысторию этих шрамов. - Но я знаю, кто может. Тот, кого я вам предлагаю, грамотен, он зоотехник и ветеринар. У него есть настоящий опыт руководства большим хозяйством. Он из вашей среды и вы его хорошо знаете. Это сын Солдаруева - охотника, но он и мой сын, он носит мою фамилию и роднее его у меня нет никого.

- Если вы согласны на это, – обратился он к председателю, – то я вступаю в колхоз и всех вас приглашаю вступать, – обратился он к толпе людей.

Кто-то оглушительно захлопал в ладоши, все недоуменно посмотрели на него, потом вся поляна огласилась громкими хлопками. Председатель растерянно хлопал глазами, не находя выхода из этого положения, но тут резко шагнул вперед председатель местного совета.

- Нет! Партия запрещает выдвижения на руководящие должности бывших владельцев крупных хозяйств. Это недопустимо и идет в разрез с линией партии.

- Да, да, это правильно, – обрадовано подхватил Предисполкома, – кроме того я хочу добавить, что решение партии об организации колхозов обсуждению не подлежит. Тот, кто сопротивляется вступлению, будет подвергаться раскулачиванию, выселению и аресту с последующим судом. Решив не терять инициативу, и решить вопрос, грозящий выйти из-под контроля, он продолжил, осененный внезапной мыслью:

-Если нет других предложений, предлагаю избрать председателя вашего Совета, временно исполняющим обязанности председателя колхоза. Других предложений нет?

Толпа напряженно молчала.

– Ну, вот и хорошо, – он повернулся к писарю за столом. – Так и запишите, избран единогласно. Значит так, – продолжал он, заканчивая собрание, – председатель Совета будет вашим председателем колхоза, до очередного собрания, когда ваш колхоз окончательно сформируется. Собрание считаю закрытым.

Люди медленно расходились в полном молчании и полном непонимании произошедшего.

- Оставляю тебе одного милиционера в помощь. А ты не теряй инициативу, потихоньку входи в доверие, разговаривай с людьми, заводи знакомства. Упертые они, конечно, Хозяина, видимо, уважают. Ничего, мы его через раскулачивание пропустим и выселим куда-нибудь под Магадан, чтобы не мутил воду, с сынком вместе. Его табунов и на два колхоза хватит. Так что не теряйся, работай, - напутствовал Предисполкома коллегу перед отъездом.

Утром, еще в кровати, Прохор услышал зов отца. Босиком прошлепал в его комнату и присел на краешек кровати. Отец дышал трудно, но старался сдерживать себя. Страшные шрамы на голове ужасали, но лицо его, хотя и безбровое, огонь пощадил. После смерти жены отец превратился в глубокого старика, здоровье его оставляло желать лучшего.

- Тебе плохо, отец?

-Да ничего, сынок. Еще поживу, попорчу воздух, - слегка оживился он.

- Я что тебе хочу сказать, у нас в магазине все припасы уже закончились. Людям хлеб уже не из чего выпекать. Ты организуй обоз в пять телег и сходи в центр. На санях, конечно, лучше, сейчас дороги плохие. Много не грузите, надо людям помочь.

- Хорошо, отец, сделаю, только вот ты нехорошо выглядишь, не хочется оставлять тебя одного.

- Ничего, женщины досмотрят, - отец помолчал.

- Сынок, - слова давались ему трудно.- Когда отправишь обоз назад, ты сам не возвращайся, - он задохнулся, глаза наполнились слезами.

- Почему, отец, что ты говоришь. Я не оставлю тебя одного.

- Надо, сынок, надо. Ты не слышал, что такое раскулачивание, а я уже знаю. Раскулаченные хозяева высылаются в холодные края без всякого имущества. У нас и так холодные края, так что просто арестовывают и судят. Меня не тронут, мне недолго осталось, у тебя же вся жизнь впереди.

Уезжай, далеко уезжай. Можно будет, весточку передай, что живой, здоровый.

Он замолчал, слезы текли из его глаз и он не мог с ними справиться. Прохор тоже молчал, потом заговорил.

-Нет, отец, я вернусь и останусь с тобой, пока ты будешь жить. Я не смогу простить себе, что бросил тебя. Пусть все будет так, как будет.

----*----



После отъезда Прохора с обозом, хозяин попросил женщин позвать кого-нибудь из старших братьев своего сына. Пришел Прокопий. Хозяин принял его в своей комнате, и они долго о чем- то говорили. Прокопий вышел из дома с широко открытыми глазами и постоял на высоком крыльце, смотря вдаль, но не видя ничего.

После его ухода Хозяин позвал старшую из женщин:

-Сядь на стул и слушай, - сказал он стоящей перед ним, уже пожилой женщине. - Через четыре дня придет Прокопий, скажешь конюху, чтобы он оседлал Самолета и моего коня. К его приходу собери в переметные сумы еды на несколько дней, и больше той, которая долго не портится, на двух человек. Прокопий заберет их с собой. А еще передашь ему вот этот мешок, - он показал на кожаный мешок, стоящий у него в спальне.

- А теперь возьми вот этот мешок, это мой подарок тебе за твою доброту, за то долгое время, которое ты потратила, ухаживая за моей мамой, мной, Шагайхен, Прохором. Мы все не помним времени, когда могли быть недовольны тобой. Ты была членом нашей семьи, - Хозяин помолчал. - Потом, когда меня не будет, ты разреши всем, кто со мной работал, взять здесь на память что-нибудь… обо мне, Шагайхен, Прохоре. Я бы разрешил им взять любого коня из табунов, но их

всеравно заберут в колхоз.

Старшая привстала со стула и со страхом смотрела на Хозяина, прикрыв рот руками.

-Да вы что, Хозяин, да разве…

- Не зови меня так больше. Ты была мне не слугой, ты же знаешь, что меня зовут Николай, если тебе трудно, зови Николай Павлович. Тебе я признаюсь, не говори никому пока, но Прохора здесь больше не будет, он уедет далеко. Не забудь приготовить все, что я тебя просил.

- Хозяин, я…

- Подожди, слушай, мне уже трудно говорить. Новая власть не разрешает проводить умерших людей по нашему обычаю. Но ты проси людей, чтобы меня отправили к духам так же, как Шагайхен… на костре.

Старушка уже не могла ничего говорить, только стояла, раскачиваясь, прикрыв рот руками, слезы текли по ее ладоням.

- А теперь проводи меня до кровати, я устал.



----*----



Через четыре дня Прокопий пришел в дом Хозяина. Конюх вывел двух оседланных коней. На коня Прохора приторочили переметные сумы. Заплаканная старушка передала ему кожаный мешок, который привязали к седлу коня хозяина.

-Ма, почему вы плачете? – участливо спросил Прокопий. Старушка приподнялась к его уху:

-Передай Прохору, что отца его больше нет. Он ушел навсегда, не говори сейчас никому, когда ты уедешь, мы скажем всем людям.

Пораженный Прокопий долго смотрел на старушку, потом вскочил на коня хозяина и погнал его рысью, ведя за собой Самолета.

----*----



Обоз возвращался из центра. Летние дороги – это не зимний санный путь, когда сани легко скользят по утоптанному снегу и, практически, никакой тряски. Все ухабы, выбоины, выступающие корни деревьев, как бы отсутствуют, прикрытые снегом. Летние дороги – вечная проблема России. Иногда к этой проблеме добавляют проблему дураков, но это уже другой вопрос.

Сейчас дорога, по которой шел обоз, вошла в тайгу. Свернуть в сторону, объехать ухабы не было никакой возможности.

Лошади напрягались, вытаскивая колеса из одной ямы, и тут же надо было перетаскивать колеса через выступающие корни деревьев, чтобы вновь провалиться в очередной ухаб. Ездовые, облегчая муки лошадей, шли пешком уже большую часть пути. Прохор шел позади обоза, по краю дороги, иногда выходя на опушку леса, посреди дороги идти было немыслимо.

Кожаные сапоги буквально раскисали от воды. Загрузиться продовольствием на этот раз удалось с большим трудом. Владельцы товаров отказывались продавать товар за новые советские деньги, по установленной цене. С продуктами в округе было плохо, и они придерживали товар, ожидая максимального подъема цен. После двухдневных попыток загрузиться, он встретил сокурсника, с кем и поделился своей проблемой. Тот и подсказал выход – обратиться в органы советской власти.

Прохор попал в кабинет зам. Предисполкома. Молодой парень, разве чуть постарше его, явно скучал в кабинете и с удовольствием выслушал его. Потом, взяв трубку телефона, он суровым голосом отдал распоряжение, доставить к нему в кабинет хозяина складов. Буквально через полчаса два милиционера ввели хозяина – мужчину среднего роста и возраста, с которым Прохор уже объяснялся лично.

- Почему вы отказались продать товар этому гражданину?- сурово спросил зампред.

- Видите ли, сейчас во всей области плохо с продовольствием. Я отказал, чтобы не допустить голода у нас. - Хозяин держался уверенно, видимо ожидая поддержки от зампреда.

- Мы еще не голодаем, а там люди уже голодают. Немедленно отпустите необходимый товар, если не хотите потерять право на торговлю и на все имущество. А вы, – он обратился к милиционерам, – проследите, чтобы обоз был загружен сегодня.

- Так точно, проследим, – вытянулись оба.Выходя из кабинета, хозяин бросил злой взгляд на Прохора, но тот только улыбнулся.

- Большое спасибо, – обратился он к зампреду.

- Давай, – по- приятельски подмигнул тот и приподнял руку от стола.

Впереди обоза послышались голоса, и знакомый голос весело поздоровался:

- Сэм байне, парни.

- Привет, привет, Прокоп, – отвечали ездовые.

Прохор с изумлением увидел брата на отцовском коне. А за ним и своего Самолета. Ездовые остановили лошадей и собрались вместе. Всем наскучила однообразная ходьба с вожжами в руках, уже несколько дней подряд. Посыпались веселые, взаимные вопросы:

- Как дела в округе?

- Что нового в деревне?

Прохор обратился к ездовым:

- Ну, вы парни, езжайте потихоньку, мы вас догоним потом.

Ездовые нехотя разошлись по своим местам, и отдохнувшие лошади тронулись в дальнейший путь.

- Ну, давай, давай, чего молчишь. Ты же не молчать приехал на двух конях, - Прохор с тревогой смотрел на брата.

- Не знаю, как начать.

- Ну, начни с чего-нибудь. Тебя отец послал?

- Он позвал меня четыре дня назад. Мы долго говорили. Он просил встретить тебя в пути, передать тебе коня и вот этот мешок. Там все, что тебе нужно будет. Еще вот это, – он пошарился у себя на груди и снял мешочек из тонкой кожи, – это золотое кольцо Шагайхен, он подарил его, когда вы с ним вернули ее назад, в ваш дом. Когда она умерла, он не стал одевать его ей на руку, оно бы расплавилось и ушло в землю. Он сказал, чтобы ты подарил его своей жене, на память о ней и о нем. Еще он сказал, чтобы ты не возвращался с обозом, потому что тебя арестуют и посадят. Он передал сказать тебе, что это его воля. Я привел тебе твоего Самолета, там, в сумах еда на первое время, документы твои у тебя. Он очень просил тебя уехать далеко, потому что тебя будут искать.

Прохор молчал, опустив голову, потом поднял ее и взглянул на брата:

-Как я могу уехать, не простившись с ним? Он столько хорошего для меня сделал. Он стал мне настоящим отцом, даже больше, чем мой родной отец. Я должен обнять его на прощание.

- Брат, я должен сказать тебе последнее. Хозяина больше нет, он ушел вчера ночью.

----*----



Весть о том, что Хозяин ушел, облетела деревни мгновенно. По одному, по два, по три, люди подходили к его дому со всех сторон и, вскоре, здесь стояла толпа. Скорбные лица говорили о том, что люди едины в своей печали. Собирались в небольшие группы и внимательно слушали тех, кто рассказывал о добрых делах его, одобрительно и печально кивая головами.

На крыльцо вышла плачущая старушка и обратилась ко всем:

- Люди! Он остался один, сын его ушел с обозом и ничего не знает. Хозяин просил отправить его к духам на погребальном костре, как и его любимую жену – Шагайхен. Давайте исполним его просьбу. Он должен уйти к духам завтра, после полудня, до заката солнца.

Толпа ответила одобрительным гулом согласия. Уже через час люди несли из леса охапки хвороста, драли бересту на березах, лошади тащили волоком толстые бревна, Уже к вечеру выросла громадная пирамида костра, готовая к священному действу.

Ближе к полудню следующего дня, толпа стала вновь собираться у дома Хозяина. На крыльцо вышел председатель Совета, сопровождаемый милиционером.

- Граждане! – обратился он к толпе. – Советская власть запрещает вам хоронить покойника на костре. Этот ваш дремучий обычай должен уйти в прошлое. Вы, как и все сознательные люди, не должны поддерживать его.

- Это была воля Хозяина, и мы выполним ее, - седой старик подошел ближе к крыльцу, и толпа угрюмо придвинулась. Он повернулся и сделал жест рукой. Шесть молодых парней взошли на крыльцо, милиционер преградил им путь, но не выдержал напора сильных тел и слетел с крыльца. Поднявшись, он схватился за револьвер. Толпа придвинулась еще ближе. Старик взял его за руку выше локтя и покачал головой.

- Не надо, дорогой.

- Да пусть их…- махнул рукой председатель.

Парни осторожно вынесли тело Хозяина, положили его на легкий помост, покрытый ветками пихты, подняли на плечи и понесли к месту погребального костра.

Помост водрузили на самый верх пирамиды костра, следующие шесть парней, окружили костер, с зажжёнными факелами из смолистой щепы и взглянули на старика. Тот отрицательно помахал вытянутым пальцем, глядя вверх на небо. Наконец, по его мнению, солнце перевалило на другую половину дня, и он взмахнул рукой.

Береста вспыхнула одновременно, и факелы полетели в костер. Пламя постепенно охватило хворост и разрасталось, охватывая его во всю ширину. Наконец оно загудело по всей площади костра и рванулось вверх, облизало толстые бревна пирамиды, и, наконец, вырвалось на свободу, обдав огнем помост. Толпа одновременно выдохнула, напряженно всматриваясь в это страшное действо. Пламя поднялось выше и, повинуясь страшному жару, приподнялась голова Хозяина и его согнутая рука, как прощальный привет.

Все люди, повинуясь единому порыву, вскинули руки вверх, прощаясь со своим прошлым, за которым начиналось еще неведомое им будущее.

Вдруг позади толпы, перекрывая гул пламени, раздался крик:

- Прощай, отец!

Все моментально обернулись и сразу узнали всадника. Он стоял на стременах, наклонившись вперед, и пристально вглядывался в бушующее пламя, по его лицу текли обильные слезы. Потом он поднял коня на дыбы, круто развернул его и с места пустил в галоп.

Председатель Совета тоже узнал его, и подбежал к трем жителям, сидевших на своих конях, неподалеку.

- Это он! Надо догнать его! - те с легкой улыбкой отрицательно покачали головами. – Именем Советской власти я приказываю вам догнать его!

- Нет, – снова покачали головами всадники. – Самолета не догнать. Бесполезно.

На опушке леса всадника ждали еще двое, и они втроем скрылись в тайге.

Костер догорал еще долго. Потом к нему приходили жители, разгребали еще горячую золу и разбрасывали на своих подворьях, думая о том, что его прах принесет им благополучие.



----*----



Проскакав почти версту, всадники осадили лошадей и поехали шагом, давая им отдышаться. Прохор остановил Самолета.

- Ну, что, братья, вам незачем ехать дальше. Вот если бы нам троим уехать, было бы здорово. Передайте привет нашему отцу, я жалею, что не простился с ним. Конь моего отца остается у вас, карабин его - тоже ваш. Как вы их поделите, я не знаю. Может, вместе будете пользоваться.

- Прощайте, братья. Прощай Федор, прощай Прокопий, может, свидимся когда-нибудь. Они крепко обнялись и разъехались в разные стороны, не вытирая слез.

Продолжение следует.