Повесть о матери глава3

 



А теперь мы с вами, читатель, перенесемся на другой край Российской империи. Украина… По тем временам - Малороссия. Это территория, которую можно назвать жемчужиной империи. Здесь нет соболей, нет золотых россыпей, все это там - в Сибири.Здесь же умеренный климат, цветут сады, зреет виноград. Особая ценность этого края – земля. Один кубометр украинского чернозема хранится в Международной палате мер и весов в Париже, как эталон плодородия. Земледелие - это основной род занятий населения с незапамятных времен. Это тяжелый, но и не всегда благодарный труд. Многое, если не все, зависит от капризов природы. Недаром, в ходу поговорка: «Посеешь в грязь - будешь князь»

Но не всегда сбываются «княжеские» мечты. Нередки неурожайные годы, а не то и засуха, настоящее бедствие для земледельца. И это еще цветочки.

История помнит польские, шведские, германские, литовские нашествия, набеги крымчан и других степняков.

Но все это в прошлом. Российская империя, но просьбе Богдана Хмельницкого, раскрыла свои объятия и прикрыла многострадальный народ от враждебных соседей.

Ныне ситуация другая. Новая беда пронеслась над благодатным краем. Теперь уже сама империя потерпела крах. Вначале германская война, названная Первой мировой, потом революция. Погуляли по этой земле красные и белые, зеленые и петлюровцы, анархисты с махновцами и разная бандитская мелочь.

Наконец красные « успокоили» всех, и большевики взяли власть в свои руки. С установлением новой власти беды не закончились. Смертельным вихрем пронеслась по стране продразверстка и, как следствие ее, повальный голод. Увидев страшные последствия своей политики, власть одумалась, и продразверстка сменилась продовольственным налогом. Полумертвые села и хутора начали понемногу оживать, появился смысл для дальнейшей жизни, так как оставалось зерно не только для еды и хозяйственных нужд, но и для продажи. Что- то, похожее на умиротворение, опустилось на этот край.

Вот один из таких населенных пунктов - хутор Лагодовка. Несколько десятков саманных хат, соломенные крыши. Строительный материал разнообразием не блещет – глина, кизяк, солома. Большинство хат похожи друг на друга как близнецы. Единственная хата бывшего старосты, крытая железом и покрашенная красным суриком, которая являлась как бы символом хуторского благополучия, теперь рдела тусклыми пятнами ржавчины. Да и самого старосты давно уже нет, сгинул,где-то в рядах петлюровцев в борьбе с красными за украинскую самостийность.

Многие хаты не дождались своих хозяев, многих приняла в свои объятия плодородная украинская земля. Вот еще одна хата, не дождавшаяся

своего хозяина - Ивана Скрыпника. Веселый, беспечный красавец-здоровяк, легко шел по жизни: умело плясал, красиво пел, играл на скрипке. Редкая девка не видела его в своих девичьих снах и грезах тайных, да и молодые бабы, кто побойчее, открыто улыбались ему при встрече зовущей улыбкой.

Женился он не рано и не поздно, как говорится, в самый раз. Оксана не первая красавица, но и дурнушкой ее назвать не повернулся бы язык у самой последней хуторской сплетницы. Но в одном все бабы были единодушны…

- Ну, у ей-то он не пошалить.

Мужики тоже не были далеки от их рассуждений.

-В крепки руки попал Ванька, не дасть вона яму покуролесить.

Такая вот была оценка Оксаниного характера.

Отец Оксаны был крепким хозяином, имел пару лошадей, пару волов, да и землей не обижен был. Управляться хозяйством ему помогали два сына, один из которых был уже женат. Выбору дочери он не перечил.

- Смотри сама, Оксанька,… парень он конечно видный, пляшет хорошо, на скрипке играет, поет красиво, да и здоровый. А будет из него хозяин хороший…? Не знаю.

Смотрела Оксана, думала, но недолго. Слишком глубоко запал веселый парень в девичье сердце. Свадьбу справили, как водится, осенью, когда закончили уборку урожая. Сваты с обеих сторон помогли с постройкой хаты, разной необходимой утварью, кое-какой живностью. Так что не пришлось Ваньке пожить в приймаках, а Оксане со свекровью. Начали хозяйновать вместе сразу после свадьбы. Жили дружно, весело, не ссорились по пустякам. Как-то так само собой получилось, что Иван стал практически по всем вопросам советоваться с женой. Та оказалась достаточно умной хозяйкой, щадила мужнино самолюбие, старалась тактичными советами подвести мужа к правильному решению. Ее не раздражала его некоторая беспечность в решении хозяйственных вопросов, легковесность в рассуждениях. Она любила его таким, каким он был. Но она твердо знала главное - без крепкого хозяйства жизни нет и исподволь, постепенно подводила мужа к такому же решению.

Все братья Скрыпники слыли в округе искусными музыкантами и были востребованы на различных сельских праздниках, особенно ценились они на свадьбах. Оксана помнила, что этой осенью они уже приглашены на свадьбу в соседний хутор.

Как-то вечером после ужина, она завела разговор о том, что у них в хозяйстве недостает железной бороны. Каждый раз после вспашки земли ее приходится одалживать, при этом ждать пока она освободится у хозяев.

Вспаханная земля подсыхает, теряет влагу, в результате теряется урожайность. Купить бы свою, да с деньгами пока туговато.

Иван долго молчал.

-Ты знаешь, Оксан, - наконец вымолвил он, - я поговорю с братами, чтобы они, как сыграем свадьбы, а их в округе пять штук намечается, всю выручку мне отдали, а со всех остальных забирают мою долю. У нас есть небольшая заначка, а по осени продадим немного зерна с нового урожая. Так что будет у нас железная борона.

- Да что бы я без тебя делала, - Оксана прижалась к его боку. Иван снисходительно улыбнулся и обнял ее за талию:

- Ну ладно. Пойдем спать.

- Да я же не прибралась еще, посуда немытая.

- Потом помоешь, - прижал он ее нетерпеливой рукой.

----*----

Весть о том, что Иван перешел на сторону красных, и служит там командиром, Оксана восприняла неоднозначно. Политическую ситуацию в стране она воспринимала по-своему:

- Дуракам делать нечего! Тут пахать, сеять надо, а они лупцуют друг друга, почем зря.

Слышала она, что красные обещают раздать землю крестьянам, но и на это у нее было свое мнение. Если землю отдать в хорошие руки, то будет польза, крепкий хозяин способен заставить ее родить хорошие урожаи. А голытьбе, сколько ни давай, все равно зарастет бурьяном.

Ярким примером этих мыслей для нее был ее сосед. У него и хата-то без кола и без двора, вся вокруг обросла бурьяном и никакого хозяйства. Земли, правда, немного, но садит один табачок, а больше половины земли зарастает дикой травой. Кормится с того, что мужики принесут в обмен на курево. И он на хуторе не один такой. Лентяи - одним словом.

Держать свое хозяйство без Ивана, Оксане было нелегко, основной помощник – старший сын Алешка. Плуг держать в борозде не может, мал еще, силенок не хватает, но поводырем с волом справляется неплохо. К концу сил у обоих уже не оставалось.

- Устал, помощничек ты мой родной, - ласково глядела она на обессилевшего сына. – Чтобы я без тебя делала, вот папка придет, скажу, какая замена ему выросла.

У Алешки от такой похвалы расцветало лицо, даже сил прибавлялось. Вот бы еще каши с салом пол котелка навернуть, так вообще бы жизнь была великолепной.

- Давай, сыночек, домой собираться, там наши хозяюшки уже заждались.

Олюшка с Нюрой борща с кашей должны наварить, а малых - Ниночку с Ванечкой уже накормили, наверное. Ты, Алешенька, своди вола на ставок, напои, а потом привяжи на выпас. Я пока Гнедка приведу и запрягу в бричку.

Потом, когда поужинаем, надо будет их к пастуху в ночное отправить. - Как-то там папка наш воюет, что-то сердчишко заныло не к месту, – Оксана проводила взглядом сына с волом в поводу и приложила руку к груди:

- Что-то Ваня вдруг вспомнился, не случилось ли чего. Не приведи господь.

Когда подъехали к хате, из ворот радостно улыбаясь, выскочили малые Нина и Ванечка. Оксана по очереди расцеловала их радостные мордашки. Следом выскочили Оля и Нюра, если бы не разница в возрасте, Нюра ведь младше на два года, то их легко можно было бы принять за близняшек, до того они были похожи друг на дружку. Они и держались-то всегда вместе.

-Ну, пожрать-то у вас что - нибудь есть?

- Есть, есть, – радостно вскричала Нюра. – Я и Оля и борщ сварили, и кашу.

- Ну, ты уж хвастай поменьше, я и Оля. Оля наверно и варила, а ты, небось, подсобницей была, – Алешка выдерживал суровый тон, подражая уставшему хозяину.

- Неправда, мы вместе с Олей все делали.

-Да ладно, готовьте стол, а я пока Гнедка распрягу. Жрать охота, аж сил нет.

Оксана, смеясь, обняла старших дочек:

-Пойдемте скорее, а то хозяин наш рассердится.

Сестренки дружно рассмеялись, а Нюра подразнила его:

-Эй, хозяин…,- и показала ему язык. Алешка только погрозил ей кулаком.

Ночью Оксана проснулась, как от толчка. Широко открыв глаза, она смотрела в темноту, вновь защемило сердце. Непонятная тревога овладела ей. Вновь, как и вечером на поле, встал перед глазами Иван:

- Где же ты, родимый. Может, сказать что хочешь? Не случилась ли беда с тобой?

Почти до самого рассвета не сомкнула она глаз. Стоял перед глазами высокий, веселый Иван, осторожно обнимал ее, беременную Нюрой, перед уходом на германскую.

- Да не волнуйся ты, я долго не задержусь. Вот дадим по башке немчуре поганой и домой. Я просил братанов, чтобы проследили за вами, помогли, если надобность будет какая. А ты смотри, не утруждайся сильно на хозяйстве, тебе уж срок рожать.

Обещал Ванечка, обещал быстро обернуться, да видно не просто оказалось немцу по башке настучать, упорный оказался немец. Вернулся аж в середине пятнадцатого года, сильно хромая на простреленную ногу, плохо работала, пробитая осколком, правая рука. В госпитале пообещали:

- Если нерв срастется, значит, повезет тебе, будет рука работать, если нет, то извини брат. Война, брат, война. Не один ты такой в России матушке. Благодари бога, что хоть мужской орган не оторвало, вот была бы беда по – настоящему.

Повезло Ванечке, меньше стал хромать, начала двигаться рука, ну, а мужской орган у него работал хорошо. Пока был дома успела Ниночка родиться, а вот и маленький Ванюшка в животике зашевелился.

Рассказывал Иван, что на фронте появились большевистские агитаторы. Говорят про несправедливость, что земля принадлежит в основном богатым, дворянству, а крестьяне задыхаются в нищете. Рабочие в городах вкалывают от зари и до заката, а получают гроши. Царица наша немка, родственница кайзеру германскому, отсюда и предательство на фронте. Распутин царем и царицей вертит, как хочет. Большевики обещают, когда возьмут власть, то всю землю крестьянам отдадут, а фабрики и заводы – рабочим. Главный у них - Ленин, живет за границей, в России пока боится появляться, арестовать могут, да и расстрелять. Встречают агитаторов по - разному, могут и в морду дать, унтерам офицеры приказали арестовывать их. Ну, а в основном все слушают, потому, что правду говорят.

Уже в начале семнадцатого года стал подумывать Иван, что делать дальше. Если воинское начальство прознает, что он уже здоров, раны зажили, а он и не думает прибыть на медицинское освидетельствование, то могут и дезертирство приписать. Но тут стали доходить слухи, что на фронте творится невообразимое. Солдаты перестали подчиняться офицерам, самовольно уходят с передовых позиций, участились случаи братания с немцами.

Иван начал привычно советоваться с Оксаной. Что делать, что предпринять…
- Ванечка, решать тебе, – осторожно начала Оксана, – но я думаю, что пока делать ничего не надо. У тебя есть бумаги из госпиталя, тебя отпустили долечиваться дома. Все по – закону. А сейчас смотри, какая неразбериха, никакой власти почти нет. Да о тебе сейчас никто и не вспомнит. А с другой стороны, у нас уже скоро пять деток будет. Тебя заберут, а я одна с хозяйством не управлюсь. Алеша хотя и подрос, но все равно еще ребенок совсем. Решать тебе Ванечка.

Иван несколько испуганно взглянул на нее, на играющих детей и в растерянности опустил глаза. Потом вновь взглянул на жену и улыбнулся:

- Ты, как всегда, права, моя умница, пусть пока все идет, как идет. А там посмотрим.

Вести с фронта приходили одна страшней другой, по сути фронта, как такового уже не существовало. Солдаты подразделениями и частями оголяли линию соприкосновения с немцами и уходили по домам. Наконец-то, в начале марта семнадцатого года пришла страшнейшая весть – Николай Второй, император всея Руси, сложил с себя все полномочия в пользу своего брата Михаила, который вскоре тоже отказался от царствования.

Замелькали на слуху: Временное правительство, Керенский, Ленин…

К концу семнадцатого года пришла весть: большевики взяли власть, Временное правительство разогнано, Керенский бежал. Главный теперь Ленин.

По правде говоря, все эти новости, хотя и поражали хуторян Лагодовки, но жизнь их пока ничем не нарушалась, текла обычно и размеренно. Пахали землю, сеяли пшеницу, рожь, откармливали свиней на сало, но стали чаще собираться мужики: покурить, поматериться, обсудить последние новости. На глазах ведь разваливалась страна, что-то дальше будет.Иван Скрыпник рассказывал про большевиков, про Ленина. Ведь обещал он, как возьмут власть, так землю будут раздавать крестьянам, а фабрики рабочим.

- А что, неплохо бы еще кусочек земельки прирезать.

- А не подавишься, и так вон горбатятся на тебя батраки от зари и до зари.
Землю надо давать малоземельным и тем, у кого ее совсем нет.

- И что вы, голытьба, будете с землей этой делать? Снова попрошайничать? Дай плуг, дай коня, дай зерна на посев? Давать землю надо тому, кто ее милую обиходить сможет, а у вас она так бурьяном и зарастет. Волков вы там только разводить сможете. Лентяи, одним словом.

- Не для того большевики власть взяли, чтобы таких скопидомов разводить. Чтобы такие, как ты соки из батраков выжимали. Ленин за справедливость, чтобы у всех все поровну было.

- Взять то, взяли, но ее, милую, удержать надо. Вон на что, Николашка - царь был, армия у него была, полиция, и где он? Землю раздать хотят поровну, а где ее взять? Лишней-то нету, значит надо отобрать, у кого есть. А кто отдаст? Приди ко мне отбирать, живо юшкой кровавой умоешься. Старый порядок надо возвернуть. Был царь – был порядок. Вон, говорят, в Таганроге генерал Антон Иванович Деникин собирает белую армию. Вот он и наведет порядок. Так что держись Ленин, вместе с большевиками.

- Ниче, ниче, за Ленина тоже есть кому встать. Мало ли обездоленных в России. А солдаты да матросы вряд ли за Деникина пойдут. Там одно офицерье и будет. Дураков нет больше офицерский мордобой терпеть.

Вот так постепенно развивалось противостояние на хуторе. Вся голытьба горой стояла за Ленина, справные хозяева выступали за твердый порядок, который олицетворяла бывшая царская власть.

Но к весне восемнадцатого года противостояние на хуторе пошло на спад. Шаткое перемирие с немцами закончилось. Немцы начали наступление, прорвав ослабленный фронт России. Все разговоры, на стихийных сходках мужиков на хуторе, шли вокруг этой новой беды. Смогут ли большевики, взявшие власть, дать отпор немцам?

- Нет, не сдюжат большевики с Лениным. У германца сила, все офицера и генералы при месте, а у Ленина одна солдатня, да матросня, командовать-то некому. Кончать надо эту революцию, просить Антона Ивановича Деникина стать командующим, да навалиться на немца всем вместе. Выгнать его с нашей земли, а потом уже разбираться, кому главным быть. А если не договорятся наши там наверху, то быть нам, мужики, под немцем. Затрещат тогда наши загривки, не семь, а десять шкур сдерут с нас тогда.

Молча слушали мужики слова старосты, не возразить, не поддакнуть. Все понимали уровень надвигающейся беды.

Вспомнила Оксана, как в хуторе вскоре появился вооруженный отряд почти весь состоящий из офицеров и человек из пятнадцати мобилизованных, на соседних хуторах, молодых мужиков и бывших солдат. Вскоре посыльный от старосты прибежал к ним в хату с приказом – всем мужикам до пятидесяти лет прибыть на сход. На сходе офицер с погонами ротмистра (так подсказал Иван) зачитал приказ генерала Деникина «Родина в опасности». Все солдаты, самовольно оставившие фронт, не будут преследоваться по закону, но подлежат мобилизации в Добровольческую армию, для борьбы как с внешними, так и внутренними врагами.Остальные сочувствующие граждане мужского пола до пятидесяти лет, могут вступать в армию добровольно.

Затем офицер зачитал список хуторян подлежащих мобилизации, составленный старостой. В нем прозвучала фамилия Ивана.

Не ожидая конца сходки, Оксана ринулась домой. Нашла госпитальные бумаги Ивана, схватила грудного Ванюшку и бросилась назад. Взяв Ивана за руку, она пробилась к офицеру.

- Господин офицер, мой муж вернулся с фронта по ранению. Вот его бумаги из госпиталя. Так что мобилизации он не подлежит.

Офицер развернул бумаги, потом поднял брови и взглянул на Ивана.

- Так ты уже больше двух лет восстанавливаешься? Как самочувствие?

Иван неопределенно пожал плечами.

- Понятно…

Спасая ситуацию, Оксана вновь обратилась к офицеру.

-Господин офицер, – она подкинула Ванюшку на руке. - Кроме этого, у меня в хате еще четверо и все еще малые.

- Я понимаю тебя, хозяйка, будет тяжело, даже очень тяжело. Но кому сейчас в нашей России легко. Родина наша на грани разрушения, надо спасать Россию. Я сам воюю уже три года и ни разу не видел свою семью. Единственное, что я могу тебе сказать:

- Держись!- офицер перевел взгляд на Ивана:

- Построение завтра в 10.00.

---*---

Оксана открыла глаза и, встрепенувшись, села на кровати. Солнце уже высоко стояло над горизонтом. Бессонная ночь дала о себе знать: чугунно гудела голова, ломило все тело от тяжелой работы. Огляделась… Малышня – Ниночка и Ванюшка – беспечно спали, на кухне тихо переговаривались Оля с Нюрой, осторожно звякала посуда.

- Хозяюшки мои, помощницы, - улыбнулась она.

С улицы донесся громкий голос Алешки, уже пригнавшего весь скот с водопоя.

- Ну, вот Ваня, и замена тебе выросла, - грустно улыбнулась Оксана.

- Олька, Нюрка! – голос Алешки по-хозяйски тверд. - Мы с мамой боронить сейчас поедем, а вы не забудьте свиней накормить, а то вон уже и визжать начинают.Молоко сегодняшнее опустите в колодец, малым отлейте на еду в чугунок. Со вчерашнего молока снимите сливки и смешайте со старыми, может пора и масло уже сбивать. Да, и к вечеру пожрать что-нибудь сварганьте.

- Без тебя знаем, мама вчера нам все рассказала, – дерзко огрызнулась Нюра. – И не ори громко, мама еще не проснулась. Хозяин нашелся.

В ответ Алешка что-то высказал ей, но уже потише, так, что Оксана не расслышала.

За два дня Оксана с Алешкой заборонили и засеяли больше половины поля пшеницей, ячменем и овсом, оставшуюся часть оставили под бураки и гарбузы. Все эти дни Иван не выходил у нее из головы, то, что с ним что-то случилось, она уже поняла. Ее мучил один вопрос – что?

То, что его уже нет в живых, она отметала, такого просто не может быть. Она видела его веселого, жизнерадостного, сильного и в ее сознании не возникало и мысли об этом. Желание узнать об Иване все было настолько мучительным и доминирующим над всеми участками мозга, что она уже не замечала испуганные взгляды детей, не отвечая на их вопросы или отвечая невпопад. Только требовательный плач малышей или настойчивые, повторяемые несколько раз подряд, вопросы Алеши и старших дочерей возвращали ее в реальность.

- Алешенька, Оленька, Нюрочка, вы не бойтесь за меня, я не заболела, просто, последнее время, я много думаю о нашем папе. Война, будь она проклята. Как бы с ним чего не случилось.

Через день, уже к вечеру, Алеша, возясь во дворе по хозяйству, торопливо вошел в хату.

- Мама, там тетка Матрена зовет тебя выйти. Говорит, что про папку что-то хочет сказать.

Оксана пулей вылетела во двор, где у ворот ждала ее давняя подруга. Та, видя ее полубезумные от тревоги глаза, успокаивающе махнула рукой.

- Успокойся, Оксан, ничего пока страшного нету. Валькин мужик вернулся. В Кривом Рогу в госпитале лежал по болезни. Там и твой Иван лежит. В тифу лежит. Там их много понавезли, болячка-то нешуточная. Но ты-то шибко не бойся, твой-то здоровый бугай, выкарабкается. Словоохотливая Матрена еще долго рассказывала что-то, но Оксана уже не слышала ее. В голове уже созрело решение:

-Ехать, надо ехать, надо увидеть его, пока живой, - и тут она вздрогнула, – что это я, дура, придумала, пока живой…

- Ну, ты чего, Оксан, – голос Матрены как издалека. – Чего ты побелела вся и дрожмя дрожишь? Живой твой Ванька, и ничего с ним не случится. Я ж говорю – здоровый бугай.

- Ладно, Матрена, спасибо тебе, пойду я.

Всю ночь Оксана провела как в лихорадке, не сомкнув глаз. Заря на восходе и не думала подниматься, а она уже ходила по двору, нетерпеливо ожидая рассвета. Узел для поездки собран. Осталось просить отца довезти до станции.
 Братья Ивана уже перебрались в город. Ее братья воюют. Старший у петлюровцев, младший - у генерала Деникина в белой армии.Иван - с красными… Господи, что же творится в несчастной России!?

Просить надо маму приглядеть за внуками. В Алеше, Оленьке и Нюре она была уверена. Алешеньке только-только двенадцать, а он уже чуть ли не настоящий хозяин. Оля и Нюра, как одно целое, во всем у них согласье, они и за хозяйством проследят и малых обиходят. За детей она не боялась, в голове крутилась одна мысль:

-Успеть увидеть Ивана! Почему надо успеть, она не понимала, но даже не пыталась в этом разобраться.

- Ну, и что ты засуетилась? – отец спокойно смотрел на нее. – Не раненый же Ванька, в госпитале же он, доктора вылечат. Чего ради этого детей одних бросать.

- Тятя, если ты не отвезешь, придется Алешеньку просить, а он же мал еще все-таки. Обратную дорогу ему одному придется ехать, время-то смутное.

- А я уже стар, дочка, если что, то вилами уже не отобьюсь, тут винтарь нужен, а где его взять? - отец посмотрел в глаза дочери и тяжело вздохнул. - Да ладно, чего уж там. Пойду запрягать.

На станции Оксане повезло. Проезжающий товарняк пришлось ждать всего около часа. Она успела познакомиться с попутчицей, тоже добирающейся до Кривого Рога.

- Ты впервой едешь? Тогда не плошай, не стесняйся и локотками работать. А то сомнут, затолкают, и выбраться не сможешь. Лезть придется на крышу вагона, там лесенка такая есть, руками цепляйся изо всех сил. Держись поближе ко мне, вдвоем пробьемся. Да и народу сегодня не очень. А ты в Кривой Рог-то чего? Живешь там?

- Да нет, я в госпиталь - к мужу, Лежит там.

- Раненый?

- Нет. Заболел. В тифу лежит.

- Ох ты, господи.

Попутчица невольно отодвинулась от Оксаны. Помолчали…

- Ты это, языком-то почем зря не ляскай. Необязательно всем знать чего у тебя с мужиком случилось. Шибко заразная болячка. Я знаю, где их бараки стоят. Если хочешь, покажу. А я по хуторам ездила, меняла на продукты тряпье разное. В лавках, да на базаре дороговизна страшная. Как бы голод не начался. А ты гляжу, с припасом едешь, шибко душок от твоего мешка запашистый. Я уж поначалу подумала на постой тебя к себе пригласить. А теперь побаиваюсь. Болячка шибко серьезная у твоего мужика.

Посадка в товарняк прошла на удивление просто. Обещанной давки и толкотни не было, сказалось, конечно, небольшое количество народа. Им удалось пробиться внутрь товарного вагона и удобно расположиться у стены на полу.

- Ну, мы с тобой, подруга, прямо как господа едем. Раньше, бывало, на крыше место едва найдешь.

Через день, в первой половине дня, они добрались до цели. Как и всегда бывает в таких обстоятельствах, Оксана и Настя (так звали попутчицу) чувствовали себя едва ли не лучшими подругами. За это время они сблизились и знали друг о дружке едва ли не все. Настя подробно объяснила, как дойти до тех заразных бараков, где должен лежать Иван.

-Только вряд ли тебя допустят к нему, шибко строго там.

- Да хоть в окошко, может, выглянет, посмотреть бы на живого, да передачку передать. Возьмут же? - с надеждой посмотрела она на Настю.

Та неопределенно пожала плечами.

-Ну, прощай, подруга, пусть у тебя все хорошо сложится.

- Погоди, – Оксана сняла мешок и вынула кусок сала. Остро запахло чесноком. Настя судорожно потянула воздух носом.- Вот возьми, детишек порадуешь.

-Уф…- выдохнула Настя,- у меня аж челюсти свело от этого запаха. Ну, спаси тебя Христос за такой подарочек. А, ну, погоди, чего одна будешь мыкаться, пошли ко мне, я хоть свой мешок оставлю. Мука там у меня, да мелочь всякая. Потом мы вдвоем сбегаем до госпиталя, посмотрим, что к чему. Придумаем что-нибудь.

Дома Настю радостно встретили двое детишек: четырехлетний мальчик и девочка семи – восьми лет. Настя отрезала по куску хлеба от привезенного каравая и скупо сдобрила их тонкими кусочками сала. Оксана с жалостью смотрела, как дети с жадностью впились зубами в этот, редкий видимо для них, деликатес. Заныло сердце при воспоминании о своих детках, оставшихся дома.

Дорога до заразных бараков, так все называли инфекционное отделение госпиталя, оказалась не такой уж и близкой. Три одноэтажных барака были окружены колючей проволокой, вход охранялся часовым, не отвечающим ни на какие вопросы. Входящие и выходящие работники отвечали коротко.

- Не знаю. Не могу знать.

Наконец Настя предложила выход.

- У тебя сало еще есть?

- Есть.

-Вытаскивай кусок. Сейчас подождем бабу попроще, из санитарок или медсестер. Дадим ей сала, от него никто не откажется, попросим разузнать, где твой Иван лежит. Найдет если, тогда можно попросить и передачку передать.

Оксана загорелась надеждой. Ждать пришлось долго. Уже ближе к вечеру Настя,опытным взглядом, нашла подходящую, на ее взгляд, кандидатуру и ринулась ей навстречу.

- Здравствуй, подруга. Помоги нам мужика ее найти – она показала на Оксану – мы тебя отблагодарим – она выхватила кусок сала из ее рук и сунула в руки остолбеневшей женщины, - зовут его Иван… э? - она вопросительно взглянула на Оксану.

- Скрыпник, Иван Скрыпник, из Лагодовки он, из командиров, - торопливо высказала Оксана.

Женщина посмотрела на сало и ее ноздри нервно зашевелились:

- Ну, ладно. Примерно через час я выйду с ведром к мусорке, вон в углу изгороди. Ты там жди за колючкой, что узнаю, то передам тебе.

- А передачку возьмешь?

- Ну, приготовь, только заверни в узел.

Женщина вошла в проходную и направилась к баракам. Оксана обрадовано оглянулась на Настю, та победно улыбалась:

- Вот так вот, - потом озабоченно взглянула на уходящее солнце. Оксана спохватилась:

- Спасибо тебе, теперь я уже сама, а ты беги домой, поздно уже.

- Как же ты одна? А найдешь ночью мой дом? Тебе здесь и приткнуться негде.

- А, – беспечно махнула рукой Оксана, – не переживай за меня.

- Ну, смотри сама. Завтра заходи, расскажешь.

Час ожидания длился, чересчур, долго. Уже стало совсем темно, но женщины все не было. Нетерпение было так велико, что ей захотелось пробраться к баракам и заглянуть в каждое окно. Тут она высмотрела бродячую собаку, которая подлезла под колючей проволокой и побежала к мусорному баку. Оксана подошла к лазу и решила, что вполне пролезет за собакой. Неожиданно ей это удалось. От ящика омерзительно воняло, но она прижалась к нему, как к родному существу, боясь быть обнаруженной. Ожидание длилось мучительно долго. Она уже окончательно решила подобраться к окнам и просмотреть их все, в надежде увидеть Ивана хоть краем глаза. Но тут послышались шаги и осторожный голос тихо спросил.

- Ты здесь?

- Да, да. – Торопливо зашептала Оксана из-за ящика.

- Ты что, с ума сошла. Тут зараза страшная, а она к ящику прилипла. Я же тебе сказала, будь за колючкой.

- Ну, нашла, нет?- нетерпеливо перебила Оксана.

- Скрыпник? Из командиров?

-Да, да.

- Тяжелый он, неходячий. Третий день в беспамятстве лежит. Завтра утром я меняюсь. Если хочешь – жди. Расскажу, как ночь прошла.

- Передачку возьмешь?

Женщина замялась, потом пересилила себя.

-Зачем она ему, он же без сознания. Да отлепись ты от этого ящика.

Тихие шаги удалялись. Оксана оцепенела от тяжелого известия, полное безразличие ко всему овладело ей.

Очнулась она под утро, сил не было, тело дрожало от утренней свежести. Вчерашняя тяжелая весть давила чугунной плитой. Но тут она вспомнила про обещание санитарки, и слабая надежда придала ей сил.

Отлепившись от омерзительного ящика, проползла через собачий лаз и поплелась к проходной, Ждать опять пришлось нестерпимо долго.

-Ну, как он?- бросилась она к появившейся из проходной санитарке.

- Все по-прежнему, пока без сознания, – женщина внимательно и тревожно смотрела на нее.- А ты не заболела ли, девонька? Вид-то у тебя нехороший. Сходи-ка на прием к врачу, пойдем, покажу где.

- Некогда мне болеть, в хате пятеро ждут.

- Смотри, смотри. Так и осиротить недолго их. Я завтра с утра выхожу, снова через час выйду с ведром, расскажу, как он. Только не будь дурой, не лезь через колючку, жди за изгородью.

Целый день бродила Оксана по окраинам города, попыталась было найти хату Насти, но поняла, что не помнит дороги к ней. Без сил опустилась на землю под чьим-то забором. Вспомнила, что второй день во рту не было ни крошки. Заставила себя съесть ломтик хлеба, надкусила кусок сала, но не почувствовала вкуса. Мучила жажда. Она постучала в дом и попросила воды. Девочка лет десяти вынесла кружку, Оксана с жадностью выпила воду до дна и поблагодарила ее. Отойдя шагов на пятнадцать, она почувствовала сильнейшую тошноту, качнулась к забору и ее вырвало. Сил не было, хотелось упасть на землю тут же и не двигаться. Краем глаза она увидела девочку, испуганно глядящую на нее через приоткрытые воротца, и заставила себя идти дальше. Лихорадочная дрожь била все ее тело, голова горела как в огне. Куда шла, она уже не понимала, просто заставляла ноги двигаться куда-нибудь.

Через некоторое время она остановилась и увидела знакомые очертания бараков. Солнце клонилось к закату. Где ходила все это время, сказать себе она не могла. Понимая, что сейчас упадет, заставила себя собрать все силы. Недюжинная выносливость крестьянки, привыкшей к тяжелому труду, помогла ей дойти до заброшенного строения, сесть на землю и привалиться к его стенке.

Очнулась она уже в темноте, окна бараков тускло светились. Спала или была без сознания, понять она не могла. Ее глаза упорно глядели на второй барак, и его третье светящееся окно. Это окно магнитом тянуло ее к себе. Невыносимо хотелось заглянуть в него.

- Ваня там, Ваня там, - стучало в голове.

Заплетающимися шагами она направилась к знакомому собачьему лазу, пролезла под колючей проволокой, разрывая одежду. Потом встала во весь рост и медленно пошла на свет этого окна, изо всех сил стараясь не упасть.

Подойдя, она прильнула лицом к стеклу и лихорадочно зашарила глазами по слабо освещенной палате. Медсестра в сером халате подошла к дальней кровати, приподняла и слегка взбила подушку под головой больного. Потом выпрямилась и повернулась в сторону, открыв его голову.На подушке четко вырисовалась голова мужчины с закрытыми глазами. Обритая голова, запавшие щеки, многодневная щетина, неузнаваемое лицо, но Оксана, раскрыв почти безумные глаза, неотрывно смотрела и смотрела на нее. Эту голову она не могла не узнать, эту голову ласкали ее руки, эту голову она держала на своей груди, эти уши покусывала она в приливах нежности, к этим щекам она прижималась своими щеками.

-Ванечка!!! – крикнула она изо всех сил, но услышала только тихий шелест из своих губ.

- Ванечка!!! – подняв руку, она стукнула в окно и, потеряв сознание, мешком осела на землю вместе с падающими осколками стекла.



---*----

Она открыла глаза и долго смотрела в потолок, с усилием стараясь вспомнить, где она находится. Потом услышала чей-то знакомый голос.

- Ну, наконец- то. Доктора уже думали, что не жилец ты на этом свете. А ты взяла и выкарабкалась оттуда. Молодец. Да, натворила ты дел, целое стекло расхлестала, где сейчас взять-то его, при такой разрухе. Кое - как кусок фанеры нашли, да забили.

- Где я?

-Как где, в госпитале, уже два дня валяешься. Вот чего ты брыкалась, когда я хотела тебя врачу показать, сейчас бы спокойно уже долечивалась. А то чуть деток своих сиротами не оставила.

Оксана вдруг резко поднялась и села на кровати.

-Ваня! Где Ваня? Я же видела его там, в окошке.

Санитарка решительно уложила ее на постель:

– Лежи, попрыгунья. Допрыгалась уже - потом отвернула голову в сторону. – Так некогда мне, работа стоит, сейчас сестра придет, будет мне на орехи.

Не глядя на Оксану, торопливо вышла из палаты.

Через несколько минут вошла медсестра.

- Очнулась, вот и молодец. А мы чуть крест на тебе не поставили.

- Что со мной? – тихо спросила Оксана.

- Как что. Сыпняк. Тиф у тебя, дорогуша, как и у всех этих, – обвела она рукой палату. – Вот прическу тебе пришлось сделать модную.

Только сейчас Оксана почувствовала непривычную легкость на голове. Провела рукой и ощутила колкую шероховатость вместо мягких волос.

- А где Ваня?

- Какой Ваня? - медсестра вопросительно смотрела нее.

-Ваня. Я видела его в окно тогда.

- А кто он тебе?

- Муж мой. Я же к нему приехала… Иван Скрыпник.

- Скрыпник Иван? Так это…- медсестра запнулась, потом долго и печально смотрела на Оксану, которая вдруг приподнялась и напряженно ждала ее последующих слов.

- Так что уж теперь, не ты первая, не ты последняя. Крепись, девонька. Вынесли вчера твоего Ивана, так и не пришел в сознание.

- Куда вынесли? – непонимающе прошептала Оксана.

- Ногами вперед, вот из соседней палаты, – скорбно ответила сестра.

- Видишь, что творится, война, разруха, лекарств почти никаких нет…

Она продолжала что-то говорить, но Оксана не слышала ее слов и медленно, с остановившимся взглядом, опустилась на подушку. Стальной стержень внутри ее надломился, жизнь стала ненужной, никчемной. Глаза постепенно закрылись, и наступила темнота…

----*----

Где-то издалека послышались голоса, потом они стали ближе и явственней, кто-то тряс ее за плечи, но ей не хотелось возвращаться. Неожиданно почувствовалась боль, кто-то бил ее по щекам, боль повторялась и стала такой неприятной, что она застонала и приоткрыла глаза.

- Ну, вот, наконец-то. Ты чего это вытворяешь? Решила детей сиротами оставить, мало их по России расплодилось.

Голос был знакомым. Она немного напряглась, взгляд прояснился и она узнала знакомую санитарку, медсестру и мужчину в белом халате. Санитарка продолжала ругаться:.

- Хватит баловаться, ишь взяла моду какую. Чуть чего и в обморок падать.

-Не бей меня больше.

- Еще как буду. Попробуй еще только раз брыкнуться, наподдаю, как следует. Мужчина взял ее за запястье, нащупал едва пробивавшийся ток крови, потом поговорил негромко с медсестрой и вышел из палаты. Медсестра присела на край кровати.

-Пришли новые лекарства по линии Красного Креста, так что не дадим тебе больше в обмороки падать. Помолчав тихо спросила:

- У тебя дети есть?

- Есть, – безразличие ко всему не отпускало Оксану. – Пятеро, два сына и три дочки.

- Младшему-то сколько?

- Два годика Ванечке.

- На кого ж ты их бросила? – подала голос санитарка. Оксане вдруг обожгло мозг:

- Ванечка! Ниночка! Детки! – она порывисто села и почти безумными глазами обвела палату. – Мне надо домой… Дети.… Дайте мою одежду…

- Успокойся, – мягко положила руку на ее плечо медсестра. – Твоя одежда на санобработке. Тебе сейчас нельзя к детям, можешь заразить их. Тебе это надо? Новыми лекарствами мы тебя быстро на ноги поставим, но недельку надо полежать, сил набраться. Так что смирись.



----*----



Через неделю Оксана уже сидела на крыше вагона товарняка, направлявшегося в сторону ее станции. Всю неделю она донимала медперсонал просьбами отпустить ее домой, к детям. Отпустили ее не потому, что надоела своими просьбами, помогло, наверное, новое лекарство да, большей частью, переполненные бараки. Тифозных везли и везли с разных сторон. Проходы в коридорах были забиты.

На Алешу, Олечку и Нюру она надеялась как на себя, малые еще, а жизнь понимают уже как взрослые. Более всего она боялась за Ниночку и Ваню, не заболели бы. Боль о муже засела глубоко в сердце, но как все сильные натуры, она не поддалась панике. С уходом Ивана, казалось, мир для нее рухнул, она потеряла все: его любовь, надежную опору в жизни, рядом с ним она не боялась быть слабой. Но у нее остались его дети, и теперь только она отвечала за их благополучие, за их безопасность. Сейчас, сидя на крыше, медленно ползущего товарняка, она инстинктивно напрягала мышцы, чтобы ускорить его движение.

Поезд подошел к станции уже глубокой ночью. Это была скорее не станция, а полустанок. Несколько прибывших пассажиров быстро разошлись по своим тропинкам.

- Из Лагодовки наезжает кто или нет? – справилась она у дежурной, отправляющей состав.

- Да уж несколько дней никто не наезжал.

-Ну, пойду тогда потихоньку.

_ Да ты что, с ума сошла. Тридцать верст, считай. Пережди со мной, может с утра кто будет, товарняк подойдет, да и мне веселей будет.

-Да нет, пойду. Дойду с божьей милостью, дети дома одни.

-Ну, как знаешь.

После мерзких запахов госпиталя, удушающего паровозного дыма, она с наслаждением вдыхала родные, ароматные запахи степи. Идти было легко и приятно. Шла она навстречу восходу солнца, который начинал постепенно нарождаться. Все более и более светлело небо на востоке, начали меркнуть звезды, и вот на нем осталась одна яркая звезда. Утренняя звезда, знакомая каждому, кто встает до восхода солнца или встречает рассвет после бессонной ночи: хлеборобы, рыбаки, мореплаватели, часовые, влюбленные…

Ослепительные лучи брызнули из-за горизонта. Оксана остановилась и, закрыв глаза, подставила лицо еще нежарким лучам. Пройдена половина пути, тело, истощенное после страшной болезни, просило пощады, начинала мучить жажда. Она сошла с дороги и встала на колени. Ладонями брала в горсть мокрую от росы траву. Потом облизывала их, надеясь хоть чуть – чуть утолить жажду. Мокрым пучком травы протирала потное лицо, получая какое-то облегчение. Пройдя еще с пол версты, она остановилась у одинокого дерева и присела под ним. Надо хотя бы чуть отдохнуть…

Очнулась она как от толчка, солнце уже хорошо оторвалось от горизонта и пригревало основательно. Оксана вышла на дорогу, идти стало легче, краткий сон взбодрил измученное тело…

Когда она увидела знакомые хаты родного хутора, силы почти оставили ее. До своей хаты она дошла, уже теряя последние остатки. Опершись на воротца, она осматривала двор, страшась заметить какие-нибудь изменения. Из курника вышла Нюра и направилась в хату, держа в руках лукошко. Подняв голову она, оцепенев, остановилась и молча смотрела на мать широко открытыми глазами.

 - Мамочка, - тихо прошептала она. Лукошко выпало из ее рук и она с диким визгом бросилась навстречу матери. Оксана протянула руки и прижала к себе родное тельце. Из хаты, один за одним, вылетали дети: Алеша, Оля, с визгом летели Ниночка и, последний, Ванечка. Она прижимала их к себе, целовала их замурзанные мордашки, не скрывая громких рыданий.

Так, все вместе, сплетенные в один клубок, ввалились они в родную хату.

Посреди хаты стояла ее старая мать. Оксана отпустила руки детей и подошла к ней.

- Спасибо тебе, мамочка, за деток моих.

-Так они не только твои, но и мои тоже,– она помолчала и тихо спросила:

- А Ваня как же?

- Нет больше Вани, – Оксана обняла ее и уткнулась в плечо. И здесь, на родном плече, стальной стержень надломился в ней, она вновь ощутила себя маленькой, слабой и завыла как волчица: дико…, протяжно…, страшно…


Продолжение следует