Глава 2 Персидские мотивы

               
Почему же  отъезд из Москвы в конце марта 1925 года  я назвал внезапным, а Галина Бениславская в письме к Эрлиху пишет: ««27 марта Сергей укатил в Баку, неожиданно, как это и полагается»… Это для всех знакомых Есенина его отъезд на Кавказ кажется неожиданным, но не для самого Сергея. Не забывайте, что всё еще в застенках находится один из друзей поэта – Алексей Ганин. А ведь сколько разговоров было у Есенина с Ганиным, были и недомолвки, но все-таки по большей части это была крепкая мужская дружба. Незадолго до отъезда в Баку Есенина приглашали в ОГПУ и вполне возможно, что там ему намекнули, что судьба Ганина и его сообщников решится со дня на день. Так что не исключено, что Сергей Александрович уезжал на Кавказ, ища там спасения у Чагина с Кировым. 
В Баку поэт прибыл 30 марта и именно в этот день был расстрелян Ганин. Когда об этом узнали родные Есенина (мать, сестры), то у них вырвался вздох облегчения, ведь и их Сереженьку могли арестовать и погубить, но он вовремя уехал. Сторонники официальной версии самоубийства Есенина обычно говорят: «Да зачем же чекистам надо было убивать Есенина?  Он не представлял для них никакой опасности, тем более, что ему благоволил сам Троцкий» Но неужели же такую большую опасность представляли  для большевиков Ганин и его товарищи, что некоторых расстреляли, а других приговорили к каторге. Да, Ганин и его друзья написали  манифест русского национализма, но насколько я смог понять, никаких реальных шагов по изменению государственной системы они не предпринимали, да и у них не было той популярности, которая уже в это время была у Есенина. Так что, Есенин, наверное был для большевизма поопаснее «Ордена русских фашистов», во всяком случае он в то время был популярнее и Ганина и прочих т.н. новокрестьянских поэтов.
Вполне возможно, что «дело 4 поэтов» именно потому закончилось товарищеским судом, а не чем-то более серьезным, что в составе этой четверки поэтов был Есенин. Будь вместо Есенина кто-то другой и как знать, может уже именно тогда началось бы расследование дела русских националистов, как тогда называли Ганина и многих его друзей. Что же вменялось в вину Есенину, Ганину, Клычкову и Орешину в ноябре 1923 года?
Приближался первый юбилей Всероссийского союза поэтов – 5 лет и молодые поэты в Госиздате обсуждали возможности издания своих книг, а затем зашли в кафе перекусить после заседания и продолжить обсуждение в более узком кругу. Сухого закона в стране тогда не было, тем более что друзья обедали в пивной, значит и потребление ими пива не было каким-то вопиющим поступком. Им не повезло только в одном, недалеко от них сидел за столиком некто то ли Роткин, то ли Родкин, оказавшийся, как бы сейчас сказали, стукачом. Конечно же, в ходе разговора поэты могли обсуждать любые насущные для них в тот момент проблемы и вряд ли обращали внимание на неподалеку сидящего гражданина. Но тот уж очень пытался уловить хоть слово из их разговора и Есенин, заметив это, решил помешать такому бесцеремонному вниманию со стороны незнакомца, но сделал это весьма своеобразно. Вот что говорит сам Есенин (из милицейского протокола): ««Сидел в пивной с приятелями. К нашему разговору стал прислушиваться какой-то тип. Заметя это, я сказал: «Дай ему в ухо пивом». Гражданин привел милиционера и сказал, что мы контрреволюционеры». По дороге в участок я сказал, «что такую сволочь надо избить». На это со стороны гражданина последовало: «Сразу видно, что русский хам-мужик», на что я ответил: «А ты жидовская морда».
Ну да, здесь определенно видна грубость со стороны поэта, а употребление молодыми людьми пива в дальнейшем было использовано для их осуждения. Товарищеский суд вынес виновным общественное порицание, однако за этим последовала организованная травля Есенина. 30 декабря 1923 года в «Правде» была опубликована заметка Михаила Кольцова «Не надо богемы»: «Надо наглухо забить гвоздями дверь из пивной в литературу. Что может дать пивная в наши дни и в прошлые времена – уже всем ясно. В мюнхенской пивной провозглашено фашистское правительство Кара и Людендорфа; в московской пивной основано национальное литературное объединение «Россияне». Давайте будем грубы и нечутки, заявим, что всё это одно и то же».
Не эта ли заметка дала толчок к названию «Ордена русских фашистов»? Не верится, чтобы молодые люди были столь наивны, чтобы где-либо упоминать такое название и тем самым подтверждать свое касательство к нему. Но как бы там ни было, а Ганин вместе с Есениным, Клычковым и Орешиным были «взяты на карандаш» чекистами.
Здесь надо обязательно упомянуть и такой эпизод, когда Ганин, составляя список будущего кабинета министров вписал туда Есенина. Сергей, когда узнал об этом, сильно рассердился и велел Ганину вычеркнуть свою  фамилию из списка. Этот эпизод показывает, что поэт не был лишен интуиции, иначе и он бы попал в жернова чекистского преследования. А за несколько дней до казни Ганина кто-то предупредил об этом Есенина и тот спешно выехал на Кавказ.
На Кавказе поэт продолжил писать цикл стихов «Персидские мотивы» и все еще мечтал побывать в Персии. Но и в Баку он продолжал вести себя не самым понятным образом. И если его занятия с литературным кружком при газете «Бакинский рабочий» считаются достойным поведением, то некоторые его поступки понять очень сложно и это дает еще один повод сторонникам официальной версии говорить, что в апреле 1925 года Есенин совершил очередную попытку самоубийства. Вот как об этом событии рассказывает  Ф.С. Непряхин, практически бессменный директор Бакинского нефтяного техникума тех лет.
 Как-то на занятиях литературного кружка возникает идея съездить на нефтепромыслы. Выбирают новые тогда промыслы Биби-Эйбата. И вот ясным солнечным днем, запасшись провиантом, на фаэтонах литкружковцы отправились на Биби-Эйбат. Среди сопровождающих поэта был и Ф.С. Непряхин.
Есенин был очень активен, живо интересовался процессом производства, подолгу беседовал с рабочими. Ближе к вечеру внезапно, как это бывает в Баку, поднялся сильный ветер с моря. Было решено собираться назад. Но вдруг происходит неожиданное: Есенин подбегает к открытому резервуару, наполненному нефтью, мгновение медлит на самом краю и … бросается вниз.
После секундного замешательства все кидаются на помощь поэту. Его вытаскивают, помогают в море смыть нефть, переодевают в сухое… Всё это было уже вечером, к тому же с моря дул сырой резкий ветер и в результате Есенин оказался в больнице.
Консилиум врачей пришёл к неутешительным выводам. Здесь, в Баку, у поэта впервые диагностируется не только воспаление легких, но и скоротечная горловая чахотка, сопровождающаяся кровохарканьем. Последовало строгое предупреждение врачей: «Молодой человек, вам надо срочно изменить образ жизни. И не только бросить пить, но даже и не курить».
       Литкружковец Ф.Непряхин постоянно навещает поэта в больнице и однажды слышит слова Есенина, произнесенные очень серьезно: «Это мое второе крещение — крещение нефтью». Но встречается и такая версия, что слова о «втором крещении» были сказаны Есениным сразу же после его извлечения из чана с нефтью. И нам остается лишь убедиться, что Есениным руководит молодецкий задор и эпатаж, он все время старается показать свою непохожесть на остальных.
Я просто убежден, что все попытки так называемых самоубийств Есенин производил, точно зная, что не погибнет, зато о нем опять будут писать, говорить, а у него эти события,  видимо, вызывали странные приступы вдохновения.
Но несмотря на все проделки молодого поэта, на Кавказе он пишет один из самых своих удивительных циклов – «Персидские мотивы». 
Откуда же у русского поэта, который чаще всего воспевает красоту родной природы, такая тяга к Востоку, а именно к Персии? Не могло ли на это повлиять его знакомство с Сергеем Городецким? Думаю, что Есенин знал о том, что Городецкий посещал общество «Друзей Гафиза» в «башне» Вячеслава Иванова и ему (Сергею) тоже захотелось узнать, что же нашел его тезка в стихах персидских поэтов?
Но как бы там ни было, именно на Кавказе Есенин начинает писать один из лучших своих циклов стихов. И к такому решению его наверняка подталкивает знакомство с молодой армянской учительницей Шаганэ Нерсесовной Тальян. Думаю, что сейчас вряд ли возможно найти человека, которому не были бы знакомы эти строки: «Шаганэ ты моя, Шаганэ!» или вот эти: «Никогда я не был на Босфоре,…».
Некоторые исследователи творчества Есенина предполагают, что одним из мотивов для самоубийства поэта могли послужить его запутанные отношения с окружающими его женщинами. А мне кажется, что Есенин четко знал, что ему нужно от женщин, как знал и то, что им надо от него. Взять хотя бы Айседору Дункан. Поэт позволил ей окрутить себя, в надежде вырваться в скором времени с ее помощью за границу, как впоследствии и случилось. Конечно, присутствовала и страсть, но скорее всего со стороны Сергея она (страсть) была несколько наигранна. Поэтому сразу же после возвращения из-за границы Есенин решительно рвет с Дункан без особых сожалений. Больше всего я восхищаюсь Галиной Бениславской. Ей ведь Есенин прямым текстом заявил, что не женится на ней, но тем не менее она продолжала помогать ему. Была ли она агентом ГПУ, как об этом упоминают многие источники, я не знаю, вполне возможно, что да, может быть ее самоубийство на могиле поэта через год после его смерти в какой-то мере является актом раскаяния за какие-то некрасивые поступки в адрес Есенина? Сейчас мы уже вряд ли узнаем об этом. 
Женитьба Есенина на внучке Льва Толстого Софье Андреевне, как мне кажется была что ли жестом отчаяния. Сергей надеялся, что Софья внесет в его жизнь какую-то размеренность, обустроит его быт и он перестанет метаться по свету в поисках своей розовой мечты. Он прекрасно понимал, что если ярко гореть, то очень скоро какой-нибудь злой ветер навсегда погасит все его страсти и тогда уже точно не удастся повенчать «розу белую с черной жабой». Но очень скоро он понял, что его надежды не оправдались и ему стали даже надоедать развешанные повсюду в квартире портреты деда Софьи, великого Льва Николаевича Толстого. Есенин даже жаловался, намекая на портреты: «"Скучно. Борода надоела."
Ну а была ли у Есенина настоящая любовь? Может это Августа Миклашевская, которой он посвятил множество стихотворений? Такой примечательный факт – только один раз при встрече с Августой  Есенин позволил себе быть нетрезвым, в то время, как будучи с Айседорой он практически не просыхал?  А может настоящей любовью поэта была  Шаганэ Тальян, вдохновившая его на стихи о Персии?
А может, самой настоящей любовью Есенина была сама Персия, ведь недаром же он так хотел побывать в ней. Сергей был готов добраться до Персии,  даже если для этого ему пришлось бы поработать матросом на каком-либо судне. Но нет никаких официальных сведений о том, что поэту удалось осуществить свою мечту. Видимо недаром за ним на Кавказе присматривали Чагин и Киров. Киров как-то попенял Чагину, что тот не может в Баку воссоздать Есенину Персию, типа ты только начни, а дальше он сам вдохновится, ведь поэты склонны к разного рода фантазиям.
Мне почему-то думается, что Есенина не хотели пускать в Персию вовсе не потому, что там с ним могло случиться что-либо, как это уже случалось раньше с нашими поэтами, тем же Грибоедовым, погибшим при защите русского посольства в Тегеране. Есенина не отпускали, чтобы он все время был на виду, не затевал новых скандалов, но и не создавал бы каких-то новых политических обществ, наподобие  Ганина. Поэт это чувствовал, поэтому и метался весь последний год между Москвой, Кавказом и Ленинградом. Он словно чувствовал, что если сейчас он не изменит свой образ жизни, то его ждет что-то неприятное, может быть, даже ужасное. Недаром у него в стихах столько упоминаний о смерти, он и друзьям признается в том, что с ним что-то происходит, что ему кажется, что его хотят убить.
На Кавказе любили Есенина, ему создавали все условия для творчества. Лев Повицкий, у которого поэт жил в Батуми установил для Есенина весьма своеобразный режим дня – уходя утром, он закрывал его на ключ, чтобы и Сергей не мог никуда выйти и чтобы к нему не приходили друзья с целью вытащить его на очередную гулянку. В три часа дня Повицкий возвращался, отпирал Есенина и они шли обедать. После обеда поэт был волен в своих перемещениях по городу. И все же, несмотря на всю любовь кавказских друзей и созданные условия для работы, Есенин каждый раз возвращается в Москву.
В одной из таких поездок, в сентябре 1925 года, в поезде у Есенина произошел скандал с дипкурьером Адольфом Рога. На Есенина было заведено очередное уголовное дело.