Баллада о первой любви

~~~*~~~*~~~*~~~*~~~*~~~

Они сидели за одной партой, делили учебник, шептались на уроках. Ее дыхание пахло кофе, которое она пила по утрам. Его сердце замирало, когда ее рука случайно касалась его.
 
Ее ноги сводили с ума: загорелые, с круглыми коленками и ямочкой посередине, с крохотными аккуратными ноготочками, покрытыми тонким слоем полупрозрачного лака, в плетеных босоножках на каблучке. Он все время что-то ронял под парту, карандаш, ручку или ластик. Только бы еще раз увидеть ее ножки.
   
Однажды, когда он нашарил под партой потерянный колпачок от ручки, его рука случайно коснулась ее ноги.. Легкое, почти невесомое касание, как по шелку, как удар током. Он густо покраснел, возвращая дыхание.

После уроков долго стоял у окна, наблюдая, как она идет по улице. Ее ноги уверенно несли ее хрупкую фигурку домой. Он знал, что завтра снова увидит ее и это было счастьем. Он был одержим ею, она была его тайной, его тихой, безумной любовью.

Он все время шептал ее имя, оно казалось ему самым красивым на свете. Выводил ее имя дрожащей рукой на запотевшем стекле, даже сделал татуировку на запястье - Алина!

Потом армия. Казенный быт, марш броски и тоска по дому, по ней, вспоминая первые робкие объятия, первый поцелуй.  Ее нежные письма он зачитывал до дыр, заучивал как стихи. «Жду, мой родной. Вернись скорее». Эти письма были его жизнью там, в холодных казармах, в бесконечных нарядах.

Он грезил о встрече, считая дни до дембеля. Представлял, как сойдет с поезда, как увидит ее, бегущую навстречу с распущенными волосами. Как крепко обнимет, вдохнет пьянящий запах ее волос. Запах весны, запах первой любви, запах счастья.

Отслужил. Приехал внезапно. На вокзале его никто не ждал.  Летел домой, предвкушая встречу. Набрал ее номер – тишина.

До дома дошел пешком. Во дворе мужики резались в домино. Соседка, Галька, развешивала постирушки.  Подбежала к нему.   "Саша приехал!" –  обрадованно закричала на весь двор! Мать шла с работы, бросилась навстречу, обняла, расцеловала, не могла наглядеться, не могла отпустить. Спросил про Алину. Мать виновато отвела взгляд. "Она ... вышла замуж, Саш. За Витальку".

Друг. Его лучший друг. С которым делился тайнами. Как он мог? Как она могла? Он стоял, словно громом пораженный. Предательство черной тучей вошло в душу. Он в неистовстве срывал ее фотографии, вместе в обоями. Крушил все вокруг.

Ушел, не сказав ни слова. Куда? Не знал. Важно было только одно – бежать куда глаза глядят. Набрел на какую-то забегаловку, пил всю ночь. Мучая себя вопросами: Почему она выбрала его, а не меня? Почему предала наши клятвы? Писала о любви, уже любя другого? И не находил ответа.

Дома не проронил не слова, стиснув зубы, вычеркнул предателей из жизни, как выкорчевал дерево с корнями. Больше не вспоминал и не хотел вспоминать. Жизнь текла, как мутная река после дождя. Работа, дом, сессия. Заочное образование стало спасательным кругом. Любовь? Запер ее на замок в самой дальней комнате души, выбросив ключ в тот же мутный поток. Глупость. Слабость. Непозволительная роскошь для него.

* * *

Cоседка… Галька. Волосы цвета меди. Глаза зеленые, как из песни. Утром – "Привет!", вечером – "Как дела?". Пироги, соленья, непрошеная забота, невинные прикосновения. И глаза…  смотрящие с обожанием. Сначала раздражало. Грубил.  Потом – привык.

Галька пробила брешь в его броне. Однажды, после шумного дня рождения ее отца, он проснулся в ее квартире. Пахло яблочным пирогом с корицей. Галька спала рядом, разметав рыжие волосы по подушке. Ничего не помнил. Провал. Липкий стыд. И Галькины родители, смотрящие с немым вопросом, полным надежды. Его родители, покрасневшие от неловкости.

"Женила," – буркнул он себе под нос, стоя у окна загса. Не любил. Так случилось,  как случилось. Лавина скатилась, погребая под собой его прежнюю жизнь. Стыд. Вот что стало клеем, скрепившим этот странный брак. Он и Галька – вместе, но порознь. Начало истории, скрепленной не любовью, а стыдом и одиночеством.

Так и жил без любви, с глухим отчаянием где-то глубоко внутри, но с осознанием, что надо жить.
Работа, дочь, редкие встречи с друзьями – все предсказуемо и как будто по накатанной. Ко всему привыкают и он привык.
А потом, как обухом по голове – встреча выпускников. В толпе мелькнуло знакомое лицо, и время сжалось в точку. Алина!

Она изменилась. В глазах – легкая грусть. Но улыбка… та самая, от которой когда-то замирало все внутри. Слово за слово, воспоминания, смех… И вдруг – боль под дых, как от удара. Не детская влюбленность, а зрелая, обжигающая страсть.

Страсть, сносящая разум. Оба понимали, что это неправильно, разрушительно, но остановить себя не могли. Нельзя. У него дочь, у нее двое детей. Семьи, обязательства, ответственность… Но против лавины чувств доводы рассудка слабы.  И каждый день, проведенный вместе, был одновременно и счастьем и мукой. Встречались украдкой, как школьники, боясь быть замеченными. Каждое свидание – взрыв эмоций, каждое прикосновение - пожар, каждый разговор – откровение. Мир перевернулся с ног на голову.

Виталька узнал об их связи. Известие о смерти обрушилось громом. Повесился в гараже, оставив записку, полную сумбурных обвинений и отчаяния. И в центре обвинений они: Алина и Александр.  Но их уже было ничем не остановить. Пропадать так вместе. К счастью ли, к беде. А без друг друга никак.

Кто-то шептал о мороке, о гипнозе, о проклятии, нависшем над ними. Но они отвергали эти суеверия, хотя в глубине души боялись, что их любовь – не благословение, а наказание. Они пытались расстаться, бежать друг от друга, но их тянуло обратно, как магнитом. В объятиях друг друга они находили кратковременное забвение, зная, что за ним последует еще более мучительное пробуждение. Без друг друга не жизнь, тоска и унылое существование. Вместе же – танец на душах близких, сгорая в огне страсти. К чему все приведет… Они не знали. Знали лишь, что никак иначе.

Жена узнала об измене. Он уже даже не скрывался. Стала рыдать, умолять, стыдить, грозить, что заберет дочь. Она кричала, слова царапали воздух, но он слышал лишь, что дочь останется без него. Его любимица- дочь, этого нельзя допустить. Галина металась по комнате, как раненая птица. "Как ты мог? С ней? Пелена боли заволакивала его взгляд все плотнее, он уже не мог терпеть эту муку.

Он молчал, разглядывая пылинки на стекле, пляшущие в луче закатного солнца. Ему было противно от самого себя, от лжи, которая оплела их жизнь паутиной. Алина… она была его первой любовью, его женщиной, глотком свежего воздуха, бунтом против серости быта, против тусклости жизни.

В тот вечер он позвонил Алине. Голос ее звучал встревоженно. "Что случилось?"

"Все кончено. Я выбрал семью."

Последовала тишина, звенящая, давящая. "Правильно, - прошептала она наконец. - Не руби мосты. Будь счастлив."
Он не понял. Он просто хотел избавиться от боли.
На следующий день он раскаялся, понял что натворил, забросал ее звонками, но телефон Алины больше не отвечал.
Он остался. С женой, которую не любил, но привык. В доме, наполненном унынием прошлого и тоской будущего.

Через год узнал, Алина больна. От тоски и разлуки она не смогла жить.  Он кричал, бил кулаками стену, раскидывал мебель, но ничего нельзя было сделать. Остались двое детей. Дети его любимой женщины и его самого близкого друга. Маленькие, беззащитные, осиротевшие. Словно два птенца, выпавших из гнезда. Мысль о приюте обожгла его, словно раскаленное железо. Нет. Он не мог этого допустить.

Он помчался туда и когда увидел их, худеньких, испуганных, прижавшихся друг к другу, что-то внутри него оборвалось. Он протянул к ним руки. Они смотрели на него с недоверием и надеждой. "Я заберу вас", - прошептал он. "Я буду о вас заботиться".

Он собрал документы, прошел все препоны, поехал и забрал их. В свой дом, в свою жизнь, в свою боль за них. Он не знал, как это будет. Он не знал, справится ли. Но он знал одно: он не оставит их. Он будет их семьей. Он будет их защитой. Он будет им и отцом и матерью. И он будет любить их, как своих.

Жена не могла принять чужих детей. Заменить им мать не могла, простить его не могла. Не ласкала, но и не обижала.  В ней как будто что-то сломалось, не стало доверия, не стало женского тепла. Но он знал, что это вопрос времени. Все перемелется, обида со временем пройдет. Все будет хорошо, все будет как надо.

Она помнила день, когда он привел их. Глаза, полные растерянности и надежды. Его взгляд просил  – понять, принять. Но в ее душе клокотала ярость, обида, черная, липкая. Чужие дети в ее доме, живое напоминание о его предательстве.

Годы шли, обида не уходила. Она научилась готовить им, стирать их вещи, читать сказки, проверять уроки. Но обнять, сказать ласковое слово – не могла. Любовь не могла пробиться через стену предательства.

Он часто смотрел на нее с надеждой, говорил, что время лечит. Она молчала, отворачивалась. В ее глазах он видел лишь пустоту, бездонную пропасть отчуждения. Он верил, что когда-нибудь эта пропасть исчезнет, что когда-нибудь она снова станет той женщиной, которой была.

* * *

В доме пахло корицей и яблочным пирогом. Запах дома и уюта, его любимый запах. Она сидела у окна, наблюдая, как осенний день срывает листья с яблони. Дети, двое мальчишек и дочь, играли во дворе, их звонкий смех разносился по саду. - Скоро осень и холода, - произнесла она, - нашим детям нужно купить теплую одежду. - Нашим? - он с удивлением посмотрел на нее. Она оторвала взгляд от окна и посмотрела на него, в ее взгляде промелькнула тень былой нежности:
- Да, теперь нашим! И он понял, она приняла и полюбила их, и все теперь будет иначе, как должно быть!