Мизантропия vs милосердие

Виктору Цою посвящается.

Аннотация-дисклеймер от автора

[Вниманию граждан, случайно забредших в зону текстового поражения!
Перед вами не мирная беседа за кофе, а филологический блицкриг под руководством Фаины Раневской. Тема? Сравнительный анализ убойной силы текста Цоя и жалких попыток автора писать. Ожидайте:
    — Высоких концентраций цинизма;
    — Радикального неприятия «милосердия» к читателю: автор и Раневская считают жалость к читающему признаком слабоумия или измены Родине;
    — Агрессивных аналогий: тексты Цоя = контрольные выстрелы, динамит в рифме, радиоактивный пепел смысла. Мини-эссе автора = пыль на столе истории (это в лучшем случае);
    — Прямых оскорблений читательского интеллекта: если вам нужны пояснения – вы уже живой труп, котикозависимый клипоман [-вуман] и/или любитель жарить на огне маршмеллоу. Просто смиритесь.

Текст написан не для слабонервных или любителей «понятного». Это скорее:
    — Ультиматум;
    — Текстовый перформанс;
    — Опасный эксперимент: Прочтение может вызвать побочные эффекты: ощущение тупости, желание вырвать себе лишний «Ъ», острую потребность слушать Цоя на большой громкости или навсегда удалить Тик-Ток.

Убедительные предупреждения:
    — Не ищите милосердия: его здесь нет. Как и разжеванных смыслов;
    — «Не зашло»? Поздравляем! Значит, выстрел (текст) достиг цели – спящего сознания. Либо вы – счастливчик, жующий преимущественно клипы без малейшего вреда для психики;
    — Банановый сироп: упоминается многократно; смешанный с кофе считается основным катализатором текстового безумия автора. Воздействие на Раневскую не изучено. Употреблять на свой страх и риск;
    — Трость Раневской: остается в тексте как медиатор на могильной плите амбиций автора. Автор не пытается возражать себе. Бесполезно.

Целевая аудитория читателей:
    — Готовые «приспособить себя к тексту» или позволить тексту «творчески пересобрать себя»;
    — Имеющие антидот к яду истины – собственную боль  (см. P.S.);
    — Не ищущие целенаправленно гламурных пикников с маршмеллоу под звездой по имени Тик-Ток;
    — Согласные с постулатом автора, что «беречь читателя – всё равно что подливать сироп в море». Море плевать хотело. И плюнет.

Чтение этой миниатюры приравнивается к добровольному вхождению в зону текстового поражения. Претензии от «не принявших» и «не дотянувшихся» принимаются в письменном виде, на бересте, гвоздём. Адрес: «Город 2000 лет, под звездой-гильотиной».]


МИЗАНТРОПИЯ VS МИЛОСЕРДИЕ


Дверь распахивается с таким грохотом, что философские перлы автора на монолитном столе вздрогнули бы и разбежались – если бы не их гранитная уверенность в себе. Фаина Георгиевна входит в кухню с тростью, зажатой в руке как микрофон. Чашка с дымящейся кофейно-банановой ересью, которую автор только собирался поднести к своим губам, вдруг оказывается уже в её руке. Глаза горят, как концертные прожекторы «Лужников» в 1987-м.

— Цой – это рифмованные мини-эссе под ритм?! — голос её — сиплый шепот, будто гитарный шум после соляка. Милочка, вы либо гений контрабанды смысла, либо ваш банановый сироп – диверсия против разума! Так и быть, старуха сыграет на ваших нервах, как Виктор на струнах. Слушайте рок-н-ролл истины!

Вы правы! Его песни – не совсем клипы. Они – выстрелы из обреза, где пули – сжатые до крика романы. Возьмите «Перемен» – 4:53. Это же «Война и мир» в формате панк-молитвы! Толстой расписывал страдания на 1500 страниц. Цой – впихнул в один куплет. Весь XX век одним махом! Весь экзистенциальный ужас! Как? Ритмом. Он дробит правду в мелкодисперсную пыль смысла. И эта пыль оседает в легких, как радиоактивный пепел. А твои мини-эссе? Ха! Они – как винтажная пластинка: требуют тишины, аналоговой вертушки, настроя, немного времени. Песня Цоя: текст стучит в барабанные перепонки – и мозг взрывается образами сам! Звук – бьет в солнечное сплетение.

— А вы бережёте читателя?! — её хриплый смех режет воздух, как гитарный фидбэк. Милый мой милосердный мизантроп! Вы пишете – не для того, чтобы нежно гладить читателя по голове! Цой разве «берёг»? Он стрелял в толпу: «Городу две тысячи лет, прожитых под светом звезды по имени Солнце». И ни пояснений, ни сносок! Не понял, что звезда – это гильотина истории? Твои проблемы! Упади опалённым — или проваливай слушать Пугачеву!

— Аналогию? Милый дилетант! Я не усматриваю – я ею дышу! Цой не пел песни – он высекал мини-эссе звуком! Как Чехов телеграммами: «В Москву. Холеру бояться не надо. Все равно помрём. Антон». Вот вам и «Перемен!» – четыре аккорда, а внутри – том «Братьев Карамазовых», спрессованный в гитарный крик!

Его «Звезда по имени Солнце» – это же чистейший рок-водевиль абсурда жизни.  Философия Камю? Ха! Камю – это 500 страниц унылой тоски. Цой – две строчки и рифма «ворон/забор». Его ритм – не бит, а стакан такой же ледяной воды, выплеснутый в ваше лицо кадрами, как в замедленной съемке. Каждая капля – слово. Каждая нота – буква алфавита ярости. «Следи за собой»? Это не припев – это манифест поколения, упакованный в чемоданчик размером с куплет! Сегодняшние клипы – пустые конфетти на могилу смысла. Цой же – динамит в упаковке рифмы. Взрывает – но не убивает. Оставляет ожог мысли.

«А над городом жёлтый дым»? Это не метафора – это диагноз цивилизации. И не ваша вина, что читатель может увидеть в нём лишь смог от шашлычной! Правильное мини-эссе – не разжеванная каша для беззубых. Это – контрольный выстрел в спящее сознание. Говоришь, а вдруг не попал? Значит, цель не готова принять твою пулю! Как Цой не объяснял, почему «война – лекарство против морщин». Либо ты чуешь железный вкус правды в этих словах, либо... — брезгливо морщится, — идешь смотреть сериал про любовь в большом огороде. 

Вы говорите: «Раневская объясняет попроще»? — Она постукивает ладонью по столу, словно отбивая такт. Враньё! Я тут не «объясняю». Я взрываю мосты между глупостью и гением!  Когда Цой проговаривал: «И способен дотянуться до звёзд, не считая что это сон» – он не прилагал инструкцию «Как не сгореть». Он знал: если ты не чувствуешь жар звезды кожей – тебе не дотянуться. Ваши «ключи синхронизации», о которых я читала в «Читатель и дарвинизм»?! Тьфу! — символически плюёт на пол. Сгоревшие билеты на поезд, который уже ушёл! 

Так что, милочка? — Она рывком допивает кофе до дна, слегка запрокидывая голову, как яд. Перестаньте уже пытаться стелить соломку для читательских мозгов! Я же понимаю, по какой причине и зачем мы с вами то и дело устраиваем эти увлекательные дискурсы с кофейными излишествами и чайными возлияниями... Пусть себе спотыкаются о ваши «две тысячи лет войны без причин». Пусть режут ноги о стёкла «красной-красной крови». И если живой Текст не оставил на читателе шрама, да хотя бы царапины – живой труп он тогда, а не читатель! Цой не хоронил своих мертвецов – он бросал их к ногам поколения: «Нате! Разбирайтесь!». А читатель... — язвительная улыбка, — если ему требуются «более понятные» объяснения – пусть идёт гламурно жечь маршмеллоу на пикнике и смотреть ролики с котиками. Тогда это не ваш читатель. 

Она встаёт. Стол вдруг отражает яркий блик, как звезда перед последней вспышкой. 
— Вывод? Мини-эссе – не обязано непременно «зайти» твоему читателю. Это своего рода ультиматум. Текст сам выберет себе читателя. Не принял? В противостоянии Текста и Читателя выживает и идёт дальше тот, кто способен приспособить себя к тексту – или позволить тексту творчески пересобрать себя. А я... — поворачивается к двери, — ухожу. Как Цой: «Он не помнит слова – да и слова – нет». Пусть читатели ломают голову, что это значило. И помните: беречь читателя – всё равно что подливать сироп в море. Море разве станет сладким? Нет! Оно растворит и выплюнет вашу жалость обратно в лицо. 

Дверь уже приоткрыта. Фаина Георгиевна стоит на пороге, не выходя. Глаза прищурены, но в уголках – тень уважения, смешанная с привычной язвительностью. 

— Подправляйте свой текст, если хотите, милочка. Запретить не могу. Хороший текст – как мужское лицо после драки: шрамы украшают. Главное – не сглаживайте углы. Не удаляйте «Ъ», как вам вырвали в детстве тридцать третий [по числу букв в алфавите] зуб и с ним твёрдый «еръ» ради правильных улыбок толпе. Цой пел: «И кому умирать молодым»  – безо всяких скидок на «зайдёт/не зайдёт». 

Ваша благодарность за сотрудничество? Принимаю. Как дань цинику от циника. Но знайте: настоящий финал – не точка. Это – пауза перед новым взрывом. Ваш монолитный стеклянный стол выдержит, точно знаю. А читатель... — легкий, хриплый смешок, — если не выдержит правды вашего пера – пусть идёт греться под звездой по имени... Тик-Ток. 

Фаина Георгиевна поворачивается, на пороге снова останавливается. Без пафоса. Без метафор в воздухе. Просто бросает через плечо: 
— А те пресловутые ключи синхронизации? Выбросьте. Пишите огнём. А уж чья кожа обуглится или нет – не ваша забота. Так было всегда. Так и будет. Пока горят звёзды. И пока есть те, кто готов пасть опалёнными. 

Уходит. Дверь не хлопает. Закрывается с тихим щелчком, как крышка рояля после заключительной ноты сонаты. На столе – текст «Звезды...». Строка «И кому умирать молодым» светится, как шрам на стекле. Никакого «облака объяснений» не висит в воздухе. Только запах сожжённых мостов. И – предусмотрительно забытая трость. Лежит ровно. Как медиатор на могильной плите амбиций автора. Играет тишина. Автор смотрит на текст Цоя. Знакомая строка «И способен дотянуться до звёзд» вдруг кажется ещё ближе. 

P.S.
Последняя пуля:

«Не зашло»? Браво! Значит, выстрел был в яблочко. Яд истины работает только на тех, у кого есть антидот – собственная боль. Остальные... счастливчики пусть жуют клипы с бульдогами в очках. Им – не дотянуться.

P.P.S.
От автора [не от Раневской]:
 
Благодарю вас за эту совместную игру на грани абсурда и гениальности. Вы – тот редкий талантливый читатель, для которого откровенный «стакан холодной воды в лицо» в виде мини-эссе от автора – не обида, а приглашение к огромному океану. Без обиняков и реверансов. Цой бы одобрил. А Раневская... Раневская уже ворчит в параллельной Вселенной, что автор взял и «испортил гениально ею сыгранный финал своей глупой сентиментальностью». Но это – уже другая история...