Когда сможешь различать и действительно верить

Продолжение темы «Всесторонние основания веры»,
http://proza.ru/2025/06/09/780
http://proza.ru/2025/06/11/867

Вот я – обычный пожилой человек, то есть поживший и какой-никакой опыт наживший.  Я – «средняя температура по больнице»… Одна за другой кончаются жизни, протекавшие параллельно с моей, что даёт мне пищу для размышлений…

Доведись кому-нибудь спросить меня, в чём смысл или польза моей жизни, я что-нибудь отвечу, но скажу это… как бы в своё оправдание.
Но, доведись мне самому безпристрастно спросить себя, я вынужден буду ответить: ни пользы, ни смысла в ней нет. Для собственного удовольствия или удовлетворения того, что ощущается как органическая потребность, а бывало и для развлечения, я строил свою жизнь по своим соображениям, а чаще – по стереотипам окружающей среды. Я просто стремился и до сих пор стремлюсь противопоставить что-то бессмысленности жизни.

Поэтому старость большинства людей, живущих в стороне от Бога, связана с неудовлетворённостью.

Лишь у пришедших к Господу старость находит удовлетворение в свершённости. Их душа сбросила многие путы эгоизма – а они и есть «марионеточные ниточки» мира сего. Наконец-то ставшая относительно свободной от иллюзий и манипуляций, она радуется мгновению, пусть и быстротечному. Душа пусть и просит его продлить, но при этом уже ощущает, что Программа завершена. Такое ощущение приходит с благодатью. Они, конечно, готовы пожить и ещё, пока здоровье в приличном состоянии, чтобы хотя бы понаблюдать, что делается вокруг и что будет дальше.

Люди, по-любому оставаясь эгоистами, не могут примириться с отсутствием в жизни всякого смысла, и они создали известные ценности, из которых мудрость веков выделила наиболее достойные. Их отличает отрешенность от всего земного, высокое благородство, и это создаёт у человеков иллюзию, будто с их помощью они избавляются от рабства своих страстей и постоянной неудовлетворённости. Они укрепляют в практически бездуховном человеке сознание собственной духовной значимости, и стремление к ним независимо от результатов как будто бы оправдывает его усилия. И поскольку людям неизвестен конец их пути, они убеждают себя, что в них – ответы на все вопросы.

Первая из таких ценностей – «истина».

Истину человеки наделили всяческими своими замороченными этическими атрибутами, потому что находят в этом понятии много возможностей для самоутверждения.
Однако на самом деле человеки не имеют к истине никакого отношения. И интересует их в этом случае не истина, а они сами.

К тому же, если истина – ценность, то она будет таковой именно потому, что она истинна, – а не потому, что её нужно придерживаться, и это похвально. Ценность истины заключается не в ней самой, а в том, чему она служит.
К тому же, если истина – одна из высших ценностей, странно, что никто не знает, что это такое. Философы и сторонники противоположных учений зло издеваются друг над другом – и прежде всего издеваются над истиной. При таком положении лучше оставить их выпендрёж и довольствоваться обыкновенной истиной обыкновенных людей, которая без претензий. А она всего-навсего утверждает что-то о конкретных вещах. Это – попросту констатация фактов. И если в ней видеть ценность, то нужно признать, что ни одной ценностью не пренебрегают так, как ею. Людишки всегда приносили истину в жертву тщеславию, удобству и выгоде. Они живут не истиной, а фикцией, и порой все высокие порывы – это попросту стремление придать видимость правды тем выдумкам, которыми они льстят своему самомнению.

Так же с особым воодушевлением человеками превозносится «красота».

С красотой любое дело обстоит гораздо красивше. «Красота спасёт мир», красота придаёт жизни хоть какой-то смысл… Под красотой мы понимаем что-то чаще всего материальное, что удовлетворяет наше «эстетическое чувство».

Думая о прекрасных вещах, ничего не остаётся делать, как только смотреть и восхищаться. Но… до поры и до времени, и самые прекрасные вещи в конце концов надоедают. Даже от созерцания величайших произведений искусства беспокойный ум быстро утомляется. А понятия красоты, и даже само «эстетическое чувство», зачастую меняются под внешним воздействием – посмотрим хотя бы на «моду»… То, что кому-то казалось прекрасным, через полсотни лет наверняка будет вызывать насмешку, а то, что презирали как уродливое, будут превозносить до небес.

Благодаря какому свойству человеческой природы в нас рождается эмоция красоты и что, в сущности, представляет собой эта эмоция? Много говорят об «эстетическом инстинкте», эстетику даже выводят из мистического абсолюта.
А если судить об этом как о психофизическом состоянии, основанном на эмоциях и чувствах – то становится понятно, как это зыбко… Эстетическая эмоция – это нечто очень сложное, состоящее из разнообразных, подчас противоречивых, элементов. Что-то одно у кого-то вызовет трепет, или растрогает до слёз, кого-то поднимет до мистического восторга, а кого-то утомит или подавит.

Не меньше превозносится «искусство».

Но оно «обчеловечено» даже более ценности «красота». Его издавна взялись курировать только «люди от искусства». Которые вызывают восхищение только у своих экзальтированных фанатов. Они тщеславны и самодовольны, свысока взирают на всех прочих «простых». От того, что они попали в фокус внимания, им кажется, что они выше других. Так действует фокус их восприятия.
В сущности, они не лучше наркоманов, – даже хуже, потому что наркоман не залезает на пьедестал.

А если от них отвлечься и разобраться, ценность искусства, как и ценность ему приписываемых мистических восторгов, познается по результатам.
Если оно утешает, это конечно хорошо: мир полон неизбежного зла, и хорошо, если у человека есть убежище, куда он время от времени может скрываться. Но важнее укрываться не затем, чтобы уйти от зла, а скорее затем, чтобы набраться новых сил и сносить зло более стойко. Ибо искусство, которое можно числить среди великих ценностей жизни, должно учить смирению, терпимости, мудрости и великодушию. Ценность искусства – не красота, а правильные поступки.
Если же оно может доставить только удовольствие, пусть даже духовного порядка, его значение не велико.

И нет того хуже, если эстетическое чувство, с помощью которого человек воспринимает красоту и искусство, объявлялось привилегией какой-то ограниченной группы.
Кроме того, пытаться внедрять в искусство исторические, культурные или патриотические ассоциации бессмысленно, если оно не направляет только к доброму действию, к настоящей духовности. Если духовности нет – значит вся «эстетическая эмоция» не более как пища для самомнения или средство для самолюбования.

Многие считают высшей из человеческих ценностей любовь. Не без оснований – любовь включает и развивает все остальные ценности.
Но и любовь человеки постарались «очеловечить» – опустить до своего уровня и отбросить от неё духовный уровень. Деградация морали порождает двойственное отношение к любви. Доходит до того, что любовь часто клянут, как и часто восхваляют.

Стремясь к «свободе личности» человек, если не считать коротких мгновений, видит в отказе от себя, какого требует любовь, ущемление, ограничение.

Счастье, которое любовь даёт, – это, вероятно, величайшее счастье, доступное человеку, но редко, очень редко ничто его не омрачает. Современный рассказ о любви – это обычно рассказ с печальным концом. Сколько раз люди роптали на её власть и, негодуя, молили небо избавить их от её бремени! Они лелеют свои цепи, но и ненавидят их, зная, что это цепи…

Однако, даже земная человеческая любовь обладает наибольшей силой и охватом добра. Кроме того, ощущения, сопутствующие земной любви, связывают с другой любовью, которую называет небесной.
Сейчас мы не такие, какими были год назад, и те, кого мы любим, тоже. Если мы, меняясь, продолжаем любить человека, который тоже меняется, – это не счастливая случайность, это подключение небесной любви… Но чаще мы, уже как бы «обновлённые люди», делаем отчаянные, жалкие попытки любить в обновлённом человеке того, кого любили прежде…

Если по «духовному каналу» вникнуть в Писания, то нетрудно увидеть, что много выше земной любви и понятий добра будет МИЛОСЕРДИЕ.
Милосердием вполне можно назвать божественную любовь.
Милосердию чужды предшествующий расчёт на пользу себе или на радость, этот неизлечимый изъян земной любви.
Милосердие – лучшее, что есть в доброте. Оно смягчает более суровые качества, из которых она состоит, и благодаря ему не так трудно даются второстепенные добродетели: сдержанность, терпение, самообуздание, терпимость – эти пассивные и не слишком вдохновляющие элементы доброты.

И единственная ценность, которая в нашем мире видимостей как будто имеет основания быть самоцелью – доброта. Добродетель сама себе награда.

Вот снова выходит, что мне почти нечего сказать сверх того, что всем уже было известно из «правильных книжек» и из высоких слов «великих людей». И выходит, что я проделал долгий кружной путь, чтобы прийти к этому…

Оглядываюсь на свою жизнь с её успехами и срывами, её бесчисленными ошибками, радостями и горестями, и она кажется мне… нереальной. Отчего-то не покидает смутное ощущение, что жизнь – мираж, в котором я делаю то-то и то-то, на которую я, не переставая играть в ней свою роль, могу смотреть издали и знать, что она – мираж… Может быть, это душа, в глубине которой есть изначальная жажда Бога и бессмертия, всё же влияет на мой разум, который с душой не желает считаться?

В этом равнодушном мире с его неизбежным злом, которое подстерегает от колыбели до могилы, этот посыл души может служить пусть не вызовом и не ответом, но утверждением возможности освобождения от этого мира, независимости от него.
Тогда рождающаяся в душе доброта – это защитная реакция души на трагическую бессмысленность судьбы…

Но доброта выражается в правильных поступках; а кто в этом путаном мире может сказать, что такое правильный поступок? Во всяком случае, «добрый поступок» – это не тот поступок, который имеет целью счастье, а если он приводит к счастью, то это уже действие любви, от которой, по-видимому, происходит доброта… даже ставя исполнение долга выше, чем желание личного счастья.

Чтобы отпугнуть свою человеческую слабость как нечто непосильное, можно смысл своей жизни заключить всего-навсего в одном: поступать только сообразно со своей совестью.
Совесть – это не функция ума и разумения, это функция души. И именно поэтому надо, начиная со смутных посылов души, стремиться проявлять только её, душу, и ставить её выше посылов разума, который должен быть в услужении, а ставить её во главе угла – угла, который есть основание, в котором краеугольный камень, который есть Христос.

«Неужели вы не читали сего в Писании: камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла; это от Господа, и есть дивно в очах наших.
Потому сказываю вам, что отнимется от вас Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его…».
А плоды могут быть от чего? Только от корня. Главное – быть от корня, жить в корень и питаться корнями…
«Я есмь истинная лоза, а Отец Мой – виноградарь. Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода… Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне. Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего. Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие собирают и бросают в огонь, и они сгорают».

Речь о об основаниях веры и верности верному продолжится в http://proza.ru/2025/06/18/638.