Мороз, политика и кот Бин Ладен

Мороз такой, что будто сам воздух хрустит при вдохе — не просто щиплет, а словно кусает за скулы. Тротуары звенят от шагов, как железные листы, и даже машины на парковке, кажется, подвывают в унисон с далёкими сиренами и приглушённым гулом большого города. Где-то лязгнул металл — может, трамвай в поворот вошёл, может, кто-то гараж захлопнул в панике, лишь бы скорее в тепло. А над всем этим — редкие хлопки старых «Жигулей», кашляющих от холода, и привычный вой ветра в щелях между домами.
 
Митрофаныч пришёл пораньше. В валенках, в старом армейском офицерском бушлате — ещё с тех армейских времён, только пуговицы другие пришил — не потому, что мода, а просто родные давно потерялись. В руке — связка ключей, на плече — сумка с термосом и связкой сушёной рыбы и кирпичом чёрного хлеба. Он привычно обошёл гараж, пощёлкал замки, плюнул в сторону замёрзшего куска асфальта — «чтоб не сглазить» — и отпер калитку.
 
Железные створки скрипнули, как старик, что потягивается по утру. Изнутри дохнуло сырым холодом и маслом — тем самым, родным, полусгоревшим, с привкусом времени. Под потолком зашуршал хмурый светильник, лампа моргнула пару раз, пригляделась — и зажглась.
— Ну, поехали, — пробурчал он себе под нос и начал возиться с обогревателем.
Тот стоял в углу, обмотанный старым армейским пледом, как будто и сам греться собирался. Митрофаныч бережно его распеленал и включил. Нехотя, будто просыпаясь, вентилятор заворчал и, потихоньку повизгивая, начал набирать обороты. Запахло не сгоревшей соляркой, и по гаражу поплыли волны горячего воздуха. Митрофаныч был когда-то председателем комиссии по списанию старенького танка и, на правах начальника, реквизировал с этого танка обогреватель-капельницу, которую и приспособил в своём гараже. Он подставил ладони под волны тепла, пригрелся — и сел на старый ящик у верстака, где уже ждали кружки, газета и пыльная бутылка из стратегических запасов.
Снаружи снова завыл ветер, будто зазывал друзей — мол, давайте уже, парни, пятница ведь.
 
Только он налил в первую кружку горячий чай, как у двери раздался мягкий, почти бесшумный шорох. Это был Бин Ладен — дворовой кот с шерстью серо-рыжей, как осенний лист, в которой переливались редкие солнечные блики у окна. Его жёлтые глаза блестели в полумраке, словно маленькие фонарики, но взгляд был острым и хитрым — не случайно получил он своё прозвище.
 
Сначала кот просунул нос в щель под дверью, аккуратно понюхал и, словно шпион на задании, оценил обстановку. Митрофаныч не сразу заметил, как тот тихо-тихо просочился внутрь, почти бесшумно, как тень.
— Ну, что, Бин Ладен, опять как террорист, — пробурчал хозяин, доставая вторую кружку. — Вечно ты тут подлости наводишь — всё перевернёшь, что только можно, и за ноги укусить норовишь, если не угощают.
Кот мяукнул что-то нехорошее на своём кошачьем и бросил на хозяина такой косой взгляд, что сразу становилось понятно: через минуту он может устроить взрыв из диванных подушек или внезапное нападение на носки. Однако, в связи с тем, что ни того, ни другого в гараже сегодня не было, он устроился в дальнем углу, слегка скрючившись и с глазами, которые по-прежнему внимательно следили за каждым движением — настоящий мастер скрытности и хаоса.
 
Первым на пятничный сбор заглянул Саня — весь в пуховике, с красным носом и лёгкой улыбкой, будто уже предвкушал вечер. За спиной у него была сумка с каким-то секретным запасом — ясно, что без «боеприпасов» он не приходит.
— Здорово, Митрофаныч, — кивнул он, оглядывая гараж, — че там, обогреватель уже в деле? Мороз-то лютый…
— Уже греет, — ответил хозяин, — только не знаю, сколько ему ещё выдержать.
Следом за Саней в гараж заглянул я. Ветер почти сбил с ног, когда подходил, но в дверях сразу стало теплее. В руках — рюкзак с воблой и парочкой бутылок, чтобы пятничный вечер был по-настоящему.
— Здорово, парни! — крикнул я, распахивая дверь. — Митрофаныч, Саня, что по чаю? Или уже на пиво переходим?
— Чай уже в кружках, — ответил Митрофаныч, кивая на стол, где стояли старые кружки с паром и пыльная бутылка из стратегических запасов.
 
Вскоре из-за угла показался Серёга — с добродушным видом и тем, что обычно называли «настроением для гаражных разговоров». Он явно был готов подключиться к разговору
— Привет, собратья по гаражу, — сказал он, заходя. — Сколько вас уже тут?
 
Пашка явился последним, легко перешагивая через кучу инструментов у входа. Его появление всегда означало, что вечер обещает быть живым.
— Ну что, мужики, я как раз вовремя — принёс пельмешки и пару новеньких «экспонатов» с рынка, — заявил он, распаковывая свои припасы.
Гараж постепенно наполнялся теплом, запахом чая, воблы и тихим гулом ветра за железными створками. Витали разговоры, перемежаемые смехом и редкими паузами, как будто само время сбавляло ход, уступая место пятничной традиции.
 
Саня, раскуривая трубку, заговорил сразу по делу:
— Слушай, вот ведь как интересно устроено: страна может быть хоть семи пядей во лбу, хоть с нефтью, хоть без неё — но если во главу угла ставят не экономику, а политику, всё рано или поздно развалится. Ну не может политика рулить базой. Политика — это надстройка, а основа простая: что люди едят, во что одеваются, сколько платят за свет и кто решает, куда ресурсы идут. А когда всё это начинают определять лозунгами — жди беды.
Я кивнул:
— Вот это да, правда в точку.
 
— Сначала вроде ничего — ну, чихнуло где-то, — продолжал Саня. — Потом начинаются сбои. А потом — грохот. Как в доме: сначала забыли трубы почистить, потом фундамент дал трещину, а сверху — сюрприз: — на каждого жильца по два балкона. Красиво? Да. Но жить страшно.
— Эх, — вздохнул Пашка, — а мы потом удивляемся, почему крыша течёт.
 
В этот момент из своего угла, где он тихо дремал, лениво вылез кот Бин Ладен. Он огляделся, почуял запах и неспешно подошёл к Саниной руке, в которой был кусок колбасы. Саня бросил его коту на пол, и тот сразу, с громоподобным кошачьим криком, напоминающим японское «Банзай», набросился на угощение.
 
— Главная беда сейчас — политика стала театром, — продолжал Саня. — Шоу. Кто ярче, кто громче, кто с харизмой — тот и победил. Неважно, что он в экономике как слон в посудной лавке. Главное — картинка. Его покупают, как бренд. А выигрывают не те, кто знает, как страну поднять, а те, кто умеет обещать — и желательно побольше.
— Пирожки хотят, — вставил Серёга, — а муки и печки всё нет.
— Вот и живём под обещания, а не под законы физики, — с досадой в голосе сказал Саня. — Все хотят пирожки, только без муки, воды и даже без печки. А потом удивляются: что-то не наелись. Да потому что вместо пирожка — яркая наклейка с надписью «Пирожок». Похлопали, порадовались — а потом тишина. И голодно. Потому что экономика — это не фокус, она не терпит «как будто».
— Экономика проста, — продолжил он. — Два пути. Или экстенсивный — больше людей, больше станков, больше земли. Или интенсивный — больше мозгов. Новые технологии, обучение, эффективность. Всё. Третьего не дано. Всё остальное — сказки политтехнологов и зелёных мечтателей.
— Вот тут — слово в точку, — поддержал я.
 
В это время Бин Ладен, закончив с колбасой, лениво перешёл к Митрофанычу, который спокойно сидел в своём углу, попивая чай и наблюдая за нашей болтовнёй. Кот подошёл и, не моргнув, заглянул старому прямо в глаза. Как будто спрашивал:
— А мне что-то ты не предложишь?
 
Митрофаныч с улыбкой положил на пол большой кусок сала. Кот взял сало в зубы и тут же бросился с ним в свой угол, будто только что выиграл главный приз.
 
— А по факту что? — Саня сделал паузу. — На посты приходят не те, кто знает, как турбину включить, а те, кто умеет вставить слово «инклюзивность» в каждую вторую презентацию. И вот мы уже в мире, где министр — не потому, что шарит, а потому что соответствует: квота, репрезентация, всё как надо.
— Ну да, — усмехнулся я, — политика — это не про ум, а про галочку в отчёте.
— Слушай, цвет кожи, форма носа, гендер — да ради бога, — вставил Серёга, — но с каких пор это стало критерием, чтобы управлять экономикой или стоять у диспетчерского пульта? Не прошёл по уму — проходи по квоте? И вроде все за права, все молодцы. А по итогу — экономике хана. Причём своими же руками.
— Точно, — вставил Пашка, — мы сами делаем грабли, по которым потом и наступаем.
— А потом появляются «волшебные решения». Типа — водородный двигатель. Ну звучит же! Как будто завтра весь мир поедет на чистом воздухе. Только никто не говорит, сколько энергии надо, чтобы этот водород получить. И что выхлоп у "чистой машины" — тот же парниковый газ. Так что «экологичный торт без сахара» — это просто вишенка на… в общем, ты понял, — озвучил свою мысль Митрофаныч.
— Зелёная энергетика? — скептически улыбнулся я. — Фантазии для отчётов. Это не про экологию — это про деньги. Про большие деньги.
 
— А ещё мне нравится вот это новое — «конструктивная неопределённость». Красиво, да? А по сути — полный абсурд. Смотри, простая сцена:
— Вася, домой! Обедать!
— Минуточку, мама!
— Я не мама, я папа!
— Кто вас, пидоров, разберёт... — бурчит Вася.
 
Вот тебе и конструктивная неопределённость. Всё вроде с добрыми намерениями, но результат один — человек в растерянности. Он уже не понимает, кто он, с кем он и на что вообще можно опереться. Всё размыто, плывёт, и главное — никто ни за что не отвечает.
— Это точно, — подтвердил Серёга. — А ответственность разве не основа порядка?
— Ну и «многовекторность». Серьёзно, звучит как докторская степень. А по сути — всё та же история с куском дерьма в проруби. Кидает туда-сюда, балансирует, но всё равно всплывает, чтобы окончательно развалиться. Потому что у нормального вектора есть цель. А у многовекторности — иллюзия, что ты выбираешь. А на деле тебя просто несёт течением.
— Ну, — подытожил я, — и всё это под соусом: «Мы за свободу выбора». Только забывают сказать, что свобода без ответственности — это не свобода. Это хаос.
— Вот я где-то читал, — неожиданно сказал Серёга, — запомнилось сразу:
«Абсолютной свободы не существует. Есть лишь свобода выбора. А сделав выбор, ты становишься заложником своего решения».
— Вот это по-взрослому, — согласился Саня, поднимая кружку. — Так и живём…
 
Бин Ладен, расправившись с салом, в припадке радости начал метаться по гаражу как мини-бомбардировщик: то сбросит со стола банку с окурками, то уронит блокнот с заметками, то целенаправленно нападёт на мои ботинки. Его террористическая кампания была беззвучной, но беспощадной — каждый шаг сопровождался мелким хаосом.
— Вот чёрт, — пробурчал Митрофаныч, — этот пушистый диверсант устроил мне операцию по разрушению порядка.
— Он, наверное, считает, что если сможет сорвать нашу встречу и мы разойдёмся… — усмехнулся я. — А кто ж тебе, паршивцу, куски со стола давать тогда станет? — обратился я уже к метавшемуся по гаражу коту-террористу.
— Или просто хочет доказать, кто тут главный, — ответил Саня. — Бин Ладен в мини-формате.
 
Видимо, поняв мой пассаж, Бин Ладен внезапно успокоился, залёг под стол, гордо посматривая на нас как на поражённых врагов.
— Вот такие у нас в гараже местные террористы, — сказал он с улыбкой. — Но кто ж его не любит, этого пушистого диверсанта…
 
Часов в десять разговор сам собой стал стихать. Не потому, что нечего было сказать — просто всё нужное на сегодня уже сказано, а остальное было понятно и без слов, можно и промолчать. В гараже установилась тишина, из тех, что не давит, а наоборот — укрывает. Где-то на фоне покрякивал вентилятор старого танкового обогревателя, тикали часы на полке, за стеной в соседнем гараже тишина. Бин Ладен, утомлённый своей спецоперацией, свернулся клубком под верстаком и тихо сопел, поддёргивая во сне задней лапой — то ли снилось ему про великую котовую революцию, то ли про новый кусок сала.
 
Мы сидели молча. Саня потягивал уже остывший чай. Пашка ковырял вилкой в тарелке, глядя в пустоту. Серёга сдержанно зевал, будто не хотел показывать, что пора бы и домой. Митрофаныч сидел неподвижно, как тот самый камень, что лежит в основании всего этого гаражного мироздания. Он не торопился.
— Ну, — неохотно начал я, — вроде всё на сегодня. По домом?
— Пора, — эхом отозвался Саня, не вставая.
Мы ещё немного посидели, как будто тянули за край вечера, не желая его отпускать. Наконец встали, потянулись, кто-то одел куртку, кто-то почесал кота за ухом.
— Ладно, мужики. До пятницы, как обычно?
— Как обычно, — подтвердил Митрофаныч.
 
Дверь скрипнула. Снаружи — тёмный двор, чуть влажный воздух, где-то вдали гавкала собака. Мы вышли один за другим, оглянулись, кивнули друг другу. Тёплый свет гаража ещё миг держался за нами, а потом остался позади — как маяк, как точка отсчёта, как память.
 
А внутри, под гул обогревателя и редкие щелчки затухающего света, дремал кот Бин Ладен — хозяин этого мира, пушистый хранитель гаражного уюта.