Отрывок из романа Душа альбатроса

Роман представлен в виде семи аудиокниг (более 40 часов звукозаписи)на различных площадках в сети интернет.
В ближайшее время (июль-август) к 120-летию окончания Русско-японской войны ожидается сигнальный тираж в издательстве Владивостока. Роман посвящен основателю морской авиации Балтийского флота, контр-адмиралу Борису Петровичу Дудорову (в романе - Борис Петрович Бобровский).



***

      – Какой красивый город! – воскликнул восторженно мичман Бутурлин, сойдя на конечной станции «Владивосток». – Вот это да! Не вокзал – вокзалище! – снова восхитился он, выросший в Санкт-Петербурге, любуясь роскошной архитектурой Владивостокского железнодорожного вокзала, фасад здания которого украшали Двуглавый Орёл и под ним – герб Приморской области. – Ай да император Николай II Александрович… Когда только успел выстроить здесь, на самом краю Российской империи, невиданной красоты город, сплошь состоящий из каменных высотных зданий и дворцов.
       По улицам ходили то и дело звенящие трамваи, куда-то спешили повозки, запряжённые лошадьми. Бутурлин с удивлением отметил огромное количество легковых авто самых новейших марок, каких он не видел прежде никогда. Поезд прибыл в 9 утра, город уже приступил к своим обычным, рабочим делам. Праздно гуляющих прохожих не было вовсе…
       Николай взял в правую руку дорожный баул, твёрдо решив пройтись пешком по улицам дальневосточной столицы. Поднялся на виадук и снова огляделся по сторонам. Пред ним, как на ладони, простиралась бухта Золотой Рог. И у причальной стенки, и вдоль береговой линии, докуда хватал глаз, качались на якорях величественные крейсера Тихоокеанской эскадры и военные корабли Сибирской флотилии. Прибыв по предписанию контр-адмирала Оскара Викторовича Старка из Порт-Артурской крепости в морскую крепость Владивосток в распоряжение Командующего отрядом Рейценштейна, Бутурлин решил осмотреться и сориентироваться на местности.
       Подписав рапорт мичману Бутурлину, близкому другу своего племянника Георгия Старка, о переводе во Владивосток, Командующий 1-ой Тихоокеанской эскадрой, вскоре сам покинул Порт-Артур, получив новое назначение на Балтийском флоте. Так что можно было утверждать, что он сыграл весьма значимую роль в дальнейшей судьбе милого балагура и весельчака Николеньки Бутурлина, мечтавшего совершить «что-нибудь эдакое, героическое во славу России».
       В начале февраля 1904-го года во Владивосток вдруг пришла ранняя весна. Лёд в бухте Золотой Рог практически весь растаял. Для Бутурлина подобные метаморфозы приморской погоды были пока в диковинку. В этот тёплый и солнечный зимний день он и предположить не мог, что послезавтра столбик термометра опустится на минус тридцать, и вновь Залив Петра Великого покроется волнистой, голубоватой коркой льда.
        А пока от моря поднимался густой молочный туман, в котором запутывались солнечные лучи, создавая удивительный романтический пейзаж, напоминающий причуды Фата-Морганы. Расположенный на сопках город, с его спускающимися к морю и практически сливающимися террасами из красивых домов и величественной Светланской улицей, застроенной многоэтажными зданиями, издали походил на огромный сказочный замок, при взгляде на который создавалась иллюзия: то ли корабли плывут по улицам, то ли многочисленные дома качаются на волнах. «Чудеса, да и только», – вновь подумал молодой мичман.
       Внимание Николая привлекло авто американской марки, и он перешёл на другую сторону центральной улицы, чтобы лучше рассмотреть красивую легковую машину. Оказавшись близко с темно-вишнёвым «Фордом», украшенным всевозможными никелированными деталями, искрившимися на солнце, Бутурлин вдруг заметил, что ему навстречу идут два матроса, на бескозырках которых белела надпись: «КРЕЙСЕРЪ РЮРИКЪ». «Кажется, свои», – решил мичман и окликнул будущих сослуживцев:
       – Честь имею, мичман Бутурлин, командирован в состав команды броненосного крейсера первого ранга «Рюрик» …
       – Здравия желаем, «ваш бродь». Старшины первой статьи Геннадий Джафаров и второй статьи – Андрей Синевич. Мы в увольнительном, до завтрашнего утра. А вам в Штаб надо. Только что туда направился командир крейсера, капитан 1-го ранга Евгений Александрович Трусов. Спросите у дежурного, как зайдёте.
       – А далеко идти?
       – Вот, так и ступайте, по этой же стороне Светланской, сначала вверх, потом прямо, потом будет небольшой спуск. Как увидите сад Адмирала Завойко с резными воротами на входе, значит, пришли к Морскому штабу Сибирской флотилии. Только у одного – этого здания – на крыше мачта с флагштоком, где развевается Андреевский флаг…
       – А где сейчас стоит крейсер?
       – Здесь же, в бухте. Напротив памятника Невельскому. Вышли из дока после небольшого ремонта. Завтра в восемь отправляемся на рейд. Так что вы, господин мичман, вовремя подоспели. Командир Трусов сейчас получает новое задание.
       – Хорошего отдыха на берегу. До завтра, господа старшины.
       Получив исчерпывающую информацию, куда двигаться дальше, довольный Бутурлин вновь оглянулся на «Форд», за руль которого собирался сесть высокий франт в широкополой американской шляпе. «Иностранец, – подумал Бутурлин, – в портовом городе их должно быть полным-полно». Но мичман ошибся. Высокий, респектабельного вида незнакомец, лет сорока восьми, улыбнулся ему и спросил по-русски очень приятным голосом:
       – Здравствуйте, господин морской офицер. Судя по всему, вы только что прибыли в наш гостеприимный город? Добро пожаловать! И разрешите вас подбросить до Морского штаба. Мне как раз по пути, – он снял шляпу, обнажив русоволосую голову с густой шевелюрой. – Позвольте представиться – купец, коммивояжёр Маслов, собственной персоной. – Он протянул руку для приветствия. И после рукопожатия любезно открыл дверцу первого сидения. – Нравится мой «мустанг»?
       – Мичман Бутурлин. Прибыл по железной дороге из Порт-Артура для дальнейшей службы на крейсере «Рюрик! – Усаживаясь в широченный и солидный по длине, явно тяжёлый «Форд», Бутурлин отметил красоту кресел из натуральной кожи цвета слоновой кости и замысловатые детали кожаной отделки внутри салона. – Признаюсь, что впервые вижу такого «американца». У нас в Петербурге, в основном, машины из Германии и Италии…
       – Будете смеяться. Но эта не самая лучшая, как я бы хотел, машина во Владивостоке. Меня обскакал мой компаньон, купец Петров. Мы совместно держим здесь несколько магазинов женской и мужской галантереи, тканей и готового платья. Есть и ателье по пошиву одежды, в том числе и для господ офицеров. Уж коли пожелаете пошить шерстяной костюм на заказ по последней европейской моде, милости просим к нам…
      – Вы, господин купец, застали меня врасплох. Как-то не задумывался о гражданском гардеробе. Мечтаю, знаете ли, об успешной военной карьере…
      – Молодой человек! Уверяю вас, что одно другому не помешает. Во Владивостоке прекрасные театры, кинотеатры, шикарные кондитерские, кафе и рестораны, книжные магазины, наконец, где можно познакомиться с хорошенькими и очень образованными женщинами. Модная штатская одежда вам ещё как пригодится...
        – Идёт война, господин Маслов…
        – Жизнь всегда побеждает войну… А, знаете ли, какие спектакли проходят на крейсере «Громобой»? Весь город у них в гостях в эти дни…
Решив сменить тему, смущённый Бутурлин, спросил:
        – А какой автомобиль привёз ваш компаньон?
        – Петров? Представьте, тоже «американца»! Только «Форд» кабриолет, более новой модели, чем мой… Цветом «чёрный лак». Будете в увольнительном отпуске, приходите по этому адресу, увидите красавца своими глазами. – Маслов протянул Бутурлину свою визитную карточку…
         – Спасибо за приглашение. Так говорите, что здесь есть немало хорошеньких барышень, которые любят шоколад и пирожные?
         – А ещё я вам сказал, молодой человек, что любую, даже самую жестокую войну, всегда побеждает жизнь. Не всё вам думать о военной карьере …, и кто знает, может быть, мы с вами будем вместе производить этот самый – чёртовый шоколад… О… Вот вы и приехали. Смотрите, внизу – Арка Цесаревича, построенная во славу визита во Владивосток нынешнего Государя-Императора Николая Александровича. Если спуститесь по этому бульвару до Набережной и повернёте налево, вскоре, двигаясь по прямой, дойдёте до своего «Рюрика». А сейчас вам нужно перейти дорогу. Напротив нас – здание Морского штаба. Надеюсь на скорую и приятную встречу, господин Бутурлин…
       – Приятный мужчина. И чего это я, балда, не спросил его имени, – пробормотал себе под нос мичман. – Точно, круглый балда. Он же мне свою визитную карточку дал …
       Достав из кармана офицерской шинели небольшой картонный прямоугольник желтоватого цвета, Бутурлин прочитал: «Александр Иванович Маслов…» «Да уж, – подумал мичман, – и фамилия у этого господина ему под стать. У таких красавцев, как он, и жизнь не идёт, а катится, как по маслу».  Вот так он познакомился с ещё одним судьбоносным человеком…
        Предъявив свои документы дежурному Морского штаба, мичман Бутурлин вскоре был представлен командиру крейсера «Рюрик» господину Трусову. Внимательно прочитав Предписание, капитан I ранга Евгений Трусов по-отечески взглянул на молодого офицера. Он, как и Николай Бутурлин, принадлежал к старинному дворянскому роду. На момент их знакомства командиру «Рюрика» шёл пятидесятый год. За спиной – и кругосветные плавания, и множество морских сражений. Был отмечен боевыми наградами и за выслугу 25-лет в офицерских чинах награждён орденом Святого Владимира IV степени с бантом. С контр-адмиралом Старком они были лично знакомы по службе в крепости Порт-Артур, где Евгений Александрович поначалу состоял в должности командира Квантунского флотского экипажа, там же был произведён в капитаны 1-го ранга, а 1 сентября 1903-го года назначен командиром крейсера фрегатского ранга «Рюрик».
       За месяц до приезда во Владивосток мичмана Бутурлина (фактически до начала Русско-японской войны) Евгений Трусов получил от Оскара Викторовича личное письмо, в котором контр-адмирал флота попросил отнестись к молодому офицеру, князю Бутурлину с особой родительской заботой как к представителю заслуженной офицерской династии. Собственно говоря, именно так сам Оскар Старк относился и к капитану первого ранга Трусову, и ко всем своим сослуживцам, которые выбрали трудную морскую службу и посвятили ей свою жизнь. Держа в руках большой запечатанный конверт, полученный от командования, Евгений Трусов сообщил Бутурлину:
        – Завтра, господин мичман, жду вас в 6.45 утра на капитанском мостике. Поскольку вы не знаете местный фарватер, советую по прибытии на корабль изучить карты. Вы должны сходу включиться в службу. Я хочу, чтобы утром вы перешли на лоцманский катер, который будет выводить «Рюрик» на рейд из бухты Золотой Рог. Такая работа вас многому научит. А теперь ступайте. Как только доберётесь на паровом катере на крейсер, немедленно доложите о прибытии старшему офицеру, капитану 2-го ранга Хлодовскому. Он сегодня дежурит по крейсеру и распорядится проводить вас в вашу каюту. Назначаю вас с сегодняшнего дня младшим штурманским офицером крейсера «Рюрик». Задача ясна?
       – Так точно!
       – Передайте Хлодовскому, что буду на корабле к 21-00. Хочу попрощаться с семьёй перед выходом в море. Ступайте, голубчик…, впрочем, постойте…
         В Порт-Артуре, откуда только что прибыл мичман Бутурлин, остался служить сын командира «Рюрика». На какое-то мгновение вновь отеческое чувство нахлынуло на капитана первого ранга Трусова. Пристально вглядываясь в молодое лицо Николая Бутурлина, Евгений Александрович спросил:
        – Ну, как там, в крепости, расскажите в двух словах?
        Приставив правую руку к козырьку фуражки, мичман отчеканил (как и было велено, «в двух словах»):
        – Служба идёт! – и с вопрошающим удивлением взглянул на Трусова.
        – Ступай, ступай, сынок. Передай боцману, что я велел тебе показать весь корабль. После твоей бывшей канонерки наш «Дедушка» покажется могучим морским исполином.
       «Почему Дедушка?» – невольно подумал Бутурлин…
        Чуть позже он, уже переодевшись в своей каюте и надев новенькую офицерскую форму, он довольно посмотрел на себя в зеркало. Выйдя на палубу, мичман Бутурлин окинул взглядом величественный боевой корабль, обратив внимание на две его трубы и две мачты, снабженные убранными парусами. За спиной послышался нарочитый кашель, и донесся лёгкий аромат трубочного табака. Оглянувшись, Николай увидел высоченного, крепкого телосложения бывалого моряка, на вид лет пятидесяти. Тот представился:
        – Здравия желаю! Шкипер броненосного крейсера фрегатского ранга «Рюрик» Анисимов, послан показать корабль. Вот, ваш бродь, в длину, стало быть, «Дедушка» наш достигает сто семьдесят аршин, а вширь, сами видите, тоже могуч. Осадка почитай што девяти аршин. Скорость, самая что ни на есть, крейсерская – могём давать и боле осьмнацати узлов. Ага! Тут многое от работы движков зависит, как раз предлагаю начать осмотр с машинного отделения, спустимся щас туды…   
        Познакомившись ещё с одним членом команды, Бутурлин спросил его с любопытством:
       – А почему «Дедушка»?
       – Э…, вон, погляньте для сравнения на соседний «Громобой» и увидите ответ своими глазами.
       – Вы про мачты с парусами? Я, кажется, догадался. Но ведь все три крейсера из Владивостокского отряда строились на Балтике почти в одно время. Так?
       – Век корабля короткий… Хоть и с небольшим отрывом наши построили «Громобой», а, гляди, ваш бродь, у него уже не две, а четыре трубы, и броня лучше, и в длину нашего «Дедушку» превосходит, и экипаж боле нашего, аж на сто душ. Недаром «Громобой» Императорский флот Российской империи в самой Австралии представлял. Выдали тогда наши робяты агличанам всю свою удаль богатырскую. Те за головы схватились и решили построить свои броненосцы ещё мощнее наших. А наш царь-батюшка кааак стукнул кулаком по столу и повелел выстроить ещё три корабля, ещё круче и сильнее аглицких. Так и вышло, что эти шесть броненосцев нынче и есть самая большая угроза флотам многих держав. Три крейсера службу несут на Тихом океане. А три остальных: «Ослябля», «Пересвет» и «Россия» – на Балтийском флоте.
       – Японцы на американских и английских верфях построили теперь новейшие крейсера… Стало быть, теперь и мне, новичку, ясно, почему «Дедушка «Рюрикъ», – задумчиво ответил Бутурлин.
        – Ну, да, – продолжил свой рассказ о крейсере шкипер Анисимов, – «Рюрик» был одним из последних крупных кораблей, у которого не было парусного рангоута. Думали, что за счёт парусов в дальних переходах уголь можно будет сэкономить: а на деле паруса оказались вовсе бесполезными, вот тогда на следующих кораблях от них в конец отказались. Несколько раз мы на ремонте в доках Владивостока побывали. Недавно вот крейсеру заменили гребные валы, руль отремонтировали, обновили медную обшивку по всей длине корпуса. Рангоут освободили от всех парусов. Правда, семьсот квадратных метров парусов всё же оставили. Как только началась эта война, добавили нам два орудия калибром 203 миллиметра. Для этого на крейсере пришлось срезать полуют, фок и бизань-мачты, их основания стали опорами для орудийных расчётов…
        Бутурлин внимательно слушал подробный рассказ шкипера, пока они спускались в машинное отделение. Здесь хозяйничал машинист I статьи Авдонин. Представившись новому мичману, он пару слов по просьбе Николая рассказал о себе.
      – Вот, если, к примеру, шкипер Анисимов родом из Кронштадта, из города моряков, потомственный моряк, то я, ваш бродь, уроженец деревни Лубинки Калужской губернии. Самый, что ни на есть, сухопутный человек, крестьянской профессии. В двенадцать лет окончил церковно-приходскую школу, помогал отцу мастерить деревянные сани и телеги, а в семнадцать поступил столяром на Коломенский завод Струве. Океана и моря в глаза не видал, пока в нулевом году не был призван на флотскую службу. Так и оказался в 17-ом флотском экипаже. Вот уже четыре года в команде крейсера «РЮРИКЪ». Был матросом второй, потом первой статьи. А сейчас, вот, машинист первой статьи.
        – Егор Фадеевич, ты не скромничай. Наш командир тебя называет «царь и бог в своём деле», – подметил шкипер и позвал мичмана Бутурлина спуститься ещё ниже. 
        Когда они оказались почти на самом днище крейсера, Николая охватило волнение. Он и представить себе не мог, насколько велик этот корабль. Послышался плеск волн о левый борт.
        – Не дрейфь, ваш бродь! – крикнул шкипер Анисимов. – Его голос подхватило эхо. – Специально привёл вас сюда, чтобы приободрить и рассказать о нашей святыне.
        – Всегда считал святыней каждого корабля Андреевский флаг, – резонно заметил Бутурлин. – А здесь, на глубине, скорее, черти водятся…
       – Чтоб тебя! Тьфу-тьфу, не богохульствуй, ваш бродь! – перекрестившись, тихо пробормотал шкипер и, взяв в руку зажжённый фонарь, увлёк Бутурлина в самую тьму, освещая дорогу, устланную гладкими досками. – Идём, идём…
        Бутурлин медленно шёл за прыгающей во все стороны в свете фонаря темной тенью шкипера. Осветив заветное место, где был мелом начерчен православный крест, Анисимов поставил фонарь на дощатый настил.
        –  Пришли. Смотрите сюда. Когда закладывался крейсер «Рюрик», а дело было 19 мая 1890-го года, почитай почти пятнадцать лет тому назад, присутствовали сам Всероссийский император Александр III Александрович Миротворец, все члены его семьи, включая Наследника, нынешнего Государя Николая II. Среди почётных гостей были и представители Морского ведомства, и члены правительства. Так вот, взгляните сюда… В этот тайник между 56-ым и 57-ым шпангоутами была заложена серебряная памятная доска с названием крейсера и именами присутствующих.
        Когда «Рюрик» вступил в службу и потом прибыл во Владивосток, его поставили в местный док на небольшой ремонт. Вот тогда-то мы и решили с командой поместить в это потаённое место ещё и икону Спасителя. Нагнувшись, шкипер ловко приподнял за небольшое металлическое кольцо одну из досок в настиле. Перед взором Бутурлина возникла старинная икона Всемилостивого Спаса. Как пояснил Анисимов, икона принадлежала одному из членов экипажа, чудом спасшемуся во время шторма. Оставляя флотскую службу, которой вышел срок, тот моряк передал свою святыню экипажу «Рюрика».
       – Теперь понятно, Кто нас тут всех охраняет?! Сам Спаситель! Служите и ничего не бойтесь! Главное, жить с верой в сердце…
       – Благодарю за науку, – немного смущённый из-за того, что поначалу перепугался, оказавшись в столь необычном и жутковатом месте, тихо сказал мичман Бутурлин.
       – Ну, вот и хорошо! А вы на меня, старика, не серчайте! Я всех господ офицеров сюда водил. Такая у нас морская традиция.
       Путь на верхнюю палубу крейсера оказался «гораздо короче». Через несколько минут, радуясь заходящему солнцу, раскрасившему в нежно-розовый цвет бухту Золотой Рог и сопки, усыпанные уютными домами, мичман Бутурлин почувствовал небывалый прилив сил. «Это идёт поддержка от иконы Спасителя», –  уверенно подумал Николай Бутурлин, решив написать о случившемся с ним своему другу Борису Бобровскому.
      –  А теперь, ваш бродь, пройдём, я покажу лазарет. Там командуют наши немцы…
      – Что и немцы тут служат?
      – О, в экипаже более семисот матросов, двадцать два офицера вместе с вами. Конечно, люди разных народов и разной веры…
       В этот момент Николай заметил странного вида человека, шедшего по левому борту крейсера им навстречу. Мужчина имел явно восточную внешность, был совсем невысокого роста и коренастого сложения. Его густые и чёрные, как смоль, волосы доходили до плеч, был он без головного убора, одет в рясу священнослужителя, поверх которой свисал на грудь массивный православный крест.
       – Японец, что ли? – спросил шкипера Бутурлин.
       – Ну, что вы, господин мичман, ей Богу! То ж корабельный православный священник, иеромонах Алексий, а в миру – Василий Тимофеевич Оконешников. Просим, как говорится, любить и жаловать. Батюшка наш из якутов. Образованнейший человек. Окончил Казанскую учительскую семинарию, а затем Казанскую духовную академию. Он у нас во всех иностранных портах незаменимый переводчик и помощь командиру, начиная с весны девятьсот третьего года, когда был назначен на «Рюрик» нашим пастырем. А уж как на разных языках говорит, не хуже, чем по-нашему. Талант! Обязательно зайдите к нему для беседы, ваш бродь, не пожалеете. Благороднейший и умнейший человек! …
       – Спасибо, шкипер, зайду. А вот, если я не ошибаюсь, мы и дошли до лазарета.
       – Вот тут-то наши немцы и орудуют, навели идеальный порядок.
       – Почему только немцы? – не понял Бутурлин.
       – Ну, я и говорю, экипаж-то у нас, как и сама империя, многонациональный. Окромя православного священника, есть капеллан, есть и мула. Сами всё скоро поймёте. Немцы, в основном, служат тут у нас по медицинской части…
       – Ба! Кого я вижу, мичман Бутурлин собственной персоной.
       К Николаю спешил, раскрыв объятия, его старинный знакомец по кадетскому Морскому корпусу. Совсем недавно вместе с Борисом Бобровским они вспоминали своих товарищей по учёбе в Санкт-Петербурге. Многие воевали здесь, на Дальнем Востоке. А вот про Костю Иванова никто ничего не рассказывал.
        – Привет, Тринадцатый! Как же я рад тебя видеть. Ого, уже лейтенант! Старк тоже лейтенант, сейчас служит на «Авроре», во 2-ой эскадре Тихого океана, которая скоро прибудет на Дальний Восток, насколько мне известно. Только я пока в мичманах задержался.
      Бутурлин от огорчения опустил глаза. Затем, спустя мгновение, обратился к шкиперу Анисимову:
      – Благодарю за сопровождение и рассказ о корабле. Вы свободны… 
      Мичман Бутурлин снова перевёл счастливый взгляд на лейтенанта Иванова, которого назвал по кадетскому прозвищу – «Тринадцатый». Дело в том, что при выпуске на флот их товарищ, с очень распространённой русской фамилией, чтобы его не путали на корабле с другими морскими офицерами-однофамильцами, получил порядковый номер: «Константин Петрович Иванов, 13-ый».
      – Вот уж, как судьба распорядилась: тебе, брат досталась «чёртова дюжина», – гоготали молоденькие мичманы и гардемарины.
      – Плевать на эти суеверия! – отшучивался Константин. – Я в чёрта не верю. Мы с Божьей помощью вперёд вас всех по службе продвинемся.
       И, действительно, после специализации в морской артиллерии Иванов на момент встречи с Бутурлиным, прибывшим недавно на Дальний Восток с Балтики, уже успел поучаствовать в китайской кампании 1901-го года и отличиться в ходе крейсерских рейдов по Жёлтому и Японскому морям. Имел боевые ордена и медали. А на «Рюрике» нёс службу младшего артиллерийского офицера, будучи командиром батареи левого борта.
       – Костя, а есть здесь ещё кто-нибудь из наших?
       – Да… Ты сказал, что Старк сейчас на «Авроре»? Флаг-офицером в штабе Иессена служит сын командира «Авроры». Он же родился здесь, во Владивостоке. И после нашего выпуска из Морского корпуса вновь вернулся на Тихий океан.
       – Севка Егорьев, что ли? Он, помнится, мечтал стать географом.
       – Так точно, мичман Всеволод Евгеньевич Егорьев! Я слышал, что в предстоящем рейде в Жёлтое море он идёт с нами на крейсере «Россия». Ещё встретитесь… Извини, брат, мне пора: служба!
       – Хороший денёк! Только с утра прибыл из Порт-Артура, а уже столько новостей! Мне тоже пора изучать лоцманские карты. Будем готовиться к новому походу…
       Воодушевлённый Бутурлин поспешил в свою каюту.
 

***

      Сразу после начала Русско-японской войны во Владивостоке было объявлено военное положение. Именно потому, что стратегический интерес к городу-крепости у японцев был не меньше, чем к строящейся новой цитадели русских на Жёлтом море. Задача особого Отдельного отряда крейсеров, созданного в составе флота Тихого океана весной 1903-го года под командованием капитана первого ранга Николая Рейценштейна, заключалась в морской обороне Владивостокского порта и мирных жителей.
         Три броненосных крейсера – «Россия», «Громобой» и «Рюрик», бронепалубный крейсер «Богатырь» и вспомогательный крейсер «Лена» занимались боевым крейсированием, препятствуя стратегическим морским транспортным перевозкам противника в Японском и Жёлтом морях Тихого океана. После того, как 1-я Тихоокеанская эскадра с первых же дней войны была фактически заперта флотом адмирала Того в бухте Порт-Артур, только Владивостокский отряд крейсеров мог оперативно наносить действенные удары по транспортам Японии, перевозившим войска и пушки в Южную Маньчжурию.
        В помощь отряду крейсеров для защиты морских подступов к городу были организованы оборонительный отряд из десяти миноносцев и отряд транспортов «Алеут», «Камчадал», «Якут», «Тунгуз» и «Надежный» из состава кораблей Сибирской флотилии. То, что Владивосток охраняется секретным оружием русских – подводными лодками-миноносками, японская разведка знала. Этот фактор был сдерживающим для открытого нападения японцев на Владивосток, охраняемый также семнадцатитысячным гарнизоном крепости. 
         Добравшись малым ходом на рейд Уссурийского залива, крейсер «Рюрик» согласно заданию Морского Штаба присоединился к «России» и «Громобою». Отряд отправился в Сангарский пролив, а затем – в порт Гензан. К тому времени, вновь оккупировав Корею, японцы использовали прибрежные территории для переброски своих войск, стремясь замкнуть в кольцо осаду Порт-Артура со стороны суши. Войдя в Сангарский пролив, крейсеры взяли в кольцо пароход «Никаноура-Мару», водоизмещением в 1084 тонны.
        – Мичман Бутурлин, приказываю занять позицию у дальномера с целью корректировки корабельных орудий, – скомандовал командир Трусов.
        – Есть!
        – Урррааа! Горит, горит, сволочь, – ликовали русские моряки, нахваливая нового мичмана.
        Не отвечая на требования остановиться, японский транспорт продолжал двигаться, проигнорировав предупредительный холостой залп. «Россия» выпустила боевые снаряды, но они пролетели над судном. «Рюрик» попал с первого же раза. Благодаря точному прицельному огню на японском транспортном судне «Никаноура-Мару» начались пожар и паника. Экипаж и солдаты были вынуждены прыгать в ледяную воду. Обстановка на море ухудшилась из-за налетевшего шторма. Подобрав уцелевших пленных на борт «Громобоя», отряд крейсеров взял курс на Владивосток. За этот рейд Бутурлин был представлен к первой боевой награде – ордену Святой Анны III степени с мечами и бантом.
       – Служу царю и Отечеству! – взяв под козырёк, взволнованный мичман Николай Бутурлин стоял перед экипажем, построенным вдоль 126-метровой палубы могучего «Рюрика».
       – Ура-ура-ура! – проскандировала в ответ команда из семисот сорока человек матросов и офицеров. Эхо разнесло эти слова вместе с криками чаек по всей акватории залива Петра Великого.
       Отправившись в увольнение на берег, Бутурлин зашёл в фотоателье Марцевича по соседству с Адмиральским сквером, где забрал готовые снимки. Затем поднялся вверх по Светланской и с Центрального почтамта отправил несколько писем друзьям и родным, вложив во все конверты по свежей фотографии. «Вот же куда бы я делся сейчас в красивом шерстяном костюме? Нет, господин Маслов, военно-морская форма нынче куда больше ценится у противоположного пола!», – подумал счастливый Бутурлин, вспомнив свой первый день во Владивостоке.
        Русские моряки, с их золотыми эполетами и пуговицами с якорями на чёрных военно-морских бушлатах, были, действительно, легендарными героями в глазах всех жителей этого города. Возвращение крейсеров в родной порт с неизменной победой вселяло воодушевление в сердца горожан, даривших этим мужественным и стойким людям всеобщую любовь и полное восхищение.
        Успех Владивостокского отряда крейсеров отчаянно злил японское командование. В середине февраля 1904-го года к Владивостоку подошла эскадра вице-адмирала Камимуры Хиконодзё из десяти крейсеров и эсминцев «для демонстрации силы и устрашения русских». Постояв на рейде в районе острова Русский, флот Камимуры не сделал ни одного выстрела и удалился. Но через десять дней японские корабли вновь появились на горизонте в Уссурийском заливе в девятимильной зоне от Владивостокской крепости, которая, как и морская цитадель в Порт-Артуре, ещё строилась.
        На начало Русско-японской войны было готово только четыре форта, построены девять полевых укреплений в районе возможной высадки морского десанта, состоящие из двенадцати береговых и морских батарей. Артиллерия крепости имела в своём арсенале, в основном, устаревшие системы – тяжёлые нарезные орудия образца 1877-го года с малой дальностью и невысокой скорострельностью.
        Весть о незваных «гостях» довольно быстро по спецсвязи донеслась до главного командования. Сигнальная служба, расположенная на пятом ярусе Морского штаба, с помощью специальных флагов на вышке-флагштоке и работы ручными морскими флажками сообщила всем кораблям оперативную информацию о готовящейся атаке японцев со стороны острова Аскольд. Эскадра вице-адмирала Камимуры из семи боевых кораблей стремительно приближалась к бухтам Соболь и Тихая.  Разделившись, японцы оставили два лёгких крейсера «Касаги» и «Ёсино» у Аскольда. Пять броненосных крейсеров, включая флагман Камимуры – «Идзумо», исполнили манёвр параллельно берегу, развернув все орудия левого борта для атаки на мирный город, стараясь держаться вне зоны досягаемости крепостных орудий…   
        Пройдя на север до бухты Горностай, эскадра Камимуры подвергла прямому обстрелу центр Владивостока, Сибирский флотский экипаж в районе реки Объяснение и саму бухту Золотой Рог. Около тысячи самых отважных горожан, захватив бинокли и подзорные трубы, забрались на вершину сопки Орлиное Гнездо, откуда открывался панорамный обзор всего театра боевых действий, и наблюдали за событиями на рейде, несмотря на расстояние в восемнадцать вёрст.
       Не пожелав выдать своего месторасположения неприятелю, как тот ни старался, крепостные батареи не сделали ни одного залпа. Смысла в том не было. Эскадра Камимуры стояла вне зоны досягаемости русских гаубиц. Японские снаряды один за другим летели на Владивосток. Сделав безнаказанно более 200 залпов, японские крейсера произвели галс и легли на обратный курс, фактически не причинив вреда ни крепости, ни горожанам.   По итогам их вылазки русские засвидетельствовали, что было ранено пять матросов и убита одна беременная женщина, мать четверых детей. Их дом разрушил снаряд. Вся «операция» японцев заняла чуть больше часа.
        Во Владивосток вновь вернулась лютая зима. Как говорили в городе, «наступили китайские морозы», когда тридцатиградусный минус, многократно усиливался колючим штормовым ветром. В этот злополучный день, 22 февраля 1904-го года, крейсера укрылись в закрытой гавани бухты Золотой Рог, чтобы переждать непогоду, и стояли без паров.
      Пока шёл расстрел Владивостока японской эскадрой вице-адмирала Хиканодзё Камимуры из дальнобойных орудий, Командующий Владивостокским отрядом крейсеров Николай Карлович Рейценштейн в первые пятнадцать минут находился словно в оцепенении. По этой причине русские крейсера вышли в открытое море, чтобы контратаковать налётчиков, с большим опозданием: спустя час от последнего выстрела японцев. От кораблей Камимуры и след простыл.
       Пройдя мимо острова Скрыплёва, отряд Владивостокских кораблей увидал лишь дым от труб замыкающего эскадру крейсера «Асамы» (Того самого корабля, что вёл бой в Чемульпо с крейсером «Варягом» и канонерской лодкой «Кореец».) Подобное замешательство за безнаказанное нападение противника на Владивосток стоило капитану первого ранга Рейценштейну отстранения от должности. Затем 17-го марта он был переведён в крепость Порт-Артур, где возглавил отряд крейсеров крепости и уже смог реабилитироваться в глазах сослуживцев умелым руководством и смелыми решительными действиями в легендарном бою в Жёлтом море под брейд-вымпелом на крейсере «Баян». Урок, полученный во время японской бомбардировки города, переживал глубоко и долго.
        Новым командиром Отдельного отряда крейсеров эскадры Тихого океана во Владивостоке был назначен контр-адмирал Карл Петрович Иессен, прозванный горожанами «Карл Смелый». На морских коммуникациях противника под его руководством Владивостокский крейсерский отряд потопил десять транспортов и двенадцать шхун, захватил в плен и привёл под конвоем в родной порт четыре транспорта и одну шхуну. С лёгкой руки западной прессы русские корабли Владивостока стали называть «Эскадрой призраков».
                ***

          Катерина Александровна Бобровская, интересовавшаяся событиями на Дальнем Востоке, в одном из свежих номеров журнала «Иллюстрированная летопись Русско-японской войны», в статье военного журналиста Фёдора Булгакова прочитала, что контр-адмирал Иессен, как и адмирал Макаров, был сторонником наступательных действий. Для этого хороши любые корабли, не только огромные крейсера, но даже маленькие миноносцы, которые способны незаметно пройти вглубь любой бухты, где стоят корабли противника, и с помощью минных постановок пустить их ко дну.
       Пожалуй, наибольший позор в своей жизни за эту, «шуточную» бомбардировку Владивостока пережил сам вице-адмирал Хиконодзё Камимура, которого потрясла приморская погода. Накануне через шпионов-фотографов, работающих легально во Владивостоке, он получил сведения, что акватория свободна ото льдов. Подтверждением донесению была отличного качества панорамная фотография, датированная пятью днями раньше появления его эскадры в Уссурийском заливе. Море до горизонта растаяло… Каково же было удивление Камимуры, когда его корабли наткнулись на толстый ледяной панцирь, что затруднило проход эскадры ближе к городу.
        – Вы ещё скажите, адмирал, что Владивосток охраняет Святой Николай Угодник, покровитель русских мореходов! – ехидно кричал Командующий Военным флотом Японии, маркиз Того. – Поэтому ни один ваш снаряд не попал в цель? Так вы объясняете недолёты и перелёты всех ваших снарядов? Нас называют косоглазыми! – бушевал Хэйхатиро Того. – Над Японией надсмехается весь мир! Читайте, что пишут американские газеты. Эти господа даже подсчитали, что
       «каждый снаряд стоит не менее 500 долларов золотом. Шутливый обстрел Владивостока обошёлся Японии примерно в 100 тысяч. И всё это ради жизни одной беременной женщины! А если прибавить выход в море семи крейсеров, стоимость горючего, сумму общего жалования матросов и офицеров» …
       Вице-адмирал Камимура в тот момент выглядел мрачнее тучи и молчал, склонив голову. Вскоре из-за поражений в боях с Владивостокскими крейсерами японцы сожгли его дом! Расстрелян был не русский порт Владивосток. Расстрелянной была репутация Камимуры! После раздумий Командующий Объединённым Военным флотом Японии, адмирал Того Хэйхатиро принял решение оттянуть от осады Артура часть флота, чтобы помочь Камимуре решить, наконец, столь сложную проблему с этими русскими, неуловимыми крейсерами-призраками…
               

***

        13 апреля 1904-о года на железнодорожной станции «Орёл» весь город встречал экипаж крейсера «Варяг». Капитану 1 ранга Всеволоду Фёдоровичу Рудневу, следовавшему на родину в Тульскую губернию, депутатами местной Думы был преподнесен золотой кортик. О героическом подвиге русских моряков в корейском порту Чемульпо и в крепости Порт-Артур много писали газеты. Катерина Александровна выписывала столичные издания, в которых с особым интересом читала статьи своего сына Петра.
        К чести издателей Сувориных они прислали княгине новую книгу Петра, где была опубликована его повесть «В поисках места силы». В их типографии, расположенной в Эртелевом переулке, доме № 13, стала регулярно печататься «Иллюстрированная летопись Русско-японской войны (по официальным данным, сведениям печати и показаниям очевидцев)» с картами и планами, портретами, изображениями боевых эпизодов, рисунками из военно-походного быта. Эти сборники княгиня тоже регулярно получала в Орле по подписке. И именно отсюда узнавала подробные и правдивые новости, которые приходили, хоть и с задержкой, но прекрасно дополняли весьма скупые письма Бориса и Петра Бобровских. Сыновья менее всего желали огорчать мать, взвалившую на свои хрупкие плечи многие семейные заботы, поэтому о войне писали мало.
        Томики «Летописи», где тоже попадались статьи её сына, которые охотно включал в текст книги редактор-составитель Фёдор Ильич Булгаков, с завидной аккуратностью княгиня ставила на полки книжного шкафа с собранием сочинений старшего сына. При этом особенно важные места выпусков «Летописи» княгиня помечала специальными цветными закладками, торчащими из корешка переплётов журналов. Здесь же ежемесячно публиковались Высочайшие Указы, Правительственные распоряжения и сообщения, телеграммы и сведения с Дальнего Востока. В отдельном списке печатались фамилии героев, отличившихся в боевых действиях армии и флота, и их высочайшие награды. В другом – фамилии японских адмиралов и военачальников, руководивших сражениями.
        Именно из третьего выпуска «Летописи» княгиня Бобровская узнала, что «младший штурманский офицер крейсера «Диана», мичман Борис Петрович Бобровский при нападении японского флота на Порт-Артур в ночь на 27 января 1904-го года получил контузию с разрывом барабанной перепонки правого уха, но остался в строю. Награждён орденом Святой Анны, IV степени с надписью: «За храбрость» …
        В этом же, третьем журнале «Летописи», было подробно описано о смене руководства Вооруженных Сил Российской империи на Дальнем Востоке. Вступив официально в войну с Японией, уже 20 февраля 1904-го года Николай II назначил Алексея Николаевича Куропаткина, бывшего Военного министра империи, успешно на протяжении шести лет справлявшегося со своими обязанностями, Командующим Маньчжурской армией, которой предстояли сражения с японцами на суше. На момент назначения Куропаткину шёл 56-ой год. И он в ту пору искренне считал, что исход этой войны будет решаться, прежде всего, не на море, а в сухопутных сражениях!
      Тут же, в третьем выпуске «Летописи», объёмом в сто шестьдесят страниц, публиковалось известие и о Великом Князе Борисе Владимировиче Романове, прибывшем в Маньчжурию 26 февраля в непосредственное подчинение к Наместнику, генерал-адмиралу Алексееву. А уже в восьмом выпуске «Летописи» княгиня Бобровская прочитала про весьма пикантный инцидент между родственником Царского Дома и Главнокомандующим Морскими и Сухопутными Силами на Дальнем Востоке Куропаткиным. Вскоре, как написал журнал, разразился личный конфликт. Будучи «в своём репертуаре» Великий Князь Борис приехал в Маньчжурию с большим эскортом из «жриц любви» под видом «сестёр милосердия», чем изрядно взбесил Куропаткина, принявшегося с первых дней налаживать и укреплять дисциплину в войсках.
       По роду службы Штаб-ротмистру Романову приходилось посещать сухопутные армейские части, уже начавшие военные действия с японцами. В июле за бой в районе местечка Хаоян и проявленную храбрость Великий Князь Борис Владимирович был представлен к Золотому оружию. Но уже к августу конфликт этих харизматичных и амбициозных мужчин достиг кульминации. Сестра милосердия княгиня Гагарина пожаловалась Куропаткину в Ляояне на неприличные преследования Великого Князя, «перешедшего границы дозволенного».
      – Молчать! Руки по швам! – вскипел генерал Куропаткин.
       На что взбешённый Великий Князь Борис Владимирович Романов достал пистолет и выстрелил в Главнокомандующего, ранив его в руку.
      «Как мне поступить с представителем царской династии?» – спросил обескураженный Куропаткин у Николая II. Тот ответил: «Исключительно – по закону военного времени!» То есть, Бориса Романова следовало бы расстрелять! Но его под видом «внезапно возникшего душевного расстройства» вернули из действующей армии в столицу…
        Конечно, читать про подобные курьёзные случаи Катерине Александровне было небезынтересно. Однако княгиня подобные новости близко к сердцу не принимала. Её интересовали серьёзные темы и хоть какие-то известия, связанные с сыновьями.
       На высшую командную должность в Тихоокеанской эскадре Императорского флота, базировавшейся в Жёлтом море, Указом от 14 февраля 1904-го года Государь назначил вице-адмирала Степана Макарова, переведя его с должности губернатора Кронштадта и командира Кронштадтского порта. Утверждённая кандидатура Макарова вызвала всеобщее ликование, как в самой крепости Порт-Артур, так и в кулуарах Санкт-Петербурга.
       Бывший Командующий 1-ой Тихоокеанской эскадрой Оскар Старк, которым все были явно недовольны, наоборот, получил новое назначение на Балтийском флоте, продолжив свою морскую карьеру на службе Родине.  Какие только слухи и сплетни не ползли по империи в адрес Оскара Викторовича Старка! Поговаривали даже, что в момент нападения японцев на крепость почти весь офицерский состав кораблей был приглашён на бал по случаю дня рождения супруги Старка, Марии. Шептались, что бал открыл сам Наместник Евгений Алексеев. Так что в сам момент торпедной атаки восьми японских миноносцев на стоявшую на рейде 1-ую Тихоокеанскую эскадру на борту российских крейсеров оставался лишь минимальный состав дежурных команд. В итоге все три флагмана эскадры – броненосцы «Цесаревич», «Ретвизан» и бронепалубный крейсер «Паллада» получили серьёзные повреждения, из-за чего надолго вышли из строя, так как нуждались в сложном ремонте.
      Наутро атака японцев продолжилась с участием более крупных надводных кораблей. Изначально силы были неравны. Со стороны Российской империи в бою приняло участие семь броненосцев и пять крейсеров, из которых повреждены были девять кораблей. В том числе: «Паллада», «Цесаревич», «Новик» (одно попадание); «Петропавловск» (три попадания); «Полтава» (пять попаданий); «Диана», «Победа», «Ретвизан» и «Аскольд» (по два попадания).
      С японской стороны в атаках приняли участие шесть броненосцев, пять крейсеров, пятнадцать эскадренных миноносцев и двадцать миноносцев. Бой никому из противников не дал решающего преимущества. Береговые батареи крепости Порт-Артур нанесли по японскому флоту немало метких попаданий, поддержав свои корабли на рейде.
 

***

        И, тем не менее, нападение японцев на Порт-Артур и Тихоокеанскую эскадру было именно внезапным. Проведённая инспекция в дальнейшем зафиксировала не только недочёты в действиях Морского штаба, но и случаи проявленного героизма русскими моряками и защитниками крепости.       
       Вечером 26-го января корабли эскадры стояли на якорях на внешнем рейде Порт-Артура. «Паллада» и «Диана» располагались в самой южной, а соответственно – наиболее уязвимой при нападении со стороны моря кильватерной линии судов. Дежурная «Паллада» освещала горизонт прожекторами, из-за чего и оказалась одной из главных целей торпедной атаки японских миноносцев. Две первые торпеды прошли под кормой, третья, шедшая почти по поверхности, ударила в левый борт, остальные четыре не дошли до крейсера.
       Торпеда взорвалась и на «Диане» в заполненной двухъярусной угольной яме. Благодаря этому находившийся за продольной переборкой погреб боезапаса не сдетонировал, но в нем возник обширный пожар со взрывами отдельных патронов. Пламя с удушливым дымом через шахту элеватора перекинулось на батарейную палубу, и пожар охватил офицерские помещения.
       – Ваш бродь, сюда! – услышал Борис крик матроса-сигнальщика, бежавшего по проходу. Лицо и одежда его были в саже, на руке зияла рваная рана. Зажав раненную руку, несмотря на кровотечение, он старался помочь Борису выбраться на палубу.
      Особой суеты и паники среди моряков не было. Уже через несколько минут возгорание удалось ликвидировать.
      – Бог спас! – сказал кто-то из матросов. – Вода через пробоину быстро заполнила угольную яму и патронный погреб, вот и загасила пожар.
      Меж тем крейсер «Диана» накренился. Экипаж завел на пробоину три – один поверх другого – пластыря, откачал воду и, снявшись с якоря, перевёл корабль к берегу на безопасное мелководье. При взрыве погиб один матрос, шестеро умерло от ожогов и отравления газами. В последующие несколько дней тяжело заболели ещё более тридцати моряков, отравившихся угарным газом.
        В начале боя Борис Бобровский, лишь спустя некоторое время, осознал, что, то ли ранен, то ли контужен. Из правого уха струйкой текла кровь. В суете, грохоте и шуме он не чувствовал ни боли, ни усталости. После осмотра судовой врач сказал:
        – Что же, батенька, наблюдаю повреждения: у вас разрыв барабанной перепонки. Слух вряд ли когда-либо восстановится. Не желаете ли на берег в госпиталь?
        – Никак нет! Чепуха! Как можно по такой-то пустяшной причине покидать корабль? Нет, благодарю вас, доктор! – ответил Борис, поправляя повязку на ухе.
        В ночь на двадцать седьмое января тысяча девятьсот четвёртого года около Порт-Артура продолжились серьёзные боевые столкновения, когда японские корабли выпустили новые торпеды по русским военным кораблям, стоявшим на внешнем рейде. К этому времени все, кто были на берегу, успели занять свои боевые места.
       – Господа офицеры, нет времени на долгие разговоры и пояснения! Действуем по инструкции! Наша задача – отразить атаку японцев! – объявил Начальник Главного Морского штаба на Дальнем Востоке контр-адмирал  Витгефт, прибывший на «Диану».
        Торпедная атака продолжилась и утром, когда с расстояния восьми километров флоты начали перестрелку. При этом были серьёзно повреждены броненосец «Ретвизан» и крейсер «Паллада». Вскоре могучий красавец броненосец «Цесаревич» был также торпедирован японским миноносцем. Броневая противоминная переборка выдержала взрыв торпеды, но, имея крен в семнадцать градусов, «Цесаревич» склонился на левый бок и замер. Оставаясь на плаву, он всю ночь отражал атаки японских миноносцев. Командир корабля Григорович за этот бой был награждён мечами к ордену Святого Владимира третьей степени.
       – Вот же, желтопузые! – выругался мичман «Цесаревича» Борис Вилькицкий. Смотри, что натворили, аспиды! Стрелять не умеют, только волну нагнали!
        И, действительно, атаку японцев удачной назвать было нельзя. Из шестнадцати выпущенных торпед тринадцать либо прошли мимо целей, либо не взорвались. Однако три торпеды повредили три сильнейших русских корабля, базировавшихся в Порт-Артуре: броненосцы «Ретвизан»,  «Цесаревич» и крейсер «Паллада». Общие потери в этой битве составили сто пятьдесят человек у русских и девяносто у японцев.
        Оставшиеся корабли русской эскадры предприняли две попытки вырваться из порта, но обе оказались неудачными. Нападение японцев было совершено без объявления войны и подверглось решительному осуждению большинством стран мирового сообщества. Только Великобритания, являвшаяся в то время союзником Японии, праздновала вероломное нападение, как «великое деяние».
       – Вот же наглые лисьи морды!» – выругался Борис Бобровский, узнав эту новость из письма Георгия Старка, вспомнив, как с самого детства не испытывал ни уважения, ни доверия к англичанам.
        Его отношение к бывшим союзникам сложилось давно. Особенно после рассказа бывалого «морского волка» Семёна Пушкарёва, поведавшего деревенским мальчишкам из Бобровки, как ещё в прошлом веке русские моряки спешно отправились в Англию вызволять строившиеся там для российского флота корабли, опасаясь, что «англицкие хитрые лисьи морды», не ровен час, их присвоят. История в очередной раз учила русских – не доверять коварным британцам! «Видимо, так уж устроен мир, что каждое столетие повторяется это противостояние двух миров – русского и европейского», – думал Бобровский. 
        Новую атаку уже на саму крепость умело спланировал японский адмирал Того Хэйхачиро. Десять эсминцев с торпедным вооружением, достигнув Порт-Артура незамеченными, проскользнули в гавань, но высадить десант под непрерывным огнём береговых батарей всё же не удалось. Японские эсминцы торпедировали многие русские корабли. Однако ни один из броненосцев Императорского флота России не был уничтожен, а эффективность атаки была ограничена торпедными сетями, защищавшими большую часть эскадры. После первоначального хаоса русские, словно опомнившись от неожиданности, включили прожекторы и направили свои орудия на цели, вынудив японцев прекратить атаку около двух часов ночи.
        Воспользовавшись наступившей паузой, в японском Главном Морском штабе адмирал Того собрал командиров кораблей своей эскадры.
       – Акхи`то-сан, кайжё` но джё`кьё о кхо`-ко кшитё` кудаса`й! (Господин Акихито, доложите о состоянии дел на море! – япон.) – строго и в свойственной ему резкой манере обратился адмирал к своему боевому товарищу адмиралу Акихито.
       – Тэ`й – то куы` кюла`й ко`га ки`ва с`эй ко` щи ма`щта! (Господин адмирал, торпедная атака прошла успешно! – япон.) – довольно отрапортовал Акихито.
      – Асы`ва лё`щия ова`ро сы`ду! (Завтра мы добьём русских! – япон.) – заявил, бахвалясь, адмирал Того и, отмахнув рукой, жестом завершил заседание военного совета. 
      Не ведая, что торпедная атака частично провалилась, адмирал Того на следующее утро, едва забрезжил рассвет, направился к Порт-Артуру вместе с остальными военными кораблями, включая новейшие крейсера, будучи уверенным, что окончательно добьёт 1-ю Тихоокеанскую военно-морскую эскадру. К своему удивлению, он был атакован, как русскими военными кораблями, так и береговыми батареями. Хотя ни один корабль не был потерян ни с одной стороны, некоторые из них были повреждены, в том числе флагманский корабль самого Того – новейший японский крейсер «Микаса», это вынудило Командующего Японским флотом отвести свои корабли на безопасное расстояние, либо отправить на ближайшую ремонтную базу.
       События развивались стремительно. Чтобы захватить господство на море, японцы решили в нескольких местах «замкнуть» корабли 1-й Тихоокеанской эскадры в бухте. Для этого требовалось перегородить фарватер. Того нанёс на карту схему трех заградительных линий недалеко от русского порта. Обустроить первую линию японский Главнокомандующий отправил отряд из смертников-камикадзе на семнадцати старых пароходах-баржах, гружённых большими камнями. Требовалось взорвать эти пароходы, чтобы перекрыть русским кораблям любую возможность выйти в Тихий океан и прорваться к своим.
       Во вторую линию около русского порта Того послал другой отряд для закладки мин, которые являлись угрозой ещё ходившим российским транспортам. Разведка уже доложила, что в Порт-Артур из Владивостока, в том числе по морю, шла активная переброска армейских частей для пополнения сухопутных подразделений армии Куропаткина.
       На третьей линии, за невидимым из крепости поворотом – около Круглого острова в близком море – внушительный по количеству кораблей Японский флот встал в засаду, чтобы преградить путь российским военным кораблям, которые попытаются прорваться через первую линию. Действия по установке заградительных линий планировалось производить только в тёмное время…
        – Урррааа! Мы победили япошек! – воодушевлённо кричали матросы «Дианы», на радостях обнимая друг друга, от того, что уже который день горизонт был чист.
        – Не думаю! – остудил воодушевлённых членов экипажа командир крейсера «Диана» Залесский, сняв фуражку и протирая носовым платком пот с внутренней её стороны.
         – Я тоже не понимаю, как можно нам заявлять о победе, когда наши военные корабли остались в блокаде в Порт-Артуре? – возмущённо спросил Борис Бобровский контр-адмирала Вильгельма Карловича Витгефта.
         – Раз выпало свободное время, будем взрывать и растаскивать заградительные линии, чтобы только мы знали про образовавшиеся проходы для своих кораблей. Будем ставить новые мины… Вероятно, временный уход японцев – это часть их военной тактики? – предположил контр-адмирал, отходя от борта крейсера. 
***

       День приезда Степана Осиповича Макарова в Порт-Артур совпал со снятием с мели «Ретвизана», перегородившего бухту. Проанализировав неудачи первого дня войны и коварного нападения японских крейсеров и миноносцев на наш флот, стоявший на рейде Порт-Артура, контр-адмирал Макаров сделал вывод о необходимости российским кораблям не только держать оборону на море, но и самим нападать на корабли неприятеля и совершать ночные рейды.
      «Никакая бдительность не может воспрепятствовать энергичному неприятелю в ночное время обрушиться на флот с большим числом миноносцев и даже паровых катеров. Результат такой атаки для нас будет очень тяжёл, ибо сетевое заграждение не прикрывает всего борта и, кроме того, у многих наших судов совсем нет сетей. Японцы не пропустят такого бесподобного случая нанести нам очередной вред», – написал контр-адмирал в своём первом письме из Порт-Артура Управляющему Морским министерством Фёдору Авелану.
      До прибытия Макарова в крепость активная боевая деятельность эскадры практически не проводилась. В ночь на 11 февраля японцы даже предприняли следующую попытку заградить русским кораблям фарватер, соединяющий внутренний бассейн Порт-Артура с внешним рейдом. На этот раз их скрытная операция имела целью заделать расчищенный проход в первой заградительной линии. Предпринятая попытка неприятеля затопить ещё пять старых транспортов с камнями и цементом, была вовремя пресечена русскими моряками с «Ретвизана».
      Вдумчивый контр-адмирал Макаров разделял основную стратегию генерала Куропаткина и тоже отводил флоту лишь вспомогательную роль в возможной решающей победе над Японией, несмотря на то, что был готов вступить в бой даже с превосходящим по силам десантом, в случае высадки японцев для штурма крепости.
     В это время контр-адмирал Макаров, зная, что японцы обладают мощной, новой судоремонтной базой в Сасебо, построенной в 1902-ом году в префектуре Нагасаки, продолжал усиленно ремонтировать повреждённые корабли в недостроенной крепости. Он привёз с собой несколько вагонов запасных частей и оборудования для ремонта. В Порт-Артур вместе с контр-адмиралом своевременно приехали и талантливейшие инженеры. Под руководством генерал-лейтенанта по адмиралтейству Николая Евлампиевича Кутейникова, известного кораблестроителя, флагманского инженера, зачисленного в Штаб Дальневосточного Наместника, прибывшие специалисты придумывали в условиях военного времени сложные конструкции для сооружения стапелей, благодаря которым корабли можно было ремонтировать, частично приподнимая из воды, чтобы заделать пробоины в корпусе.
       С «Палладой» пришлось особенно много потрудиться. Пробоина крейсера была длиной в шесть с половиной метров. А по высоте между броневой и батарейной палубами составляла около трех с лишним метров. Шпангоуты ниже карапасной палубы погнулись, а те, что были выше, и вовсе сломались. Деформировались настил платформы над скосом броневой палубы и в районе взрыва броневые листы, три из которых сместились в сторону. В угольной яме вспучило продольную и поперечную переборки, другую поперечную переборку оторвало. Подъемная крышка порта 75-мм орудия, стоявшего над местом взрыва на батарейной палубе, оторвалась и утонула. Оборудование патронного погреба и его элеватора получило такие серьезные повреждения, что погреб в ходе ремонта не стали восстанавливать и на его объем расширили угольную яму. Расчистка и вырубка повреждений заняли две с половиной недели, затем рабочие правили годные для возвращения на место стальные части набора и изготавливали новые…
       Чтобы «взять море в свои руки», по определению нового Командующего 1-ой Тихоокеанской эскадрой, пока идут ремонтные работы основных сил флота, надо в пику японцам отметить их мины, но и самим минировать доступы к Квантунскому побережью. Контр-адмирал Степан Макаров внёс смелое предложение: поменьше сидеть в обороне! И скрытно расчистив проходы в месте затопления барж, с помощью действующих миноносцев и крейсеров активно направлять удары на главные силы адмирала Того, чтобы вынудить японцев принять генеральное морское сражение в зоне досягаемости крепостной артиллерии.
        Для этого Порт-Артуру нужна была поддержка и помощь Владивостокского отряда крейсеров. Крейсерские нападения на транспорты японцев в Корейском проливе дали свои результаты. Весьма на продолжительный срок русским удалось отвлечь от строящейся крепости и срочных судоремонтных работ в доках внушительную часть неприятельского флота. Не дремали и японцы, которым удалось в районе своей второй заградительной линии затопить восемь транспортов.
        Пока расчищались проходы для кораблей вновь запертой эскадры, японцы успели высадить на сушу свою 2-ю Маньчжурскую армию. Однако при возвращении их корабли попали на минную банку, выставленную русскими. Эти работы проходили под умелым командованием Бориса Бобровского на минном транспорте «Амур». Два японских броненосца «Ясима» и «Хацуса» были потоплены после попадания на минное заграждение. В Голубиной бухте на минах, выставленных экипажем канонерской лодки «Отважный» также под руководством штурмана Бориса Петровича Бобровского, взорвался и затонул японский корабль береговой обороны 3-го класса «Сай-Ен».
      За сравнительно небольшой период командования контр-адмирала Макарова в крепости и на кораблях 1-ой Тихоокеанской эскадры боевой дух моряков значительно вырос. Благодаря оборонительным минным полям русских в акватории Порт-Артура флот адмирала Того потерял около десяти эсминцев и крейсеров!      
***
       … В середине весны Катерина Александровна Бобровская получила весьма обстоятельное письмо от младшего сына. Борис сообщал, что в связи с постановкой крейсера «Диана» в ремонт, он получил перевод на миноносец «Боевой». И теперь очень часто выходит в море на боевые дежурства. Когда корабль получил одновременно два торпедных попадания, но ещё оставался на плаву, мичман Борис Бобровский взял на себя управление, поскольку командир Елисеев был смертельно ранен.
      «…пришлось, мама, не только бороться за живучесть корабля, но и вести непрерывный огонь по противнику. Когда мы вернулись в порт, а, вернее, попросту приползли, все моряки удивлялись, как нам это только удалось! Вы не волнуйтесь, ваш сын цел и невредим. Видел нашего Петра. Говорит, что ждёт прибытия в Маньчжурию своего 51-го Черниговского драгунского полка. 
      Русские солдаты и офицеры показывают чудеса храбрости и мужества в боях. Вы бы видели, маменька, как геройски воюет крепость, отбивая штурмовые атаки японцев! Только что получил известие, что представлен к награде – ордену Святого Владимира с мечами и бантом IV степени.
       Поскольку, наш легендарный «Боевой» в ремонте, буду пока на берегу. У меня появился новый друг – Борис Вилькицкий. Он чуть младше, ровно на курс ниже учился в Морском кадетском корпусе, с первых дней службы попал на броненосец «Цесаревич». Сейчас служит адъютантом у Командира порта Григоровича, бывшего командира «Цесаревича».
       Мы с Вилькицким увлеклись здесь, в Порт-Артуре, строительством новой подводной лодки, которой конструктор Налётов дал гордое имя «Портартурец». Про Георгия Старка знаю немногое. Только то, что он сейчас на «Авроре». К нам, на выручку идёт 2-я Тихоокеанская эскадра. Надеюсь в скором времени обнять друга здесь, в крепости.
       А вот о делах Николая Бутурлина наслышан. Помните, я писал, что он, мечтая совершить что-нибудь героическое в своей жизни, перевёлся во Владивостокскую крепость? Там воюет в специальном отряде на крейсере «Рюрик». Броненосные крейсера «Россия», «Громобой», «Рюрик» и бронепалубный крейсер «Богатырь» действуют решительно. Топят один за другим японские транспорты с войсками и стратегическим грузом. Горжусь тем, что мой друг, Коленька Бутурлин, имеет к этому прямое отношение.
       Вот и все наши новости. Передавайте мой привет сестрице. Я рад, что ей пригодился наш с Петей маленький глобус. Ваш любящий сын, Борис».
       В письме сына ещё не было главного трагического известия о том, что в последний день марта 1904-го года флагманский эскадренный броненосец «Петропавловск» подорвался на японской мине и затонул вблизи русской крепости.
        Накануне рокового события, в море бушевал сильный шторм. Командующий японской эскадрой адмирал Того направил несколько эсминцев установить мины у входа в Порт-Артурскую бухту.
      На рассвете в тот день вахтой дежурившего на рейде крейсера «Диана» был обнаружен небольшой японский отряд из пяти заградителей, ставивший мины под прикрытием своих миноносцев. Хорошо спланированной атакой, поддержкой прожекторами и артиллерии из крепости удалось потопить несколько кораблей противника. В этот момент на борту «Дианы» находились контр-адмирал Степан Осипович Макаров и Великий Князь Кирилл Владимирович Романов. Мины решили поискать на рассвете. Но произошёл непредвиденный случай. Из-за того, что контр-адмирал Макаров запрещал включать опознавательные огни своим кораблям-разведчикам или тральщикам, из крепости их нередко принимали за вражеские. Тогда Великий Князь Кирилл немедленно на посыльном паровом катере направлялся на берег и несколько раз прекращал ошибочную стрельбу.
       … Чтобы поддержать огнём экипажи двух русских миноносцев «Смелый» и «Страшный», возвращавшихся из разведки и боевого патрулирования, но неожиданно атакованных японскими крейсерами, в семь часов утра к ним на помощь отправился крейсер «Баян». Затем вышел «Петропавловск» под командованием самого контр-адмирала Макарова. За ними успел выйти на рейд крейсер «Полтава», остальные корабли эскадры несколько задержались. И в этот момент на горизонте показалась грозная неприятельская эскадра Того из девяти кораблей…
        Соединившись на рейде с вновь вышедшими из гавани «Пересветом» и «Победой», «Петропавловск» сделал боевой манёвр. Макаров пытался увести свой корабль в безопасную зону под прикрытие береговой артиллерии от начавших преследовать флагман шести японских эскадренных броненосцев и двух броненосных крейсеров. Но русские корабли легли на курс, который вёл их прямо на минное заграждение, выставленное японцами с вечера!
       Шедший во главе миноносцев, флагманский корабль в 9:39 утра подорвался на мине. Мощнейший взрыв, выбивший днище броненосца, вызвал детонацию с торпедами и снарядами, хранившимися в носовом минном погребе «Петропавловска», а также с боезапасом корабля первой башни главного калибра. Над погибающим кораблём поднялся огромный чёрный столб из дыма и пламени. На палубу рухнули мачты, паровые трубы и оснастка, что привело к затоплению броненосца всего за полторы минуты. Погибли шестьсот пятьдесят человек экипажа, включая Степана Осиповича Макарова и Начальника Главного морского штаба эскадры, контр-адмирала Молласа. Рядом с ними на мостике стоял выдающийся художник-баталист Верещагин. Спасли всего восемьдесят человек, среди которых оказались командир корабля капитан 1-го ранга Яковлев и капитан 2-го ранга Великий Князь Кириллович Владимирович Романов, двоюродный брат Российского Государя.
      Император Николай II Александрович с болью в сердце воспринял весть о случившемся. Стоя у окна своего кабинета, он вспоминал, как сразу же после публикации Высочайшего Манифеста о начале войны с Японией Кирилл Владимирович явился в Царское Село к нему и доложил о немедленной своей готовности ехать на фронт. При этом подчеркнул, что ему знакома служба на Дальнем Востоке, в частности, на Владивостокских крейсерах «Россия» и «Рюрик», где он начинал с мичмана. Затем была служба на эскадренном броненосце «Пересвет», крейсере «Адмирал Нахимов» уже капитан-лейтенантом. 1904-й год стал для Великого Князя прекрасным продолжением военно-морской карьеры, 1 января он был произведён в очередной чин – капитана 2-го ранга.
      Первоначальным планом Государя-императора было направить двоюродного брата под начало Дальневосточного Наместника генерал-адмирала Евгения Алексеева. Но их дядя – Великий Князь генерал-адмирал Алексей Александрович порекомендовал Кириллу попроситься в Порт-Артур под командование контр-адмирала Макарова.
        Уже в начале марта Кирилл Владимирович прибыл в крепость. Город в те дни усиленно готовился к обороне со стороны моря. Строительство укреплений не прекращалось ни днём, ни ночью. Через неделю после прибытия в Порт-Артур Великий Князь Кирилл получил назначение в Штаб Степана Осиповича Макарова.
       Позднее, в «Летописи Русско-японской войны» Катерина Александровна Бобровская прочитает опубликованную выдержку из дневника Кирилла Владимировича Романова:
       «… скоро стало понятно, что на русские корабли надвигается весь Японский флот.  Макаров не был обескуражен численным превосходством противника и собирался вступить в бой. Но, поняв, что это чистое безумие, развернул строй и взял курс на Порт-Артур. Затем отдал приказ всей эскадре присоединиться к нему для боя с кораблями Того. Пока они выходили из бухты, мы ждали их под прикрытием береговых батарей. А Того продолжал подходить. В его строю были два самых современных корабля той эпохи, построенные для Японии в Италии – «Нисин» и «Косуга». Я стоял на мостике флагмана, по правому борту, – вспоминал Кирилл Владимирович, – разговаривая с известным художником Верещагиным, который делал наброски японских кораблей. Там же находились Макаров, контр-адмирал Моллас и два сигнальщика. Когда мы маневрировали, чтобы занять позицию во главе флота, Верещагин неожиданно повернулся ко мне и сказал:
     – Я видел много сражений и побывал в разных переделках, но всегда выходил сухим из воды.
      «Поживём – увидим», – подумал я. А он снова принялся за эскизы…   
     Страшная взрывная волна, будто извергнутая грудью тысячи великанов и по своей силе сравнимая с тайфуном, обрушилась на нас. За взрывом последовал глухой толчок, от которого огромный корабль с экипажем в 711 человек офицеров и матросов задрожал всем корпусом, как от вулкана, и ревущая стена пламени встала прямо передо мной. Я потерял всякую опору и, подхваченный какой-то жуткой силой, повис в воздухе. <> Вокруг бушевал ураган. Страшная сила водной стихии захватила меня и штопором потянула в чёрную пропасть, засасывая всё глубже и глубже, пока всё вокруг не погрузилось во тьму. Казалось, спасения не было. «Это конец, – подумал я. – В голове мелькнула короткая молитва и мысль о женщине, которую я люблю…»   
      После случившейся трагедии, за которой наблюдала вся крепость Порт-Артур, на второй мине подорвался броненосец «Победа», получив пробоину надводной части, но остался на плаву. Таким образом, в составе 1-ой Тихоокеанской эскадры, потерявшей в тот злополучный день всё своё главное командование, осталось всего четыре броненосца…
     Об этих событиях Катерина Александровна прочитала в очередном журнале «Летопись Русско-японской войны», который Макар Дунчев привёз из Орла вместе с другой новой корреспонденцией. Здесь же были напечатаны статья-некролог памяти художника Василия Верещагина, репродукции его известных картин.
        Позже появились проникновенные, полные уважения к личности русского флотоводца стихи японского поэта, посвящённые гибели адмирала Макарова и переведённые на русский язык:
 
«Друзья и недруги, отбросьте прочь мечи,
Не наносите яростных ударов,
Замрите со склонённой головой
При звуках имени его – Макаров.
 
Его я славлю в час вражды слепой
Сквозь грозный рёв потопа и пожаров.
В морской пучине, там, где вал кипит,
Защитник Порт-Артура ныне спит…

Враг доблестный! Ты встретил свой конец,
Бесстрашно на посту командном стоя,
С Макаровым сравнив, почтят героя
Спустя века. Бессмертен твой венец!»
   

      Тела погибших на «Петропавловске» моряков вместе с адмиралом Макаровым подняты не были. «Вероятно, их души, по старинной легенде, продолжают кружиться в Небесной вышине, над волнами Жёлтого моря, вместе с гордыми альбатросами», – так думала, вытирая слезы, Катерина Александровна Бобровская, отложив журнал в сторону.
       Княгиня ещё долго оставалась под впечатлением от прочитанного. «Бедные мои сыновья! Как же тяжело вам приходится на этой жестокой и кровопролитной войне! Я должна, обязательно должна передать Петруше, что у него скоро родится сын…, впрочем, может быть, и дочка… Нет-нет, это будет мой внук, я чувствую и всем сердцем ощущаю благодарность милой Джессике за её самоотверженную любовь. Воистину в этой француженке течёт смелая русская кровь!..»
       Только спустя четыре года Катерина Александровна узнает подробности о дальнейшей судьбе Великого Князя Кирилла Владимировича. Когда капитана 2-го ранга Романова, цепляющегося из последних сил за медные поручни плавающей крыши парового катера, обнаружили подоспевшие с других кораблей спасатели, то первыми словами его были:
       – Со мной всё в порядке. Спасайте остальных, ребятушки!
       К тому моменту он около сорока минут находился в пятиградусной морской пучине, одетый в шинель, меховой жилет поверх шерстяного свитера.
        Борис Петрович и Пётр Петрович Бобровские с вершины Золотой Горы видели гибель «Петропавловска» и стали свидетелями проводившейся спасательной операции моряков. Братья Бобровские, как и многие другие свидетели трагедии, посчитали, что все члены Морского штаба Тихоокеанской эскадры погибли...
Завидев приближающиеся катера с первыми спасёнными моряками из экипажа погибшего «Петропавловска», Пётр и Борис поспешили спуститься в порт. Возле раненых хлопотала санитарная команда с прибывшего недавно по железной дороге передвижного военного госпиталя Красного Креста, которым командовал Главный военврач Сергей Иванович Макаров.
       Вскоре через Харбин Великий Князь Кирилл Владимирович, сильно обожжённый, контуженный разрывами складских торпед погибшего броненосца, прибыл в Петербург, где был Высочайше удостоен и награждён за проявленное мужество Золотым Георгиевским оружием. На клинке стояла надпись: «За храбрость». Пройдет ещё совсем немного времени, как он вновь повстречает ту, о которой вспоминал, погружаясь в холодные волны Жёлтого моря, и больше с нею уже никогда не расстанется…
 

***

      В конце марта девятьсот четвёртого года Иван Константинович Григорович был произведён в контр-адмиралы и назначен Комендантом порта в Порт-Артуре. Благодаря его административным способностям и заведённому образцовому порядку в обширном портовом хозяйстве флот при необходимости вовремя ремонтировался, не испытывал недостатка в квалифицированных специалистах-судоремонтниках, как инженеров, так и рабочих. Григорович также плотно занимался снабжением кораблей эскадры, включая пополнение запасов продовольствия, угля, материалов и запчастей для судоремонта, а, главное, боевых ресурсов.
     Уходя с броненосца «Цесаревич», стоявшего в ремонте после первой атаки японцев, Григорович через два месяца после назначения не забыл взять с собой переводом на берег в должности своего адъютанта Бориса Вилькицкого.
       Как известно, контр-адмирал близко дружил с Андреем Ипполитовичем Вилькицким, отцом Бориса, выдающимся исследователем-гидрографом, который, оплакивая преждевременную смерть младшего сына Юрия, семнадцатилетнего гардемарина мореходной школы, решительно принял участие в судьбе и карьере своего сына Бориса. Ещё перед самым началом войны старший Вилькицкий написал в ту пору капитану первого ранга Григоровичу, командиру эскадренного броненосца «Цесаревич», следующие строки:
        «Я смею обратиться к вам с просьбой – устроить моего теперь единственного Бориса к себе. Мечты его – быть младшим штурманом, так как в сей науке он очень силён и любит её… Если вы его к себе не возьмёте, я никого из командиров просить больше не буду. Пусть тогда моего сына устраивает собственная судьба».
       Разумеется, Борис знал о протекции отца. Но в связи с переводом с боевого корабля в адъютанты Коменданта порта дружеская опека контр-адмирала Григоровича показалась ему чрезмерной. Молодой офицер буквально взревел от ярости и начал громко браниться. Эту нелицеприятную сцену и застал Борис Бобровский, зайдя в Морской штаб по служебной надобности. Трясясь от ярости, Вилькицкий кричал в порыве отчаяния, глядя на своего опекуна:
       – Почему вы носитесь со мною, как с писанной торбой. Я моряк, я морской офицер, я требую перевода в действующую армию, на фронт, на передовую, под пули, к чёртовой матери … Лишь бы не на берегу, не «под вашим крылом». Мне стыдно глядеть в глаза моим товарищам…
         Стоявший рядом с Борисом Бобровским мичман Дараган, также наблюдавший этот громкий скандал, тихонько пошутил на ухо Борису:
        – Бобочка Вилькицкий борется за свою честь, смотри, как отчаянно он пытается уйти «из стоящих на тихих дачных местах блиндажей Григоровича» и пойти воевать…
        – Борис Андреевич! Держите себя в руках! – тихо произнёс Григорович, оглядевшись по сторонам. – Вы нужны именно здесь. Ведутся секретные работы по строительству подводного минного заградителя «Портартурец» …
        – К чёрту эту подлодку вместе со всеми подлодками мира! Я требую немедленного перевода…
        И в этот момент взгляд Вилькицкого упал на Бориса Бобровского. Он снова закричал, краснея от натуги и чуть не срываясь на рыдания:
        – Меня прекрасно заменит Борис Бобровский. Он также участвует в этом проекте, но болеет за него душою, в отличие от меня… Иван Константинович, ради всего святого, переведите меня на другое место службы, – уже тихо прошептал Вилькицкий, умоляюще глядя на Григоровича.
         Сердце Григоровича дрогнуло.
         – Хорошо, Борис Андреевич! Успокойтесь. До тех пор, пока броненосец «Цесаревич» в ремонте, вы, тем не менее, будете нести службу на берегу, здесь, в осаждённой крепости… Что касается мичмана Бобровского, то он, действительно, достоин возглавить работы по строительству минного заградителя. Буду ходатайствовать о его производстве в чин лейтенанта. Все свободны, господа. Честь имею.
 
***
        … Третьего апреля тысяча девятьсот четвёртого года адмирал Вильгельм Карлович Витгефт был назначен Начальником Морского походного штаба Наместника Евгения Алексеева, по званию Главнокомандующего флотом в Тихом океане, а с двадцать второго апреля исполнял должность старшего флагмана и Командующего 1-ой Тихоокеанской эскадрой.
       – Господа офицеры, решением Штаба командования портом решено усилить корабельными орудиями крепостную артиллерию крейсеров. Корабли в условиях блокированной крепости следует преимущественно использовать для несения сторожевой службы на внешнем рейде Порт-Артура, – сказал Начальник Квантунского укрепрайона, генерал-лейтенант Анатолий Михайлович Стессель, гордо окинув высокомерным взглядом присутствующих в его кабинете офицеров. – господин Витгефт, извольте доложить предметно господам офицерам ваше предложение.
       – Господа офицеры, – начал Витгефт, – русское Верховное командование пришло к выводу, что запертый в бухте Порт-Артур флот не должен связывать свою судьбу с судьбой осаждённой крепости. – Сказав эти слова, он оглядел всех присутствующих и прямо посмотрел в глаза Стесселю. – Эскадра должна подготовиться к прорыву во Владивосток. Это даст нам возможность сохранить флот и дождаться прихода 2-ой Тихоокеанской эскадры вице-адмирала Рожественского, которая формируется нам в помощь на Дальневосточном театре. Но прежде, чем я возьму слово, сначала пусть о состоянии дел и нашем видении, наши предложения изложит господин Григорович. Прошу вас, Иван Константинович…
        Григорович встал и подошел к стене, на которой была карта Порт-Артура, Желтого моря и прилежащих территорий.
       – Господа члены Штаба, пока идут подготовительные действия для прорыва и перехода 1-ой Тихоокеанской эскадры во Владивосток, необходимо усилить оборону крепости. По нашим соображениям, на сегодняшний момент мы предлагаем задействовать крейсер «Диана» совместно с канонерскими лодками и береговыми батареями, которые будут отражать атаки миноносцев противника. Мы полагаем, это – лучший стратегический вариант использования данного крейсера на сей момент … – в свойственной ему манере обстоятельно и чётко контр-адмирал Григорович изложил своё видение текущей ситуации и обрисовал план действия …   
        Совет закончился быстро, поскольку времени на долгие рассуждения не было. Командирам требовалось быть бдительными, уверенными в своих действиях, дабы эта уверенность поддерживала моряков и побуждала к проявлению смелости, воли к победе и героизма у подчиненных …