Белая сирень

 Повесть о войне, любви, сострадании и страданиях русского народа!
 
Отзвенел последний звонок, сданы экзамены. 21 июня 1941 год, выпускной вечер. Девчата все в белых платьях, мальчишки в белых рубашках. Это не Ленинград и не Москва, простой маленький городок Советского Союза. Класс состоял из 12 девочек и 10 мальчиков. Вечер прошел замечательно: танцы, прощание с учителями. И вот уже вечер подходит к концу, все собираются идти гулять по городу, по площади. Многие идут уже парами, взяли с собой гитару, поют песни. Завтра начинается новая жизнь, кто-то уже решил свою дальнейшую судьбу, будет поступать в вуз, а кто-то нет, еще не решил. В классе несколько пар, которые дружат с пятого класса, это Ира и Валера, Люба и Николай. Уже последний год в школе все мечтали гулять на их свадьбе. Валера отличный гитарист, Ира всегда ему подпевает, Люба  и Николай держатся особнячком, целуются на каждом углу. Все остальные ребята и девчата балуются, смеются, рассказывают анекдоты. Так прошла ночь, а утром уже было 22 июня. Никто еще ничего не знал, на часах было 4 утра, еще пели соловьи и туман стоял над тихой рекой. Усталые, счастливые ребята и девчата прощались, кто-то из девочек всплакнул, собирался уехать, кто-то поступать, шел на работу, на завод. У всех были свои планы на жизнь. Ира и Валера с гитарой и песнями решили еще посидеть у реки, с ними остались Люба и Николай. Две пары, остальные все потихоньку разошлись. Сидели у реки, качались на качелях, пели песни, мечтали. Наступило утро, уже появились первые прохожие. Ребята нарвали девочкам большие букеты белой сирени, так они вышли вчетвером на центральную площадь с белой сиренью. В городе были включены уже динамики, но не было, как каждое утро, веселых песен, играл симфонический оркестр, а самое главное, вся площадь была заполнена людьми. Они чего-то ждали. Николай спросил у знакомого, чего все
стоят, тот ответил, что ждут какого-то сообщения. Постояли немного, только решили расходиться, как вдруг симфония замолчала, а в динамике раздался голос диктора. Громко, четко было объявлено, что, нарушив договор, на Советский Союз напала Германия в 4 часа утра. В конце диктор сказал: "Победа будет за нами!". На площади воцарилось невообразимое, кричали, плакали, матерились. Все мужчины были в едином порыве идти на фронт, многие сразу направились в военкомат. Валера и Николай тоже сразу решили пойти записаться в военкомат, девчонки плакали. Всем надо было идти домой, чтобы сообщить печальную весть. Так в страну пришла война. Договорились встретиться вечером. Ира и Люба жили почти рядом, они пошли домой вместе. Ребята, не сговариваясь, поспешили в военкомат, там уже была толпа мужчин, кого-то уже вызвали по повестке, а кто-то решил записаться добровольцем. Ребята, отстояв полдня, записались добровольцами, им дали сутки на сборы. Вокруг стоял такой разговор: война на месяц, два, не больше. Быстренько разбить немчуру и вернуться домой к своей повседневной жизни.
Ира застала дома голосящую мать, она валялась на полу и умоляла отца не ходить в военкомат, пока остаться дома. Отец кричал на жену, ругал ее, говорил, что это его долг быть на фронте со всеми. В доме было, кроме Иры, еще трое детей, два брата и сестра. Мать рыдала. Люба по приходу домой тоже застала такую же картину, у них в семье было двое детей, Люба и брат Юрий, он был в восьмом классе, и только букеты белой сирени в вазе напоминали о мирном безмятежном последнем школьном бале. Без предупреждения, сразу неожиданно наступила взрослая жизнь. День проскочил незаметно, вечером они вчетвером встретились у качелей на берегу. Ребята сходу сказали, что утром они уходят на войну, девочки, не сговариваясь, заплакали. Они еще даже не представляли, что такое эта война, им было жалко себя, своих отцов, матерей, сестер и братьев и своих друзей-мальчишек. Долго они не прощались, мальчишки еще не были дома, их родители еще не знали, какую новость приготовили им сыновья. Договорились, что девочки придут провожать ребят на вокзал. С тем и расстались, по городу идти было страшно, везде слышался плач, причитания, страшно не от ожидания разбойничьего нападения своих, а от ожидания каких-то перемен в связи с нападением фашистов на мирные города и села. Стоял пьяный гул, иногда слышались драки, некоторые напоследок отрывались, как в последний раз. Некоторые, сейчас читая все это, наверное, могут подумать, что это был хаос. Но нет, хаоса не было, было четкое решение русских людей, которые стремились защитить свои земли, свой народ. Народ в своем единстве вставал на защиту своей Родины. Здесь были и зрелые люди, которые понимали, что такое война, но и молодые люди, которые не понимали этого слова, не видели и не могли знать, но осознанно шли защищать страну.
И вот уходит первый поезд на фронт, выданы спецпайки, оружие, надета форма, разномастный возраст солдат. Есть отцы, а есть и дети, жены с младшими детьми, бабушки, деды в рядах провожающих. Звучат клятвы любви, любимым трудно оторваться от своих милых, дорогих, но в эти моменты ещё ни у кого нет понятия, что кто-то не вернется обратно, что фашисты могут оборвать их жизнь. Все едут не умирать, а воевать. А понятие смерти никому даже и в голову не приходит. Несокрушимая и легендарная армия советских людей едет защищать Родину. А всё остальное они поймут позже.

За несколько дней случилось так много событий, что было такое ощущение, что все прожили уже не меньше месяца. Ира пошла учиться на курсы медсестёр. Люба – на курсы военных связисток. А ребята Валера и Николай были уже на фронте. Вместе с ними в эту часть попали много мужчин города, ведь они ещё и не служили, не знали даже азов военной службы. Особо обучать их времени не было, немец, не останавливаясь, продвигался вперёд. Даже бывалые люди, увидев вооружение, шквал снарядов, танки, идущие нахрапом напролом, терялись. Попав в свой первый замес, все были в растерянности, об окончании войны в месячный и двухмесячный срок все поняли: не может быть и речи. Войска Советского Союза отступали. При отступлении солдаты видели глаза граждан своей страны, некоторые кричали из толпы, ругали их, обзывали предателями. Ребята держались вместе, ничего не понимая, иногда просто делали то, что делали остальные. Выданная форма за несколько боёв обтрепалась, была грязной и вонючей, они отступали, поэтому шли, даже не останавливаясь. Немцы наступали на пятки. Было больно, обидно видеть уставших, посеревших, голодных солдат, которые огромной серой массой отступали. Вместе с ними ехали телеги со скарбом, шли женщины, старики, ребятишки. Иногда на эту толпу самолёты, которые, видимо, летали куда-то бомбить города или военные объекты, сбрасывали бомбы. И тогда над дорогой стоял вопль, крик, люди, машины, телеги, лошади – всё это скопление техники, людей и животных – смешивалось в одну массу. Людей убивали не только снаряды, которые падали, в этой каше давили людей машины, испуганные кони с телегами давили и калечили детей и стариков, люди испуганные бежали, не видя и не слыша ничего вокруг, просто толпа могла раздавить упавшего, подмять и бежать по упавшему человеку. Валерий и Николай первое время были ещё полны сил, пытались помочь, кому-то помогали поднести ребёнка или старику помогали нести тяжелую сумку, но уже через месяц отступлений и боёв смотрели, куда бы просто завалиться и хоть немного заснуть, но заснуть не удавалось, всё время хотелось есть. Кухня отставала или наоборот шла впереди, по несколько дней солдаты её не видели. Разговоры были разные, комбатов или ещё какое начальство с ними не было, говорили, многие попали в окружение, ходили слухи, что немцев очень много и они прут как саранча. Все были в замешательстве. Так отступая дошли до Смоленска. И здесь Валерий и Николай вместе с остальными солдатами получили приказ: отступать больше некуда. Обозы, гражданские пошли дальше, а солдатам поступил приказ окапываться, подготавливаться к обороне. Сначала думали – привал, но появившееся начальство, каждому второму угрожая расстрелом, доказывало, что надо готовиться к бою, что вот-вот появятся немцы. И они появились, хоть их и ждали, внезапно, часа через два после приказа окопаться. Сначала появились мотоциклы с немцами, сзади шла пехота, их было много, очень много, гораздо больше, чем наших, был приказ подпускать ближе, ребята окопались рядом, лежали и смотрели, как эта толпа зелёной саранчи идёт на них, кто-то рядом не выдержал и выстрелил. Все враз открыли стрельбу, затарахтел пулемёт, саранча стала валится на землю. Это вселило радость, сначала стреляли и стреляли, потом один встал и побежал, и следом все наши солдаты в едином порыве вскочили с выкопанных на скорую руку углублений, бежали навстречу врагу с криком: «Ура!». И немцы побежали, побежали не оглядываясь, не отстреливаясь, испуганные,оставляя своих раненых и убитых на поле под Смоленском, это была их первая победа. Валерий с Николаем и остальные наши бойцы, она вселила в сердца надежду. Все поняли, что немцы тоже смертные, и главное, они боятся наших плохо вооруженных солдат. Еще никто не знал, что немцы месяцами сражались с погранзаставами, что советские бойцы сражались до последнего патрона, шли в рукопашную, но не сдавались. Немцы отступили на километр. Видно было, что они подожгли дома в деревне, слышались крики людей, стрельба. Опять готовились к бою. Прошел час, ждали немцев, но вдруг увидели танки. Их было не меньше десяти, а может, и больше. Бегом разносили гранаты и бутылки со смесью. Но никто не растерялся, все видели, что враг не настолько смелый, он уязвим. А танки шли напролом, был приказ подпускать их ближе, чтобы бить наверняка, лучше бить сзади, когда танк уже обошел тебя, но есть вероятность быть раздавленным. Ребята, Валерий и Николай, окопались, сверху привалили бревно. Время, пока танки подходят, тянулось медленно. Нервы были на пределе, хотелось встать и идти этой груде скрежещущего и стреляющего железа навстречу. Но надо было держаться, чтобы тебя не расстреляли раньше времени. Ребята лежали молча, и слева, и справа бойцы не выдержали и свое расположение определили раньше срока, наверное, их уже не было в живых. И вот они показались почти рядом, две железные махины, теперь вытерпеть бы, не испугаться и ударить сзади. С танка их не видно, они радуются, думают, что уже прошли, смяли рубежи русских. Выждав момент, когда танк один с одной стороны, а второй с другой стороны, перескочили через насыпь и бревно, которое укрыло ребят, вдогонку танкам полетели гранаты, что одному оборвало гусеницы, танк закрутился и встал. Немцы пытались вылезти через нижний люк, но полетела бутылка со смесью, послышались крики, из-под танка выскочил и начал валяться на земле фриц, потом затих. Второй танк загорелся, но продолжал двигаться, Валерий бросил в него еще связку гранат, и судьба этой машины с его внутренним содержимым тоже была решена. Вся полоса, в которой окопались бойцы, теперь была препятствием, все танки были подбиты, остановлены. Остальные развернулись и исчезли за горизонтом. Солдаты торжествовали, вторая победа, Валера и Николай обнялись, сработали все слаженно. Какой-то солдат, они еще плохо знали друг друга, сказал: теперь жди, самолеты утюжить будут. Приказ прозвучал: окапываться глубже. Прошло часа два, действительно летели самолеты, ориентир у них был хороший, подбитые танки. С самолетов полетели снаряды, вой, гул, взрывы, не видно ни неба, ни земли, продолжалось все это с полчаса. Ребята лежали под своим бревном и, когда все закончилось, были рады, что остались живы. Все, кто остался живым, гадали, что будет теперь? А в это время одноклассницы тоже работали на победу. В городе появились раненые, в больнице открыли госпиталь, раненых подвозили и подвозили, шли бои кровопролитные, страшные бои.
В госпиталь каждый день подвозили раненых, много было тяжелых. Санитарки, врачи, медсестры жили в госпитале. Как уйти, рук не хватало. Немцы подходили к городу. Ситуация была очень серьезная. Ира, валилась с ног, решила навестить маму с братьями. Когда шла по улице, вдруг увидела Любу, та была в военной форме. Ира обрадовалась подруге, перебежала на другую сторону улицы, девочки обнялись. Люба сказала, что на днях она улетает на задание, куда сказать не может, предупредила Иру: немцы в двадцати километрах от города. Люба достала из вещевого мешка две банки тушенки и какие-то свертки ребятишкам. В городе с продуктами давно было туго. Ира не хотела брать, ведь у Любы тоже были родные, но в приказном порядке все же взяла. На прощание девочки обнялись и приказали друг другу беречь себя, поговорили о ребятах, но от них не было даже писем. С тяжелым сердцем расстались подружки. Они не знали, встретятся ли снова.
Дома Ира предупредила маму, что в городе скоро, наверное, будут немцы. Сама она не знала, будут ли госпиталь эвакуировать. Мама сказала: уходить некуда, будут дома. Немного побыв с семьей, Ирина побежала опять в госпиталь. Раненые все прибывали. Так в суете и работе прошло еще три дня. Железная дорога была разбита, раненых эвакуировать было не на чем. Главный врач госпиталя всем, кто мог идти, приказал покидать город, медицинскому персоналу, тем, кто жил в городе, разрешил уйти, остальным, кто не мог ходить, кто был в сознании, выдали оружие, гранаты.
Ира не могла уйти, некоторые раненые просили пить, многим нужны были уколы. Была слышна стрельба на окраине города, взрывы, а потом на дороге показались немцы, сначала на мотоциклах, потом на крытых машинах. Они все остановились в центре города, на площади. Выпрыгивали из машин, разминались, переговаривались о чем-то. Главный врач выгонял всех городских. Он понимал, сейчас пойдут по домам, все, кто остался, приготовились дать врагу отпор, но все понимали, что могут сделать раненые бойцы против такой орды. Ира вся в слезах уходила из госпиталя, она просила главного врача уйти с ней, но он сказал, его долг остаться здесь. Все, кто остался, понимали, это их последний бой. Кругом слышались крики, автоматные очереди, где-то что-то взрывали. Ира прибежала вся в слезах домой, вскочила. Ребятишки и мама были дома. Некоторое время побыв дома, Ира порывалась уйти на помощь в госпиталь, но мать отпихнула ее от двери, не пустила. Братья и сестра утешали ее как могли. Вечером город был уже под немцами. Они шныряли везде, занимали квартиры, выгоняя жителей на улицу. Утром потихоньку от матери Ирина выскользнула на улицу, решила посмотреть, что там в госпитале. Но то, что она там увидела, повергло ее в ужас: все раненые были убиты и стащены в кучу на улице. Главный врач госпиталя был привязан на площадке к железной мачте, около него дежурил немец. Ира долго наблюдала и вдруг немца кто-то позвал, он отошел, девушка окликнула доктора, тот испуганно стал показывать, чтобы она уходила. Но уйти она не успела, ее схватили два немца, засмеялись, залопотали что-то на своем тарабарском языке. Ира в школе учила французский, не понимала ничего, что они говорят. Ее потащили в госпиталь в кабинет, повторяя: партизан. Доктор, увидев это, плакал и просил отпустить девушку, но помочь ей не мог, был привязан. Ира кричала, кусала немцев за руки, но немцы только смеялись и тащили ее дальше. Втащив ее в кабинет, они стали рвать на ней одежду, пытаясь завалить на пол. Ира извивалась, кричала, сопротивлялась, это их только подстегивало, она забилась в угол, откуда они ее уже полураздетую пытались вытащить, хватая за руки, за волосы, и вдруг она увидела пистолет прямо под ногами. Один из немцев тащил ее, а второй принялся снимать брюки. Ира мгновенно нагнулась, схватила пистолет и выстрелила в первого, он дернулся и упал. Второй еще не понял, что случилось, когда Ира выстрелила в него, он тоже упал. В бешеной злобе от произошедшего Ира выстрелила еще раз в того, кто пошевелился. Она даже не понимала, что она почти голая, выскочила на улицу и побежала, прячась за углы. До ее дома было не очень далеко, она забежала в какой-то подъезд, увидела в открытую дверь квартиры скатерть на столе, схватила ее и укутала голое тело.
Какая-то невиданная сила помогла ей добежать до дома, было очень странно, что никто не встретился на её пути. Когда она вбежала в квартиру, мама закричала. Иру трясло, вбежав в квартиру, она поняла, что не может даже идти больше. Упала у двери, и ей стало плохо. Мама закрыла дверь, гладила дочку по голове, успокаивала, ребятишек прогнала в другую комнату. А по городу уже шли обыски, знали, что какая-то партизанка убила двух немцев. Ире надо было уходить из города, но уйти в таком состоянии она не могла. Мама кинула ей одежду, приказала одеваться, быстро написала бумажку на дверь: "ТИФ". Дверь закрыли на замок, зашла к соседке, сказала, что ребятишки заболели тифом. Вскоре во дворе появились немцы, они ходили по дому, открывая двери ногами, расспрашивая про партизан, пугая расстрелом, но никто ничего не знал, никто ничего не видел. Когда немцы подошли к квартире, на двери которой было написано "Тиф", они не стали даже стучать, сдуло их как ветром. Мама обняла дочь и вздохнула, перекрестилась. Ира от произошедшего свалилась в сон. Сон был тревожный, во сне ей снились грязные, вонючие фашисты, которые протягивали к ней свои руки, чтобы снова и снова она пережила ужас произошедшего. Но из города ей всё же надо было уходить, кто знает, что может случиться завтра. Но сейчас, после случившегося, Ирина спала тревожным сном.
А её подруга Люба шла по глубокому тылу немцев, совсем недавно она приземлилась в лесу, вроде обошлось, и её не заметили. Она спрятала свой передатчик, нашла укромное место, несколько раз осматривая его, чтобы не забыть. Лицо вымазала землёй, молодых могли и не пропустить, да и могли быть другие проблемы. По дороге, на которую ей надо было выходить, ехали и шли немцы, надо было дождаться гражданских, и Люба терпеливо сидела и ждала.
Люба долго сидела. По дороге шли и шли немцы, ехал немецкий транспорт. Прошло несколько танков. Гражданского народа не было вообще. Люба уж было подумала, что сорвала задание, но иссяк поток немцев и их техники. Сначала дорога была пустынная, потом показалась одна телега со скарбом, потом другая, и вот уже по дороге пошли беженцы одной тёмной массой, усталые, неразговорчивые. В основном женщины, старики, даже ребятишек было совсем мало, и три девушки, одна с длинной косой, светлые такие, юные, красивые. Люба подумала: «Что ж они, дурёхи, не прикрыли свою красоту ничем?» Этому всему обучали их: как вести себя, чтобы не бросаться в глаза, как разговаривать, чтобы не привлекать внимание, лучше молчать, глаза в пол. Выбрав время, Люба влилась в толпу, как будто она отходила по нужде. Теперь надо точно знать, знакомые идут беженцы или просто примкнули к толпе. Люба огляделась: шли, не разговаривали, друг друга не окликали, не заботились друг о друге. Видимо, просто попутчики. Что и хорошо для Любы. Она теперь привычная молчунья, опустила голову и двинулась со всей толпой, сливаясь с беженцами. Изучив дорогу, Люба знала, что по дороге два поста. Первый пост должен был быть километров через пять. Она оказалась, как ей подумалось, в окружении староверов. У стариков были длинные бороды, какие-то старинные коцевейки и шапки. Люба таких не видела никогда. Женщины, как и она, были обмотаны чёрным и серым. Видимо, понимали, чтобы не бросаться в глаза. Все они держались гружёной телеги, в которую впрягались по очереди. Наверное, в начале пути была лошадь, но её, скорее всего, отобрали немцы. Впереди показался немецкий пост. Люба очень переживала: будут проверять документы, которых у неё нет, или не будут. Конечно, можно было, как говорили, состряпать какой-то документ, но вот подойдёт ли он или нет. Решили лучше так. Люба всматривалась исподтишка на окружающих её беженцев, они вели себя относительно спокойно. Вдруг движение остановилось, послышались визги, вопли. Что там происходило впереди, было не видно, слышны были только какие-то крики на немецком, но и на русском языке. Крики были женские. Потом с левой стороны дороги все увидели: побежала девушка с косой, за ней гнались немцы. Она уже почти добежала до леса, но упала как подкошенная после автоматного выстрела. Немцы скопились и начали громко ругаться. Потом повернулись и пошли назад, тело девушки осталось лежать у леса. Толпа беженцев двинулась дальше. На посту немцев почти не было, они были в стороне, разделились на две группы, некоторые были с приспущенными портками. Беженцы шли мимо, глядя в землю, притворяясь, что ничего не видят. Но женский визг не утихал в середине этих двух групп. Было понятно, чем они там занимаются, немцам было не до беженцев. Минут через сорок показался второй пост, документы не проверяли, только осматривали телеги и отбирали то, что им понравилось. У Любы не было ничего, что заинтересовало бы немцев. Она, опустив голову, прошмыгнула мимо. Ну вот и всё, она в городе, услышала краем уха, что ночевать её попутчики будут на рынке, отдыхать хотят остаться на несколько дней. С тем и отошла от них, желание было закончить задание за день и вернуться обратно в лес, где спрятан передатчик. Передать сведения, а потом возвращаться как угодно, время на возвращение не определено. План города у неё был выучен наизусть, она с закрытыми глазами могла сказать, где какая улица и номер дома. Поэтому без труда вышла на нужную улицу, но, проходя мимо нужного дома, во дворе заметила мотоцикл с люлькой, он точно был немецким. Рисковать не стала, скорее всего, это провал. Решила обойти город, всё посмотреть, посчитать, запомнить для передачи данных нашим. Весь день она ходила везде, прикидывалась, что потерялась, впрочем, внимания к своей персоне Люба не заметила. И это было замечательно. Наступил вечер, ходить по городу в комендантский час было бы неправильно. Люба решила примкнуть на ночлег к своим бывшим попутчикам. Рынок, как и городок, был небольшой. Люба их сразу увидела, человек пятнадцать расположились кучкой у строения окошками на реку. Она к ним подошла, попросилась на ночлег рядом. Ей никто не ответил, но и не прогнали. Постояв, Люба стала стелиться, она увидела клок сена, забралась на крышу этого небольшого здания, чтобы быть в безопасности, сено положила под голову и уснула. Проснулась от разговора двух женщин внизу, они разговаривали тихо, но ей наверху было слышно, как будто она была рядом. Одна плакала, говорила, что жить не будет. Другая её утешала. Та, которая плакала, рассказывала о насильниках. Как Люба поняла, это одна из девушек, которые оказались в лапах немцев. Видимо, отпустили, подумала Люба, но в это время девушка начала говорить о Марии, которую застрелили. Они её потащили, третьей, но их было уже мало, двух девушек, в том числе и девушку, которая рассказывала, уже истязали, сорвали всю одежду. А Мария вырвалась и побежала от них в надежде добежать до леса. Больше ничего не видела, так как её тоже немцы раздели до гола и истязали до вечера, пока она не потеряла сознание. Когда она очнулась, была вся в крови, голая, никого рядом не было. Она отползла в сторону и наткнулась на остывшее тело подруги, рядом около неё валялась шаль и кофта. Они были не совсем разорваны. Видимо, Поля не вынесла мучений и умерла, а может, её застрелили. Девушка хриплым голосом сказала, что она не знает, почему умерла подруга. Теперь она одна, нет Маши и нет Поли в живых. Она опять заплакала каким-то странным хриплым плачем. Они долго ещё шептались, в основном девушку уговаривала старшая подруга. Люба не могла выдать себя, но и заснуть до утра после этого рассказа не смогла. Утром она потихоньку слезла и, опять стараясь не привлекать внимание, пошла по городу выполнить задание для наступления наших войск. К вечеру она справилась, зашла опять на место ночлега беженцев, но их уже не застала. Они отправились дальше в свой путь. А Любе надо было вернуться на место схрона передатчика, по дороге теперь идти было нельзя. Надо было идти по лесу и переживать, чтобы не заблудиться.
Заблудиться ей было нельзя , нужно вернуться к месту, где она оставила рацию. Идти по дороге в город, по которой она пришла, было невозможно: она была в одну сторону, а если идти по другой дороге, по которой можно вернуться, круг получается в сто двадцать километров, поэтому Люба решила идти максимально близко к этой дороге, чтобы не потерять место, где спрятан передатчик. Она осмотрелась: не умытое давно лицо и тело горело и чесалось, но пока еще рано было отмываться. Она вспомнила девочек, над которыми издевались фашисты, и содрогнулась. Она шла и шептала, что за каждую слезинку наших женщин придет возмездие. Села, осмотрелась, надо, чтобы ни одна душа не видела ее место захода в лес, ведь тогда облава, ее вычислят в два счета. Огляделась, вроде никого нет, но на улице появилась какая-то женщина с ведрами на коромысле. Люба сглотнула слюну, она уже который день не ела и хотела пить. Вчера была мечта, что ее угостят чаем, но не удалось. Подумав, решила попросить попить, ведь дорога дальняя. Пошла в сторону женщины, та ее не видела, шла к колодцу. У колодца они встретились глазами, Люба с умоляющей ноткой в голосе хотела попросить попить, но из голоса вырвался только хрип. Она давно не ела и не пила, оказывается, все пересохло во рту, и говорить было невозможно. Женщина ее поняла, набрала воды из колодца, поставила ведро. Люба с жадностью стала пить, она даже не думала, что это ей так необходимо. Она попила, женщина хотела вылить воду, но Люба ухватилась за ведро и стала жадно пить еще. Когда оторвалась от ведра, подтеки воды вокруг губ омыли чистое лицо, что не скрылось от глаз женщины. Она выплеснула воду из ведра и неожиданно позвала Любу с собой, предложила ее накормить. При слове еда у Любы внутри все зашевелилось, требуя пищи. Отказываться было глупо, но мотива приглашения она не поняла, а он должен быть. Люба напрямик смогла спросить теперь, почему женщина хочет ее накормить. Женщина ответила, что где-то так же бродит ее сестра, ушли с матерью, а она вот осталась при доме со стариком отцом. Люба спросила про немцев, женщина сказала, на этой улице только две избы занято, что им тут делать, вся округа заминирована до леса. Боятся немцы партизан. Любу передернуло, сам Бог послал эту женщину ей. Но она и узнала еще одну очень важную новость для наших: с этой стороны заходить нельзя. Они подошли к дому, небольшому, но добротному. Женщина вошла, крикнула: «Отец, это я». Поставила ведра, повесила коромысло, стала собирать на стол. Любу, которая до этого и думать забыла про еду, от голода стало подташнивать. Женщина показала ей, где помыть руки и лицо. Люба смутилась, умываться она не хотела, но потом подумала, что она сможет снова вымазаться. Пошла, умылась и вышла в горницу к столу. За столом сидел старик, крепкий на вид, лет шестидесяти, увидев Любу, крякнул, как будто узнал ее. Люба удивилась, присела на краешек стула. Женщина поставила на стол горшок со щами, немного хлеба. Любе налили тарелку щей, она, сдерживая себя, потихоньку ела, кто бы знал, каких это стоило ей усилий. Она могла проглотить эти щи вместе с тарелкой за минуту, но, сдерживаясь, тихонько ложкой черпая жидкость из тарелки, ела. Сытость пришла не сразу, когда щи в тарелке кончились, желание было попросить еще, но Люба понимала, нельзя. Она отказалась, когда ей предложили налить щей еще. Она столько дней не ела, может быть, заворот. Теперь ей надо было обдумать, куда идти. Ее бросило в холодный пот от мысли, что было бы, если она пошла здесь. Хозяйка предложила чаю, Люба от чая не отказалась. Сейчас она чувствовала себя совершенно счастливой: она не подорвалась на минном поле, сытно покушала и сейчас будет пить чай. Напрягал ее только дедок, отец хозяйки, он пристально смотрел и молчал, изредка покрякивая. Женщина заметила, что Люба поглядывает на ее отца, махнула рукой: «Не обращай на отца внимание, он после того, как его хотели расстрелять, немного не в себе». Женщина охнула, засмеялась негромко и назвала себя Розой, как бы приглашая к разговору, Люба назвалась своим именем, какая разница, как ее зовут. От разговора ушла, после чая попросилась, можно ли где отдохнуть. Женщина отвела ее в чулан, там стоял старенький диван. Кинула ей плед и тихонько вышла. Люба стала обдумывать, не может ли хозяйка ее предать, наверное, нет, про нее она ничего не знает, да и не похожа она на предателя, дед пострадал. Интересно, за что его хотели расстрелять? Как ей теперь быть, идти вокруг, она точно не найдет место рации, надо находить, где выходить с этой стороны. Время у нее было немного, потом вся ее информация будет никому не нужна. Со своими думами Люба и заснула, проснулась от чего-то теплого, что лежало на ней. Люба рукой потрогала, это был кот. Он прижался к ней и мурлыкал тихо, по-домашнему. Как будто не было войны, не было ее этой миссии, и она дома. Она встала, вышла с котом, кот был старик, одного глаза у него не было, но он бодро побежал к миске. Роза засмеялась: «Кота на улицу не пускают, немцы могут убить, живет в доме, ходит в подвал. Кот довоенный, берегут, любит его отец». Роза спросила, как она оказалась здесь. Люба сказала, заблудилась, в городе первый раз, а надо ей в Хахали. Там дальние родственники живут. Роза видела перед собой маленькую хрупкую девочку, которая, видимо, одна осталась, она от жалости предложила Любе остаться у них пожить, в Хахалях полно, говорят, немчуры, остерегла она Любу. По крупинкам образовывалась картина для передачи нашим. Как только попасть к своему передатчику – самый главный вопрос не решался. Роза помолчала и вдруг предложила немного ее проводить к деревне Хахали, есть тайная дорога, а она там клюкву собирает. Все равно собиралась идти. Живет их семья сейчас этим: ягодами да грибами. Люба в голове представила карту, это был нужный район. Днем идти нельзя, только к вечеру, сказала Роза, днем заметят, заберут в комендатуру. Уже забрали не одного человека. В лес нельзя, а что делать, есть-то что-то надо. Там и грибы, и ягоды, говорят, и партизаны, вот немцы и бесятся, боятся. Роза говорила и говорила, видимо, поговорить ей было не с кем, а в Любе она нашла благодарного слушателя. Люба была рада, что ее выведут из города, доведут до того квадрата, что ей нужен.
А в это время два друга, Валера и Николай, выходили из окружения. Они столько пережили за это время, раскурочили кучу танков, похоронили много новых друзей, убили огромное количество немцев. В последнем бою их осталось только двое. Сейчас им надо было выходить из окружения, пока они вроде от немцев оторвались, но куда идти — непонятно, может, опять на них и нарвешься. Шли потихоньку, с оглядкой, к дорогам не выходили. Лес кругом был густой: сосны, ели лет под тридцать. Они шли голодные который день. В последнем бою всех убили, ребят хороших, смелых, а их даже не ранило, поэтому они радовались, что живы.
Валерий и Николай остановились на привал. Как они теперь вспоминали урок физической географии в школе! Надо сказать, знали они его относительно. Они прилегли на осеннюю траву, она еще не пожухла и была пряная, пахучая. Валерий спросил у Николая, вспоминает ли он Любу. Николай задумчиво сказал, что больше всего на свете он хотел бы вернуть те моменты, когда он был с Любой рядом, он бы позвал ее замуж. И, может быть, у них бы кто-то родился. Валера молча слушал. Николай продолжал: если нас сейчас где-то убьет, мы даже не знаем, как это — быть с женщиной, как ее любить, как она тебя будет любить. Как это — она будет носить твоего ребенка, родит его. Николай, помолчав, спросил: а ты любил Ирину? Валера промолчал. В душе от слов Николая у него что-то перевернулось, он помнил каждый поворот головы девушки, каждое ее слово, улыбку. Помнил, как они поцеловались первый раз, кружилась голова, сердце таяло, таяло, и вихри силы вселялись в тело, хотелось сделать что-то невозможное для нее. Имя у нее тоже необыкновенное — "Ира". Николай все еще что-то говорил, говорил, а Валерий окунулся в свои воспоминания. Он полюбил Ирину в третьем классе, у нее были громадные банты и большой портфель. Банты эти он ей все время снимал, держались они плохо. Со школы она шла лохматая и пыталась бить его портфелем. А потом он этот портфель носил, а у нее уже были косы, за которые он ее дергал. А потом радовался, что она бегает за ним, а не за кем-то другим. Так они и сидели, погрузившись в свои мысли, как вдруг до них донесся лай собак. Дело плохо, сказал Николай, если это немцы с собаками, надо искать воду, иначе нас найдут. Но где найти в дремучем лесу воду, они не знали. И опять пошли, только чтобы удалиться от лая собак. Вскоре стало не слышно ничего, кроме птиц, здесь был медвежий край, бурелом. Идти надо было с оглядкой, вдруг и правда медведь. Ребята были городские жители. Они не только медведя, даже зайца не видели. И вдруг где-то брякнуло оружие. Руки вверх, сказали им на родном русском. Сначала не видели никого, потом к ним вышли три мужчины разного возраста: два с автоматом, один с ружьем. Их под конвоем повели дальше вглубь леса, потом они шли по болоту, наконец очутились в лесном городке. Сразу привели к главному, начали допрос: кто, откуда. Ребятам скрывать было нечего, они рассказали все как было: про бой, который продолжался две недели, сначала танки, потом самолеты, потом опять танки, они стреляли по врагу, ходили врукопашную, количество бойцов таяло, таяло, после последнего боя их обошли с флангов, и они остались только живы вдвоем. Командир выслушал их, сказал подозрительно, что вы даже не ранены. Ребята обиделись, Валера в горячах произнес: убивайте, пришли к своим. Пока их решили подержать в сарае, который был наспех сколочен. Их отвели туда и закрыли, а пока сделали запросы.
А вот Ирина справлялась уходить из города, мать плакала, ребятишки сидели притихшие. Мать в который раз выговаривала дочери, что если бы она не пошла в больницу без разрешения, ничего бы не случилось. Собрали сменку белья, еды на день-два. Мать дала дочери рваный старый платок и отцовскую фуфайку рабочую. Ирина заплакала, не хотела одевать фуфайку, а рваный платок тем более. Мама рассердилась, заплакала, выговаривая Ирине, как ей тяжело, что дочь уходит из дома. Она не знает, что может случиться с ее кровинкой в чужой стороне. Платок рваный закроет все лицо, чтоб не было соблазна, кругом немцы. Ведь не хочет она снова быть униженной, а ведь они могут не только убить, а лишить чести, что она уже испытала вражеские происки на себе. После этих слов они вновь заплакали. Ира послушалась маму, одела все то, что ей было положено матерью. Превратилась в старушку, мама развела таблетки угольные и помазала Ире лицо местами, как бы морщины. Ира уже не противилась, она поняла, мама права. Они сели на дорожку, обнялись и обе подумали об одном и том же: когда встретятся снова, придется ли встретиться.
Ира вышла из дома одна, опустив голову, пошла к окраине города, кругом были немцы. Они считали себя хозяевами, ходили по одному и толпами, некоторые мылись раздетыми на улице, другие играли на губной гармошке. Ира подумала, может, она зря уходит из дома, никто про нее и не вспоминает. Тут же увидела виселицу, на ней был повешен военный врач, висела доска с надписью: "Он партизан, найдем и второго". Ира, скрывая слезы, шла к выходу из города, там образовалась толпа, никого не впускали и не выпускали. Почему, было не понятно, а Ирина поняла: искали партизанку, ее. Одно смущало, ведь ее, кроме постового немца, никто не видел. Кого же они ищут? Она решила не рисковать, а пойти в обход у кладбища или по кладбищу. До кладбища дошла быстро, там было тихо и пусто. Тихонько, от дерева к дереву, она двигалась к дорожке с кладбища в овраг, там были густые заросли, немцам там делать точно нечего. Так, через овраг, она вышла к лесу, потом напрямик к деревне, которая стояла в стороне от дорог. Немцев, как она посмотрела, в деревне не было. Возможно, раз дороги не было, они и не знали о ней, об этой деревне. Это был первый привал на пути, куда она шла. Ира не знала, по рассказам матери, где-то под Смоленском была деревня Хахали, там жила сестра отца, говорили, немцев там нет.

Ирина зашла в деревню, тишина довоенного времени стояла тут, на завалинке сидели две старушки и старичок, о чем-то разговаривали. Ира пожелала мира и покоя сидящим, спросила, где можно переночевать. Старики, как сидели, так и молчком, как не слышали ее. Ира повторила свой вопрос, они опять не обратили на нее внимание. Тогда девушка поняла, они глухие, им хоть пушка пали – не услышат. Ира махнула рукой и пошла дальше, шла и удивлялась, как же они беседуют, если друг дружку не слышат. Прошла почти до конца деревни, но никого больше не увидела. Постучалась в окно одного из домов, вышла женщина с грудным ребенком на руках, девушка спросила о ночлеге, женщина кивнула утвердительно, только еды нет, одна картошка, сказала она. Ира была рада и этому, как-никак, а прошла уж километров пятнадцать, а то и все двадцать. Ноги с непривычки гудели, хотелось не столько есть, сколько пить и отдыхать. Хотелось все снять и быть дома, но это было из области фантастики. В дом Ирина пока заходить не хотела, она села на завалинке, вытянула ноги, откинула голову, подставляя лицо солнышку. Солнышко припекло и было как летнее, но вдруг тишину нарушило какое-то непонятное жужжание, сначала Ира не поняла, но потом вскочила и через огороды ринулась к лесу, споткнулась, упала в какой-то темный лаз, долго катилась и, видимо, потеряла сознание. Очнулась от автоматных очередей, было темно, только где-то вдалеке светилось голубизной небо. Она вспомнила, что расслышала гул машин или мотоциклов и поэтому побежала, провалилась. Ира лежа осмотрелась, видимо, это погреб, скорее всего, доски его закрывающие подгнили, вот она и свалилась. В деревне все стреляли и стреляли, Ирина не понимала, в кого же они стреляют-то так долго, не в стариков же, людей в деревне она не видела, она подползла к люку, и отпрянула, кругом все горело, дым стелился по земле, летели искры в разные стороны, а немцы все еще стреляли и стреляли, то длинными, то короткими очередями. Вот и отдохнула, подумала Ирина. С погреба тянуло сыростью и затхлостью, давно, видимо, не открывали его. Ничего интересного там не было, картошка с ростками вся уже гнилая, немного меда в железной банке, несколько бочек с чем-то, в темноте только на ощупь. Дальше она не пошла, болела голова, видимо, при падении сильно ударилась. Долго сидела и лежала, пока в дырке люка не показались звезды. Девушка решилась выходить. На улице было не совсем еще темно, смрад стоял от пожарища. Деревни не было, стояли темными силуэтами трубы, в местах, где раньше стояли дома, кругом был сизый дым, догорали бревна на пепелищах. Немцев не было, они убрались, на дороге валялось много тряпок, как показалось Ирине, она подошла поближе, охнула и осела на землю. Посреди дороги в деревне лежали расстрелянные жители. Они были все мертвы: старики, что сидели так мирно на завалинке, женщины, мужчины, дети. По платку Ирина узнала хозяйку дома, что пустила ее ночевать, но маленького ее ребенка с ней не было. Ирина очнулась от дум от какого-то воя, она поняла, это выла она, совершенно не слыша себя, она выла как волк, от бессильной своей участи, что не смогла бы спасти никого, даже если не убежала, то полегла вместе с ними здесь, на дороге. Она стояла и выла очень долго, смотрела на груду тел, в душе у нее была пустота и безысходность, она села на дорогу и выла, выла волчьим воем. Подул ветер, сначала небольшой, потом сильнее и сильнее, разнося гарь с пепелища, вдруг Ира отчетливо услышала детский плач. Она вскочила, начала бегать вдоль дороги, не понимая, наяву это или у нее галлюцинации. Плач временами замолкал, тогда Ирина думала, что она от всего, что произошло, сошла с ума. Но снова дул ветер и опять слышался плач. Наконец она нашла место, от которого слышался плач. Видимо, мама ребенка откинула Его в сторону, предвидя события, горели дома, кричали люди, немцы стреляли, поэтому тонкий плач ребенка никто из фашистов не услышал. Ребенок был брошен у изгороди сзади сгоревшего дома. Осторожно Ира подняла ребенка, и тот потянулся к ней, обхватил ручонками ее шею и примолк, чувствуя ее тепло. Ирина села, произнесла вслух: «Что ж мне с тобой делать-то, еды нет и где взять?» Дитя слушало ее и молчало, вероятно, пригрелось. Ира не понимала, что ей делать, она и одна растерялась, а здесь с ребенком. Сначала решила вернуться домой, но, подумав, что эти нелюди поехали, вероятно, в город, передумала. Жизнь дитя теперь в ее руках, она даже не знала, мальчик это или девочка. Решилась идти дальше, раскрыла свой мешок, вытащила юбку, разорвала ее на две части, в одну завернула ребенка, укутала ему ручонки, потом пошла к погребу, в который она упала, достала оттуда банку с медом, оторвала от чистого нижнего белья сорочки кусок, положила туда маленький кусочек хлеба, капнула туда меда, рассосала до влажности и дала ребенку как соску, она видела, так мама кормила братьев, молока было мало. Ребенок начал чмокать, покушал и затих, заснул. Ира, растерянная, теперь не знала, куда идти, по дороге она боялась, переживала не только за себя, но и за жизнь ребенка. Она долго думала, решила идти лесными дорогами, в надежде, что там она немцев не встретит. Подобрала бутылку, в колодце налила из ведра воды для ребенка, вдруг пить захочет после сладкого. Взяла дитя на руки и пошла со своей драгоценной ношей по лесной дороге навстречу своей судьбе.
В это время по запросу на Валерия и Николая пришел положительный ответ, такие рядовые числились, оставались на сданных позициях. Сейчас числятся в без вести пропавших. Ребят освободили из-под ареста, первым делом накормили, напоили чаем. Озвучили ситуацию, чем они здесь, в партизанском отряде, занимаются. Конечно, Валерий и Николай все и так понимали, и уходить никуда не собирались. Они хотели мстить фашистам за друзей, которых потеряли в бою, за то, что им не дали жить, как они собирались после школы. Ребята были готовы на любое задание.
Люба и Роза дождались темноты. Девушка была благодарна этой простой женщине за то, что она отвела от неё такую беду. Если бы не она, Любы уже не было бы. Роза была пока её ангелом-хранителем. Они вышли из дома, прошли какую-то горку и очутились в лесу. Люба постоянно смотрела себе под ноги. Роза тихонько, закрывая себе рот, засмеялась. Она поняла, девчонка боится подорваться. «Ты смешишь меня, — сказала она Любе, — мин давно тут нет». Люба задала совсем глупый вопрос: «Почему?» «Потому, идем быстрее». Она уводила Любу всё глубже и глубже в лес. Люба давно уже потеряла ориентир, не понимая, куда её ведут. Они шли уже часа два, может, и три. Лес становился всё серьёзнее, деревья стояли в обхват, на улице было уже совсем темно, идти невозможно, Люба то и дело спотыкалась. А они всё шли и шли. Люба спросила Розу: «Ты точно идешь за ягодами?» Та ответила утвердительно, и они двигались дальше, начинало светать. Это значит, они прошли километров сорок, по лесу, может, меньше. Вдруг Роза остановилась, прижала Любу к дереву и страшным шёпотом спросила у неё: «Ты что за птица? Ты что там ходила по городу, крутилась, где немцы арестовали хорошего человека?» Люба не ожидала такой резкой перемены от попутчицы. А Роза наседала на неё: «Зачем тебе в Хахали? Там немцев немерено, ты работаешь на них?» Люба от неожиданности заплакала. Её приняли за немецкую шпионку, её заметили и наблюдали за ней, а она даже не знала, не заметила, хороша разведчица. Люба разревелась не на шутку. В какой-то момент Розе даже стало её жалко, но она вспомнила о том, почему её мама и сестра ушли из города, и опять начала свой допрос. Люба отнекивалась, повторяла историю, что рассказала в начале. Роза высказала ей сожаление, сказала: «У тебя, девка, путь в один конец, сейчас заведу в болото и брошу там тебя». Умирать Люба не собиралась, тем более от рук своих людей. Она напрямик спросила: «Знаешь, где партизаны, веди туда».
Роза совсем разъярилась: «Партизан ей подавай, за этим и пришла». Она уже хотела ударить Любу, та зажмурилась, как вдруг им обоим сказали: «Здрасте, девчонки, парня не поделили, драться нехорошо». Перед ними стояли два хлопчика лет двадцати пяти, смеялись. Люба с пегим лицом, грязь вся не отмылась, Роза злая, с кулаками, вызывали смех. Роза, видимо, ребят знала, она начала оправдываться, рассказывая, почему она так поступает. На что ребята сказали: «Сейчас в лагерь отведем, там и узнаем, что за птица». Они связали Любе руки и повели её вперёд, потом завязали ей глаза, вроде вели по болоту. Роза шла как генерал, который потопил судно противника. Лицо её выражало неуёмную радость. Сняли повязку с глаз, и первое, что Люба увидела, это был Николай. Она зажмурила глаза, потом опять открыла, это был он, Николай. И она опять заплакала, она поняла, что это партизаны, но не поняла, откуда здесь Николай. Ей было страшно, что и Николай подумает, что она немецкий шпион. Её провели к командиру партизан, Роза осталась на улице. Командир партизанского отряда взглянул на Любу и начал смеяться, ему показалось таким нелепым сообщение, что поймали шпиона. Эта маленькая тщедушная девчонка — шпион? Он смеялся. «Знаешь немецкий язык?» — спросил Любу. Она ответила: «Нет, учила французский». «Вот бабы, напутают, рассказывай всё как есть, мне можно», — сказал командир. И Люба, испытывая доверие к этому человеку, всё рассказала, что узнала в городе, что адрес, где был связной, провален, что изнасиловали девушек немцы, что её приняли за подсобницу немцев. И ещё Люба сказала, что ей срочно нужна рация Всё, что она рассказала, передали нашим. Здесь командир рассмеялся еще больше. Этот цыпленок — связная! Потом подошел к ней, обнял девочку, сказал, что он восхищен ее мужеством. Любу проводили к рации, где она всё передала нашим. Оказывается, было сообщено, что придет связной, но немцы за день до ее прихода арестовали того, кто знал, кто придет. Его расстреляли, с ним все данные и ушли. Думали, связной — мужчина, а здесь девочка. Люба передала всё, что знала, и вышла из землянки победителем. Роза всем рассказывала, что она поймала шпионку. Николай подошел к Розе, приказным тоном велел замолчать. Здесь вышел из землянки командир, подозвал Розу к себе. Приказал прекратить. Роза растерялась, она уже свыклась с мыслью, что Люба — шпионка, а здесь такой поворот. Командир представил Любу: связная из центра. Роза так и села на землю. Теперь она не знала, как себя вести: то ли попросить прощения, то ли уйти так, как ни в чем не бывало. Все же подошла к Любе, обняла ее за плечи. Люба беззлобно прижалась к Розе. А Роза решила рассказать свою тайну девушке: «Пришли в город немцы, заприметил один ее сестру, проходу не давал, из дома не выйти. А потом и домой ходить стал, и все норовит в кладовку затащить. Вот-вот беда случится. Роза печет партизанам хлеб, тогда и сестра с мамой ей помогали. Роза и сказала о их беде партизанам. И немец пропал, а его стали искать. Вот и пришлось матери Розы и сестре уйти из города. Отца схватили, пытали, хотели застрелить, но у него в это время случился инсульт. Он упал, так его и бросили. Теперь вот он такой остался». После этого разговора Люба и Роза помирились. Николай ждал, пока Люба к нему признается, но у Любы выдержка была как у связного из центра. Она ждала, очень ждала, что Николай подойдет первый. И он все же решился. Он шел к Любе, как на первое свидание, сорвав ромашку на полянке. Николай подошел к своей любимой, снял с нее грязный платок и обцеловал все лицо, руки, волосы. Она стояла маленькая, худенькая, а он, как коршун, над ней закрывал своими руками. Валерий в это время был на задании.
Оставим пока влюбленных Николая и Любу, которые встретились в партизанском отряде совсем неожиданно. Вернемся к Ирине, подобравшей малыша в деревне, маму которого расстреляли вместе с жителями этой деревни. Ирина решила идти подальше от дорог, на которых она могла встретить немцев. Малыш спал, идти с ним, держа его перед собой, было тяжело и неловко. Но выхода не было, больной вопрос стоял: чем кормить малыша? Ира понимала, хлеб и мед далеко не детское питание. Она шла и усиленно думала, но придумать ничего не могла. Шла дорожками в лесу, несколько раз видела пробегающего зайца, другой раз – лису. Значит, людей здесь давно не было. Зверь был непуганый, так думала Ирина. Она думала, что там делает сейчас мама с братьями и сестрой, все ли у них в порядке. Мимоходом подумала о ребенке, она до этих пор не знала, мальчик это или девочка, как она ребенка назовёт. Старалась не вспоминать об убитых людях в деревне, перед глазами постоянно стояла мать малыша. Она была красивая женщина, молодая. Наверное, там были еще дети, их тоже расстреляли. И вдруг в этой глуши Ирина увидела корову, которая паслась сама по себе. От радости Ирина чуть не закричала, корова была настоящая, с вымени у нее подтекало молоко, видимо, ее никто не доил давно. Положив малыша на сделанную постель из мха и веток, Ирина попыталась приблизиться к корове, но та, наверное, отвыкла от людей, уходила в сторону, не давалась. К тому же Ирина никогда не была деревенским жителем, не знала, как доить корову. Главное для нее сейчас было ту корову приманить, отломив кусочек хлеба, она давала корове его нюхать. И корова вспомнила человека, остановилась, потянулась мягкими губами к хлебу, взяла этот малюхонный кусочек на свой шершавый язык и доверилась человеку. Ирина подошла к ней, пока так, стала ее наглаживать и хвалить, называя корову то Дочкой, то Зорькой, то просто Коровкой. Корова в недоумении смотрела на человека, не понимала, что от нее хотят. Ирина села, попыталась добыть молока, сиськи у коровы были плотные, застоялые, было видно, ее давно не доили. Ирина начала растирать вымя, трогала руками, оно было горячее, кое-как она попыталась тянуть за соски, оттуда под напором брызнуло молоко. Потихоньку Ирина дергала и дергала за соски, корову постепенно втягиваясь в процесс, корова стояла как вкопанная. Ира встала, вынула бутылку, выпила воду, что смогла, остальной водой омыла вымя корове. И начала доить корову в бутылку, конечно, половина молока попадало на землю, но что-то и в бутылку. Прошло часа два, может, больше, руки болели, но была целая бутылка молока. В это время малыш закряхтел, сморщил маленький носик и заплакал тоненьким плачем. Ирина развернула и увидела мальчишку во всей красе, он описался, видимо, хотел есть. Девушка обрадовалась, что малыш оказался мальчиком, почему, она и сама не знала. Потихоньку Ира подносила бутылку с молоком к ротику ребенка и осторожно вливала ему в рот. Мальчишка с удовольствием чмокая его пил. – Как же мне тебя назвать, ведь без имени нельзя, а твое прежнее имя я не знаю? Но вопрос этот для Ирины стал затруднительным, она решила пока называть его малыш. Малыш потихоньку, видимо, покушал плотно, сразу заснул. А Ирина стала думать, как ей взять с собой корову, без коровы, она решила, пропадем. Вытащила все свои пожитки. Платье оказалось самое плотное, его пришлось разорвать на лоскуты, связать все между собой, но было коротко, шея у коровы все же большая, не долго думая разорвала и кофту, она была вязанная тянулась, все что осталось от кофты привязала к себе и привязала так ребенка, чтобы вести корову. Посидев еще немного, отправилась в путь по лесным глухим дорожкам в село Хахали. Шла она уже четвертый день, лес был глухой, и все больше и больше стояло деревьев в обхват. Ночью было страшно, вдруг волк или медведь, от одной мысли Иру трясло. У нее не было ничего кроме ребенка, бутылки и коровы. Защищаться ей было нечем. Корова особых хлопот не доставляла, поверив человеку, она шла на поводке сзади, на привалах стояла смирно, давая себя доить. Малыш кушал исправно, молоко пила она и сама, корова ела траву. Но в глухом этом крае травы была мало. Корова поела какую-то траву, молоко сильно горчило, во рту вязало, мальчик капризничал. Ира его качала, песни пела, но толку было ноль. Пришлось опять рассосать хлеб, он уже был сухарем, добавить мед, дать ребенку, малыш с удовольствием зачмокал, потом сразу заснул. А Ира стала думать, чем кормить корову, чтоб молоко не было горьким. И она придумала, кормить она будет корову ветками с деревьев. Так они прошли еще день. И здесь в лесу неожиданно то ли они наткнулись на отряд из десяти человек партизан, то ли отряд наткнулся на них. Сначала все увидели корову, а потом Иру с ребенком. Партизаны окружили девушку, хвалили ее за то, что корову ведет с собой, и все порывались помочь пронести малыша. Ирина, конечно, никому его не давала. Ее привели в лагерь партизан, где она все сначала до конца рассказала о себе. Командир очень неохотно встретил, со слов партизан, мамочку. Отряд должен быть мобильным, а с детьми это тяжело, еще и корова. По отряду поползли слухи, что партизаны привели роженицу с ребенком. Ирине определили с ребенком место у кухни с коровой. Корове раздобыли травы много, которую она с радостью жевала.
Утром Ирина вышла с землянки и встретила Николая, который тут же побежал рассказал обо всем Любе. Подруга бежала и плакала от радости, что она встретит свою соседку и подругу по парте, по двору. Увидев Ирину, она остолбенела, Ира была с ребенком. В это время Николай привел и Валеру. Валера, увидев любимую с ребенком, не расспросив, откуда, как и что, повернулся и ушел, он был ошарашен, так быстро все забыть, да еще и успеть родить. Все это не вязалось с образом любимой, который он нарисовал себе. Он ее считал теперь предателем их любви. Ира оправдываться не стала, она ничего не стала рассказывать ни подруге, ни Николаю. Решила, пусть думают, как хотят.
Как бы то ни было, время двигалось вперёд, подрастал Кузьма. Имя малышу дали в отряде. Как-то подошёл к Ирине боец из отряда, посмотрел на ребёнка и сказал:
- Пацан то вылитый мой зять, Кузьма. Так и стал найденыш Кузьмой.
Никому в отряде Ирина не рассказывала, откуда у неё ребёнок. Это знал только командир, он теперь был лучшим другом девушки.
Любаша и Николай были неразлучны. Они везде были вместе, и на задание ходили тоже. Как-то раз их отправили на задание: нужно было узнать расположение немцев. Ходили слухи о передислокации немцев. Как всегда, Любаша была беженкой, а Николай её прикрывал. Вышли они затемно. Люба вся в тёмной одежде, с халатами наперевес, лицо вымазано сажей (конечно, незаметно), только чтобы лицо казалось старше. Так Люба вошла в город. Николай тоже был в рваном тулупе с палкой, сгорбленный, вылитый старик, но это со стороны. Беда, если будут присматриваться. Любу хотели отправить одну, но Николай был категорически против.
Девушка уже почти выполнила задание, как в городе началась облава. Любу вместе с другими женщинами, мужчинами и стариками загнали в сарай. Никто не понимал зачем. Прошёл день, выпускать их не собирались, но и не выводили никуда. Николай на соседнем разрушенном здании в подвале организовал пункт наблюдения, но это ничего не давало. Сотни людей были заключены в сарае, и действия немцев по отношению к этим узникам были неизвестны. К сараю было не подойти, он охранялся со всех сторон.
Потом, как стало понятно, стали выводить евреев. Их заводили за угол, расстреливали и скидывали на машину. Сердце Николая останавливалось от беспомощности. Он никак не мог придумать, как спасти свою любимую. Даже если бы у него было оружие, это не дало бы ничего, немцев было много.
Обращаться к Розе было строго запрещено, да и чем она бы помогла. Идти в отряд – всё это долго, да и вряд ли, не узнав обстановку, командир отряда пошлёт людей в неизвестность.
Николай думал и думал, решился на дерзкий план: если умереть, то вместе с любимой.
Сарай был старенький, хоть и прочный. Николай решил ночью забраться на крышу сарая, разобрать её, сделав небольшое отверстие, и вытащить Любу.
Немцы мерзли, кто-то грелся у костра, по очереди уходили в дом. Забраться на крышу сарая получилось, а вот разобрать её, да ещё и бесшумно, получалось плохо. Каждый шорох в зимней ночи был слышен. К тому же Николай переживал, что люди, услышав, что крышу вскрывают, начнут волноваться, кричать.
Вооружившись ножом (больше у парня ничего не было), он аккуратно, предельно тихо, стал вскрывать крышу сарая. Вырезал кусок мягкой ткани крыши. С сарая поднялся пар. Он, не дожидаясь волнения людей, спрыгнул в сарай, упал на кого-то, человек спросонья закричал. Люди заволновались. Сейчас же часовой у двери дал очередь из автомата, опять всё затихло. Люди примолкли, испуганные. Николай начал тихо звать Любу. Какой-то сонный голос сказал: «Завтра найдёшь её». Но Николай снова и снова звал девушку.
Люба сначала не поверила сама себе. Её Николай здесь, в сарае! Она, перешагивая, перелезая через спящих, утомлённых неизвестностью людей, подползла к Николаю. Радоваться было рано.
Николай объяснил свой безумный план Любе. Надо было ему подсадить её, и она вылезла на крышу сарая. За ней он, потом они спрыгнули и убежали. Рассказал он хорошо, но как это осуществить? Тянуть было некуда, неизвестно, какие планы у немцев на утро. Николай подсадил Любу, она вылезла на крышу и легла. Он с большим трудом вылез сам, полежали, прислушались, всё тихо, только в сарае слышался шорох. Дождались, пока очередной немец сменился. Немцы пошли греться в дом, один остался у костра, носил доски, кидал их в костер. В это время Николай спрыгнул. Ему показалось, что это слышали все. Затих, ничего, тихо. Люба прыгнула ему на руки. Не теряя времени, они потихоньку стали отходить от опасного места. Через час они были уже в лесу, радости их не было предела. Только не давала покоя мысль о людях, которые остались в сарае. Николай всю дорогу признавался Любе в любви, а она рассказывала ему, что и не думала уже остаться в живых. Задание они выполнили, сведения Люба собрала много, её дополнял Николай, рассказывая, что видел он. На следующую ночь всех, кто находился в сарае, спасли, попутно взорвали мост через реку. Немцы, не ожидавшие такой дерзости от партизан, были в ужасе.

Валерий был обижен на весь свет. Ира, которую он боготворил и считал чистой, непреступной, изменила ему, неизвестно с кем, ещё и родила этого ребенка. Воспитывает его, на него внимания не обращает, Валерий стал для неё чужим. Конечно, это было не так. Ира по-прежнему любила его, но она не хотела оправдываться, ей и в голову не могла прийти такая мысль, что она нагуляла ребёнка. А раз любимый так ей не доверяет, зачем же оправдываться? Пусть так всё и будет. Кузьма рос, карапуз, называл Иру мамой, начинал ходить ножками. Она в отряде с ребенком была как символ мира, все мечтали, что война кончится, и все вернутся домой, у всех будет своё счастье.

Частенько Любаша хотела допытаться у Ирины, кто же отец ребенка. Ира со всей серьёзностью отвечала, что она не знает ни отца ребенка, ни матери. Ира считала так: если люди не понимают, объяснять смысла нет. Наступала весна. На задания стало ходить тяжелее, кругом вода, через болото переходить очень тяжело. А немцы наглели: там сожгли деревню, то людей угнать пытались в Германию. Поэтому у партизан работы было много.
Надо было искать обходы по болоту, да и в лесу было слякотно. Хлеб теперь приносили раз в неделю, правда, приносили больше, по очереди ходили, встречали Розу. Было тяжело нести сразу столько хлебов. Корова прижилась у партизан. Мальчонка вместе с Ириной обихаживал её. Он шлепал за мамой, как иголочка за ниточкой. Иногда, когда она штопала партизанам бельё или стирала, он обхватывал её ноги и стоял рядом. Маму очень любил. Сена корове было наложено много. Ребята, что не вылазка, возвращались с большим тюком травы. Молоко любили все, корову жалели. Иногда давали ей даже хлеба. На задания ходили регулярно, старались чередоваться. Немцы в округе боялись партизанского отряда. Много раз пытались найти партизанскую базу, рыскали по лесу с собаками и даже подсылали предателей, но пока безрезультатно. Основная группировка врага была в селе Хахали. Говорили, там остановились группы СС. Там пытали людей. За деревней была вырыта яма. Приводили, расстреливали, и в яму человек мёртвый падал. Однажды из той ямы вытащили живого, но раненого нашего пленного. Его склоняли стать полицаем, но он плюнул немцу в лицо. Его долго пытали, били плетью, солили раны и опять били. Думали, он знает, где находятся партизаны. Живого привязывали на крест на морозе, а когда поняли, что говорить он не будет, решили расстрелять. Ранения были тяжёлые, но не смертельные. Его вытащили, донесли на носилках, которые сделали из срубленной поросли деревьев. Долго над ним колдовали врач и Ирина, где зашивали, где вытаскивали пули, но он ещё долго бредил и кричал во сне. Да и не мудрено, ведь даже руки все были истерзаны иглами, они распухли, загноились. Одно время военврач Вера Сергеевна думала, что одну руку придётся удалять, боялись, начнётся гангрена, но всё обошлось. И теперь в отряде был весельчак Борис, который, что ни день, сватался к Ирине. Ира, конечно, смеялась, говорила, что замуж первым надо звать сына, а потом её одобрять должен сын. Николай и Люба осуждали Ирину, больше общались с Валерием, поддерживая его. Но Ирина не унывала, она успевала всё: и с ребенком поиграть, и партизан накормить, и обшить всех, и помогать врачу, и делать перевязки, и даже оперировать вместе с доктором. Многим ребятам она нравилась, но она умело всех держала на дистанции. Она никак не могла понять, почему Валерий смог в ней так усомниться. Ира за временем стала сомневаться и в себе, и в любимом. Наверное, мы ошиблись, когда клялись друг другу в любви, думала она. Наступала весна. Роза достала лекарства для партизан. Их надо было забрать. В это время все были на задании. Люба с Николаем и ещё 4 человека были отправлены на подрыв моста. Поступили сведения, что на фронт везут тяжёлую технику врагу. Много бойцов были отправлены в близлежащие деревни немцев разрядить, да продуктами запастись. За лекарствами было отправить некого. Командир отряда долго думал. Ему очень не хотелось отправлять Ирину. Ребёнок очень был привязан к матери. В лекарствах могли разобраться только два человека в отряде: доктор и Ирина. Она работала в госпитале, собиралась поступать в медицинский. Долго командир обдумывал, но мало ли что. Оставить отряд без врача он не мог. Время поджимало. Подводить Розу, у которой хранились сейчас лекарства, он не мог. Она была сейчас единственным пекарем хлеба для отряда. И вот после долгих размышлений командир вызвал Ирину и объяснил ей ситуацию. Он не приказал ей, но Ирина всё поняла. Она, конечно, согласилась, ведь в отряде ей все были как родные, а лекарства действительно оставалось очень мало. Ранения были частыми у бойцов в отряде. Задания в основном были серьёзные. Часто бойцы попадали в перестрелки. Объяснив ситуацию, командир показал всё на карте. Как дойти, лучше всех справилась бы с этим Любаша. И местность знала, и с Розой знакома больше. Конечно, Ирина тоже её знала, но она никогда не была в городе. Это очень настораживало командира. И всё же выхода не было. Операция должна занять день. Это было не большое время. Ирину снарядили подобающе. Одели в грязные, рваные одежды. Этому очень хорошо всех научила Люба. Лицо помазали пеплом. Командир посмотрел на Иру и сказал: «Точно попрошайка», но не засмеялся, а обнял Ирину. Очень переживал за девушку. Она после своего рассказа, когда попала в отряд, стала ему родной. Ему казалось, что она очень слабая, нежная, беззащитная. Ведь никому кроме мамы Ира не рассказала,
что опыт встречи с фашистами у неё есть, и даже есть на счету убитые два фрица. Все девушке было рассказано и неоднократно, всё было показано на карте. Ранним утром Ирина вышла из лагеря, через болото её вывели, дальше она должна была идти по памяти, пройти разминированную кромку, не ошибиться, оглядеться, нет ли поблизости кого, чтобы на дом Розы не навести подозрения. Ирина пошла, главное – не сбиться с дороги в лесу, ведь по лесу самая тяжёлая дорога, идти надо по памяти. Ирина не раз и не два штудировала карту, отмечала в памяти каждый взгорок и низинку; конечно, наяву это было тяжелее, чем на карте. Наступила настоящая весна, в лесу, несмотря на войну, пели птицы, они щебетали на разные голоса, и вдруг на пути возник куст расцветающей белой сирени. Он был удивительный, нежный, на нём были пчёлы, и в ореоле солнца куст смотрелся волшебным. Ира несколько раз обошла вокруг куста, она вспомнила последний вальс и гуляние по городу, песни под гитару с любимым. Почему Валера не играет теперь на гитаре, подумала Ира, что-то внутри у неё наполнилось нежностью, она вспомнила маму, дом, братьев, сестрёнку, от этих воспоминаний стало тепло и душно. Ира подумала, как они все устали от крови, от комаров, от вшей, которые, несмотря на жёсткую помывочную дисциплину, нет, нет, но появлялись. Постояла ещё немного, полюбовалась красотой куста сирени, который непонятно как появился в дремучем лесу, и эта полянка, как из сказки. Пошла дальше, очень боялась, что не попадёт на разминированную тропку. Шла очень долго и уже было подумала, что заблудилась, но нет, вот дерево, которое означало выход, или вход, потом была низинка и выход к горке, за которой начинался город. Ира легла и начала осматривать местность. Улица с этого места была как на ладони, она была пустынна, никого. Только Ирина хотела встать и пойти к дому Розы, как в конце улицы появились немцы, их было человек 6-7, что-то оживлённо обсуждали, махали руками, пошли к дому Розы. Ирина опять легла, продолжая наблюдение. Они стучали, Роза вышла, о чём-то разговаривали, Роза зашла в дом, вынесла ведро. Один из немцев хотел позволить себе вольность, на что Роза резко отреагировала, стукнула немца по руке и погрозила пальцем, все засмеялись. Взяли ведро, пошли к колодцу, напились, оставили ведро и пошли в ту сторону, откуда пришли. Ира вздохнула, опять на улице никого, тихонько встала и с огородов вышла к дому Розы. Роза, видимо, ждала, что придут, быстро открыла дверь и втянула Иру в сенцы. Закрыв дверь, глубоко вздохнула: «Слава Богу, переволновалась вся, что вы так долго, немцы же рядом, а у меня куча лекарств, будут пытать – зачем, для кого». Роза быстро налила Ирине покушать, скомандовала: «Быстро ешь, забирай лекарства и обратно». Роза была крупная женщина, раза в три больше Ирины, поэтому её команды воспринимались как реальная угроза. Ира кушала, во время обеда отец Розы внимательно рассматривал девушку, Роза иногда вставала, вытирала ему рот или подавала ложку, которую он постоянно ронял. Ира поняла, человек после инсульта. Роза спросила про малыша, она, когда бывала в отряде, любила с ним играть и приносила всегда что-то сладкое. После обеда они вдвоём с Розой пошли в кладовку и занялись осмотром лекарств. Но отбирать там было нечего, все лекарства, бинты, таблетки и уколы, всё было нужно в отряде. Роза с сожалением посмотрела на Иру: «Как же ты это всё дотащишь, здесь тебе десять раз ходить надо». Но Ирина попросила к мешку пришить лямки, решила унести за раз. Роза покачала головой, но сделала, как просила Ирина. Мешок был готов. Роза решила проводить девушку до леса, она повесила мешок себе за плечи и реально засомневалась, что Ирина донесёт его. Даже ей, которая была раза в три крупнее, мешок был не под силу. Роза предупредила, что это очень ответственное задание, лекарства достались не просто так, с ними ушли жизни трёх людей, а в отряде лекарств почти не осталось. Ира успокоила, сказав, что она всё понимает, и донесёт всё в сохранности. Роза вывела девушку в лес, передала мешок, взвалив его Ирине на плечи, обняла её, не оглядываясь, пошла обратно. Ирина с грузом, который её хрупкую и маленькую тянул в обратную сторону, ссутулившись, пошла вперёд. Решила идти по тысяче шагов, потом привал. Потихоньку она так и шла, ушла уже далеко от города, вдруг слева услышала лай собак, стрельбу, она скатилась в ямку и притаилась.
Вышли три немца. Она их не видела, но ей так показалось. Хорошо, что они без собаки, — подумала Ирина. Собаки лаяли где-то в стороне. Немцы оживлённо о чём-то говорили. Потом один из них вскинул автомат и начал беспорядочно стрелять. Несколько пуль попали в Ирину. Она потеряла сознание. Одна пуля попала в голову, вторая — в руку. Сколько она пролежала, никто не знает. Очнулась от чего-то колющего под боком. Оказывается, она упала на ежа. Он пытался выбраться из-под неё, колол её иголками и толкал носом. Она была вся в крови. Мешок сверху с лекарствами защитил её. Пули попали только две, остальные застряли где-то в мешке. Идти Ирина не могла — у неё кружилась голова, вероятно, от большой потери крови. Голова и вся одежда девушки были в крови. Но Ирина поползла. Она временами теряла сознание и уже сама не понимала, куда ползёт, но продвигалась вперёд. Наступила ночь. Оставляя кровавый след, Ирина ползла. Временами она теряла сознание. Тяжёлый мешок на плечах сковывал движения. Теряя сознание, ей виделся сын Кузьма. Он тянул к ней ручонки, звал её. И она опять ползла. Время для неё потеряло счёт. Очнулась, увидела себя под кустом белой сирени. Было раннее утро. Сирень, окутанная испариной от земли, стояла и переливалась от попавшего на неё раннего луча солнца. Куст сирени сверкал, как бриллиант, а Ирина смотрела на это чудо и думала, что попала в рай. Куст сирени источал аромат весны, а Ирина лежала, смотрела и ощущала прилив сил. Она опять поползла. После отдыха ей стало легче. В это время с задания возвращались партизаны. У болота они наткнулись на Ирину без сознания. Конечно, стараясь сделать это побыстрее, её перенесли на руках через болото. Сняв с неё тяжёлый мешок, с которым бы она болото не перешла, передали её в руки доктора. Операция длилась три часа. Ирина потеряла много крови. Врач очень переживала, что девушка не выживет. Ирина третий день была без сознания. Кузьму взяли к себе Николай и Люба. Валера тоже играл с ребенком. Командир отряда вызвал к себе всех троих, поручил им приглядывать за Кузьмой, пока мать больна. А ребёнок чувствовал себя плохо: капризничал, плакал, плохо кушал. Валера задержался у командира и напрямую спросил, может ли он знать, кто отец ребенка. Командир отряда удивился, что Ирина никому не рассказала, что ребёнка она нашла в сожжённой деревне. Все трое друзей Ирины застыли от неожиданного ответа. Только теперь до них дошёл смысл слов Ирины: что она не знает ни матери, ни отца ребёнка. Валерий, сгорая от стыда, ругая себя последними словами за глупую детскую ревность, бегом бежал к землянке, где лежала без сознания Ирина. Но его туда не пустила военврач Вера Сергеевна. Ирине нужно было переливание крови, но возможности в лесу сделать этого не было. Люба и Николай тоже чувствовали себя виноватыми. Они столько времени осуждали Ирину, настраивали Валерия против неё. Люба плакала. Вышла Вера Сергеевна. Врач спросила, что Ирина любила больше всего. И Люба вспомнила: она любила белую сирень. Но где в лесу найти сирень, да ещё белую? На помощь пришёл Борис. Он всегда помнил, как военврач и Ирина спасли его и спасли его руку. Он знал тот куст сирени, которым любовалась Ирина в лесу. Борис отправился к командиру отряда, чтобы получить разрешение. Командир разрешил. Через три часа у кровати Ирины стоял большой букет белой сирени. Борис сам принёс сирень в землянку, где лежала без сознания Ирина, поставил цветы, потом взял девушку за руку и поцеловал ей руку. Он шептал ей, как он её давно и безнадежно любит, как он рад видеть её, как он любит её сына Кузьму. Последнее он прошептал ей, что если её не будет, смысл его жизни равен нулю. Постоял ещё и вышел. А Ирина, как ни странно, минут за десять до его появления очнулась. Осмотрелась с трудом, вспоминая, что с ней случилось. Болело плечо и рука, болела голова. Но рядом у палатки, на которой лежала больная, стоял букет белой сирени. У Ирины потекли слёзы. Она слышала всё, что говорил у её кровати мужчина, но она не видела, кто это был. Она думала, что это Валерий, и стала вспоминать, что произошло между ними, как он резко отвернулся от неё и не замечал её в отряде. Даже не попытался узнать, что могло произойти. Нет, она не могла простить такое. Но она и не могла просто так выкинуть из головы то, что слышала. Последнее время она всё чаще обращала внимание на Бориса. Он помогал ей во всём, любил Кузьму. В землянку вошла военврач. Она увидела, что Ирина открыла глаза. Радости её не было предела. Вера Сергеевна подошла к девушке, восторженно произнесла: «Сирень спасла тебя!!! И Борис!!!».
Ирина ещё была так слаба, что говорить не могла. Вера Сергеевна покормила больную. С этого дня Ирина пошла на поправку. Потихоньку вставала. Конечно, Кузьма был с мамой.Он по-детски радовался, целовал и жалел Ирину. Её навещали все, приносили, кто что мог. А по утрам у входа в землянку лежали ветки белой сирени. Ирина поправлялась, она потихоньку начинала заниматься делами в отряде. Валерий, как тень, ходил сзади, Люба и Николай старались ей тоже во всём помочь, но никто из них не говорил Ирине, что они знают её секрет, хотя секрета по сути никакого и не было. Когда Борис уходил на задание, Ирина не находила себе места. Ей нравился этот прошедший ад человек. Он не потерял чувство юмора, играл на гармони и пел песни о любви, всегда при этом смотря на Ирину. В один из вечеров, уложив Кузьму спать, Ирина вышла и села у костра. К ней поспешил сесть Валерий, ему так хотелось загладить свою вину перед Ириной. Валерий пригласил Ирину прогуляться. Девушка давно решила, что надо поговорить. У неё не выходило из головы признание в любви у постели, и каждый день цветы белой сирени. Они шли молча. Валерий попытался остановить Ирину и поцеловать, но Ира увернулась. Валерий начал говорить, что он не знал, что ребенка она нашла, что это не её сын. Ира его перебила: «Разве это главное? Кузьма просто ребёнок. А что он тебе, лично, хочет сказать? Зачем он приносит тебе сирень каждый день? Зачем говорил о любви в землянке?» Ирина не могла больше молчать. Она сказала, что любит другого человека. А Валерий растерянно ей ответил, что сирень ей он не приносил, это Борис. И в землянку его не пускали к ней, пока она была без сознания. И тогда Ирина всё поняла. Произнесла: «Извини». Быстрым шагом пошла в отряд. Валерий понял, что он потерял свою любовь. Через месяц в отряде играли две свадьбы. Замуж выходили подруги, а женихами были Борис и Николай. Жаль, что сирень в это время уже отцвела. Рука об руку эти смелые люди прошли всю войну. Ирина и Борис вырастили сына Кузьму. Они рассказали ему о его маме, которую застрелили фашисты вместе с жителями деревни. Они часто посещали место захоронения. У них были и ещё дети — сын и дочь, но родились они после войны. Жили они в любви и согласии. Маму, братьев и сестру Ирина больше не увидела. Их угнали в Германию, след их там потерялся. Люба и Николай жили спокойно и было у них два сына. Со всего класса они остались втроём.
Валерий геройски погиб при выполнении задания, подорвав себя вместе с группой немцев, которые хотели его взять живым. Повесть основана на реальных событиях.
Конец