Константин. Двадцать вторая часть

Марья замерла над телом. Рука её потрясывалась, рукоять ножа больно впилась в ладонь. Она так сильно сжимала его, что пальцы успели побелеть. Марья никак не могла коснуться плоти мертвеца… она знала, что рука не должна дрожать, но избавиться от мандража не получалось. В принципе… может, тряска не так уж и помещает? Марья опустила руку вниз.

Раньше Марье не выдавалось вскрывать трупы. Безусловно, она часто работала с людскими телами, но… с живыми. С мертвецами, по правилам, работ никаких не ведётся — смысла в том нет. Если человек умер, то он, внезапно, умер. Если перед смертью ничем не болел, а сама его кончина выглядит подозрительно… что же? Господь покарал! Рыться в его кишках толка нет.

Марья умела работать с кровью. Она не брезговала чужих тел, она была лекарем не про профессии, а по призванию. Она умела вправлять кости, обрабатывать раны, однажды даже вытащила из икры соседа большой кусок обработанной древесины — тот сломал бутыль, и неведомым образом напоролся на его части. Марья умела лечить почти все заболевания — знала нужные травы, умела варить отвары и делала мази. Она принимала роды и подготавливала тела к отпеванию. Но никогда в жизни Марья их не вскрывала. Даже такого понятие как «вскрытие» не знала. Однако знала другое: в голове её всегда есть место для новых знаний и опыта. Марья волновалась, однако волнение то было приятным. Какого оно — тело изнутри?

Первым Марья решила заняться Антоном. Ей показалось, что так будет правильнее — так будет легче. Во-первых, Антон никогда не был ей другом, во-вторых, его тело сохранилось куда лучше. А в третьих… она не была до сих пор уверена, что, в принципе, сумеет заняться Тамарой. Это не так уж и просто — рыться внутри того, кто когда-то тебя всему обучил. Из поваленных деревьев сделала что-то вроде стола — просто собрала брёвна в кучу, и зафиксировала так, чтобы ничего не упало. Следом, с большим трудом, но затащила тело Антона на поверхность. Сняла оставшуюся одежду, и поняла, что пора. Мелкие, почти незаметные снежинки падали с неба. Марья часто поднимала голову к небу — не похолодает ли сильнее? Если откладывать это и дальше, то, вероятно, ничего уже и не выйдет — тела начнут замерзать. Затаив дыхание, она сделала первый надрез.

Брови поползи вверх — она бы и подумать не могла, что кровь не брызнет. Рука перестала дрожать, и нож медленно потянулся вниз, разрезая толстую и успевшую заледенеть кожу. Сделав надрез, она убрала руку, и отошла на пару шагов назад. Осмотрела. Что же… на данном этапе это ничего не дало. Придётся работать дальше. Поняв, что надрез её даже смешон своим размером, пошла дальше. Решительно провела остриём ножа от основания шеи вниз, по центру грудной клетки и живота. В нос сразу ударил запах плоти — что-то гнилое и немного сладковатое. Влажность медленно расползлась по округе — у Марьи даже перестали сохнуть глаза, однако благодарна она не была. Пришлось опять оставить нож — она закрыла нос обеими руками, и отвернулась. Главное, чтобы не стошнило… запах мёртвого тела напоминал сырую землю — землю, в которую долгое время закапывали отходы. Гнилые яблоки, стухшая еда, рыба, что отдала свою жизнь без всякой цели, и её просто выбросили, так и не приготовив. Запах старой крови. Справившись с отвращением, она вновь вернулась к делу. Так не пойдёт… если каждый раз придётся прерываться, то изучение займёт куда больше времени, чем планировалось. Марья натянула на нос кофту, и голыми руками раздвинула края надреза. Не вышло. Придётся опять взять в руки нож. Она сделала надрезы по бокам ребер и попыталась раздвинуть их, чтобы открыть грудную полость. Это… тяжело. Это безумно тяжело! Стало жарко, пульс увеличился, но Марья справилась. Спустя недолгое время она вынудила первый орган — им оказалось сердце. Оно было почти чёрным, тяжёлым и холодным. Потянулась к бледным, покрытым тонкой плёнкой, лёгким. Желудок трогать не стала — успела заметить, что внутри что-то было. Это отвращало куда сильнее, чем запах. Марья достала большой чёрный и тяжёлый орган. Долго рассматривала его. Печень? Он походил на камень. Потом внимательно осмотрела внутренности, и… кажется, сумела кое-что понять. Что за орган управляет всем телом? На что следует посмотреть в первую очередь?

Затаив дыхание, она взялась за голову. Однако попытки её не увенчались успехом — вскрыть черепную коробку оказалось невозможно. Тогда она заглянула в полость рта, и с сожалением обнаружила, что зубов не хватало. Это… плохо. Осмотр зубов казался важным шагом — по их состоянию и стёртости наверняка можно прикинуть возраст. Однако парочка, всё же, остались. Она не вырвала их — вырезала с помощью ножа. Когда тело Антона дало ей всё, что только возможно, Марья аккуратно сняла его со «стола», оставив на нём органы. Долго тащила в сторону… закопала в снеге, и пообещала себе обязательно в будущем достойно похоронить. Только вот… стоит ли семье видеть его в подобном состоянии? Если нет, то, как же пригласить их на отпевание? А, вообще, есть, кому сделать отпевание? Всё же, Константин не в себе… Марья закопала Антона, и вернулась к рабочему месту. Сердце её болело, когда она тащила на стол тело Тамары. Физически это было куда проще, но морально… Марья даже успела обрадоваться, что Тамара была не похожа на саму себя. Она повторила предыдущие действия. Полностью раздела, и… бесспорно, разочаровалась. Антон был куда сохраннее… От Тамары почти не осталось живого места — единственный плюс, не придётся вновь возится с грудной клеткой — вскрыта и так. Марья не нашла сердца. Она вытащила лёгкие, печень и обратила внимание на желудок — он сильно отличался от желудка Антона. Был куда меньше, темнее, и более дряблым. Лёгкие её были больше, и тоже темнее. Покрыты какими-то мелкими пузырями. Печень была меньше, и неровной. Марья поняла… что ничего не поняла.

Разозлившись, она вернулась к сугробу, что служил телам гробом, и нашла там кровавый кулёк. В нём Марья обнаружила сердце, зубы и, кажется, кишки… она переложила их на стол, отнесла Тамару, помолилась, и закопала рядом с Антоном. Принялась внимательно разглядывать зубы. Да. Разница была колоссальной. Марья бы и не подумала, что у них такая большая разница в возрасте! И не только «у них», то и у неё самой — с Тамарой. На вскидку разница походила… циклов на пятьдесят. Она принялась вспоминать Тамару, когда сама была девчонкой. И правда — Тома всегда казалась старой! Но… насколько? Марья начала чувствовать разочарование — она поняла, что Тамара старше приблизительно циклов на пятьдесят. Приблизительно! Каким образом ей с такими данными установить год? Она начала метаться вокруг стола — что делать дальше? Успокоилась лишь тогда, когда осознала — темнеет. И когда успел пройти весь световой день… Марья достала тряпки, и накрыла ими свой новый рабочий стол. Вытерла руки. Решила вернуться к этому утром. Почти успела уйти, однако… яркое свечение заставило сердце замереть от страха. Гриб «Солонко» на самом дне погребального сугроба светился холодным голубоватым светом. Да так ярко, что и уходить надобности нет, — становилось светлее с каждой новой минутой. Марья ошарашенно посмотрела на небо. Облака быстро бежали, и в какой-то момент оголили большую красную полную луну. Время пришло…



Ещё при свете солнца Константин и Юра стояли на улице. Долго вглядывались они в сторону деревни — придёт ли кто? Быть может, совсем запутались в сутках, и прибудут позже? Однако чем меньше становилось света, тем сильнее разрасталось разочарование. Они непридут… Юра старался приободрить священника. В своём новом одеянии он смотрелся несколько комично — мальчишка в мантии не по размеру. Словно маскарад! Он сказал:

— Может, они думают, что вы болеете?

— Это вряд ли…

— Тогда… наверное, они думают, что вы ещё с дверью не разобрались…

— Знают они, что разобрался… Приходили как-то утром. Я тогда… хм… за дровами я ходил…

— А они видели? Что сказали?

— Ничего…, но довольны точно не были. — Константин тяжело вздохнул, — Они просто… не пришли. Сам я виноват.

— Придут! Ещё придут! — настаивал Юра.

— Может, и придут… — он опустил голову, — Но уже не ко мне.

— А к кому? — покосился Юра.

— К тебе!

Константин слабо улыбнулся. Похлопал мальчика по плечу, и жестом пригласил вернуться в храм. Без вопросов Юра последовал за ним. Когда дверь закрылась, Константин сказал:

— Разумеется, есть вероятность, что это Марья новость новую по округе разнесла.

— Какую?

— Что я болею… однако чувствую я, что это не так. Ощущаю потерю связи с народом! Уж точно пора мне на покой.

— Нет! — Юра насупился, — Неправда! Никуда не пора!

— Не перебивай… — попросил он, — Это неизбежно. Я и сам в последнее время в себе не уверен. Всякое происходило…

Юра затаил дыхание. Неужели пришло время спросить Константина о той кровавой куче? Или хотя бы о птице, что наверху обитает? Но ведь он попросил не перебивать… придётся молчать.Константин продолжал:

— Много всего странного случилось. И как бы мне не хотелось обратного… боюсь, вина моя в этом есть. Я должен… должен обучить тебя. Но не всему, что знаю, — лишь хорошему. Ты понимаешь меня?

Юра неуверенно кивнул. Вообще-то, не понимал…, но вид сделал.

— Да.

— Хорошо… Раз уж службы не случится… я расскажу тебе о них больше. Уверен, в будущем ты станешь куда лучше меня…

— Но ведь это случится нескоро! Нескоро же, да?

Константин пожал плечами, — Идём…

Мысли его напоминали запутанный клубок. Впервые за то время, что с ним жила Костенька, он попробовал всё обдумать. Выводы выходили неутешительными. Кровь, убийства, смятый под окном снег… всё складывалось уж слишком странно. Константин никогда не верил во всякую мистику. Так отчего же сейчас он решил свалить всю вину на… птицу? Думать об этом было больно. Но приходилось. Однако конкретных выводов сделать пока не удалось — слишком уж всё запутано. На данном этапе точно знал одно — должен он мальчишка обучить, пока есть такая возможность. А после этого наведаться в библиотеку — за справочником об алхимии. У себя дома такие книги не хранил. Мелькала в мыслях его идея о том, чтобы, наконец, показать Юре Костеньку… но… он не хотел. Просто не хотел — и всё на этом! И не хотел он не показывать сову мальчику, а не хотел с нею общаться. Нет-нет, не разлюбил! Просто… может, устал? Кто знает… В итоге, остаток дня прошёл в обучении. Юра заучивал молитвы, Константин обучал его правильной техникепрочтения. Изучал мальчишка распорядок дня, пытался вникнуть в дело глубже — всё же, вопросы духовные. Когда солнце скрылось и стало темно, Юра был словно сваренное яблоко на компот — новая информация вымотала. Настолько, что и о пропавшем отце даже умудрился забыть! Константин отправил его домой отдыхать, а сам-таки решил подняться наверх — Костеньку не видел долгое время. Он даже не переживал, что пропустит прихожан — знал, что не придут. Сам он в том виноват… слишком много переносил службы. Когда он тянулся к ручке двери, ожидал всего, что только возможно и нет! Чем занималась сова весь день? Что натворить успела за время своего одиночества? Те короткие мгновенья, что он поднимался по лестнице, растянулись, словно на долгие циклы. Что ждёт его дома? Он зашёл внутрь. А там…

Ничего не изменилось. Кровать была на том же самом месте, от затопленной печи стало даже жарко. Костенька сидела на своём «совьем доме».

— У?

— Как дела? — спросил Константин, и подошёл ближе.

Он погладил сову по голове, и та прикрыла глаза — видно, что от удовольствия.

— Чем занималась? Не скучала?

— У-у!

Костенька сделала пару крошечных шажочков, чтобы прижаться к Константину. Почувствовав её тепло он невольно улыбнулся.

— Я тоже скучал… — ответил он, и ощутил, что говорил искренне.

Может, и успел устать от неё, но скучания никто не отменял. Он ещё раз погладил сову, и отошёл к шкафу. Продолжил разговор:

— Не было сегодня служб… Не утром не было, не вечером тоже. И не потому, что я их отменил… народ не пришёл.

— У?!

— Не ругай их… моя то вина. Сначала одно, потом другое… Да, и видят люди, что я стал другим — странным. Первой это заметила Тамара. Права она была…

— У-у! — кажется, Костенька разозлилась.

— Ну а что? Не прав я? — он махнул рукой, — Ладно… не будем об этом. Раз я отныне свободен, и вставать мне рано не нужно… пойду.

— У?

— В библиотеку! Хочу книгу одну взять… — он прищурился, — Тебя брать с собой не буду. Всё-таки, библиотека на территории деревни находится. Я недолго…

Костенька склонила голову.

— Думаешь, придут утром? Вряд ли… Если только получится у меня доверие их вернуть. А как это сделать? Ведь столько пропаж у нас случилось. Странные наступили времена…

— У!

— Мог бы я собрать народ в одном месте, да… — задумчиво протянул он, — Собрать, да объяснится. Но если начну… не простят никогда. Мог бы я солгать… да разве имею права? — он в очередной раз размашисто махнул рукой, — Давай не будем, хорошо?! Не хочется обсуждать. Потом… всё потом…

Взяв в руки ватник, Константин бегло вышел из комнаты. Прощаться с Костенькой он не стал — спешил в архив.



Марья села на корточки. Рука сама потянулась к грибу, однако касаться его было боязно — мало ли что? Мысленно радуясь тому, что перенесла трупы в другое место, Марья принялась уничтожать сугроб — хотела раскопать гриб, хотя и не понимала, зачем именно. Она раскопала снег, и теперь до гриба было буквально подать рукой. Она сидела напротив, и водила ладонью в воздухе — притронуться боялась. Всё сразу встало на свои места. Бумажка с рисунками грибов, лунными циклами и та записка в медицинском справочнике. Всё сошлось! В определённый период зимой, в день полный луны гриб «Сулонко» обладает какими-то необычными свойствами. Но как его использовать во благо? То, что она видела сейчас — видела впервые в своей жизни. Горящий гриб! Нечто более удивительное вряд ли когда-нибудь случится, отныне даже загадочные убийства не поражали. Но… что с этим делать? Срезать его сейчас? Или как-то… попробовать, не вырывая из земли? Или, может, отрезать лишь половину? А можно ли его, в принципе, трогать? Марья совершенно ничего не понимала. Она принялась думать. А точно ли виновницей была полная луна? Может, тела, что лежали сверху как-то на это повлияли? Марья поднялась на ноги. Сняла со стола скатерть, и взяла в руки сердце — сердце Тамары. Отныне она могла их различать. Поднесла к грибу ближе, и оставила рядышком — словно сделала подношение… И…

Ничего. Марье показалось, что свечение стало ярче, однако последние наблюдения подсказывали — оно становится ярче сам по себе. Тогда Марья села на колени, подползла ближе, и…

На шляпке гриба заметила какие-то круги. Они светились — переливались разными оттенками. От светло-голубого до тёмно-тёмно синего — почти чёрного. Круги те были еле заметными, но… заметными. Марья хотела коснуться, но всё-таки боялась. Голова начала гудеть он напряжения. Круги… гриб… годы и луна.

Она задержала дыхание и начала считать. Показалось, что так будет правильно:

— Раз… два… десять… двадцать… сто…

На сороковом сбилась. И как только гриб на себе уместил столько кругов? Может, она начала считать по второму — а-то и четвёртому — кругу? Приступила к подсчётам вновь. Пока считала, поняла, что свечение становилось лишь ярче. Марья добралась до сотого, ей стало не по себе — кольца не кончались.

— Сто пятьдесят… двести…

Пальцы устали, глаза слезились от напряжения, но она продолжала. Решила каждую сотню отмечать царапиной на снеге.

— Тысяча…

Марья терялась в догадках. Как? Откуда столько? Почему они светятся — почему именно сейчас? Отвлекаться было нельзя, но она не никак не могла понять, что значат эти круги? Те, что были у краёв шляпки — темнее и глубже, ближе к середине горели белым светом, и глубина их была совсем незначительной. Марья затаила дыхание, когда дошла до последнего — крошечный кружок прямо посередине. Она посчитала его:

— Тысяча сто пятьдесят девять…

Она откинулась назад. Голова закружилась, тело начинало неметь. Трясущимися руками она достала записи. Семьдесят девять лет между событиями… Вот, как они установили год! Вот почему этому грибу уделялось так много внимания. Если добавить к последней дате — году — семьдесят девять лет… Получится одна тысяча сто пятьдесят девять. 1159 год.