Танец бабуинов

Нельзя обижать богов, если даже их нет…

В дремучем лесу жило-было племя бабуинов. Племя как племя. Оно хоть обезьянье, хоть волчье, хоть людское одинаково - со своими инстинктами, этикетом, правилами. Так и бабуины проживали, даже не осмысливая, что все их действия и образ жизни никак не иначе - это результат их тысячелетней, так называемой, эволюции и генетической памяти. Жили себе не тужили, прыгали по ветвям, улюлюкали на удовольствие, чистили друг у друга шерсть, старели и умирали, как и все живое на нашей экспери¬ме¬н-таль¬ной планете.
Был у них странный обычай. Каждый год в день первого полнолуния перед весной все племя собиралось на большой площади у стен забытого полуразрушенного храма и диким воем плясали и пели. Аж до утра.
Считалось, что если этого не сделать, то силы природы не будут благосклонны к ним, будут засуха и голод, а духи предков разозлятся и не пустят их в царство мертвых, когда наступит время, и тогда души обезьян будут обречены до бесконечности блуждать между мирами.
И в этот год мудрый вождь бабуинов, прищурившись своими старческими глазами, внимательно осмотрел небо - сияющую оглушительной красотой полную луну, возвы-шавшуюся прямо над куполом старого храма в окружении мерцающих звезд, и издал свой дотошный вой, призывая всех собраться для соблюдения священного ритуала.
И в скором площадку сотрясло от топота тысячи лап и диких возгласов. Бабуины самоотверженно начали выполнять ритуальный танец и в каком-то диком экстазе затянули свою заунывную песню, напоминающую им о бренности бытия и иллюзорности всех желаний… когда истошный вопль какой-то экзальтированной обезьяны, прорезал это фантастическое зрелище, заглушив все остальные звуки:
- Смотрите, о племя! Смотрите, о племя!..
И следом за взорвавшейся оглушительной тишины, как бы застыло пространство. Обезьяны, словно по дуновению волшебной палочки хором повернулись в указанном направлении. На скромной возвышенности, отдельно от всех, стоял задумчивый молодой бабуин, скрестив лапы на груди. Так наверно Демосфен между высокопарными речами демонстрировал напыщенной публике свою глубокомысленность и индивидуальность.
Но обезьянье племя не античное общество. Мо¬мен-тально цепкие лапы схватили юного Гарибальди и приволокли к старейшинам. И теперь юноша, гордо приняв прежнюю позу, вызывающе смотрел верховному вождю в глаза. Так и смотрели некоторое время друг на друга два обезьяньих индивидуума - старый, умудренный опытом всеми уважаемый верховный вождь, и ничем не примечательный молодой, но дерзкий бабуиновый отрок. Словно две эпохи, два противоположные полюса…
Постепенно нарастающий с площадки тихий гул прев-ратился в грозный угрожающий рев. И это ничего хорошего молодцу не обещало. Племя требовало расправы.
- Зачем не танцуешь? - наконец, устав от бессловесного поединка, спросил вождь.
- Не хочу!..
Вожак на мгновение опешил. Такого откровенного неповиновения за время его долгого властвования еще не было. Взглядом остудив собравшегося замахнуться на отрока здоровенного бабуина, он вновь продолжил.
- Почему не хочешь?.. Все хотят, ты не хочешь. Наверное, есть причина?
 - Это бессмысленно. Зачем я должен хотеть, если не хочу.
- Потому, что от этого зависит наше благополучие, - вождь вновь терпеливо объяснил. - Это наследие предков. Силы природы обрушаться на нас, если мы не умилостивим их. Разве я не прав, шаман? - обратился он к такому же дряхлому старику, стоящему рядом и внимательно слушающему.
- Вождь, ты церемонишься с ним, - тот недовольно сморщился. - Он нарушил закон! Теперь духи природы разозлятся и будет засуха. Казни его!..
Послушался одобряющий гул. Племя поддерживало шамана.
Но вожак был уязвлен. Это был первый случай открытого неповиновения в его обезьянье епархии. И кем?..
Он критически осмотрел юношу.
Худой, можно сказать, хилый молодой отрок. Таких тысячи, если не больше.
А что тогда его беспокоит?
Ах да… глаза!.. В них сила. Насмешка существующему строю. Угроза его власти.

 

Проще казнить.
Что, если понравится и каждый будет дерзать и бунтовать.
Нет. Этого мало. Он должен покаяться. После… можно и простить.
Чем больше вождь старел, тем больше ненавидел кровь и насилие.
Он был мудрым. Годами отточенная практика правителя диктовала его разуму, что каждое действие рано-поздно рождает противодействие. Закон бумеранга никто не отменял. Он действует во всем... 

- Может, ты осознал ошибку и хочешь покаяться?
- Зачем?.. Казни, если считаешь, я виновен.
- Казни его! - вновь прошипел шаман, сверкнув глазами.
- Но ты действительно не прав!.. - удивленно поднял брови вождь, махнув советнику, как назойливой мухе. - Ты считаешь, что самый умный, а все мы глупцы? Смотри!..
Он палкой очертил в воздухе дугу и показал свиту.
- …Сколько умудренных опытом и годами старцев? Ты понимаешь, что своим необъяснимым упорством оскорбляешь их!..
Вновь гул толпы заполнил пространство. Настроенные на праздник бабуины не понимали, почему должны прервать веками отточенную церемонию ради каприза какого-то, видимо, избалованного юнца.
- Кто его родители? - вождь обратился к толпе.
Через мгновение обезьяны расступились, пропуская вперед хромого, но крепкого на вид бабуина, и робко идущую за ним зрелую самку.
- Это ты, Плешивый?..
- …
- Ты храбрый и прилежный воин. Рану получил в схватке с леопардом, спасая наших детенышей, я помню. Неужели этот невоспитанный юнец твой сын?
- Прости, вождь, не доглядели. Но он другой. Не перечит, но думаю, все мои наставления пропускает мимо ушей.   
- Он целыми днями о чем-то думает, а по ночам смотрит звезды, - мама-самка тихо добавила.
- Думает, говоришь… - кажется и вождь на мгновение задумался.
Постепенно гул ослаб, после вовсе прекратился. Племя уже с любопытством ждала апогея этого противостояния.
Вождь устал стоять. Лапы все чаще подводили. “Пора присмотреть преемника…", успелось подуматься. Уловив взгляд, приближенные засуетились и притащили неболь-шую чурку. Вождь неторопливо сел. После сердитым взглядом еще раз прошелся по отроку.
“Может шаман и прав… “.
Словно прочитав его мысли, советник вновь выпалил:
- Если не сможет оправдаться, вождь, я требую принести его в жертву богам! Может, тогда они будут милосердны и не покарают нас за прерванный священный праздник Полнолуния.
Вождь устало кивнул:
- Слышишь?.. Твоя судьба теперь в твоих руках.
Отрок гневно обернулся к шаману:
- В прошлом году мы тоже провели праздник. Но это не помогло спастись от засухи. От нестерпимой жары погибли много стариков и детей. Мы похоронили нашу любимую бабушку, как и многие тут, своих близких. Мы очень усердно плясали и пели. Так почему тогда боги были немилосердны?..
Наступила тишина, которую нарушали лишь внезапные ночные звуки. Где-то шакал завыл, где-то сова проголосила.
Шаман был застигнут врасплох. Синие жилки у него на шее вздулись и были заметны даже сквозь поседевшую шерсть. А глаза растерянно шарили, как будто в поиске нужного ответа. Юнец произнес слова, которые подсознательно у всех возникали, но никто не смел их озвучить.
Вождь медленно перевел взгляд от юнца к шаману и неожиданно даже для себя устало согласился:
- А ведь он прав, шаман…
- Он прав!.. Он прав!.. Он прав!.. Прав!.. - в один миг распространилась волна шепота от ближних рядов до самых последних. Через минуту, видимо, осмысления услышанного, дикий иступленный вой возбужденной толпы оглушил лесную глушь своей первобытной яростью. Сказать, что ударила молния, случилось землетрясение, взорвался в своем жерле вулкан, ничего не сказать, чтобы описать те эмоции, которыми высказали свои чувства бабуины. 
Племя негодовало. Выходит, все это время они жили в иллюзиях! Ведь действительно у всех в прошлом году были погибшие в результате невиданной до сих пор засухи.
Десятки лап протянулись к шаману, который в страхе попятился за спину старейшин. Но и они отошли в замешательстве. И в скором перед разъяренной толпой оказался лишь невозмутимо сидевший на своем небольшом чурке, старый, изможденный годами вождь и его юный оппонент.
Под отрешенным взглядом вожака бабуины постепенно замолкли, почти оробели. Рев вновь перешел на гул, а после и вовсе затих. Вождь был с безупречной репутацией. Много лет справедливо и милосердно правил. Не одно поколение поседело под его верховенством. И уже мало кто помнил начало его царствования.
Теперь всем было интересно, что он скажет.
Обводив уже любопытным взглядом отрока, виновника всего это переполоха, вокруг которого уже успели сгруппироваться несколько десятков молодых бабуинов, вождь неторопливо начал:
- Когда-то очень давно, когда я был еще детенышем, помню, в нашем племени жил старик - старее, наверное, меня. Он уже не мог ходить, потому каждое утро внуки его на руках поднимали на вот тот высокий холм… - кивнул он по направлению. - Старик любил наблюдать за рассветом. И смеясь, всегда успокаивал многочисленных потомков, заботившихся о его здоровье - мол, пока встает солнце, я буду жить…
Это продолжалось много лет. Внуки, носившие его на плечах, сами покрылись сединами, а старик как будто и не менялся.
И вот однажды про него забыли. Спохватились, конечно. Но когда вошли в пещеру, старик был мертв…
- Ну и что? - недоуменно спросил один из молодых бабуинов и поучительно изрек. - Все умирают! Пришло и его время.
- Так то оно так, - усмехнулся вождь. - Но как ты это хорошо заметил, а то я, представь, и не догадался бы!..
Бабуин гневно сверкнул глазами, но замолчал.
- …Мне теперь кажется, что он умер от тоски. Ведь в этот день он не увидел рассвета…
- …
- Пошли, шаман. Нам здесь уже нечего делать… - кивнул вождь в сторону молодых бабуинов, все больше и больше увеличивающихся вокруг отрока, который в гордой позе Наполеона возвышался на небольшом холме, победоносно наблюдая за ошарашенными сородичами.
- А как же племя? - нерешительно произнес шаман, вслед за уже уходящему прочь от лагеря вожаку. - Нельзя оставлять все, вот так, без управления. Ты вождь, назначь преемника!
- У них уже есть вождь. Разве ты еще не понял?..
- …
- Наше время вышло. Каждому началу предопределен свой конец.
- У нас было славное время, - с горечью поддержал его один из старцев в смешном тюрбане, которого, видимо, стащили у какого-нибудь ротозея из людского племени, и упираясь на свою кривую трость, тоже поплел за вожаком.
Бабуины с печалью наблюдали за старцами, вереницей удаляющимися по узкой тропинке в направлении леса. Смутное чувство тревоги овеяло их мятежные обезьяньи сердца. Одно они поняли - так как прежде, уже не будет…


Вам интересно, что было дальше?
А вот что.
Отрок стал не только вождем. Молодежь, собравшаяся вокруг, решила, что он достоин звания Цезаря. Что наступила новая эра. Долой суеверию! Вся власть молодым! Долой наследия старейшин! Нечего их почитать - они показали свои истинные морды! Урезать социальные проекты! Пожилые должны согнуться в три погибели и отрабатывать свою оставшуюся никчемную жизнь! Или пусть покидают лагерь вслед за старейшинами! Племени не нужен социальный балласт - это замедляет развитие.
Свобода во всем! Каждый волен делать, что хочет! Каждый волен, что сказать! Институт семьи - это хлам, навязанный старейшинами, чтобы ограничить права молодежи. Свободная любовь и никаких традиций! Совокупляться на каждой ветке! Отменить старые праздники, принять новые! Например, день воцарения Цезаря! Праздник равенства и вседозволенности! День молодежи!..
И вообще, бабуины должны найти свое достойное место в лесном сообществе. Мы - самые древние! Древнее человека! Ведь не зря люди произошли от обезьян! Ведь сами признают! И эти самые, безусловно, бабуины.
Почему должны править только львы и слоны? Надо есть мясо, чтобы быть воинственными! И вообще, пора завоевать лес!..

И что из этого получилось?
А получилось... полное дерьмо.
Отрок-бабуин, получив неожиданную власть, сначала долго думал, что ему с этой властью делать. Стало страшно, когда он осмыслил всю глубину ответственности бремени управления. Ведь одно дело критиковать то, что возможно действительно не совершенно, а другое предложить что-то вразумительное альтернативное. Да, можно отменить старых богов и традиций, но для толпы нужны зрелища, объекты веры и поклонения...
Сначала племя с энтузиазмом приняла новшества. Только старики ухмылялись и морщились. Но не долго. Скоро их вывели из глубин уютных пещер, где они наслаждались заслуженным покоем и обязали собирать бананы и кокосы, чистить шерсть детенышам, плести корзины и таскать дрова. Что удручало, гоняли их на трудовые подвиги любимые внуки. Внучки-принцессы то и дело оскаливались и надменно делали колкие замечания. От тоски и безнадежности многие не выдержали и начали умирать. Их бесцеремонно бросали в ими же выкопанные ямы.
На каждом дереве появился свой Робеспьер. У каждого кустика юные Мараты толкали пламенные речи о наступлении новой эры и исторической роли обезьян в развитии лесного сообщества. Стихийно сгруппировавшиеся отроки молниеносно захватили власть в общинах, жестоко расправляясь с инакомыслящими. Верзилу-бабуина, пытав¬ше¬гося замахнуться на Цезаря, когда тот дерзил старому вождю, поймали, живьем содрали шкуру, а тушу повесили на главной площади в назидания другим. Взрослых бабуинов согнали в рабочие бригады, а их самок - своих матерей - обязали вести хозяйство, кормить и обувать, обслуживая их непомерные амбиции, пока те будут готовиться к историческим баталиям.
Лесные звери сначала с любопытством смотрели на бабуиновые проделки, презрительно фыркав на них. Бандерлоги - что-взять-то с них. Но когда группа молодых бабуинов напала на лениво бродящую у ручья львицу, растерзав ее острыми клыками на глазах у всего прайда, стало не до шуток. Хорошо, хозяин-лев не растерялся, спас не только раненую львицу, но и отбил львенка, которого успели уже затащить на дерево цепкие обезьяньи лапы.
Другие начали дразнить мирно проходящее рядом стадо слонов, бросая в них камни и палки, пока одна слониха, изловчившись, не схватила хоботом одного зазевавшегося отрока с веток и затоптала насмерть. Это отрезвило наглецов, и они позорно убежали.
Но это было неестественно. И звери ополчились на бабуинов. Их не пускали к водоемам, нападали на их пристанища, терзали, кусали, убивали при малейших возможностях.
Молодой вождь с ужасом глядел на происходящее. Отроки даже не считали нужным посвящать его в свои действия. Вкус вседозволенности настолько опьянил, что даже верховная власть казалась им пережитком прошлого. Цезаря обслуживали несколько молодых самок, которые вели себя настолько нагло и раскованно, что он лишний раз не хотел даже пользоваться их услугами.
Да, и еще несколько кривых и пьяных, так называемых воинов, которые целый день бросали кости у его хижины, кричали и ругались, совокуплялись со служанками-самками чуть ли не на его глазах.  Вот и вся его власть.
И сегодня вождь вышел из царской хижины, бес-церемон¬но вытолкнув у входа пьяную самку, пытавшуюся втиснуться во внутрь, и с отвращением взглянув на окру-жающее его пространство. Туша бабуина все еще висела на большом суке дерева и отравляла воздух зловонием. Не смотря на требования вождя, никто не собирался убрать тело казненного без суда и следствия бабуина.
Его внимание привлекло группа обезьян, с гиком и воями появившихся из-за склона большого холма. У одного из них он заметил знакомый тюрбан.
- Откуда это у тебя?
- Мы обнаружили стойбище старейшин, Цезарь, и напали на них. Некоторых убили, но многим удалось скрыться. Они знают лес лучше, чем мы.
- Я такой приказ не давал, - вождь заскрипел зубами. - Как посмели?
- Недовольные твоей властью собираются вокруг них, Цезарь. Ты должен быть нам благодарным, - отрок недо-вольно пробурчал.
- Уг! Уг! Уг! Уг!.. - воинственно закричали молодые обезьяны, тряся в воздухе остроконечными бамбуковыми палками и как по команде окружили Цезаря.
Лишь с большим усилием воли ему удалось сохранить спокойствие и ни один мускул не дрогнул в его юной обезьяньей морде:
- Я горжусь вами, мои непобедимые воины, - обратился вождь к бабуинам. - Вы все заслуживаете почестей, я об этом позабочусь… А ты, мой юный друг, заслуживаешь осо-бой награды после столь великой победы…
Он вни¬матель¬но следил за постепенно смягчающейся фи¬зиономией бабуина в тюрбане. - Думаю, тебе давно пора занять пост шамана и верховного советника.
Ошеломленный отрок растерянно пал к ногам вождя:
- О Цезарь, я всегда буду верен тебе! Благодарю за ока-занное доверие.
- А теперь слушай мое повеление!.. - он благосклонно по¬мог подняться “советнику”, - и передай моим поданным - завтра, когда первые лучи солнца осветят стены старого храма, мы выступим в поход против наших недругов. Пора им познать наш справедливый гнев!
- Уг! Уг! Уг! Уг!.. - вновь потряслись в воздухе бамбуковые палки. Вновь прозвучали избитые эпитеты:
 - Да здравствует Цезарь!
 -Да здравствует Спаситель!..   
- Да, и уберите, наконец, тело этого… бунтовщика! Нечего омрачать наш триумф…

- Отец!..
Плешивый рубил дрова перед своей хижиной, когда услышал за спиной некогда столь родной голос. Бабуин слегка вздрогнул, но не обернулся. После легкого замешательства, как ни в чем не бывало, вновь продолжил рубку.
-  Я знаю, что виноват и перед тобой, и перед всеми. Ког-да-нибудь я попрошу выпороть меня за все…
Тупые удары топора монотонно продолжали делать рутину.
- Ты можешь меня презирать, но сейчас речь не обо мне, надо спастись от безумцев. Скоро джунгли пойдут на нас войной…
- …
- Я знаю, что многие недовольные разбрелись по лесу. Завтра мы выступим в поход на них. По пути я раздроблю войско и отправлю в разные стороны, якобы для поиска бунтовщиков. Тебе надо установить связь с повстанцами. Когда войско выступит, разоружите оставшихся надзи¬ра¬те-лей, соединяйтесь с лесными собратьями и по отдельности расправляйтесь с армией отроков.    
- …
- Я сказал. Теперь все в твоих руках. Меня можете наказывать позже. Но спасите сначала себя…
Послышались удаляющие шаги. Плешивый выпрямился, силой вонзил топор о чурку, и застыв, задумался…

Что тянуть, все получилось. Видимо, боги пожалели бабуинов.
Разбросав войско по всему лесу, Цезарь остался с малочисленной группой обезьян во главе с отроком в тюрбане. При приближении к лагерю старейшин, вождь поинтересовался у бабуина, что стало с прежним хозяином чалмы?
- Я его лично заколол, вождь, - тот гордо выпрямив осан-ку, похвалился. - Теперь его тело обгладывают гиены.
- Он тебе ничего плохого не сделал.
- Мне понравилась его тюрбан… - отрок оскалил клыки.
- А что он сказал перед смертью?
- Он сказал… Он сказал… - отрок задумался. - А разве это важно? Он уже сдох!..
- …
Но видно бабуина что-то зацепило. Через некоторое время он все же нехотя процедил:
- Он засмеялся… Когда я спросил причину этого нелепого смеха, он ответил - смотри на меня внимательно, ты видишь свою судьбу…
- …
- После, перед тем как испустить дух, последним усилием воли добавил - смерть тебя настигнет тогда, когда меньше всего будешь ожидать это...
- …
- Глупый старикашка…
В следующий миг острие бамбука врезалось в сердце молодому бабуину. Вытащив окровавленную палку, Цезарь засмеялся в морду с изумленным взглядом встречающую свою смерть, обезьяне.
- Видно старика настигло озарение перед смертью…
Отроки не успели среагировать. В этот миг со всех сторон их окружили… их отцы и деды…

Старый вождь был при смерти. Голова с седой шерстью теперь покоилась на коленях старого шамана. Остальные советники со скорбью наблюдали за последними мгновениями некогда великого предводителя их племени. Обезьяны окружили возвышенность, где ныне обитали старейшины, ждали их решения по жизненно важным вопросам своего дальнейшего существования.
Войско отроков было разгромлено. Главари были казнены, выжившие закованы в цепи.
Цезарь сидел на коленях перед старейшинами с опущенной головой.
- Вели казнить меня, вождь. Это я главный виновник обрушившихся на вашу голову несчастий…
Старый вождь тяжело дышал, хриплый свист выходил из его отмирающих легких. Душа блуждала, видимо, у небесных ворот, видимо, пока не решаясь зайти во внутрь навеки.
Услышав голос Цезаря, он широко раскрыл глаза.
- Вождь, огласи решение, пока… ты… не отправился к предкам, - смущенно прошептал в его ухо шаман. Он слегка приподнял голову своего предводителя, поднеся к его высохшим губам чашу с водой. Видимо, несколько глотков этого простейшего волшебного напитка подарили старику еще несколько мгновений.
- Он… победил гордыню… - наконец старый вождь хрипло выговорил, - отказался… от власти… И… исправил ошибку… У вас… будет славный… вождь…
- …
- Помогите мне… привстать…
Обезьяны бросились исполнять веление. И теперь, вождь, прислонившись к телам своих сподвижников, уставшим от жизни взглядом смотрел на юнца, который продолжал сидеть перед ним в склоненной, почтительной позе.
- Хороший у тебя… сын, Плешивый…
Обезьяна рухнула рядом:
- Благодарю, повелитель!
- Пригнись… - уже еле живым голосом обратился вождь к отроку. И Цезарь свои длинные, волосатые уши осторожно приблизил к уже чернеющим губам старца...
Это были последние слова старого вождя бабуинов...

И вот в день первого полнолуния весны обезьяны вновь собрались у стен большого храма. Луна, как огромная серебренная монета, сияла над большой поляной, осветляя мрачные морды участников. Чуть в стороне сидели на корточках колонны юнцов в кандалах с опущенными головами.
Цезарь со старейшинами стояли на возвышенности, наблюдая за все больше и больше присоединяющихся к присутствующим бабуинами. Наконец, по его взгляду отряд воинов с молотками и кусачками подошли к отрокам и начали ломать кандалы на их лапах.
В этот день совет старейшин решил помиловать отроков, которые почти год в рабочих отрядах выполняли различные тяжелые работы во благо племени. Они не смелыми шагами тоже начали примыкать к празднующим. Их суровыми взглядами встречали родные.
Старый шаман нагнулся к Цезарю:
- Давно хотел спросить, вождь, что шепнул тогда тебе на ухо мой покойный брат? Да благословит его душу Владыка небес.
- Он сказал… - вождь рассеянно посмотрел на своего советника. После его взор обхватил поляну, где огромная толпа обезьян с напряжением ждала повеления о начале священного праздника. - Он сказал…
И набрав воздух в легкие, вдруг гаркнул так, что вороны, беспокойно летающие над их головами, громогласно прокаркав, улетели прочь.
- НЕЛЬЗЯ ОБИЖАТЬ БОГОВ, ЕСЛИ ДАЖЕ ИХ НЕТ!!.
- …
- Слышите, о племя, воздадим благодарность этим невидимкам… даже если их не-е-ет!..
- Уг! Уг! Уг! Уг!.. - громовыми возгласами подхватили яростный рык своего повелителя бабуины.
И тысячи мохнатых лап начали свою неистовую, дикую, первозданную, как сама природа, пляску.
И тысячи глоток пронзили оглушительно трепетную тишину леса, заставив его обитателей вздрогнуть.
Так продолжается жизнь…