Тоска 13. Тоска по маме

Тоска 12. Желание с молодости http://proza.ru/2025/01/18/913
 

                Все готовы на разовую акцию добра, а так чтобы постоянно и на всю жизнь…

          Тоска снедает, словно материализовалась везде и повсюду, туманом густым и тяжёлым, неподвижным, как удавом давит со всех сторон – ни сдвинуть, ни развеять, не проскочить. А отчего такое случается – кто знает… Не расскажешь о ней, не поведаешь каждому встречному, а знакомому так и вовсе нельзя: не поймёт, не согласуется в его голове твоя тоска – не от чего и не о чём в такое уныние впадать. Вот и давит тоска в одиночестве и расправляется с тобой на раз-два в тиши помыслов твоих…

          Звонок телефона. Как-то зазвонил не так, тревожно и надрывисто-нетерпеливо. Видимо, и без этого звонка вокруг уже началась сгущаться, тревога и предчувствие неотвратимого, страшного, неизбежного, зловещего. Иначе как объяснить, нежелание поднимать трубку и знание наперёд, чего скажут и, что будет дальше. Наверно, так каждому звонил телефон. Есть такие звонки, после которых жизнь идёт по другому пути, безвозвратно меняется на «до» и «после». Вот и сейчас такой звонок высветился и барабанит прямо в мозг и не поднять нельзя, и увильнуть смысла нет. Как бы хотелось увернуться – поднять и услышать из трубки радостную весть или просто: «Привет, как дела?»
          – Маме, плохо. Я сегодня вечером выезжаю. Ты, если можешь, тоже выезжай. Она уже внятно не говорит, но узнаёт ещё пока. Может, успеем.
Вот так враз меняются все планы: и короткие, и долгосрочные: в один миг, раз – и они не актуальны. Меняются на завтра, меняются на послезавтра, на после-послезавтра, на после-после-после… – всё рушится. Но это так, никчёмные планы: текущие намерения, прожекты, графики, которые с лёгкостью можно поменять, изменить, внести коррективы; в конце концов, совсем отказаться и отменить, и ничего глобального в твоей жизни не случится, не изменится: пройдёт без всяких напряжений и потрясений. А есть такие «неохотливые до поднятия трубки» звонки, которые меняют жизнь, с лёгкостью забирают прошлое и меняют будущее, и жизненные приоритеты уничтожают: твой мир уже не будет прежним.
          Мама сейчас в деревне. Для них, проживших своим хозяйством всю жизнь, зимовки в городах на всём готовом – безысходность, ближе к отчаянию, чем для оздоровления души. Хоть с родными, хоть с близкими, хоть с внуками, хоть с правнуками: всё не в радость. До Нового года ещё кое-как, хоть и «скрипят», но живут, а как день пошёл на прибыль – всё! терпение к городской обустроенной жизни исчезает и начинает угнетать. Они становятся, просто, невыносимы в своём желании покинуть благодать квартирных удобств, и мартовское равноденствие последний предел их терпению. Не успел к этому времени отвезти – ты самый плохой дитяти. И не важно, что в деревне в это время ещё полным-полно снегу и печки надо топить, и самой за водой ходить, и что врача там нет и никогда не было – всё не в счёт и не аргумент, чтобы задерживаться и не ехать в родовое. Душа так начинает болеть и заходиться, что любой довод мимо: тоска по дому жмёт и передавливает их рассудок.
          Эту зиму мама решила в город не ехать, а прожить одна. Ей в помощь определили социального работника, которая не давала в одиночестве закиснуть от непосильных переживаний и дум и помогала справиться с основными работами по дому: дрова, вода, продукты. И, казалось, что северная зима прошла и закончила своё уныние, солнце поднялось до апреля и теплом устремилось в лето, а к августу у меня отпуск, обязательно приеду – живи и радуйся, жди в гости. Я радовался, что зима прошла, уже весна и, что мама самое тягостное в году прожила, теперь уж точно дождётся…
          И вот звонок: «Маме плохо. Выезжай…» Понятно, что выезжай хоронить – по пустякам никто не дёргает, не будоражит. Как так?! Зиму тёмную и холодную перетерпела, а на радостное весеннее цветение природы дух к жизни ослабила, болезням волю дала, обессилила…

          Назавтра выехал: скорый догнал и сестру и старшего брата. На такси до переправы через Северную Двину, а там средний брат нас уже дожидается: говорит, только-только люди по льду перешли на другой берег, а теперь лёд тронулся по всей реке, от берега до берега, ни конца, ни края не видно – как пойдёшь…

          И действительно. Крупные с голубоватым оттенком льдины, словно огромные киты теснились в русле реки, и, расталкивая льдины помельче, ломая, выталкивали их на берег, создавая огромные скользкие непролазные нагромождения-торосы «непреступной линии Маннергейма» высотой более трёх метров. Шум движущихся по реке льдин походил на рычание крупных животных, скопившихся в вольере и не имеющих возможности выйти. Берега словно ножом отёсывали края льдин, которые то подныривали друг под друга, то выныривали из воды в стойке борца, готового к схватке, но под тяжестью собственных «тел» без борьбы с шумом сваливались в реку, поднимая каскады бурящейся пенной воды. Северная Двина в районе Верхней Тоймы начала свой многодневный ледоход.
          Мощь реки поражала. Казалось, ничто не могло встать на её пути, ни что не могло заставить её прекратить движение ледяных гигантов. Лишь морозная ночь сбавляла натиск напора воды и сковывала лёд, превращая звук его движения в шуршание. Но как только солнечные лучи разгоняли темноту, шум реки возрастал, и ледоход вновь начинал рычать и рыкать и беспощадным локомотивом, мчащимся на полной скорости, сминать и раскидывать в стороны все преграды на своём пути. Сдавалось, что встань гора или сама земля на этом пути и всё снесёт ледяной поток, всё разбросает далеко по сторонам, а тем более, людское ремесло. Ничего искусственное, созданное человеком, не устоит под таким катком. Ни о какой переправе и мечтать нельзя – надолго застряли.

          Но такая красота и мощь природы, вызывающая неподдельное восхищение и оторопь, в нынешних обстоятельствах совсем не радовала. Уже третий день мы наблюдали бесконечное движение льдин, стоя на берегу и всматриваясь в мощь природы, не пытаясь перебраться на ту сторону. Ни с того, ни с этого берега не нашлось смельчаков покорить реку ни за деньги, ни за просто так. Ни один самый отъявленный паромщик на катере или на лодке с подлодкой не рискнул проскочить между протоками льдин.

          Мама нас не дождалась, ушла тихо и спокойно за неделю до Пасхи, в Великий Понедельник Страстной седмицы: 25 апреля 2005 года. Когда мы приехали, а правильнее сказать, добрались по бездорожью раскисших северных дорог, уже всё было готово к похоронам, и гроб, и крест, и она лежала в образах с улыбкой на лице, готовая к погребению и встрече с Всевышним. Мы последний (!) раз переночевали с мамой в неуютном и холодном без её тепла дому, а назавтра прошли с ней её погребальный путь в вечность…

          Вот так, всё хотел, хотел увидеть настоящий ледоход с огромными льдинами, толкающимися в очереди на первое место, и как в детстве прокатиться на льдине, словно на белом теплоходе, или, стоя на мосту как на «Титанике», парить яко птица, увлекаемая ветром, наблюдая движение льдин, и видеть, что уже не они, а ты плывешь, и летишь птицей в весеннем тепле красоты любви и радостных жизненных надежд. Хотел, и всё было недосуг. А вот теперь смотри! лети: уже который день длится этот полёт и нет ему конца: плыви, любуйся стихией ледяной мистерией танца огромных масс льда, ровняющих берега и изгибы реки, сметая утёсы на своем пути. Только теперь не приближает и не уносит, и радости нет – опоздал, поздно всё это.

09:57, 25.04.25…13:39, 03.05.25, Москва, Архангельск

          P.S. Снова звонок. Как-то телефон звонит тревожно и надрывисто-нетерпеливо…
          Давно хотел в беломорье побывать, искупаться в Белом море, или хотя бы просто постоять на берегу, вдаль посмотреть: Северный полюс увидеть и ось земную разглядеть. Вот стоим, с братом троюродным, смотрим, наблюдаем, как пронизывающий ветер гонит в пенных гребнях волну с Северного Ледовитого океана на набережную Северодвинска и новой подлодке мешает со стапеля сходить…
          Звонок «забрал» среднего брата. Вот и по нам смерть пошла, и очередности нет, не соблюдает, выхватывает и разрешения не спрашивает, и сигналы предупредительные не посылает, всё делает молча и неотвратимо, неумолимо приближает наш земной конец загнанных по жизни коней…
          Сидим со старшим братом у Писа на даче. Пис давно звал погостить, и я давно обещал ему приехать. Чего откладывал? надо было давно бы и приехать и обмыть его новый дом, в бане косточки распарить и баян расстроить от чрезмерной выпивки в кругу друзей, без натянутых на лицо масок, городского этикета, скрадывающего естественность, без шелухи и понтов, но, как и с ледоходом – всё казалось недосуг, всё потом, всё позже. Вот теперь сидим, безмерно пьём, а радости нет: тоскуем и плачем, только слёзы мужские уж не текут – иссохли…
          Да и пить ни к чему, пить надо в радости.

13:39, 03.05.25, Москва, Архангельск



Тоска 14. Потерянная мудрость http://proza.ru/2025/06/12/747