Привет из прошлого

Я шагнула на ступеньку автобуса и приложилась к глухой, непроницаемой стене тел. Притёрлась. Как-то закрепилась. Вишу. Еду.

С трудом вспоминаю, когда последний раз ехала в толкучке. В студенчестве лишь один автобус ходил до института, а пилить надо было почти через весь город. Плотненько, нос к носу или ж к ж, стояли мы часа полтора, и на каждой следующей остановке автобус выдавливал нескольких пассажиров и догружался под крышу.

Помню случай, когда я даже не пыталась забраться, вонзиться, ввинтиться… в твёрдую массу, которая, казалось, если стукнуть, может только рассыпаться. Потерявшие надежду уехать наблюдали попытки водителя сдвинуть транспортину с места. И было бы совсем грустно, потому что все куда-то опаздывали, если бы ситуация не заиграла новыми красками.

Автобус дёргался в конвульсиях. Торкнулся раз, другой, пытаясь скинуть висяки с распахнутых и придавленных дверей – рот, без меры набитый едой, не закрывался. Через паузу сотрясся вновь. Но русские не сдаются – если хоть как-то зацепился и завис, уедешь. И тут, разрезая ножом тощего тела слоёный пирог толпы, в ещё открытую жестяно-стеклянную банку, но уже утрамбованную огурцами тел, вломился этот шустрый тощий. Судя по виду, не как стёклышко. Хотя воткнулся как стёклышко. И залип.

Но лишь на мгновение. В следующем, и уже каком-то замедленном кадре, он отвалился, чтобы исследовать глубину лужи возле автобуса и влагопроницаемость своих штанов. А также дополнить картину недостающим пазлом.

Видно, перегруженному тяжеловозу не доставало последнего толчка, той самой непоправимой пользы, которую ему нанёс барахтающийся в луже. И железный брюхан дёрнулся. Потрясся, как пёс после купания. Выпучил глаза-головы из приоткрытых окон с целью захвата кислорода. Втянул стекающие с губ слюни. С усилием сомкнул пасть. Раздул щёки. И тяжело отчалил. "Огромный дом, виляя задом, летел в пространство бытия".

Набитый селёдкой бочонок как-то докатывался до следующей остановки. Один или два его шва давали трещину, из которой выпирали глаза и хвосты. И предполагалось, что в эти щели засунется свежая рыба. Но она не хотела погружаться в рассол. И мы двигались в прежнем составе. Что там говорить, люди утратили былую советскую хватку. Да-да, мы пролистнули страницу времён застоя и вернулись в настоящее. Но машина времени, похоже, забавляется с нами.

Не перевелись, однако, "женщины в русских селеньях". И одна из них при очередном приглашении прокатиться с ветерком впихивается в ряд поддымливающих от перегрева человеческих шпротин – на улице +34, а сколько же в автобусе? Лезет на адскую сковородку по собственной воле. Хотя, кто ж там не по своей. Да не одна, а с полугодовалым малышом! Признаюсь, я растерялась – подвисаю тут, хоть бы руки-ноги ни растерять, ни прищемить, сохранить, а тут такое. Малыш немо воткнулся в мою печень, и мы на пару замерли. Дверные зубы клацнули, прикусив часть мамаши. И наше авто понеслось дальше под флагом цветного полотнища юбки, бьющегося на ветру. Да долбилась в дверь сумка, не успев шмыгнуть за хозяйкой, и теперь отбивала ритмичный, просящийся внутрь, стук.

Маленького роста недавняя роженица дышала мне в пуп. В районе моего же бока началась было возня, кряхтение, но тишина стерпела, промолчала, будто для мальца эта обстановка привычная. Хотя, почему нет – он ещё недавно содержался в весьма стеснённых обстоятельствах.

На очередной остановке автобус открыл рот, чтобы хапнуть воздуху и выплюнуть пассажирку, которая никак не хотела спустить рюкзак с плеч. Плотная пассажирская масса, как бутылка с тёплой газированной водой – её нельзя волновать. Чуть только – и она с напором выдавит возмущённую жидкость. Так и салон выплеснул лишнее и мгновенно разобрал освободившееся пространство.

И тут яростный вопль взорвал салон. Малец отлепился от моего правого подреберья, хлебанул плотного воздуха, который впору резать на куски и жевать, поперхнулся видать им и реванул. Ясно, что мой драгоценный орган не мамкина титька. Я с облегчённого согласия мамаши взяла орущее чудо, и оно пошло по рукам до колен сидящих. Родительница ужом проскользнула следом, уселась в щедро отпущенную ей полоску сиденья и заткнула орущий роток невидимой пробкой. Подглохший автобус облегчённо выдохнул и покатил дальше.

Через какие-нибудь пятнадцать минут железный конь изрыгнул скользкую начинку на раскалённый асфальт. Как-то сразу сдулся, посерел. И закатился в тень. Автобусы, знаете, тоже люди и иногда нуждаются в одиночестве, чтобы поднабраться ресурсов, а потом вкатиться в следующий маршрутный виток, в котором пассажиры – смысл жизни.