2 Ять и Есть

Толпа ускакала   по аллее в будущее, слившись с туманом на горизонте.
Седой дед на ограде  почесал затылок  скрюченным пальцем и закрыл калитку  за последними учениками. Задорные  взвизгивания постепенно утихли вдали, шелест крыльев   смолк.

Двое, отставшие ото всех, медленно плелись в тени  огромных  белесых крон над узкой,  почти прямой  аллеей, которая  не спеша  прочерчивала пространство, сливаясь вдали в тонкую, едва видимую ниточку.

Один  из  пары, приземистый такой,  крепко сбитый,   простой, практически крестьянской внешности, казался тихим и миролюбивым. По его  бледному, нежному лицу буйно скакали веснушки. Так скакали, словно  ему на голову уронили   мешочек с рыжими конфетти:   с горкой на переносице, под глазами — одна на другой,  плотным слоем,  иногда — в два,   к скулам пореже, на щеках -  местами, и остатки — редкой россыпью по груди  и плечам.

Он шел, изредка  поднося листок с заданием к глазам, прочитывая и закатывая глаза наверх, пытаясь представить, как все  это вообще  обустроить. И кому это надо. И   сколько времени займет.
И в целом, как бы так побыстрее отстреляться, чтобы уже потом все лето не возвращаться   к домашке, забыть до осени.

Он обдумывал что-то там себе, потом вновь читал задание,снова  сверялся. Опять задумывался.  Чесал бледными юркими пальцами затылок.   Опять лез в листочек. 

Так и шел себе, пока   сзади не раздался  треск, и легкий, почти невесомый шлепок.

Он вздрогнул, обернулся. Крылья погнали волну воздуха, она принесла   запах вишни и миндаля. Горьковато-сладковатый, приглушенный. Терпкий такой, несладкий.
-Это ты, Ять! Напугал-то!
Ять шмыгнул носом, поднялся, пнул сломанную ветку, о которую споткнулся, потер ушибленный бок.
-Я не хотел. -  буркнул  примиряюще.
Друг его только фыркнул недоверчиво.
-Ты домой?
-Не знаю пока.
-Пошли купаться! - Ять опять поймал на себе недоверчивый взгляд, — А что? Жара. Свобода. Завтра  в школу не надо! Пошли, Есть?
Есть  задумчиво   скользил глазами по сторонам. Ять подергал его за  крыло:
-Ну- пойде-ем!
-Я бы предпочел вот  с этим сначала развязаться. — Есть потряс листочками  в воздухе.
-Это что ? -  Ять сунул в листочек лицо почти целиком.
-Задание, что ли?   Ты чо? Целое лето ж впереди! Успеем.
-Успеем...- эхом повторил Есть. - Ты часто успеваешь  с такой тактикой?
Ять пожонглировал  бровями по лбу, булькнул, хихикая:
 -По-моему ни  разу.
-Во-от, — протянул Есть, — я, если отложу, тоже забуду. Лучше уж  сразу.  Так что я -   сейчас. Хочешь,  и тебе найду   поручение. Всем хорошо:  и мне не скучно ,  и тебе зачет.
Есть посмотрел на друга   вопросительно.
-Хитрый. Тебе за меня плюс балл.
-Ну, не хочешь, не надо. - миролюбиво взмахнул крылами Есть. - А я пошел. - и ускорил шаг.
Ять немного помедлил, хлопая глазами,  потом рванул следом:
-Эй, ну что ты так. Я просто как-то... не планировал...
-Так запланируй.   Как раз до моря доберемся - настроишься.
-А купаться?
-Задание выполним — искупнемся.
И они двинулись плечом к плечу, шурша перьями, один, повыше и поплотнее, другой — короткий и юркий. Неспешным, но твердым шагом по аллее, сливающейся в одну ниточку где-то там, у самого горизонта.


*

Ильинишна сидела под зонтиком. Юрочка копался в песочке, весь обсыпанный   им, как шоколадной пудрой. Довольный,  счастливый и   заливающийся смехом на весь пляж.

Мимо,    аккуратно ступая по   горячему песку, шел мужик.
Приземистый такой,  крепко сбитый,  с простым, миролюбивым лицом и веснушками. И с собакой на поводке. Мохнатым псом непонятной породы, местами в кудрях,  местами чумазым, но неизменно веселым. 
Мужик улыбался  солнцу,  морю и всему вокруг, хотя вокруг почти никого и не было. Конец мая, не сезон еще. Рабочая неделя, день. Кто там может себе позволить  у моря часами просиживать?

Ильинишна, завидя его, достала зеркальце, глянуть на лицо. А то не крашена, с выбившимися волосами,  не дай бог,  еще  грязь где на лице. Или  лифчик выбился.
В зеркальце светило солнце, отсвечивало нещадно, не давало разглядеть ничего, кроме огромного, во весь экран, солнечного зайца.

Мужик подошел к  Ильинишне,  загородил собой солнце. Зайцы перестали скакать в зеркальце, оно притихло и  отразило бодрое, щекастое лицо, щедрый здоровый румянец и озорные чернявые глаза.
-Какой вас сынок хороший! - весело  обронил мужичок вместо «здрасьте», искренне залюбовавшись  ребенком. Тот как раз  в эту минуту  пытался позавтракать песочком.
-Ай! - всплеснула руками Ильинишна, загребая мелкого   и довольно улыбаясь комплименту. А вытряхивая песок из  чудика,  довольно добавила, — Да это и не  сынок, внучок это!
- И не скажешь! - удивился мужичок  играя веснушками.

 Они  еще немножко пообменивались приятностями, и расстались довольные оба, как два старинных приятеля. Дама - польщенная, что выглядит молодо, ребенок — радостный, что дали собачку погладить.

*

В десяти метрах от   умиленной Ильинишны, под матерчатым навесом  прелестная юная   Зося продавала мороженое.

Холодильник  надежно защищал  содержимое, а вот Зосю не защищал от солнца никто:  навес над ней оторвало  порывом ветра от  креплений, снесло вбок. Там  он и бился полосатым стягом,  шумно хлопая по стойкам. 

Зося изнывала от палящих лучей. Мало того, что кожа сгорит, да еще и  жарко. Пот струился по вискам,  футболка  намокла. Ни покупателей на пустом пляже, ни  выручки, ни  отдыха. Тень далеко.    Искупаться тоже нельзя — замок на холодильнике курам на смех.

Она  сидела, уныло нахохлившись, когда он с ней поравнялся.
Поравнялся и присвистнул от удивления.

Встал, очарованный. Замер.

Она хмуро подняла на него взгляд. Взглянула сурово  изподлобья.
Он глазел и молчал. И собачка его молчала. Только переводила глаза с хозяина на девчонку.

Они сцепились этими взглядами, как борцы на ринге. Она не отводила,  он тоже прилип,  почти пожирая ее восторженно и безмолвно.
«Маньяк какой-то» - уныло подумала она, совершенно не чувствуя страха.  И первая не выдержала:
-Чо надо?
Он медленно набрал полную грудь воздуха и   выдохнул наконец  восторженно:
-Как вы на актрису одну похожи!
-Какую актрису? - насторожилась она «сейчас денег просить будет... или переночевать».
-Американскую. - продолжал он,- Шикарную такую.. блондинку... вы не блондинка,конечно, но в остальном один -в-один.

Он отошел на шаг, любуясь,  наклоняя   лицо то в одну сторону то в другую.
- ...как же ее зовут.... - полез  в телефон, порыскал там чуть-чуть, нашел картинку показал Зосе. И правда было похоже.  Показывая картинку, он приблизился к ней,  поднял голову наверх, понял, что девчонка прямо под солнцем.   И, пока она разглядывала фото заморской красавицы,   вдруг   невзначай бросил:
-Можно я скамеечку возьму?  На минуточку...

Она кивнула, увлеченная деталями чужого лица и сравнением их со своим, тут же принимая от него поводок  и  беря на руки собачку. Зося любовалась картинкой на экране,  собачка любовалась Зосей. Обе делали друг другу комплименты, как умели: одна пыталась лизнуть   то в щеку , то в шею, другая прочесывала  спутавшуюся шерсть, взмочаленную  на непутевой спине,   потрепывала по бокам  и целовала в холодный нос.

Мужик тем временем   прыгнул на скамейку,   полез за  распоясавшимся тентом. Поймал его, подвязал,  натянул, как положено, ловко прикрутил к стойкам.
Спрыгнул вниз.

Зося вернула телефон, зардевшись от комплиментов, растаявшая от  неожиданной заботы. Словами благодаря его, а эмоции выражая на собачке,  она изо всех сил прижимала ее к груди,  звонко чмокала в загривок и смущенно  улыбалась,  невзначай стирая капли пота со лба.

-Слушай... — вдруг сказал он. -  А ты не могла бы  с моим — он кивнул на пса -  окунуться сходить? Мне мокнуть нельзя,  а  ему бы не перегреться. Жалко пса. Слишком мохнатый.
«Точно  обворовать хочет» - похолодело у Зоси внутри, разом обнулив все умиление.
Но мужик так  тепло на нее смотрел, что она — странное дело- не чувствовала ничего плохого. 
Разумом  предполагала, да. А сердцем беды не ощущала.
Одно только умиротворение и умиление, ровно с той минуты, что он подошел.

Зося оглянулась неловко, в поисках помощи, если что.  В десяти  шагах от себя увидела Ильинишну с внучонком, подругу бабушки своей,   поздоровалась с ней, помахала рукой.

И, почти  умирая от жары, подумала, не послать ли уже все к черту.  Человек-то, вроде бы, хороший. Вон, тент натянул, а то тут сдохнешь до вечера от жары. Что ж не  помочь ему, окунуть собачку,  и впрямь жалко ж псинку.. и самой заодно искупнуться.
А с мороженым...   даже если и...  ну и шут с ним. Здоровье важнее.

Пробегая мимо Ильинишны, она  быстренько кинула ей просьбу присмотреть за   тентиком. И уже безо всяких угрызений совести сиганула в воду.

Первые пару минут  она еще оглядывалась, а потом, поймав кураж, отдавшись волнам, играя с собакой, как ребенок вошла в экстаз и  утонула в брызгах, ныряя и мельтеша   в воде, словно взбесившаяся русалка.

Вернулись  назад — оба мокрые и  счастливые. Как новенькие.

Мужичок,    распрощался с Зосей, оставив ее улыбающейся, довольной и румяной. Совсем, как красотку со старых фотографий. Поцеловал ей ручку.  Проверил, крепко ли закреплены веревки у тента  и пошел со своей собакой дальше.

*

Сотней метров впереди в  море плескались три нимфы.

Три полные хохотушки,  килограммов под сто каждая. Рубенсовские формы, такие непопулярные сейчас, полные руки, необъятные животы и  щедро расплескавшийся по необъятным просторам целлюлит не мешали им ни наслаждаться жизнью, ни   общаться друг с другом.

Они отошли  подальше от людей — они привыкли больше к косым взглядам, чем к добрым отзывам, но в душе, несмотря на  пышные телеса  оставались юными  и прыткими созданиями, такими же какими были в  юности.

Мужичок шел мимо. Собака прыгала вдоль прибоя,  искала палки, клочки водорослей и другие интересные штучки, обнюхивала   камушки и  невесть откуда взявшиеся кусочки велосипедных шин, прыгала и веселилась сама по себе.

Поравнявшись с  дамами, мужичок  вежливо поздоровался. Снял бы шляпу  в поклоне, кабы  была.
Нимфы радостно отозвались. Слово за слово — разговорились.   Расшутились,   потрепали собачку по загривку, рассыпались в умилении.

Собака вдруг взвизгнула, уткнулась одной в стопу,  заерзала беспокойно. Тетушка   глянула  на ногу  и обомлела: на стопе сияла рваная рана,  кровавые капли тянулись из моря, она даже не заметила как, купаясь,   порезала ногу.

Подружки ее защебетали, заохали, одна  приготовилась падать в обморок.
-Без паники! -  вдруг скомандовал мужичок и усадил пострадавшую в тень зонтика. Опустился перед ней на колени. Взял  пухленькую стопу в свои лапищи.

Раненая охнула,  увидев рану и, увидев   картинку    сразу почувствовала боль.
-Я   по первому образованию медбрат. - не  выпускал  он ее стопы, бесстрастно и ровно   улыбаясь в ее побледневшее  растерянное лицо,- Меня врасплох не застанешь!
Он будничным жестом положил ее пухлую пятку себе на колени, откуда-то из-за спины достал рюкзак и выудил из его недр аптечку.

Дамы примолкли,  завороженно любуясь  его ловкими движениями.

Он тем временем осмотрел стопу, покрутил ею, помял ткани вокруг. Вытащил  обеззараживающий спрей, бутылек с перекисью, спиртовые салфетки, обработал ранку. 

Изучил рану, чуть не засунул туда свой нос. Скомандовал сурово:
 - Смотрим  в сторону!- хотя она из- за своего веса при всем желании не смогла бы согнуться и взглянуть на пятку.

Подружки, притихли. Даже собачка, примолкла, прижимаясь к пышной груди   одной из зрительниц, подставляя шерстку под  ласковую пухленькую ручку.

Мужичок  сосредоточенно занимался делом.  Ткнулся в   порез, нахмурился, прицелился, сурово скомандовал "Вдох" и вытащил   кусочек ракушки   крошечный,  но острый, словно бритва.
Тетушка ойкнула и тут же отмерла. Заулыбалась облегченно,  заискрила глазками.
 
Пока он склонялся над ее ногой, одна из подружек, внимательно наблюдая за процедурой,  наткнулась взглядом на его кулон.  Простую деревяшечку на суровой нити.

Простая-то простая. Да такая  необычная она  была. То ли обугленная, то ли обожженая, то ли  деревянная, то ли уже окаменевшая, со странной буквой, то ли буквой, то ли символом.
-Ой, какая интересная... - прошептала, зачарованно наблюдая за покачиванием  кулончика,  не удержалась: - Это что?
-Это - славянская руна.
-А такие есть?
-Есть! — уверенно   кивнул он, — Вот, - качнув грудью подтвердил,- руна «Есть».
-А я и не знала..
-Ну... мы много чего  не знаем!- охотно   улыбнулся  он, — Может и не надо знать... лишнего-то...

- Все!-  наконец провозгласил спасатель,  протягивая находку дамам - Все ! -  промыл ранку, щедро  полив перекисью,  еще раз обработал кожу вокруг, - Скорее всего там больше ничего нет!   Будет болеть — к хирургам.
Он хитро прищурился, ловя взгляд пострадавшей:
 — Но болеть не будет! - и залепил ранку пластырем.

-Вы- красотки! -  улыбнулся он всем троим, распрямляясь. Те, умиленно цвели.

 Пострадавшая  попыталась опереться на ногу аккуратно. Подумала, закатив глаза,   еще раз потопала ножкой. Не чувствовалось ничего. Будто, там не пластырь с перекисью, а  наркоз  применили. Ну, или вообще все причудилось. Словно не было ничего.

*

Он удалялся по  берегу моря  со своей собачкой. Та бегала вокруг, то отставая, то   улепетывая вперед, то возвращаясь к нему, словно разговаривая, словно продолжая бесконечную беседу.

Даже  издалека   от них парило безмятежностью и каким-то полузабытым уже душевным теплом.  Добром. Лаской. И бескорыстием. 

Несколько пар глаз провожали их.
И в глазах этих людей светилась благодарность.
За теплые слова, за неожиданную,  своевременную помощь и сочувствие. За принятие. За   плечо, подставленное в нужную минуту просто так. За свет, которым он подсветил им этот день.
А может и все лето, кто ж знает — лето только началось.

Друзья скрылись за валунами,  распрямились, расправили крылья.
Есть вытер пот со лба. Ять  вырос, расправил плечи, встряхнул мокрыми кудрями.
-Ну что, получилось?
-Почему ж не получилось? - Есть  отряхивал штаны от прилипшего песка.  - Если с любовью к  миру — все получится.
Он взглянул на небо, туда, куда-то за пушистые, сдобные облака  и улыбнулся:
-А теперь можно и искупнуться. Жара.