Прощание с луной

ПРОЩАНИЕ С ЛУНОЙ
Последняя ночь.

Над спящим городом, в чернильном бархате неба, висели две луны. Одна – старая, та самая, что тысячелетиями качала на серебряных нитях приливы, ворожила волкам и влюбленным, была маяком ночных странников. Теперь она казалась потрепанной монетой, тусклой и неровной. Ее лицо, изборожденное древними шрамами-кратерами, хранило пепел забытых лунных городов и пыль метеоритных битв. Она светила тускло, словно лампочка на исходе, ее свет был холодным, больным – отсветом угасания.

А рядом, ослепительная, безупречная, парила Селена-2. Новорожденная. Земляне собрали ее по последнему слову космического зодчества. Совершенная сфера, излучающая мягкий, теплый, идеально рассчитанный свет. Она не просто освещала – она "регулировала" . Ее свет стимулировал рост геномодифицированных культур на ночных полях, успокаивал нервные системы мегаполисов, синхронизировал орбитальные спутники. Она была функциональна, красива, как математическая формула, воплощенная в перламутре. Завтра ее официально введут в эксплуатацию. А старую... старую отбуксируют за пределы Солнечной системы, на свалку истории, как отработанную ступень ракеты, как никому не нужный мусор.
Но сегодня – последняя ночь.
И в подлунном мире, в городе, который уже переключил все уличные фонари на частоту Селены-2, но пока еще купался в призрачном, умирающем свете старой спутницы, происходили чудеса. Не громкие, не оглушительные. Тихие, как шелест занавески.
Старик Элиас сидел на крыльце своего домика на окраине, там, где асфальт сдавался, уступая место запаху полыни и пыльной сирени. На коленях у него дремал внук Лео, шести лет, укутанный в лоскутное одеяло. Но сам старик не спал. Он смотрел вверх. На тусклый серп.
– Деда, – пробормотал Лео, открывая один глаз, – она же... некрасивая. Новая – вот красавица. И свет у нее... как молоко.
– Молоко, – усмехнулся Элиас, и его голос, похожий на скрип старых половиц, затих. Он провел морщинистой рукой по редким седым волосам внука. – А старая... старая как голубой сыр. Плесневелый. Но знаешь, мальчонка, я помню ее... другой.
Он замолчал, глотая комок в горле. Помнил. О, как помнил! Лунные дорожки на черной воде пруда, по которым будто можно было уйти в самое небо. Тени деревьев, отлитые из чистого серебра. Запах гвоздик, усиленный лунным светом до головокружения. Первый поцелуй с Мартой под этим самым светом, такой неловкий и жаркий, что казалось, Луна покраснела и спряталась за облако. Шепот обещаний, которые слышала только она. Теперь Марта спала под каменной плитой на холме, а Луна... Луну увозили.
– Она была волшебной, – прошептал Элиас. – Не просто лампочкой. Она была... душой ночи. Видела все. Помнила все.
Вдруг со стороны соседнего сада донесся смех. Легкий, серебристый, как... как старый лунный свет. Элиас привстал. Там, под огромной раскидистой яблоней, которая в новом свете Селены-2 казалась просто большим темным пятном, а сейчас отбрасывала причудливые, резные тени, кружились светлячки. Но не просто кружились. Они выписывали в воздухе сложные фигуры – спирали, восьмерки, мерцающие кольца. Сотни крошечных фонариков, танцующих вальс под дирижерскую палочку умирающей Луны. Такого Элиас не видел никогда.
– Смотри, Лео! – он тронул внука за плечо.
Мальчик открыл глаза и ахнул. Светлячки собрались в сияющий шар, потом вытянулись в мерцающую реку, которая поплыла над забором, через дорогу, теряясь в темноте поля.
– Это она, – прошептал Элиас с внезапной уверенностью. – Она прощается. Дарит последнее чудо.
По улице медленно проехал патрульный электромобиль. Его фары, настроенные на спектр Селены-2, резали ночь яркими, бездушными лучами, грубо нарушая чары старого света. Светлячки мгновенно погасли, растворились. Чудо кончилось.
Лео вздохнул разочарованно. Элиас сжал кулаки. Нет. Не могло все закончиться так. Не могло.
– Подожди тут, – сказал он внуку, поднимаясь. Его кости скрипели громче, чем ступеньки крыльца.
Он зашел в дом, в свою маленькую комнату, заваленную книгами и старыми коробками. Запахло пылью, бумагой и временем. Он порылся в нижнем ящике комода, под стопкой пожелтевших писем от Марты. И нашел. Старый лист плотной бумаги. Когда-то белоснежной, теперь – цвета топленого молока.
Элиас сел за стол под тусклой лампой. Его руки дрожали, но пальцы помнили. Они складывали это сотни раз в детстве. Кораблик. Простой бумажный кораблик. Он согнул бумагу, тщательно проглаживая сгибы ногтем. Каждый изгиб был воспоминанием. Летний вечер. Пруд. Марта на берегу смеется. Его кораблик, такой гордый, плывет по лунной дорожке... пока не намокнет и не скроется в темной воде.
Кораблик был готов. Элиас достал из кармана короткий, толстый карандаш – такой же старый, как и он сам. На чистом боку кораблика он дрожащей рукой вывел: "Спасибо". И ниже, мелко: "От Элиаса и Марты".
Он вышел на крыльцо. Лео смотрел на него сонными, удивленными глазами. Селена-2 сияла над головой, уверенная и холодная в своем совершенстве. А старая Луна, бледный серп, висела низко над горизонтом, касаясь верхушек дальних сосен. Ее свет был теперь таким слабым, что звезды, которых не было видно под светом новой Луны, начали робко проступать вокруг нее, как роса на паутине.
Элиас подошел к старой чугунной водосточной трубе, где после дождя всегда скапливалась вода. Сейчас там была лишь лужица, гладкая, как черное стекло. Она отражала угасающий серп. Старик опустил кораблик на темную воду. Он качнулся, выпрямился.
– Плыви, – прошептал Элиас. – Плыви к ней. Скажи... что кто-то помнит.
Он дунул – легко, как когда-то дул на одуванчик, загадывая желание. Кораблик дрогнул, развернулся носиком к отражению Луны в лужице и... поплыл. Не по ветру. Не по течению, которого не было. Он поплыл *прямо* к центру лужицы, к тому бледному отражению серпа. Казалось, сама вода потянулась за ним, образовав крошечный желобок.
Лео замер, широко раскрыв глаза. Элиас не дышал.
Кораблик доплыл до самого центра. Коснулся носиком отражения Луны. И в этот миг слабый луч настоящего лунного света упал прямо на него. Бумага на мгновение вспыхнула мягким, теплым серебром, словно впитав в себя последние крохи лунного сияния. А потом... кораблик начал таять. Не тонуть, не намокать. Он растворялся в темной воде, превращаясь в легкое, мерцающее сияние, которое поднялось тонкой струйкой, как дымок, и поплыло вверх. К настоящей Луне.
Оно поднималось все выше, становясь все тоньше, пока не смешалось с бледным светом серпа и не исчезло.
Лужица снова стала просто черной водой. Отражение Луны чуть дрогнуло.
Элиас обнял внука, который прижался к нему, не понимая, но чувствуя важность момента. На востоке уже серела полоска зари. Скоро придут могучие буксиры, вцепятся стальными щупальцами в древний камень и потащат его прочь, в вечную ледяную пустоту.
Но старик Элиас смотрел на угасающий серп и улыбался. Тонкой, дрожащей улыбкой. Он подарил ей кусочек своего детства. Кусочек Марты. Кусочек тепла. Он отправил ей свое "спасибо" на бумажном кораблике, и она приняла его. Чудо случилось. Последнее, тихое чудо подлунного мира.
Старая Луна сделала последний вздох. Ее свет почти погас. Но для Элиаса она сияла теперь ярче Селены-2. Ярче всех звезд. Ярче самой зари. Потому что несла в себе тепло бумажного кораблика и шепот первой любви, навсегда унесенный в бездну. Он закрыл глаза, и ему показалось, что где-то там, в холодной дали, на серой пыльной поверхности, рядом с развалинами древних куполов, лежит крошечный, высохший бумажный кораблик. А на его борту – два имени и благодарность, которой хватит на вечность.