Часть1-я. Бубль-Гум

     Написано это было в 2015-м году, когда нынешний этап противостояния России и Запада только начинался, и я даже представить себе не мог, в какие формы выльется оно лет через десять.

      Вот правда, с чего я взял, что Запад – враг? Запад, он ведь где-то там далеко. Может ли он быть враждебным мне? Откуда вообще это: Запад-враг? Можно конечно найти простое объяснение. Не смотри киселёвское телевидение, особенно на ночь, тогда и не будет так казаться.

    Но.  Телевизор я смотрю вообще мало. И то, больше что-нибудь отвлечённое. Канал про рыбалку или «История». Про Древний Рим, например. Сижу за столом, работаю, а он рассказывает мне о том, кто такой Верцингеторикс.  Аквиты, преторианцы, короли нахлыста, Константин Великий и Глеб Лозино-Лозинский. О чём-то современном, насущном и животрепещущем в телевизоре смотреть ну, никак не хочется. Работе мешать будет такая информация. Так что все впечатления о том, что происходит в текущий момент времени, они у меня не из телевизора. Они из Интернета, из ЖЖ.

   А может, неприязнь к Западу – это из детства? Вообще, как складывались отношения между мной и Западом в детстве? Моё детство не было особенно уж идеологизированным, коммунистическим. Отец мой состоял в партии, но никогда не был «профессиональным» коммунистом. Человеком, живущим за счёт идеи. Иногда он говорил нам:
-Сегодня мы живем «как средние американцы».
Причём жили мы «как средние американцы» очень редко. Обычно это было, когда баба Зоя забивала какую-нибудь козу или свинью. И у нас в один зимний день образовывалось фантастически много самодельных пельменей. Столько, что съесть их было невозможно, даже за месяц. Они стройными рядами стояли на фанерных листах, посыпанных мукой.

    А до того мы всей семьёй сидели за столом и эти самые пельмени лепили. Причём у меня пельмени получались хуже всех. Бабушка говорила:
-Они у тебя как собачьи уши.
А отец говорил – микрофончики. А я думал, что пусть микрофончики, зато вкусные. И когда я спрашивал отца, а почему же именно как американцы, он говорил, что средние американцы живут чуть получше средних русских. И если у нас такое изобилие время от времени, то у них – каждый день.

     Ну и конечно, Запад - это машины. Куда ж без них? В детстве у меня была книжечка с американскими автомобилями. Откуда она взялась в моём детстве и куда потом делась - это покрыто неизвестным мраком. Там, в книжечке, были яркие, красочные фотографии или даже рисунки машин. Не помню, подписи были по-русски или по-английски. Скорее всего по-русски. Как такое диво появилось у нас на Урале в глубоко советское время - я не знаю. Это был год 73-й, а мне было тогда всего лет пять.

    Деталей не помню, осталось только общее впечатление от чего-то большого, блестящего, красивого. Широкие капоты, хромированные бамперы, задние "плавнички", подштамповки на крышках багажников для запасного колеса. И сверкающие колёсные диски со множеством спиц. Название помню лишь одно -"Парклейн". Хорошо, что хоть что-то память пронесла через сорок с лишним лет, отделяющих меня нынешнего от того мальчишки. Я нашёл в Интернете две машины с таким названием. "Форд-Парклейн" и "Меркурий -Парклейн". Какая же из них поразила моё детское сердце?

    Ага, вот. Наверное, сомнения в моей душе относительно Запада поселились, когда меня наказали за жвачку. Было это так. Когда я учился классе во втором (это был 1976-й год) отец решил круто поменять всю жизнь. Свою и соответственно нашу. Он уехал из нашего закрытого города Свердловска-44 в Москву. Уехал к сестре. Ну, и за счастьем тоже. Счастья он там конечно не нашёл. Понял, что устраивать жизнь семьи на новом месте, пусть даже и в Москве – тяжело. Что придётся годами мыкаться по общагам. Что никто не даст ему там квартиру через год после устройства на работу, как дали здесь, в уральской ядерной пырловке. Но он привёз из Москвы гостинцы. Гостинцы обычные - засахаренные мармеладные дольки, чёрную икру и шоколадных зайцев. И необычные – импортную жвачку-сигаретку. Длинную, тоненькую, на обёртке которой было довольно много совсем небольших английских надписей. Зелёных и коричневых.

   Я долго разглядывал это западное чудо. Читал английские надписи. С помощью мамы и словаря. Я ж был ученичок «английской» школы. Кое-что разобрал, кое-что нет. А на следующий день понёс жвачку в класс.  Дал всем друзьям откусить по совсем небольшому кусочку. И мы на уроке сидели – «жевались». За что потом мне и было записано замечание в дневник. И дома попало. Хотя нет. Вряд ли мне попало дома, потому что родители ничего не имели против того, чтоб я уносил жвачку в школу.

      С тех пор я не особенно люблю жвачку, а пока в школе учился - вообще терпеть её не мог.  Какая-то западная «штучка-обманка». Сладко, а не съешь. А потом нас, советских детей, накрыла целая «волна» жвачечной жизни.  Одноклассники мои носились со всякими вкладышами из упаковок жвачки, с разными там Лёлеками-Болеками.  И только я смотрел на это всё с презреньем. Настолько сильным было впечатление от того наказания.

    Я сейчас подумал, а если б не случилось того досадного происшествия со жвачкой. Вдруг моё отношения к Западу было бы другим? Ведь детские впечатления - самые крепкие.

     Однажды Сергей Нилус, православный писатель конца 19-го, начала 20-го века, сравнил свою гордость с позолоченным истуканом, стоящим на затейливо украшенном пьедестале. Я позволю себе позаимствовать у него этот образ. Только с затейливым истуканом я сравню Запад. Стоит он, подпирая головой облака. Величественный, красивый, мощный. А мы ходим вокруг восхищаемся, завидуем. И говорим: ах-ах, как же нам далеко до него.  Зачем я вспомнил про этот истукан? Просто история со жвачкой немного пошатнула его в моей душе. Совсем чуть-чуть.

     А потом ведущим в моём отношении к Западу было любопытство. Как же. Запад - это же та земля, где красивые машины, яркие рекламы, небоскрёбы, самолёты, непохожие на наши. И единственным местом, где Советская Россия и Запад сходились что называется нос к носу была для меня Москва.

       Я, мальчишка с Урала,  стоял и как заворожённый смотрел на витрину Японских авиалиний. Я даже адрес запомнил – улица Житная.  А под витриной была бегущая строка. Чудо невиданное для СССР конца семидесятых. И там красными бегущими буквами написано: «Джэпэн эрлайнс, мост экзекьютив …», а потом уже по-русски, но латиницей: «Непревзойдён по комфорту». И вокруг плакаты, плакаты. Двухэтажные «боинги», журавлики и узкоглазые красавицы-стюардессы.
      
     И ещё. Ноябрьский вечер. Я еду в автобусе неизвестно куда, неизвестно зачем. Автобус на минутку останавливается. За окном сверкающий огнями аэровокзал Шереметьево-два. И рядом весь блестящий французский самолёт «Меркурий», точно такой же, как моделька, стоящая у меня на шкафу, только настоящий. Дверь закрывается, и я опять еду неизвестно куда и неизвестно зачем. А сияющее виденье проплывает мимо и скрывается в темноте. Почему-то выходит так, что я больше пишу про себя и про своё детство, чем про Запад. Ну и ладно. Имею ж я право детство вспомнить.

     Не было никакой ни зависти, ни преклонения, только любопытство.  Останавливается под древними стенами Новодевичьего монастыря яркий, пёстрый автобус «Неоплан». Примерно такой же, на каких сейчас ездят из Березников в Пермь. Отходит в сторону дверь. Как мы сказали бы сейчас «прислонно-сдвижная».  А тогда в начале восьмидесятых у дверей такого типа даже названия русского не было. Кто выйдет оттуда? Что за люди? Я не помню, что за люди вышли тогда из автобуса. Иностранцы какие-то. Не помню их вида. Помню только ожидание. Наверное, точно так же люди на Земле будут ждать, когда откроется дверь инопланетного корабля. Кто выйдет оттуда?

    Помню журнал «Америка» на русском языке. Год то ли 81-й, то ли 82-й. Его привёз из каких-то далёких краёв дядя моего одноклассника. Бумага высочайшего качества. Огромные, яркие снимки. Правильный русский язык. И, что поразило, никакой идеологии.  Только то, как «устроена» Америка. Всё работало на создание положительного образа страны в глазах русских читателей.
Помню заголовки статей. «В нью-йоркском поднебесье» - репортаж о работе монтажников-высотников, ставивших антенну на одну из башен-близнецов.  «Страна у телефона» - о сплошной телефонизации в США. И очень большая и не слишком интересная для меня статья о том, как работает американская избирательная система. Там было написано про каких-то выборщиков. Зачем они были нужны, эти выборщики? Интересно, есть ли в Интернете эти журналы? Смог бы я сейчас найти тот журнал? Немного поискал - не нашёл.

      А всё-таки даже и тогда, в «период любопытства» недоверие уже было. И опять оно было связано с чем? Со жвачкой. Этот продукт-обманка не шутя преследовал меня в детстве. Метро. На скамеечке в вагоне сидит не по-столичному просто одетая женщина с детьми. Они провинциалы, приехавшие из какой-то более глубокой, чем наш уральский городок глубинки. Едет женщина, прижав к себе детей и чемоданы с Киевского на Ярославский. А рядом иностранец с фотоаппаратом. Он протягивает детям жвачку и нацеливает на них камеру. Сладенько улыбается:
-It`s tasty(Это вкусно).
Растерянные, испуганные, бедно одетые дети держат эту жвачку в руках и не знают, что с ней делать. А неприлично длинный объектив фотокамеры лезет им прямо в нос. Щёлкает затвор. Будет у мистера хороший, аутентичный кадр из самого сердца дикой русской жизни. Для себя, а то глядишь, и для газеты какой-нибудь.

     Отец мне тогда сказал:
-А ты на их месте взял бы жвачку?
Я растерялся. Я не знал. А вдруг и я точно так же стоял бы как истукан, хлопая глазами? И опозорил бы наше социалистическое отечество на весь мир. А мама сказала:
-Если б тебе предложили, то надо было этак гордо улыбнуться и сказать: «I don`t want»(Не хочу).
В общем, такие вот, довольно извилистые отношения с Западом были у меня, советского мальчишки с Урала.

     Потом я вырос. Во время юности моей мне было не до Запада. Дела были поважнее.  Надо было найти своё место в жизни.  Но, когда нашёл, тогда я опять о нём вспомнил. Тогда ведь уже была «американ-руссиш пхай-пхай, перестройка». Но об этом уже в следующей части.